Читать книгу Альпийский синдром - Михаил Полюга - Страница 9

Несомненно, Даша была сердита за мое внезапное утреннее бегство из дома, – и, прежде чем войти, я несколько минут стоял на пороге и собирался с мыслями: что скажу, как оправдаюсь? Но голова была пуста, плечо ныло и своим неусыпным нытьем не позволяло сосредоточиться, придумать внятные слова оправдания. Или не в нытье было дело – черт с ним, с плечом! – в том, что за происшествием с разбитой машиной таилась тьма, неизвестность: что будет теперь со мной, с нами всеми?

Я уже совсем было собрался с духом, как дверь внезапно распахнулась, и Даша, в рабочем трико, в блузке и легкой косынке, схваченной узелком под затылком, едва не столкнулась со мной на порожке.

– Ну, разумеется!.. – начала она, глядя на меня из-за стекол очков с тем выражением на лице, которого более всего в ней опасался, но не договорила – вгляделась пристальнее, дрогнула уголками рта, затем перевела взгляд на Игорька, топчущегося где-то позади с видом побитой собаки, подавила в себе судорожный вздох и отступила вглубь коридора.

Боком проскользнув мимо нее, я прошел в комнату, где некогда, давно и неправдоподобно, угощал Мартынчука зайчатиной в сметане, обогнул стол и, загородившись им, устало сел на диван. Пружины скрипнули и поплыли, – и, если бы не Дашины глаза, испуганные и вопрошающие, я тотчас прилег бы на подушку и закрыл глаза. Но Даша молча стояла в проеме двери и, сжимая запястье одной руки пальцами другой, смотрела во все глаза, – и я не рискнул ни лечь, ни заговорить с нею – сидел и трусливо уводил взгляд, блуждал им по стенам и потолку, как напроказивший школьник.

– Что? – спросила наконец Даша.

– Надо бы Николаевича к врачу, – подал из коридора голос Игорек. – Ничего страшного, только рука… Что вы, нет никакого перелома! Но хорошо бы врача, врач посмотрит и скажет…

– Так, иди-ка сюда! – ухватив Игорька за предплечье, Даша втолкнула его в комнату и указала на стул. – Садись, рассказывай!

Ерзая на стуле и переглядываясь со мной – так ли говорит, как нужно? – Игорек стал рассказывать о происшествии на дороге, путаясь и привирая, вернее, не договаривая о том, о чем, по его понятию, не стоило говорить. Я угрюмо молчал, тогда как Дашино лицо все более мрачнело, вытягивалось, и уже не сжимала, а теребила она запястье, взглядывая на меня, как на малого ребенка, – и тревожно, и жалостливо, и с немым укором.

– А ты не расшибся? Отделался царапинами? Что за царапины?

Игорек отмахнулся: все хорошо, царапины и царапины, большое дело.

– А машина?

Нехотя, сквозь зубы, Игорек поведал о разбитой «семерке».

– Ну вот, ну вот! – сказала Даша и, стараясь придать твердости голосу, подплывавшему слезами, подошла ко мне и, хмурясь, с возгласом: «Ну-ка!» – осмотрела поврежденную руку, бережно коснулась плеча, затем решительно стянула косынку и тряхнула волосами. – Собирайся. Поедем в травмпункт.

– Черта с два! – буркнул я злобно. – Чтобы зафиксироваться в журнале происшествий? Ничего умнее придумать не могла? Позвоню Синицыну, этот сидит в госпитале допоздна. К Синицыну, говорю!.. Телефон дай…

Начмед госпиталя инвалидов отечественной войны Синицын Леонид Львович, мой давний приятель, поднял трубку после первого же гудка, точно ждал и не мог дождаться, чтобы кто-нибудь ему позвонил.

– Слушаю вас внимательно, – прогудел преувеличенно бодрый голос, и сомнения меня обуяли, я даже переспросил: «Леонид Львович?» – но тотчас меня уверили: – Кто ж еще?! А это у нас?.. Ты, что ли, Михайлов?

– Он самый. Водку пьянствуешь?

– Окстись! Врут, что доктора спирт хлещут. Я предпочитаю коньячок. – В трубке зачмокало, и я не без зависти сообразил, что там, на том конце провода, закусывают лимончиком. – Ты где? Давай заходи! Только быстро, источник иссякает…

Я сказал: и ладно, и бог с ним, с источником – припадать не намерен. А звоню по делу: нужен толковый хирург или ортопед.

– А патологоанатома не хочешь? Ладно, шучу. Ортопед имеется, он же хирург, – вот он, голубчик, сидит рядом. Может разрезать, может вправить – чего душа пожелает. Приходи, а то на самом деле допьем…

– Я пойду с тобой, – сказала Даша, – только переоденусь. И не спорь со мной! А ты, – обернулась она к Игорьку и участливо положила ему на плечо худенькую ладошку, – ты не расстраивайся понапрасну. Иди домой, выспись, а завтра поговорим. Все обойдется, вот увидишь.

Она запнулась и посмотрела на нас с мягкой укоризной – сперва на меня (как ты мог пьяным сесть за руль? подставил мальчишку), потом на Игорька (а ты куда смотрел? я ведь предупреждала, просила). Я и не хотел – поморщился: «мальчишка» нравился Даше, она опекала и защищала его, – и это было бы смешно, если б не моя скрытная природная ревность ко всему, направленному в ней вне меня. Но ревность тотчас забылась, не до ревности теперь было. Простившись с Игорьком, я взял Дашу под руку, и на развилке мы повернули вверх по улице, к госпиталю, а Игорек пошел дальше один. Оглянувшись, я увидел, что у него понуро опущены плечи, и оттого руки с кистями, показавшимися непомерно тяжелыми и большими, повисли вдоль тела, словно у печального очеловеченного примата.

«Если выпутаюсь, больше никогда не сяду за руль пьяным, – пообещал себе я, испытывая запоздалый приступ раскаяния. – Вон как проняло парня! И ведь уговаривал, просил, что сам поведет…»

Госпиталь инвалидов войны размещался в центре города, но при этом как бы притаился в глубине между домами, в широкой ложбине, сползающей покато к реке. Во дворе росли жасминные и сиреневые кусты, их листья были свежи и влажны после недавнего дождя, остро пахло травой, цветами с клумб и землей, вспушенной накануне. Старушки в халатах и старики в спортивных трико бродили по асфальтовым дорожкам, сидели на скамьях, самые азартные забивали «козла» в увитой шиповником беседке. Был конец рабочего дня, и в коридоре административного здания мы не встретили ни души, пуста была и приемная, где, дверь напротив двери, располагались кабинеты начальника и начмеда госпиталя.

Костяшками пальцев я постучал в одну из дверей, тотчас ключ в замке повернулся, и бледное подплывшее лицо Синицына высунулось в дверную щель и с мутной серьезностью поглядело на меня, не узнавая.

– А! – воскликнул он наконец после нескольких секунд недоуменных разглядываний и потянул меня за рукав. – С тобой женщина? Жена? Ах да, жена! Дарья Михайловна, Дашуня! Как похорошела, я тебя сразу и не узнал. Нет, в самом деле похорошела! Давайте, ребята, выпьем, у меня остался еще коньяк…

Я с невольной ухмылкой покосился на этот синицынско-рубенсовский натюрморт. Коньяк почти весь был выпит, остатки темнели на дне бутылки; обсосанные лимонные шкурки скукожились на щербатом блюдце; кружочки сырокопченой колбасы, сваленные на листке писчей бумаги, перемешались с огрызками ржаного хлеба; и только распечатанная коробка конфет «Птичье молоко» оставалась почти нетронутой.

– Ах, – воскликнул Синицын пьяненько, – какие мы нежные! Коньяк сейчас будет, послал за коньяком. Ну, лимон, ну и черт с ним, с лимоном! Не в лимоне дело… А что у тебя с рукой?

– Что с рукой? Свалился с лестницы. Рюмку поднять могу, но и только, – сказал я, прикидываясь бодрячком. – Где твой ортопед? Пусть бы глянул…

Тут дверь скрипнула, и в кабинет боком просочился рыжий бородатый человек в роговых очках и халате с оттопыренным карманом, в котором при каждом шаге слышался булькающий плеск, – бородач прикрывал карман от посторонних глаз широкой, волосатой пятерней. С недоумением поглядев на нас с Дашей, человек попятился обратно в приемную, но был Синицыным остановлен, дверь за ним заперта, – и еще одна бутылка извлечена из кармана и выставлена на разоренный стол.

– Вот, а ты говорил… Это тебе не шарашкина контора, а медицинское учреждение областного подчинения… даже республиканского, если на то пошло…

Я на мгновение забылся и проглотил слюну, но тут Даша произнесла вполголоса, но тоном непререкаемым: «Леонид Львович!» – и бутылка была отставлена, меня с серьезным видом обступили, и бородач, оказавшийся тем самым хирургом – лучшим в городе, как похвастал перед нами Синицын, – стал быстрыми жесткими пальцами ощупывать и мять мое плечо.

– Хм! – то и дело восклицал он, обдавая меня сивушным запахом. – Ну и что? И ничего особенного, обыкновенный вывих. Сейчас вправлю.

И он стал разминать передо мной и хрустеть подвижными пальцами, как будто убийца, готовый к удушению жертвы. Меня бросило в жар: как ни хотелось мне, чтобы приозерский костоправ Кукушкин был сию же минуту посрамлен и вопрос об операции отпал сам собой, волосатые руки ортопеда и его жуткие шевеления пальцами привели меня в ужас. Невольно я попятился и оглянулся на Дашу: что она?..

– Вправлять не будем, – сказала жена тем же тоном, каким несколько минут назад отрезвила пьяненького Синицына. – Сделаем сначала рентген, а там видно будет.

– Как хотите, – бородач надулся, спрятал за спину руки и отвернулся к окну. – Только рентгена у нас нет, рентгеновский аппарат на профилактике. И не скоро будет.