Читать книгу Ударом на удар - Михаил Серегин - Страница 4

Шофер Толька прибыл с очередной партией спиртного и жареными утками. Утки были фаршированы яблоками, что придавало банному пиршеству некоторый изыск. Вот только вино приходилось пить из больших чайных чашек – персонал ли не озаботился стаканами и фужерами, или Алексею Ильичу доставляло удовольствие разыгрывать из себя простого парня, у которого все по-домашнему, без излишней помпы и показухи? Ан нет, Алексей Ильич знал в жизни толк и любым Петушкам предпочел бы в качестве места отдыха Гавайи. Потому что престижно, богато, потому что так надо. По статусу положено. Неразборчивость в сфере секс-услуг, на оплату которых он не скупился, сочеталась в нем с желанием блеснуть перед другими своим положением, награбленным добром и раболепством вышколенной обслуги. Вот и сейчас, отдавая лаконичные приказы расторопному Тольке, Алексей Ильич испытывал сладкое чувство превосходства. Две девицы, сбитые и румяные, составляли его секс-эскорт. Он держал руки на их стыдливо прикрытых простынями бедрах, лениво оглаживая их распаренные, ждущие своего часа телеса.

– Классный парок, – удовлетворенно крякнул он, кивнув предварительно Тольке.

Тот мигом наполнил рюмки водкой.

– Да-а-а, – блаженно улыбнулся брюнет с восточной бородкой, – давненько так не отдыхал.

– Ну, отдохнуть мы еще успеем, нам пару вопросов перетереть надо, – Алексей Ильич поднял заплывшие глазки на брюнета.

Тот снова улыбнулся, на этот раз натянуто и неестественно.

– Я для этого и приехал, – подхватил он, – и надеюсь на то, что мы найдем друг у друга понимание.

– Ты здесь не на трибуне, – заржал Алексей Ильич, ущипнув сидевшую справа от него девушку с раскосыми глазами за задницу, та весело взвизгнула, – давай по сути.

Брюнет кинул опасливый взгляд на девушек.

– Можно, – махнул мясистой пятерней Алексей Ильич.

– Шеф хочет поиметь комиссионные, сам он ничего покупать не будет...

– Неплохие комиссионные, – с недоверчиво-ехидным видом заметил Алексей Ильич.

– Да уж, – веско сказал тот, – только не простое это дело. Надобно покумекать... Необходимы затраты и потом... соображать надо. Этот «синий» не лапоть, к нему подход найти надо.

– Вот и ищите, – ухмыльнулся Алексей Ильич, барственно приосанившись и переглянувшись с ничего не понимавшей смазливой круглолицей девицей, сидевшей слева от него, – вы у нас мудрые. Пиарщики... Да у вас там их целый полк...

Он засмеялся, махнул рюмку, не удосужившись произнести тост или подождать собеседника. Девушки пригубили чашки с вином.

– А я что с этого иметь буду? Интересы твоего начальника меня не трогают. Мне что?

– Ты ведь зуб имеешь на этого блатного, – с оттенком подобострастия улыбнулся брюнет, – ну так действуй, а мы гарантируем тебе поддержку. То есть, – немного заволновался он, – шеф обещает смотреть на все сквозь пальцы.

Закончив фразу, он осушил рюмку и потянулся за ломтиком копченой осетрины.

– Я так дела не делаю, – пренебрежительно усмехнулся Алексей Ильич, водя лапищей по своей красной волосатой груди, на которой красовался тяжелый православный крест из золота, – я не мальчик какой-то, чтобы так вот со мной обращаться. Мне тоже нужен навар.

– Эк и жаден ты! – шутливо поддел Алексея Ильича брюнет. – Да пойми, если все пойдет как надо, и ты внакладе не останешься!

В последнюю реплику брюнет вложил максимум убедительности.

– Нет уж, – рубанул горячий воздух рукой Алексей Ильич, – ты мне мозги не парь здесь. Неужто начальник твой не хочет со мной поделиться? Или все сам решил загрести? Не скажу, Шамиль, что я пуп земли, но все же вес имею, – вальяжно развалившись на деревянной лавке, произнес он после некоторой паузы, – и твой начальник должен это знать. Я к нему, можно сказать, всей душой, а он мне просто грехи отпустить хочет, а к кормушке допустить боится. Так не пойдет.

– Чего ты хочешь?

– Тридцать процентов, – лукаво скосил глаза на брюнета Алексей Ильич.

– Ну ты загнул! – присвистнул Шамиль. – Я должен поговорить с шефом.

– Так говори, – раздраженно хмыкнул Алексей Ильич, тяжело поднимаясь с лавки, – трубу дать?

– У меня есть, – ответил его собеседник.

– Пошли, – грубовато скомандовал девицам Алексей Ильич, – а ты пока обкашляй мое предложение с начальником.

Он шлепнул раскосую толстуху по заду и, судорожно рассмеявшись, буквально втолкнул девушек в парную. Они старательно изображали веселье. Но в нарочитости их визгливого ажиотажа отчетливо звучала обычная тоска крепостных, для которых время барских забав – горькое время. Они старались честно отработать гонорар, изо всех сил напрягая свои глотки и лица, – но и голоса их, и мимика, и жесты при всем показном самоуничижении выдавали их насмешливое презрение. Шамиль чувствовал эти омерзительные потуги, эти томительные попытки выразить несуществующие преклонение и почитание, и это заставляло его морщиться. Привыкший к фальши вышестоящих, он терпеть не мог лицемерия простых смертных, прислуживающих этим «шишкам», ибо видел в их льстивых повадках ширму для прикрытия собственных меркантильных интересов и презрения к власть имущим. Он жаждал ясности в отношениях, а эти девицы, такие доступные и по-коровьи покорные, словно смеялись над ним. Словно им передалась хамская насмешливость их хозяина. Он досадовал на то, что Алексей приволок этих потаскух в баню и теперь вот обсуждает с ним при них важные вопросы.

– Да, слушаю, – устало отозвалась трубка, как только он набрал знакомый номер на вынутом из портфеля сотовом.

– Это я, – коротко представился Шамиль, – наш друг хочет тридцать процентов.

– Да он что, охренел! – Вялость слетела с его абонента. – Какого черта?

– Он настроен решительно, – прокомментировал Шамиль, – и слышать ни о чем не желает.

– Ладно, – усмехнулась трубка, – пообещай ему двадцать процентов. Как, интересно, он намерен контролировать объемы сделок?

– Не знаю.

– Черт с ним, пусть подавится!

Сотовый отключился. Шамиль растерянно пожал плечами, опустил трубку на стол, налил себе «Смирновки» и выпил. Закусил маринованными грибами. Из парной сквозь шипение подбрасываемого на раскаленные камни пара до него доносился все тот же бесстыдно-плотоядный смех. Шамиль тоже был не дурак поразвлечься с девками, но выбор Алексея своей вульгарной пошлостью оскорблял его эстетический вкус. Шамиль «западал» на элитных путан, на гейш в европейском платье. И еще он не любил смешивать работу с отдыхом. Нынешнее пребывание в сауне он безоговорочно считал работой, чем-то вроде встречи «без галстуков».

Его размышления прервало шумное появление «счастливой тройки». Раскрасневшиеся, отдувающиеся, шутливо отбивающиеся от хищных лап Алексея Ильича, сначала выскочили девицы, потом возникла громоздкая фигура хозяина.

– Ха-ха! – ржал он. – Ах вы сучки! Совсем заездили старого кобеля...

Он плюхнулся на скамейку, гаркнул так, что эхо прокатилось далеко по коридору:

– Толька!

Дверь отворилась, в помещение проскользнул невысокий худощавый парень, на плече которого висело вафельное полотенце.

– Налей, – Алексей Ильич кивнул на большую бутылку минералки.

Но Толька, видимо, чего-то не понял, потому что схватил «Смирновку».

– Да не это, урод! – заорал Алексей Ильич, сделавшись грубым. – Воды, мать твою!

Толька взял быстро чашку, налил минералки и поставил перед хозяином. Тот жадно припал к ней отвислыми губами.

– Хоро-ш-о, – раскатисто произнес он, ставя пустую чашку на стол. – Ну? – обратился он к попивающему «Гролш» прямо из бутылки Шамилю.

– Двадцать, – отрезал тот.

– Эк, – с насмешливой досадой качнул головой Алексей Ильич, – начальник твой не упустит случая недодать верным друзьям.

Алексей Ильич не был «верным другом» шефу Шамиля, поэтому на губах того появилась сдержанная улыбка дипломата, который, конечно, понимает, что несговорчивый собеседник лжет или преувеличивает, но который старательно делает вид, что заверения другой стороны в дружбе принимаются если и не с абсолютной серьезностью, то с добродушным лукавством. Алексей Ильич неодобрительно взглянул на собеседника и презрительно хмыкнул.

– Двадцать процентов! Я должен делать всю черную работу, платить своим людям, а он мне такие крохи предлагает, мать его! А если я откажусь от этой затеи?

– А моральная компенсация? – тонко улыбнулся Шамиль.

– Если я сам займусь всей этой прибыльной собственностью? – с едкой иронией спросил Алексей Ильич.

– Не потянешь, Ильич, не потянешь, – с видом бывалого бизнесмена произнес Шамиль.

– А вдруг потяну? Ты меня не знаешь, я ведь другому могу свои услуги предложить... Тому, кто покруче твоего шефа будет. Что тогда?

Шамиль вздохнул и погрузился в нерадостные раздумья. Прокол в переговорах шеф, конечно, припишет его неумению лавировать, настаивать, задабривать обещаниями, его недостаточному психологическому чутью. Алексей Ильич, показав норов, испытывал что-то вроде морального удовлетворения. И хотя он знал, что в конце концов согласится, все же не хотел, чтобы его держали за лоха. Торговался он всегда, даже тогда, когда ему предлагали выгодный для него во всех отношениях контракт. В данном случае кроме денежного вознаграждения его интересовала моральная сторона дела. Он жаждал мести, причем жестокой и немедленной, и ему повезло, что нашлись люди, готовые подвести под его личное чувство солидный денежный интерес.

– Сколько ты хочешь? – угрюмо полюбопытствовал Шамиль.

Алексей с мнимой беззаботностью пожал плечами.

Шамиль взял лежащий на столе сотовый и набрал тот же номер.

– Да-а, – недовольно откликнулась трубка.

– Алексей Ильич хочет больше, он не согласен на двадцать.

Трубка разразилась колкими обидными словами, ругательствами и проклятиями. Алексей Ильич понял, что начальник Шамиля костерит его, и разразился смехом. Он с ироничным прищуром смотрел на тупо внимающего ругательствам шефа Шамиля. Лицо последнего, несмотря на жару, покрыла бледность, он морщил лоб, хмурил брови, а то вдруг словно впадал в ступор. Это раззадоривало Алексея Ильича. Толька крутился здесь же, нарезая хлеб, подливая пойло в чашки, разламывая сочные птичьи тушки. Алексей Ильич глотал водку, закусывая ее икрой, осетриной и огурцами, с великодушным терпением ожидая конца телефонного трепа. По мере того как его все больше развозило, а разговор затягивался, лицо Шамиля начинало светлеть, перестало дергаться, судорожно кривиться и хмуриться.

Алексея Ильича это настораживало. Он поинтересовался такой переменой, едва Шамиль отключил мобильник.

– Вижу, ты на глазах расцветаешь... Клевый у тебя начальник – вначале наорет, потом порадует. Что это вдруг ты так засветился? На чем вы с ним порешили?

– Двадцать пять, – с прохладцей ответил Шамиль и взялся за чашку с водкой, – но это последнее слово.

– Это уже лучше, – довольно усмехнулся Алексей Ильич, – считай, что я согласен. Но это не означает, что я буду у вас «шестеркой», – мрачно процедил он, сделав неприступно-гордый вид.

– Шеф тебя уважает, – мягко возразил Шамиль, – тебе это известно. Иначе стал бы он повышать ставки.

– А куда ему деваться? – не унимался Алексей Ильич. – Такого, как я, он не найдет. Ладно, заметано. Дело сделано, настало время поразвлечься...

– Берешь Женьку? – небрежно спросил он Шамиля. – Она знатная мастерица...

Шамиль кивнул.

* * *

Светлана провалилась в липкое забытье. За последние два дня она спала в общей сложности не более семи часов. Никто не знал, где Владимир, и она, привыкшая к тому, что Полунин всегда ей по несколько раз звонит с работы и предупреждает, что задержится, если в этом была необходимость, не могла найти себе места. Сегодня она заснула только под утро. Антон был у ее мамы в гостях. Он весело проводил время на речке, купаясь и играя со сверстниками. Мать Светы жила неподалеку от города, держала хозяйство. Был у нее и пес Боцман, предмет обожания Антона. Он сам кормил собаку, что не могло не радовать его родителей, ведь сын приучался к ответственности. Светлана еще раз порадовалась, что мальчик в деревне, будь он здесь сейчас, замучил бы ее вопросом «где папа».

Она чувствовала себя совсем беспомощной, и если порой опасности и вообще беспокойная жизнь мужа заставляли ее собираться и быть готовой к сопротивлению трудностям, то на этот раз она с ужасом для самой себя констатировала, что отсутствие Полунина гибельным образом сказалось на ее физических и моральных силах. Тревога изматывала ее, неизвестность отупляла. Она звонила Болдину, но его не было на месте, звонила Батурину, но тот и сам ничего не знал.

Ей снилось, как они все вместе идут куда-то сквозь золотое поле пшеницы. Именно – сквозь. Потому что колосья, подобно расплавленным солнцу теням, проскальзывали сквозь них, убегая назад, и игриво колыхались при этом. Жидкое золото лучей обливало их лица, выстилало разогретой парчой влекущую даль. Казалось, этому шествию не будет конца. Голоса, похожие на цоканье катящихся по металлическому подносу золотых колец, наполняли воздух звенящим смехом. Кто это там впереди? Из густого золота колосьев выросла золотая голова. Да это же Болдин! Что он там делает? Они шли и шли, поспешая смеющемуся Славке навстречу, а он все отдалялся. И тогда сердце Светланы сжала клещами непонятная боль. В ней была некая ускользающая мука, то и дело перетекающая в надежду. Она хотела позвать Славку, но увидела недовольное лицо мужа, с которого сбежала золотистая патина лучей. Она хотела сказать Владимиру, что, наверное, Болдин их не видит, что нужно окликнуть его. Но в глубине ее сознания, едва она взглянула на Полунина, зародилось жуткое отчаяние. Она поняла, что они не догонят Славку. Тем более что он их видел, улыбался и если бы хотел встретиться с ними, то, конечно же, остановился бы или побежал к ним. Антон вырвался и полетел через поле, что-то выкрикивая на бегу. И теперь уже нужно было бежать за Антоном. «Вернись!» – кричало нутро Светланы, в то время как голос проваливался в темную бездну немоты.

Незаметно для нее ее внутренний голос выбился наружу, вспорол синеву неба, срезал несколько колосьев и раненой птицей упал на землю. Она распахнула глаза, в горле першило, в комнате надрывался телефон.

– Да, – Светлана подняла трубку.

– Степин, – представился адвокат. – Владимир задержан по подозрению в убийстве.

– Убийстве? – воскликнула Светлана. Внутри у нее все похолодело.

– Да, – сухо подтвердил адвокат, – я еду к нему.

– Убийстве кого?

– Пока не знаю. Как только мне будет что-нибудь известно, я немедленно сообщу вам.

Из трубки полетели короткие гудки. Светлана бессильно откинулась на подушки. В мозгу заплясали странные мысли – одна страшнее другой. Она чувствовала дикую слабость во всем теле. Она вспомнила, как люди Томашевского однажды подожгли квартиру, когда она еще работала у Полунина няней, вспомнила, как полгода назад ее, Антона и Болдина похитила банда Исаева. Да мало ли чего было! А она, наивная, радовалась, что началась спокойная жизнь!

Светлана взяла трубку, чтобы позвонить Батурину, но телефон сам зазвонил. Светлана поймала себя на мысли, что боится отвечать на звонок – она страшилась дурных новостей. Она справилась со страхом, поднесла трубку к уху.

– Свет, это Колян, – узнала она раскатисто-звучный голос Батурина. – Славку Болдина того... в натуре...

Он замолчал.

– Чего того? – закричала она, чувствуя, как закипает в горле комок слез. – Чего того?

Ей казалось, что она вот-вот грохнется в обморок.

– Убили, – глухо сказал Батурин.

– Не понимаю, – ужаснулась собственной растерянности Светлана, – не понимаю, как убили?

Светлана от волнения встала с дивана.

– Выстрелом в сердце, – ответил Батурин.

– Не может быть! – в отчаянии закричала она. – Не может...

Она вспомнила свой сон. Неужели она способна видеть вещие сны? Или их время от времени видит любой человек, когда подсознательно чувствует надвигающуюся опасность или коренную перемену в жизни? Светлана провела свободной рукой по глазам.

– Владимира обвиняют в его убийстве, – произнес скороговоркой, дабы не задерживаться ни на одном слоге, Батурин, тоже изрядно нервничавший. – Ну, я этим гадам покажу, мы с ребятами заставим их навоз жрать! – мстительно произнес он.

– Коля, Коля... – слезы катились у Светы по щекам.

– Не плачь, – уныло, сознавая тщету утешений, вымолвил Батурин, – только скажи, я все сделаю... Ну-у, может, чего привезти...

– Не надо, спасибо, все есть, – через силу сказала Света.

– А этим гадам я рога пообломаю, – угрожающе процедил он, – бля буду... ой, прости... Нет, ну, в натуре, кто-то наезжает! Не знают, с кем дело имеют.

Она спала в гостиной, словно это ее местоположение могло как-то ускорить возвращение Полунина. Этакая боевая готовность. В голову лезли всякие мысли, воспоминания... И это, последнее, связанное с Болдиным, когда Владимир угрожал ему в «Оливере», приревновав к ней. Кто знал, что Славке остается жить меньше двух суток! Непоправимость происшедшего легла могильной плитой ей на плечи.

И кого обвиняют в убийстве Славки! Ее мужа, лучшего Славкиного друга. Лишившись сразу двоих, Светлана почувствовала себя маленькой девочкой, беззащитной перед играми злых взрослых. В роли взрослых выступали те люди, которые обвиняли теперь Владимира в убийстве Болдина. И те, которые все это организовали. Богатый опыт Светланы – жены независимого и богатого человека, подсказывал ей, что Владимира кто-то хочет засадить за решетку. Она ни секунды не сомневалась в том, что Полунин непричастен к смерти Славки и более того – стал жертвой чьих-то враждебных происков. Они много раз спорили с Полуниным о том, возможно ли честно жить в этой стране, возможно ли оторваться от прошлого, а в настоящем не вызывать зависти и злобы у корыстолюбивых и жадных людей, желающих преуспеть за счет «опускания» других. Светлана не была такой оптимисткой, как Владимир, который, несмотря на свою хмурую замкнутость и неразговорчивость, несмотря на свои страдания и разочарования, сохранил в душе остатки веры в торжество добра, в возможность преображения мира, в его изменение к лучшему.

А Светлана ждала все время какого-нибудь подвоха, какой-нибудь злой проказы судьбы. Но когда Владимир, становясь вдруг красноречивым и убедительным, с горячностью юноши отстаивал свою точку зрения, свой купленный ценой таких усилий оптимизм, Светлана соглашалась с мужем. А стоило ей остаться одной, стоило Владимиру задержаться на работе и вовремя не позвонить, запоздать с сообщением, ее вера в спокойную жизнь рушилась, рассыпалась в прах, и на смену ей приходили вначале сомнение и беспокойство, а потом наползал туман тревоги и безнадежности. У нее все валилось из рук, она чувствовала, что у нее сдают нервы, что она так долго не выдержит. Ее рассудительность, ее здравый смысл отступали перед палящим страхом за жизнь Владимира и Антона. Но стоило Владимиру появиться, она расцветала, становилась веселой, щедрой, шаловливой. Она вела некое двойное существование, одна сторона которого скрывалась в тени мучительного беспокойства, а другая была озарена вспышками безудержного счастья, нежности, преданности, душевного соучастия. Поэтому Светлану так задевала, так огорчала ревность Владимира.