Читать книгу Полуночная молитва - Михаил Пучковский - Страница 2
Песни тёмного времени
ОглавлениеЯндекс-курьер
Осень, тëмная осень. Неверный и робкий свет
Небесами отпущен по малой ноябрьской квоте.
Ты совсем заблудился в огромной чужой Москве,
Пропадая на денной и нощной своей работе.
Начинается утро с нихиль, с зеро, с нуля.
С воронья за окном. И чего разорались, дуры?
Увернись у метро от ментовского патруля,
Переходом спеша, увернись от нескладной фуры.
Осень, тëмная осень. Столица. Не Самарканд,
Не Ташкент, не Хива. Прелый лист отдаёт бензином.
Тарахтит и скрипит по колдобинам самокат,
И фонтаном из луж обдают жёлтый плащ машины.
Хорошо бы степной лисицей юркнуть в нору
И, пригревшись, уснуть, хоть на часик,
хоть на немножко.
Эта жёлтая сумка несёт вековечный груз,
Пахнет пловом узбекским для офисной мелкой сошки.
На родной стороне, где чинара и чайхана,
Там ленивый покой, там под утро не ждут повестки…
По ночам город слышит, как близко гремит война.
Липкий страх, словно уж, заползает в его подъезды.
Стынет в пробках Москва. Мчится вскачь
двадцать первый век.
Это время торопится к дальней своей границе.
И летит под дождëм заблудившийся человек
Жёлтой птицей, нездешней тревожной птицей.
Град обречённый
Едкой пожарной гари серая пелена
Душит усталый город. Капает пот за ворот.
Тёмные одеянья, тёмные времена.
Город по швам распорот.
Уличный замер ток, и, требухой наружу,
Пробки стоймя стоят, ноют о светофорах.
То ли вооружён, то ли обезоружен,
Город копает норы
Словно гигантский крот, ищет в метро спасенья.
Утром, ко злу слепа,
В храмы спешит толпа.
Спит под псалмы народ,
И от кадила пятится,
Не отличая Страстной пятницы от
Вербного воскресенья.
С этой земли куда ждём не дождёмся визы?
Выключи навсегда лающий телевизор,
Тонет благая весть в белом медийном шуме.
Господи, помяни сирых и неразумных.
Господи, помяни дымом войны копчëных.
Господи, сохрани
Град обречённый.
Тёмное время
Тлеют тëмные дни, как пожарные угли,
Капают дни тревог, как с потолка вода.
Как их прожить – ответ не вычитать, не нагуглить…
Что выбираем, если в дом наш пришла беда?
Кто-то стоит один, кто-то бежит со всеми,
Кто-то стенает, что дни его сочтены.
Что же делали вы в самое тёмное время?
Что вы делали в дни той позорной войны?
Одни убеждённо скажут: мы болели за наших.
Мы желали победы, нас не прельстишь «ничьей».
Кто-то мог бы сказать, но никогда не скажет:
Мы ушли воевать, стали сырой землёй.
Для равнодушных глаз стали мишенью в тире,
Меткой, засветкой. Дымом под синевой небес.
Скажет кто-то из нас: мы молились о мире,
Не принимая зла, мир сохраняли в себе.
Кто-то решил, что те, другие – совсем не люди.
Кто то совсем забыл, что он и сам – человек.
Кто пред Тобою прав – Милостиве, рассудишь.
Воля Твоя крепка да будет на всë вовек.
1939
Снова пожарами ночь занимается,
Тёмная, злая.
Спят горожане. И не просыпаются,
Строем шагая.
Дрёма под утро, ночами – бессонница,
Полная дыма.
Места недоброго нам и не вспомнить, где
Сбились с пути мы.
Время ушло. Да уже и не вспомнишь, как
Выбрали нашу
Лиха и горя от края до донышка
Полную чашу.
Утро бренчит на рояле простуженном
Венские вальсы:
«Спи на рассвете, затюканный труженик,
Не просыпайся».
Дымом окутаны всплески сознания,
Гарью объяты.
Как тяжело просыпаться в Германии
В тридцать девятом…
Эрих Мария Ремарк
Эрих Мария Ремарк
Книги писал, однако
Ради родных рейхсмарок
Он не марал бумагу.
Ради дурных идей
Не зиговал в толпе, а
Вещи собрал скорей,
Прыгнул в мотор, уехал.
Видно, пошла ему
Впрок фронтовая наука.
Добрый немецкий люд
Всей толпой улюлюкал:
«Дуй отсюда скорей,
Предатель, трус, пораженец!
Видимо, ты – еврей,
видимо, ты не немец!
Слился ты за бугор,
Видно, набрался страха!
Книги твои – в костёр,
Только вернись – на плаху!»
Через пятнадцать лет
Выяснилось – внимание:
Этих – простыл и след,
Эрих – совесть Германии.
Вроде казалось – всё,
Кончилось время злое.
Снова толпу несёт,
Снова толпа – в героях.
Криками о войне
Снова пробито темя.
Только в другой стране,
Только в другое время.
Только и жди – огонь
Вновь запылает ярко.
Пялятся из окон —
Снова палят Ремарка!
Снова орут «ура»
Блогеры, бюргеры, иже…
Это бывает, раз
Мы не читаем книжек.
Без царя в голове (Баллада о преступномыслии)
В тишине кабинетов,
Справедлив и сердит,
Царь с парадных портретов
Прямо в душу глядит:
Долг отчизне не платишь?
Нарушаешь завет?
Как же это ты, братец,
Без меня в голове?!
Вот бывает – Емеля
От зари до зари
Мелет, мелет и мелет,
Говорит, говорит…
Ты послушай совета,
Посиди на печи.
Без царя в голове ты —
Помолчи, помолчи!
Расчехлишься нервозно
Хоть на пару минут —
А уж Павлик Морозов
Тут как тут, тут как тут.
Пионерчик-отличник
Заблажит, словно встарь:
Ты проверь-ка, опричник,
Где у дяденьки царь?
Не ко времени режет
Правду-матку! Уважь!
Без царя в голове же
Всяка разная блажь!
Понимания нету,
За кого нам гореть!
Без царя в голове-то
Лишь трава на дворе.
И опричник, нависнув,
Оттоптав прохоря,
Заглянëт в твои мысли:
«Предъявите царя!»
И закапает красным
По дровам на траве.
В наше время опасно
Без царя в голове.
Февральское
Холода сменились снегопадами,
Вмëрзли в лëд дома, как корабли.
Дворники узбекские лопатами
В том году дороги не скребли.
Незаметно убыли и выбыли,
Растворились в серой зимней мгле,
Убежали от дурной погибели
На чужой неласковой земле.
И уже без них позëмка влажная
Вдоль дорог простуженно сипит,
Песнь свистит чумацкую, протяжную,
Над простором МКАДа, как в степи.
Колокольцев перезвоны мерные
От лихой судьбы не сберегут.
Волчий вой, степная песня смертная,
Жаждет свежей крови на снегу.
В разговорах дерзкие и смелые,
Ямщики, насупившись, молчат,
Видя, как волчица ошалелая
Пожирает собственных волчат.
Но, наперекор февральской лютости,
Топит солнце ноздреватый снег.
Прирастает день за днëм минутами,
Значит, дело всë-таки к весне.
Будут вьюги, злые, непритворные,
Помолчим об этом, помолчим.
Может, по весне вернутся дворники,
Как большие чёрные грачи.
Казачья виртуальная
Гой еси ты, добрый молодец,
Просыпайся, удалой!
По жаре ли, аль по холоду —
Нам сегодня в смертный бой.
Лишь забрезжит утро раннее,
Начинается она —
Сарафанная, диванная,
Виртуальная война.
Интернет воздушно-капельный
Да поюзанный смартфон.
Освещает поле бранное
Тусклый матовый плафон.
Ты мели, твоя неделюшка,
Нынче сольный твой концерт,
В дупу раненный Емелюшка,
На всю голову эксперт.
Здесь блиндаж твой незаброшенный,
Шевардинский твой редут.
Здесь – гляди – за всё хорошее
Люди головы кладут.
Головёшки толоконные,
Вот вам враг, а вот вам друг.
Ой, свободушка кухонная,
Разухабистый «Фейсбук»*.
Налетели, в мозг поранили,
Сеча смертная вокруг.
Лучший враг лежит, забаненный,
Джигитует лютый друг.
Так оно и получается —
День за днём, за годом год.
Трафик медленно кончается,
Там, глядишь, и жизнь пройдёт.
Не огонь, не посвист сабельный,
А с тобой всё время он —
Интернет воздушно-капельный
Да поюзанный смартфон.
*Организация, запрещенная на территории РФ
Обретение друга
Телевизор шипит днём и ночью: «Вражда, вражда!»
Если бес под горой, значит, вверх уходить пора.
И пока к перевалу по сванским я шёл горам,
Снизу друг мне кричал: «Ты Россию продал, продал!»
Лютый бес новостной, искуситель незрелых душ,
Застит дымом глаза, поднимает в умах трезвон.
«Нам отсюда виднее, – мне в ухо трещал смартфон. —
Ты за деньги свои покупаешь себе беду!»
Я с грузином делил на привале вино и хлеб,
Украинка в пути поправляла на мне рюкзак.
Мы, страхуя друг друга, глядели – глаза в глаза,
Мы шагали наверх в предзакатной дождливой мгле.
В верхней точке пути согревала меня рука,
Так тепло и уютно лежащая на плече.
«Ну зачем ты пошёл туда?» – Боже, да низачем.
Чтоб врагов в незнакомцах из Грузии не искать.
Дальний снежник блестит, на ветру провода звенят.
Вышло рыжее солнце, на склонах луга в росе.
В ослепительном мире живом я обрёл друзей.
И они, одолев наш путь, обрели меня.
