Читать книгу Далёкое и близкое - Михаил Руушан - Страница 3

Дачи, дачки Подмосковья —

Соток восемь или шесть.

Дали людям «на здоровье»,

Всем ещё хотелось есть.

Кончилась война недавно.

Нашим людям лень чужда.

Нет богатства, ну и ладно.

Вот картошечка нужна.

Там картошку посадили,

Яблони и огурцы.

Все постройки в дачном стиле.

Наши люди – молодцы.

Дачи строились из хлама,

Даже ящики шли вход.

Где-то доставали рамы.

Вот такой у нас народ!

Грядки, клумбы, сараюшки,

Бочки, лейки да цветы.

Очень бойкие старушки.

Чёрт-те сколько маяты.

Одевались очень просто:

Ватник, в дождик сапоги.

Ждали счастья, ждали роста,

Больше всех фронтовики.

Жизнь бурлила в этих дачах.

Все в работе «с головой».

Да, случались незадачи,

Но не старческий покой.

Что теперь? Там строят замки.

В замках роскошь и уют.

Есть охрана, иномарки.

Очень славненько живут.

Прочь бараки ветхие,

Затхлые подвалы.

Нас зовут советские

Новые кварталы.

Едим мы в Черёмушки.

Все везут серванты.

У моей зазнобушки

Есть гитара с бантом.

Душ, вода горячая, —

Уж погрею спинку.

Ванна – пусть сидячая, —

Мне – это в новинку.

Годы шли – старели мы

И дома старели.

У зазнобы из Москвы

Кудри поседели.

Всё, дома пора на слом.

Судьбы их так схожи.

Да, всё лучшее в былом.

У зазнобы тоже…

Мама шапку мне купила

С красным-красным козырьком,

Из соломки – вот в чём сила.

В шапке солнце нипочём.

Мы приехали на дачу.

На лугу цветы – краса.

Только вот в чём незадача —

Подошла ко мне коза.

Строго мне в глаза смотрела;

Я крепился, что есть сил.

«Ме-е-е!» – сказала коза смело.

Я ей шапку предложил.

Та, понюхав мою шапку,

Стала бедную жевать.

Для неё она не шляпка,

Коль солома – нужно жрать.

Мама поздно увидала —

Это был для всех урок,

Изо рта козы торчали:

Клок соломы, козырёк.

В пятом классе я влюбился.

Нас вели в Нескучный сад,

С Ленкой вместе я учился.

Нет, любви я не был рад.

Другу я поведал горе.

Он сказал: «Письмо пиши.

Пусть ошибок будет море,

Лишь бы только от души».

Я писал письмо недолго,

Мол, люблю её по гроб,

Чувства словно речка Волга,

Просто рядом была чтоб.

Всё держалось строго втайне.

С другом в масках – к ней домой.

Мама удивилась крайне:

«Лена, это кто такой?»

Вышла Ленка нам навстречу,

Взяв письмо, сказала так:

«На послание отвечу —

Руушан совсем дурак».

Всё потом пошло насмарку,

Хоть слова не в глаз, а в бровь.

Не одной в письме помарки —

Только кончилась любовь.

Нам вожатая сказала,

Чуть пристукнув кулаком:

«На селе комбайнов мало,

Нужен нам металлолом!»

В пятом «Г» все пионеры —

Алый галстук на груди.

Мы сейчас пенсионеры,

А тогда шли впереди.

В это время по шесть соток1

Людям начали давать.

Наш народ, отнюдь, не робок,

Мебель стали покупать.

Старая была им кстати,

Всю на дачу, как теперь.

Злополучные кровати

Дружно вынесли за дверь.

Мы не «лыком» в пятом шиты —

Днём кровати унесли.

Все соперники разбиты,

Мы страну, считай, спасли.

Утром очень было стыдно.

Всё пришлось назад отдать.

Так до чертиков обидно,

Ведь могли легендой стать.

Сходит снег уже с полей,

В такт стучат капели.

Режут ветки тополей,

Власти так велели.

Жан Маре глядит с афиш

В роли д’Артаньяна.

Он гасконец, а не хлыщ,

Рыцарь без изъяна.

Все мальчишки, как один,

Тоже – мушкетёры.

Шпаги – это для мужчин,

А без них вахтёры.

Вот где тополь вход пошёл,

Делаем рапиры.

Это вам не грубый кол.

Шпага – честь мундира.

Крышки вёдер, как щиты.

Чуть чего – дуэли.

Все Атосы – я и ты.

Где наши Емели?

Только там Констанций нет

И миледи тоже.

Для ребят пока секрет.

Всё узнают позже.

Детство, отрочество, юность —

Всё в былом осталось.

Нас цепляла жизни скудность,

Радовала малость.

Двор соседний Хомяковка —

С ним мы не дружили.

Там у них главарь был Вовка.

Нас они лупили.

Ну и мы, пусть знают наших,

Спуску не давали.

Их носов разбитых вражьих,

Тоже не считали.

Мы носили тогда кеды,

Чешки мы носили.

Были живы наши деды,

Нас уму учили.

Газировочка с сиропом,

Три копейки стоит.

Всюду вместе, всюду скопом,

Кто-то матом кроет.

Шаровары из сатина,

Бобочка по пояс.

Мы не рвались на чужбину,

Песни пели в голос.

Было солнце и метели.

Сами постарели.

Так увидеть мы хотели

Свет в конце туннеля.

«Жил в Одессе славный паренёк…» —

Слышится гитара из беседки.

Мы стоим, все сгрудившись в кружок,

Этакие выросшие детки.

Курим втихомолочку «Дукат»,

Хочется казаться всем большими.

Кто- то неумело сыпет мат,

Но у всех намеренья благие.

Там Смирнова конечно стоит,

Меж ребят из соседнего класса.

Как назло у меня гайморит,

Всяких разных проблем ещё масса.

Та, Смирнова, высокая, чёрт.

Аж на пол головы меня выше.

Что мне делать? Такой дискомфорт.

Вот была бы она чуть пониже.

Летний вечер окутал дворы.

Я Смирнову увёл за беседку.

Всё сказал, что скрывал до поры,

Мол, влюблён в неё «по уши», крепко.

Сам же думаю, как целовать?

Мой объект свысока улыбнулся.

Эх, была – не была, наплевать!

Встал на цыпочки и… дотянулся.

Мы решили распить «на троих»,

Рудаков, Сашка Душкин и я.

Первых двух уже нет и в живых.

В ФРГ Рудакова семья.

Нам в подъезде втроём хорошо.

На газете фольга и сырок.

Наше время, конечно, пришло.

Мы послужим, два года – не срок.

Тётя Ксеня дала нам стакан.

Ей посуду потом отдадим.

Этот пьяный ребячий дурман,

Что сравниться ещё может с ним.

Из подъезда нетрезвой гурьбой…

Вслед из окон Высоцкий хрипит.

Мы себя не считали шпаной,

Всякий думал, что он фаворит.

Дальше мы покрывали «лачком»,

Возле рынка ещё по пивку.

Каждый был с комсомольским значком.

Всё до лампочки призывнику.

Через месяц начнётся «гастроль».

Старше быть, вот заветный магнит.

Завтра мы пострижемся под «ноль».

Дома, точно, за пьянку влетит.

Мне вчера пришла повестка,

Получил спросонок:

«Ждёт вас в армию поездка»

Военком Хвалёнок.

Призывают «честь по чести»,

Сбор на стадионе.

Все друзья собрались вместе,

Словно на перроне.

«Старики», моя девчонка —

Мы других не хуже.

Братаны, друзья и водка.

Нужно – мы послужим.

Эх, ты кислая капустка,

Грузди да опята!

Только не идёт закуска,

Коль берут в солдаты.

Мы с девчонкой на балконе.

Нам обоим грустно.

Я люблю её ладони

Нежно, безыскусно.

Сборный пункт – поет гармошка,

Как-то сипловато.

Душу рвут мне, как обложку

Эти «аты – баты».

Ничего, всего два лета.

Встреча неизбежна.

Только ты дождись поэта,

Он обнимет нежно.

Помню армейские годы.

Школа сержантов – Иркутск.

По окончанию – в роты:

В Бийск, Красноярск и Якутск.

Школу закончил бездарно,

Классности, звания нет.

Всё это очень банально.

Служба упёрлась «в кювет».

Песенки были, стишата —

Кашу заваривал сам.

Вот за язык мой расплата:

«Мёд весь потёк по усам».

Я в Красноярске кантуюсь,

Там «через день на ремень».

Драю клозеты и дуюсь.

«Тень наводя на плетень».

Для боевого дежурства

Классность, сноровка нужна.

А у меня балагурство,

Больше, увы, не хрена…

В роте хохлы, белорусы.

Нет здесь совсем москвичей.

Общеславянские узы,

Но Украина хитрей.

Им присылают посылки.

В грелку нальют самогон.

Выпьем пахучей горилки,

Салом закусим в догон.

Так бы и стал я дневальным,

С тряпкой и тумбочкой слит.

Был я связистом формально,

Но всё решил замполит.

Прицкер Наум Соломоныч,

Метр шестьдесят в галифе.

Есть здесь насмешка и горечь —

Не выговаривал «ре».

Он мне помог стать сержантом,

Был на решения скор.

Тихо обкладывал матом.

Вам благодарен, майор.

Нет, я не стал генералом,

Но в самоволку ходил.

Дембель, по сути, как слалом.

«Лыжи, – домой, – навострил».

Я достал за литруху «пеша»2,

Мне продал старшина мой Шкаруба.

Форму мерил потом не спеша,

Больно он выражается грубо.

Новый дембель – салаги молчок!

Здесь начало моей дедовщины.

Был я раньше «черпак – старичок»

А теперь славный воин, мужчина.

На груди все четыре значка,

У сапог голенища в гармошку.

Дам я фору в четыре очка

Мелкой штатской прилизанной сошке.

Мне Онегин достойный пример.

В клуб на танцы иду в самоволку.

Ждёт меня там толпа баядер.

Все казашки, а может креолки.

Мне Шкаруба советы давал:

В этой форме от баб нет отбоя,

Без сонетов хорош сеновал,

Как полезен отвар зверобоя.

Эх, старшой! Скоро – скоро домой.

Там отвар зверобоя не нужен.

Баядеры, входи по одной.

Будут танцы сегодня на ужин.

На Пушкинской я помню «Яму».

Пивную эту знали все.

Оттуда приходил я к маме

С таким «амбре», во всей красе.

Мы с другом брали «десять пива»,

К нему бутылку, только так.

И кайф ловили всем на диво.

Дружок был выпить не дурак.

Он через годик защитился,

Потом уехал в ФРГ.

Там сдуру он, увы, женился.

Теперь льёт слёзы по Москве.

Там нет у них такого пива,

Ну, кто там будет разбавлять.

А вобла, это ли не диво.

Ну, где у фрицев воблу взять?

В пивной шпикачки иль креветки.

Халдей3, на чай копейки брал.

Там были шлюхи и студентки,

Фарца, в отставке генерал.

Над кружками белела пена,

Везде от воблы чешуя.

Сейчас ты не найдёшь замены,

Хоть этих баров до хрена.

Витёк, в Москве сейчас не сладко;

Другое пиво на разлив,

В клозетах чисто – так что гадко.

Нет наших здесь прерогатив.

А в этой «Яме» – паб ирландский.

Там эль и виски подают.

Но нет той атмосферы братской,

Где находили мы приют.

Вот если б ты сейчас приехал

На сутки, день, хотя бы час…

Опять бы песни пела Пьеха,

И каждый молод был из нас.

Лето, дождь – косые струи,

Ночью – холод, мало звёзд.

Треплют нас шальные бури,

Люди прячутся под мост.

Люди прячутся в ракушки,

Кто в себя уходит вдруг.

Где же вы мои подружки?

Где ты, Витька, лучший друг?

Знаю, оба виноваты,

Нас судьбина развела.

Помнишь, Витя, мы когда-то…

Вот такие, брат, брат дела…

Тётя Катя, твоя мама,

Нас двоих взяла на юг.

Разных впечатлений гамма:

Море, солнце, рядом друг.

Мне ты плакался в жилетку,

Мол, любовь, твоя ушла.

Мы бросали вверх монетку,

Ставку, сделав на орла.

Где сейчас, скажи на милость?

Может, с внуками сидишь?

Без тебя такая стылость,

Очень гаденькая тишь.

Пьёшь в Баварии ты пиво,

Только воблы нет у вас.

Также в Коптеве сонливо.

В бочках продаётся квас.

«Был я слесарь второго разряда…».

Цех, конвейер, напильник, тиски.

Впрочем, жизнь чрезвычайно богата,

Встал потом у чертёжной доски.

Дальше армия, лычки сержанта.

Связь поддерживал в штабе полка.

В службе я не похож на педанта,

Самоволки мешали слегка.

Десять лет я ведущий технолог,

По Союзу мотаюсь весь год.

Этот срок не казался мне долог —

Знал неплохо свой каждый завод.

Дальше были и лета, и зимы.

Рынки, рынки огромной Москвы.

Мы без хлебушка все уязвимы,

Без копейки так скучно, увы.

Эти годы нас брали за глотку.

Пальцы мёрзли суровой зимой.

Там в контейнерах пили мы водку,

Без закуски, бывало порой.

Кем я только тогда не работал.

Был зав. складом, спецом по мехам.

Много сотен я норки распродал.

«Соболь вам, неугодно ль, мадам?»

Был директором и дизелистом,

Я гостиницу строил «Москва».

Путь не гладкий, скорее тернистый

Но повсюду со мною строфа.

Я, похоже, всегда был поэтом,

Пусть, стихи мои были в душе.

Не хочу я закончить на этом,

Только мало страничек уже.