Читать книгу Морок - Михаил Щукин - Страница 29

Они ушли из города в эту же ночь.

Выбрались через узкий лаз за ограду дурдома, миновали свалку, лес и скоро оказались у железной дороги. Едва поблескивающие рельсы уходили в простор, терялись, растворялись в темноте без остатка.

– Нам главное – до разъезда добраться, – говорил Павел. – А там уж рукой подать.

Шли по шпалам, шаг все время сбивался, и приходилось то семенить, ступая на каждую, то чуть не прыгать через одну. Шли без остановок и передышек. Времени не замечали, потому что, стараясь выполнить наказ Юродивого, говорили о своем доме и своем будущем житье в нем. Соломея видела, как она хозяйничает на кухне, готовит ужин, застилает стол белой скатертью – обязательно белой! – расставляет на нем тарелки и садится у окна, ожидая, когда стукнет калитка и в ограде появится Павел.

А еще… А еще…

И не было конца-края мечтаниям.

Город оставался позади, рельсы прямиком выводили в открытую степь, еще застеленную снегами. Ветер здесь, как ни странно, дул тише, а вскорости, когда прошли еще несколько километров, он затих совсем, свернулся и куда-то исчез. Только вверху, в проводах, остался гудящий, равномерный звук. Время от времени накатывал то сзади, то спереди гром и лязг поезда, вспыхивал сноп света, и тогда Соломея и Павел быстро скатывались под насыпь, в снег, и пережидали, ощущая дрожание под ногами, когда состав пронесется мимо. Затем снова выбирались наверх и пересчитывали ногами бесконечные шпалы.

Один состав, груженный лесом, тащился едва-едва, и Павел, схватив Соломею за руку, потянул следом за собой.

– Подцепимся! Хватайся за скобу и держись!

Выскочили на насыпь. Вагоны, плотно забитые круглым лесом и тесом, катились тяжело и встряхивали землю. От них упруго отскакивал спрессованный воздух. На задних площадках вагонов – железные скобы.

– Хватай! – кричал Павел. – Хватай!

Руки одеревенели и не хотели подчиниться. Тогда Павел ухватил ее за воротник куртки, другой рукой вцепился за скобу и залез, едва не оборвавшись, на площадку. Соломея, потеряв под ногами опору, вскрикнула. Она висела в воздухе. Рядом крутились и равнодушно стукали на стыках колеса, готовые раздавить кого угодно. Соломея снова вскрикнула и тут же оказалась в надежных руках Павла. На площадке.

– Испугалась? Ничего, пройдет. Главное, что забрались. Все ноги не бить. Слышишь, как пахнет?

Соломея, все еще не отойдя от страха, ничего не слышала. Тупое постукивание колес, так напугавшее ее, представилось равнодушным течением жизни, которая может раздавить любого человека и, не сбившись со своего хода, покатить дальше. Соломея сжимала колени, чтобы они не тряслись, зажмуривала глаза, чтобы не видеть землю, проплывающую совсем рядом.

– Смольем же пахнет! – подсказывал ей Павел. – Ты принюхайся. Видно, тес недавно пилили!

Соломея, отзываясь на его голос, открыла глаза. В вагоне, нагруженном по самую макушку, лежал тес, и чистые доски в темноте белели. Ядрено наносило запахом смолы. Соломея пригляделась, и доски еще ярче проступили из темноты, светясь, будто живым светом. Боже, да они же под луной светятся, догадалась Соломея. Подняла голову, увидела на высоком и стылом небе круглую луну. Безмолвно накрывала она невидимыми лучами степь, просевшие и лоснившиеся настом снега, бросала отсветы на рельсы и на длинный состав с лесом. Серый полог, всегда висевший над городом, здесь исчез. Чистое небо высилось над чистой землей. И это небесное постоянство давало надежду, охраняло и защищало перед тупым накатом страшной жизни.

Соломея опустилась на колени, на вздрагивающий настил, и перекрестилась, глядя в озаренную луной степь.

Состав громыхал, набирая ход, мимо проносились снега, летела, не отставая, луна, белел недавно напиленный тес, и пахло смолой. Не до конца, оказывается, порушен мир, если осталось в нем и вечное, неподвластное никаким переменам. После всего пережитого так хотелось жить и надеяться на доброе, что Соломея не смогла удержать мольбу, выпустила ее из себя в подлунный мир и обратила к небесам:

– Господи! Спаситель наш! Оборони нас и защити!

Голос Соломеи обретал силу, глушил железный перестук колес, разлетался на все четыре стороны по-над землей и поднимался вверх. В мире, осиянном луной, оставался лишь он один – голос, молящий о заступничестве. Как же не отозваться на этот голос! Верилось, что все, о чем просит Соломея, обязательно сбудется. Надеялся и Павел. Прижимался спиной к тонкой дощатой переборке вагона, покачивался от железного хода поезда и тихо, про себя, повторял слова, произнесенные Соломеей, которые стали и его словами.

Соломея замолчала, но голос ее не затерялся и не исчез. Гулким эхом он отзывался в пространстве, улетал в небо.

А поезд стучал по просыпающейся земле и с каждой минутой все дальше уносил от города и прошлой жизни, приближая – так верить хотелось! – к близкому уже спасению.

Под утро состав проскочил разъезд. Павел задремал и не сразу это заметил. А когда увидел, вскочил и подтолкнул Соломею к краю площадки. Соломея опять забоялась, намертво вцепилась руками в железные скобы.

– Прыгай! Прыгай! – уговаривал Павел.

– Не могу! – плакала Соломея.

Грохотали под ногами колеса, и земля казалась непостижимо далекой.

– Прыгай!

– Не могу, Паша!

Состав летел. С каждой секундой он все дальше уносил от разъезда. Павел решился. Оторвал Соломеины руки от спасительных скоб, приподнял ее над площадкой и, выждав, когда высокий сугроб подвалил к самым рельсам, бросил ее вниз, едва не вывалившись следом. Но удержал равновесие, затем спружинил ногами и спрыгнул сам. Кубарем полетел в снег. «Где Соломея?» Выбрался из сугроба и подбежал к тому месту, где она лежала. Соломея не шевелилась, Павел осторожно вытянул ее из снега, ладонью вытер лицо.

– Как ты? Живая? Идти можешь?

– Не з-знаю…

– А ну, попробуй.

Соломея пьяно качнулась, сделала несколько шагов.

«Обошлось!» – вздохнул Павел.

На самом деле – обошлось. Соломея лишь оцарапалась и ушибла бок, но это не так страшно – перетерпится.

– До свадьбы заживет, – морщась, она попыталась улыбнуться.

– А я подарок на свадьбу припас. Вот, потрогай, – Павел подставил карман куртки, и Соломея нащупала сквозь ткань твердый прямоугольничек.

– Что это?

– Придет время, узнаешь. Сам покажу. Ну что, поехали?

По шпалам они вернулись к разъезду. Сразу же за старой заброшенной избушкой начинался густой березняк. Было уже светло, морозно. Подстывшая корка снега тихо хрупала под ногами.

– Ой, Паша, ты глянь только! Господи, я уж думала, не увижу!

Павел поднял голову. Над синими верхушками берез поднималось солнце.