Читать книгу Доноры за доллары - Михаил Серегин - Страница 3

– На повестке дня два вопроса: увольнение хирурга Карташова и реорганизация отделения травматологии…

Планерка руководителей отделений клиники была обычной. Я заранее сел подальше от начальства и развернул под столом скандворд – пусть свои вопросы решают без меня.

Планерка шла своим ходом, скандворд приближался к логическому концу, и вдруг я краем уха уловил спор о том, где взять подходящие кадры. Вслушался повнимательнее. Спорили Штейнберг и Лямзин – завхирургией.

– Борис Иосифович, вы напрасно считаете, что можете принять на место Карташова хирурга того же уровня! Вам не следует так настаивать на его увольнении.

– Дорогой мой! Если вы думаете, что мы можем терпеть его присутствие в нашей клинике и дальше, то вы глубоко ошибаетесь! У него звездная болезнь, у вашего Карташова. Видите ли, Пирогов нашелся! То, что он может оперировать хоть с завязанными глазами, не значит, что он может прогуливать дежурства и опаздывать на два часа!

– Но, Борис Иосифович, многие больные специально к нему ложатся. Мы же столько пациентов потеряем, столько денег!

– Деньги деньгами, а трудовая дисциплина – это вам не шутки, уважаемый!

Я зазевался, и мой скандворд с шумом полетел на пол. В кабинете настала мертвая тишина, и все взгляды обратились к моей несчастной персоне. Штейнберг постучал карандашом по столу и ехидно сказал:

– А вот у Ладыгина есть предложение! Владимир Сергеевич, что вы имеете сказать по этому поводу? И, кстати, что там у вас с тем сигналом – разобрались?

Мне пришлось подняться и под всеобщими насмешливыми взглядами произнести:

– У меня?

Я чувствовал себя как школьник, который громко грыз сухари на показательном уроке по литературе.

– Да, у меня есть предложение. Если дело стало за подходящими ценными кадрами, то могу предложить отличного хирурга и замечательного человека – Николая Воробьева. Большого ума человек, к тому же имеет высокую профессиональную классификацию. А с сигналом все нормально: у Сергеенко нет больше к клинике никаких претензий, – бодро сказал я и сел.

Штейнберг посмотрел на меня удивленно и обратился к Лямзину:

– Ну, как, Степан Алексеевич, готовы протестировать новый кадр?

Лямзин поерзал на стуле, прокашлялся и ответил:

– Родина сказала – «надо», мы ей ответили «есть!».

– Ну и замечательно. Продолжаем наше заседание. По причине расширения…

Скандворд разгадывать уже не было никакой возможности, поэтому остаток планерки я провел, разглядывая профиль заведующей детской терапией – Людмилы Павловны. Профиль был интересным и доставил моему рассеянному вниманию несколько приятных минут.

По окончании планерки все разбрелись по своим рабочим местам. Я же побежал звонить в центральную районную больницу, где прозябал в хирургах мой талантливый друг.

* * *

– Наташа, откуда у тебя это платье?

Девушка резко повернулась:

– Дима? Я не слышала, как ты вошел…

– Ты мне не ответила, Наташа. – Суровый взгляд из-под красивых ресниц осматривал с ног до головы нарядную тоненькую фигурку.

– Купила, – мрачно ответила девушка, снова повернувшись к зеркалу.

– А откуда деньги взяла? – по-прежнему хмуро допытывался Дима.

– Мама прислала.

– Не ври. Мама тебе деньги на прошлой неделе присылала, и ты их за квартиру отдала.

– А она еще прислала. На день рождения. – Наташа внезапно оживилась. – Ты что, не знаешь, что у меня скоро день рождения?

– Я почему-то думал, что он у тебя весной…

– Думал, думал! Все бы тебе думать. – Она танцующей походкой подошла поближе и, лукаво наклонив голову, заглянула ему в глаза.

– Скажи, чего бы тебе сейчас хотелось больше всего?

– Какая разница?

– Нет, не так! Что бы ты хотел съесть на ужин?

– Да ничего бы не хотел. Я сыт, в общем-то.

– Ну тебя, какой ты скучный! – Наташа шутя замахнулась на друга, а потом, улыбнувшись, потащила его на кухню.

Там на столе, покрытом белой клеенкой, красовались миски с салатом, жареной картошкой, мясом, тарелочки с тонко нарезанной колбасой и сыром.

– Это что? – Парень, как баран на новые ворота, смотрел на все это изобилие, с особым недоумением поглядывая на поблескивающую темным боком бутылку с марочным вином.

– Это праздничный ужин! Я угощаю! А то нечестно – все ты и ты.

Наташа, как птичка на ветку, легко присела на ближайшую табуретку, тем самым как бы приглашая Диму присоединиться к ней.

Дима тяжело опустился на стул и уставился на Наташу:

– Ты где все-таки деньги взяла?

– Дима! Ну я же тебе сказала! – обиженно надула губки девушка.

– А ты еще раз скажи. Только на этот раз правду.

Наташа нахмурилась и задумалась. Потом, катая пальчиком по столу крошку хлебного мякиша, медленно ответила:

– Я на работу устроилась.

– Интересно! На какую такую работу ты устроилась? – скептически спросил Дмитрий, потянувшись за кусочком колбасы.

– В танцевальное шоу. Знаешь, там так интересно! Такие вот перья на голове, здесь – блестки, тут – стразы, и каблуки такие высоченные-высоченные! – защебетала вдруг Наташа, интуитивно чувствуя подвох в этом внимании к ее делам.

Димина рука с колбасой застыла в воздухе. Наталья между тем продолжила:

– Я сначала думала, что на таких каблуках не смогу. А потом покачалась-покачалась – и пошла! Там такой конкурс был, Димка-а-а!

– Так, куда-куда ты устроилась? В какое шоу?

– Дим, ну какой ты глупенький! В танцевальное, я же тебе говорю. В «Виски и go-go».

– А со мной посоветоваться – трудно было, да?

– А ты мне кто – папа родной? Ну, устроилась на работу – так ведь хорошо! Мне вот и аванс дали – деньжищи!!! – Наташа обвела рукой стол, как бы приглашая оценить всю грандиозность полученной ею суммы.

– Ты что, вместо того чтобы учиться, будешь в этом пошлом месте бегать перед мужиками голой? – Дима бросил колбасу обратно в тарелку. – И уйти ты теперь не сможешь – аванс нужно отрабатывать.

– А что? Работа как работа. Другие вон в кино голыми снимаются – и ничего. А я – артистка будущая, нужно мне от комплексов избавляться? – вдруг разошлась Наталья.

– Замечательно! Из леса – в шлюхи, да? – Дима вскипел, и теперь его не могло остановить ничто.

Он понимал, конечно, что говорит лишнее, но обида на Наташу была слишком велика. Он с нее, паразитки, пылинки сдувал, боялся даже и подумать о том, как велико его притяжение к этому телу, не поцеловал ее даже ни разу, а она…

А она смотрела на него потемневшими серьезными глазами.

– Уходи, – вдруг медленно и грозно сказала Наташа.

– Что? – не понял Дима.

– Уходи, – настаивала она. – Без тебя теперь обойдемся. Ишь, умник выискался! Чистоплюй! Жри сам свои биг-маки, а меня уволь!

Наташа сорвалась на крик, а потом уронила голову на руку и снова залилась слезами. Подняла голову она только тогда, когда услышала, как громко захлопнулась входная дверь.