Читать книгу По прозвищу Китаец - Михаил Серегин - Страница 2

Без лишней суеты и шумихи Китаец помог Лизе сесть в машину, погрузился сам и плавно тронул темную громаду с места. Дорога от склада вывела на трассу, и Китаец понял, что определил свое местонахождение правильно.

От него не укрылось, что Лиза смотрит на него, как на героя – с восхищенным удивлением и обожанием. Он сдержанно улыбнулся, деликатно справившись, как она себя чувствует.

В отличие от своего по-мужски неразговорчивого шефа Лиза, наоборот, была девушкой живой и словоохотливой. Иногда это мешало их работе, иногда выручало.

– Ужас какой-то, – затараторила она, – представляешь, я на вечеринке у Алки была...

– Это я уже слышал. Где она живет?

– А что? – удивилась Лиза.

– Надо, – меланхолично отозвался Танин.

– Это еще зачем? Она же того, – Лиза сделала неопределенный кивок.

– Ты в этом уверена? – с сомнением в голосе спросил Китаец.

– Я что, на курсах медсестер не училась? – надула свои очаровательные губки Лиза. – Ой, как подумаю... – всхлипнула она, – что теперь будет?

– Так где живет твоя подруга?

– Лермонтова, семнадцать... – рассеянно сказала Лиза и уткнулась в окно.

– Вот, – Китаец протянул ей фляжку, – глотни.

– Да не могу я этот коньяк пить, – сделав глоток, поморщилась Лиза и ударилась в слезы.

– А у Алки пили? – слабо улыбнулся Китаец.

– Пили, – сквозь слезы с трудом выговорила Лиза, – шампанское пили, между прочим, итальянское.

– А-а, понятно, – усмехнулся Китаец.

Он никак не мог приучить Лизу к хорошим напиткам. Ее знания в области вин ограничивались шампанским, причем не самым лучшим, и красненьким сладеньким винцом по сорок рублей за бутылку. Этикетка оповещала граждан, что покупают они не что иное, как «Хванчкару» – знаменитое грузинское вино. На самом же деле сидящий в бутылке красный джинн был пленен и помещен в нее на какой-нибудь станции Озерки.

– Как они узнали обо мне? – Китаец посмотрел на притихшую Лизу.

– Я им сказала, – насупленно произнесла она.

– Спасибо большое, – иронически улыбнулся Китаец.

– А что мне оставалось делать, – оживилась Лиза, – ждать, когда они и меня, как Алку... – в салоне «Тойоты» раздался новый всхлип.

На этот раз он был неимоверно протяжен и горек.

– Успокойся, – Танин сжал Лизину руку.

Она была холодной и дрожащей.

– Как, как? – заикала Лиза. – Как я могу успоко...

Рыдания сотрясли воздух. Китаец понял, что если он не примет экстренных мер, то не добьется от Лизы внятного и лаконичного рассказа. Он молча проехал еще пару километров, густо политых Лизиными слезами, и остановил машину на обочине.

– Ну-ка, давай лечить психическое расстройство...

С этими словами он схватил фляжку, быстро отвернул на ней пробку и, с силой обняв Лизу за шею правой рукой, стал вливать ей в рот коньяк. Послышались вой протеста, бульканье, хрипенье и потом, когда Китаец ослабил хватку, нечленораздельные ругательства.

– Черт, да ты мне все горло сожжешь, – она отпихнула Танина и принялась вытирать рот.

– Ничего, – усмехнулся он, – тяжело в лечении, легко в гробу.

– Вечно ты со своим черным юмором. Вообще-то, Танин, я тебе... – она кинула на него взгляд, полный искренней признательности.

Он немного смутился. Такие благодарные взоры всегда повергали его в некоторое замешательство. Он не склонен был считать себя героем, хотя, конечно, вполне отдавал себе отчет, что спас Лизу от верной смерти.

– Приятно встретить взгляд человека, которому только что оказал услугу, – глаза Китайца улыбались.

– Вечно ты со своими шуточками. Нет, действительно, – Лиза снова икнула.

– Выпей еще, послушай старого дяденьку.

– Старого, – нервно хохотнула Лиза, – сорок лет, по-твоему, возраст?

– Я, конечно, понимаю, что в состоянии послеосвобожденческой эйфории ты способна наговорить мне множество комплиментов. Я сам знаю, насколько я хорош, – пошутил он, – лучше расскажи, как все было.

– О-о-ой, – вздохнула Лиза, – собрались мы у Алки...

– Это я уже слышал. – Танин нажал на педаль акселератора, и «Тойота» продолжила свой путь по ночным просторам.

– Я, Алка, Светка и еще трое парней. Нахрюкались все до чертиков. Проводили мы этих кобелей домой. Можно сказать, в шею вытолкали...

– Надеюсь, ты мне не изменяла? – иронично улыбнулся Китаец. Ладно. Вытолкали, значит, и завалились с Алкой спать.

– Эх, Танин, если бы ты меня серьезно об этом спросил...

Наверное, и часу не прошло, как слышу, голоса вроде. Думаю, откуда, или мне снится, или уже глюки? Потом вопль такой страшный – Алка закричала. И тут же стихло все. Я в спальне лежала, а Алка в зале. Я, естественно, проснулась, голова – чугун, сердце как мотор – бум-бум! Вдруг в комнату влетает кто-то. Огромный такой слон. Я с кровати сползла – и к окну. Он бра включил и меня – за шкирку. Ухмыляется. Рожа противная. Ну, ты его видел. Слышу, они, эти, которые вошли, матюкаются. Поняла, что ищут что-то. Этот жирный говорит, значит, нет, мол, ничего, какого хрена, и далее матом отборным. Тут и до меня очередь дошла. Кончать меня решили. Я тут со страху и запричитала. Так, молола всякий вздор, а потом, когда, вижу, нет мне доверия, – принялась тебя им расписывать. Так меня и понесло... – Вывалив всю эту сбивчивую мякину, Лиза перевела дух.

– Представляю.

– Этот, простуженный, гляжу, заинтересовался. Ну, меня еще больше понесло. Потом руки мне скрутили и поволокли. Привезли в этот амбар, двоих уродов ко мне приставили. Я поняла, что пока убивать не будут. Ты уж меня прости, я сказала, что ты меня любишь и все для меня сделаешь. – Лиза виновато посмотрела на Китайца.

Эта гримаса тем не менее тут же сменилась на ее смазливом личике лукавой улыбкой. Лихорадочный блеск в ее по-детски распахнутых синих глазах смягчился томной поволокой. Из этого Китаец заключил, что коньяк оказал свое благоприятное расслабляющее действие.

– Значит, меня решили использовать... – невозмутимо подвел итог Танин.

– Если я расскажу кому-нибудь, никто не поверит, – Лиза мечтательно уставилась в потолок, – такое только в фильмах бывает. Чтобы мужчина за женщину – в огонь и в воду!

Она вздохнула и закрыла глаза. Китаец подумал, что она вот-вот уснет. Но волна мучительного воспоминания снова накрыла Лизу с головой и исторгла из ее многострадальной груди полувсхлип-полустон.

– Пей еще, – строго сказал Китаец.

Морща свой упрямый выпуклый лоб и аккуратный носик, Лиза поднесла фляжку ко рту. Сделала два судорожных глотка и сморщилась еще больше.

– Ну и гадость!

– Много ты понимаешь в мужских делах, – со снисходительным пренебрежением произнес Китаец.

– Немного, но все же больше, чем какая-нибудь иная девица моего возраста, – с достоинством заметила Лиза.

– Эта квартира принадлежит твоей подруге?

– Ага, – Лиза прикрыла веки, – родители оставили.

– А сами куда делись?

– Отец умер, а мать за какого-то крутого бизнесмена вышла замуж, уехала с ним в Испанию. Да Алка сама не промах – давно уже шмотьем торгует.

– Сколько же ей лет? – Китаец хотел добавить «было», но из тактических соображений не стал.

– Алке? – не поняла Лиза.

– Ее удачливая мама меня пока не интересует.

– Она на четыре года меня старше. – Лиза убрала с лица волнистую белокурую прядь.

– Ворвавшиеся к вам добры молодцы действительно искали важные документы. Каким образом они могли оказаться у твоей подруги?

– Не знаю, может, это Питера? – предположила Лиза.

– По фамилии Эванс?

– А ты откуда знаешь? – удивилась Лиза.

– Работа у меня такая, – шутливо ответил Китаец, – твоя подруга знакома с Эвансом?

– Не просто знакома, – почувствовав себя источником ценной информации, Лиза напустила на себя важность, – она жила с ним.

– То есть? – Китаец тормознул машину у светофора.

Отсутствие прохожих никоим образом не сказалось на строгом соблюдении Китайцем правил дорожного движения. Нарушение их, не без оглядки на строгого, но справедливого Конфуция, он считал дурным тоном. Исключения делались только, как говорил Танин, в случае производственной необходимости – во время преследования, погони, а также при решении задачи как можно скорее прибыть в определенное место, если от этого зависела, например, чья-то жизнь.

– Эванс жил у Алки. Они были любовниками. Знал бы ты, как она этим кичилась! Всем растрезвонила, что скоро в Америку поедет... – с неодобрительной усмешкой произнесла Лиза.

– А он, как видно, возвращаться на свою историческую родину не собирается, – шутливо предположил Китаец, нажимая на педаль акселератора, – или собирается? И вообще, где он был, когда вы там бал устроили?

– Где-где, – пробурчала Лиза.

– Лиза-Лиза, – в тон ей сказал Китаец, – ты же такая молодая, а брюзжишь, как какая-нибудь восьмидесятилетняя старуха, – с наигранным упреком посмотрел на нее Танин.

– Я иногда и чувствую себя восьмидесятилетней... – Капризная ямочка на Лизином подбородке придала этой сдобренной недовольством и намеком реплике дополнительную живописность.

– Это как же? – притворился, что не понял, Китаец.

– Когда ты вот так равнодушно спрашиваешь меня о чем-то или смотришь на меня, как на гадкого утенка, – прогнусавила Лиза.

– Что за чушь? – рассмеялся Китаец. – Ты далеко не гадкий утенок. Знала бы ты, – лукаво посмотрел на нее Танин, – чего мне стоит иногда сдержаться и не...

– Отлупить меня? – воскликнула Лиза.

– Нет, – Китаец укоризненно взглянул на свою секретаршу, – этого у меня и в мыслях нет. Ну разве лишь совсем немного... Для пользы дела...

– Вот-вот, – Лиза недоверчиво посмотрела на своего шефа, – все-то у тебя для дела.

– Не забывай, кто мы.

– Кто? – с насмешливым вызовом произнесла Лиза.

– Я – детектив, солидный дядя, а ты – моя сдержанная пунктуальная секретарша.

Лиза расхохоталась.

– Ты думаешь, в это кто-то верит? – задорно спросила она.

– Конечно, нет, и мне доставляет громадное наслаждение, когда в глазах нашего клиента я читаю лукавое выражение: мол, вы меня не обманете, небось спите вместе, а потом из себя строгих детективов разыгрываете. И невдомек ему, что он заблуждается. Впрочем, как сказал Цюй Юань: «...Никто не может избежать ошибок...»

– А ты ведь думаешь, что ты и этот твой Юань – одно и то же лицо... – проницательно сощурила левый глаз Лиза.

Китаец испытал чувство, похожее на то, которое испытывает преступник, застигнутый на месте преступления. Оно, это чувство, подобно вспышке фотокамеры, длилось не больше секунды.

– Это еще почему? – прикинулся он шлангом.

– Цитируешь его все время...

– Ну, это не показатель.

– А цитируешь ты его потому, что, во-первых, он – из тех же мест, что и ты, а во-вторых, потому, что тебе кажется, что и ты, как и он, изгнанник. Ты, конечно, сам уехал из Китая, вернее, тебя забрал отец, но тебе приятней себя считать изгоем, так ведь?

– Блистательный анализ! Я словно побывал на сеансе у самого доктора Фрейда или Юнга, – рассмеялся Танин, – ты еще не сказала, что в моем представлении Китай – это что-то вроде потерянного рая, материнской утробы и тому подобное... А я еще раз убедился, что доверять свои секреты женщине не стоит.

– Это твое отношение к женщине... В нем есть что-то восточное, – Лиза с упреком посмотрела на него.

– Может быть... Но мы отклонились от темы. Да, Лиза, хочу тебе заметить, что ничто тебе так хорошо не удается, как отклонять и отклоняться от темы. – Китаец скосил на девушку свои насмешливые глаза. – Вернемся к Эвансу. Где он? Как так произошло, что вы устраиваете вечеринку и приглашаете ребят? Или Эванс не ревнивый?..

– Он в Москву уехал. Стала бы Алка так рисковать!

– И когда он должен прибыть, если не секрет? Или он уехал навсегда? Может, он смыться решил?

– Алка сказала, что до четверга можем веселиться, – погрустнела снова Лиза.

– Довеселились... – мрачно процедил Китаец.

– Мы что, виноваты? – насупилась и встала в оборонительную позицию Лиза.

– Конечно, нет. Расслабься. Значит, Эванс должен прибыть завтра?

– Легко тебе говорить – расслабься! – вздохнула она.

– Он самолетом летит? – Китаец закурил.

Лиза утвердительно кивнула.

– И давно твоя подруга с ним живет?

– Около трех месяцев.

– Она тебе ничего о его работе не рассказывала?

– Нет. Но, как я поняла, у него все спокойно было. Хотя...

– Хотя что? – Китаец выпустил струйку дыма.

– Алка говорила, что больно уж он шикует. А я ей сказала, что не тебе, мол, судить.

– Вон ты какая!

– Какая? – гордо выпрямила спину Лиза.

– Принципиальная, – шутливым тоном произнес Китаец. – А как он выглядит, ее американский дружок?

– Толстый, лысый, глазки голубенькие, и все время улыбается.

Лиза состроила смешную рожицу.

– От такого загуляешь, – добавила она спустя минуту.

– Зато ты Аполлонов коллекционируешь, – поддел Лизу Китаец.

– А что? Лучше уж с красивыми бедняками спать, чем с лысыми и толстыми толстосумами, – скаламбурила Лиза. – А мы куда едем? – подавив зевок, спросила она.

– Отвезу тебя в одно укромное местечко... – улыбнулся Китаец.

– Какое такое местечко? – насторожилась секретарша.

– К приятелю своему. Поживешь у него немного. Он парень тихий, приставать не станет.

– А хоть бы и стал, – капризно поджала губы Лиза.

– Игнатом зовут. Он – художник...

– Дружок твоей художницы? – намекнула она на Анну.

– А вот это тебя не касается, – одернул Лизу Китаец, – у него есть телефон. Позвонишь, если что, родителям.

Лиза снимала однокомнатную квартиру в центре. Накопив денег, она смогла позволить себе одинокое привольное житье, молитвенную тишину которого частенько нарушали появлявшиеся, как грибы, и исчезавшие, как рассветный туман, молодые люди. Каждую свою интрижку она нарекала «страстью» и после расставания с очередным «Тристаном» думала вешаться, топиться, травиться или... забыться с Китайцем. Но последний хранил деловой нейтралитет и, обычно выслушав волнующее Лизино повествование о бросившем ее «неблагодарном» и «порочном» ухажере, советовал ей повнимательней присматриваться к охотникам до ее «цветущей девичьей плоти». Это пышное шутливое выражение действовало на Лизу, как обожаемое ею шампанское – кружило голову, спутывало мысли и одновременно смешило.

Мать Лизы и отчим, составлявшие причудливый дуэт молодящейся кокетки и честолюбивого альфонса, проживали в двухкомнатной квартире улучшенной планировки, не утруждая себя особо частыми посещениями своей «непутевой» девочки. Одно время Гена, как звали молодого маминого мужа, стал подбивать клинья к своей смазливой падчерице. Если бы не спокойное, но решительное вмешательство Китайца, то неизвестно, чем бы все это кончилось. Отдельная квартира для Лизы казалась единственным приемлемым вариантом разрешения щепетильной и тревожной ситуации. Но когда Геннадий спустя ровно месяц появился у двери ее уютного жилища, она пришла в ужас и в отчаянии доверилась своему шефу, который, движимый благородством и состраданием, мягко припугнул отчима, чем заметно облегчил существование своей секретарше и ее матери, которая начала проявлять понятное беспокойство.

– Моим «родителям» до меня нет никакого дела, – невозмутимо сказала Лиза.

– Ты уже большая девочка, – улыбнулся Китаец.

– А нельзя мне это время пожить у тебя? – неожиданно спросила Лиза.

– Нельзя, – отрезал Китаец.

– Но у тебя же такая большая квартира! – возмущенно воскликнула Лиза. – Или тебя волнует, что люди подумают?

– Не мели чепухи. Общественное мнение здесь ни при чем.

– Тогда почему ты...

– Ты же красивая девушка, Лиза, – он многозначительно посмотрел на нее, но его шутливый настрой выдала тонкая и, как говорила Лиза, «насквозь китайская» улыбка, – вдруг я не устою...

– Вечно ты так, – обиделась она, – подкалываешь и ничего толком не объясняешь. А-а, понимаю, ты перед своей художницей трепещешь...

Лиза приготовилась к холодному взгляду и вежливому одергиванию, но Китаец только усмехнулся.

– Приехали. – Он сбавил скорость на въезде во двор длинной девятиэтажки. – Веди себя прилично. Игната не соблазняй. Он хоть и разведенный, но жену свою по-прежнему любит.

– Что это тебя на проповеди потянуло? А насчет моральной устойчивости твоего приятеля – это мы проверим.

– Ну ты, женщина-вамп, давай без глупостей, – Китаец бросил на девушку строгий взгляд, но его рот тут же растянулся в улыбке.

Лифт не работал, но Игнат, слава богу, жил на третьем этаже.

– Так что же, я отсиживаться буду, а ты деньги зарабатывать? – сказала Лиза, когда они поднялись на второй этаж.

– Какие такие деньги?

– Не прикидывайся. Я ведь поняла, что ты этими документами заинтересовался, – хитро улыбнулась Лиза.

– Когда мне потребуется твоя помощь, я дам тебе знать.

– Врешь ты все. Постой, – спохватилась Лиза, – ты ведь сказал, что у твоего приятеля телефон есть. Что же ты ему заранее не позвонил?

– Пусть поспит подольше.

Китаец остановился перед выкрашенной в коричневый цвет стальной дверью и позвонил. Ждать пришлось минуты две.

– Еще позвони, – предложила Лиза.

– Не волнуйся. Игнат слышал, сейчас откроет.

Едва он успел договорить, как дверь действительно открылась, и в проеме возник высокий нескладный парень лет двадцати восьми, с заспанной физиономией. Он старательно приглаживал светлые вихры. В его лице было что-то мальчишески упрямое и искреннее. Вздернутый нос и плутоватый взгляд придавали ему задорное выражение.

– Даже не спрашиваешь, кто, – назидательно сказал Китаец.

– А кто еще может прийти в такое время? – улыбнулся Игнат и потер правый глаз. – Проходите.

Он вяло посторонился и небрежной походкой направился на кухню. Лизу задело, что Игнат не проявил к ней ни малейшего интереса.

– Щас чайник поставлю, – донеслось до гостей из кухни.

– Чай вы с Лизаветой будете пить. Ну подойди же, – с упреком обратился он к хозяину, – я ведь вас не познакомил.

Игнат флегматично приплелся в прихожую и, прислонясь к косяку, уставился на Лизу.

– Лиза, моя секретарша. Игнат – мой друг и просто гениальный художник, – представил друг другу молодых людей Китаец, заметив, как порозовели Лизины щечки. – Выручай, старик. Лизе нужно схорониться где-нибудь денька на три-четыре. Я подумал о тебе...

– Да ладно, – пожал плечами Игнат, – место есть. Только, – он перевел взгляд с Китайца на его секретаршу, – у меня строго. Режим и все такое. Болтать я не люблю.

Лиза смутилась и даже как-то растерялась.

– Ну ты прямо так, с ходу, – укоризненно посмотрел на Игната Танин, – и потом, Лиза – девушка тихая, тактичная, умная, она тебе не помешает.

Игнат усмехнулся и пожал плечами.

– Я, к сожалению, должен вас покинуть, – Китаец наклонил голову. – Да, Лиза, номер квартиры твоей подруги?

– А ты что, туда собрался? – насторожилась она.

– Я обязательно навещу тебя и обо всем расскажу, – заверил Танин свою подозрительную секретаршу.

– Восемнадцать.

– Ну, – Китаец пожал руку Игнату, – спасибо. Лиза, чао.

Он привлек к себе девушку.

– Будь умницей.

* * *

Устроив Бедную Лизу, Китаец спустился к джипу и одним плавным и точным движением сел за руль. Когда он выходил от Игната, часы показывали четвертый час ночи. Он потер лицо ладонями, отгоняя сон, запустил мотор и двинул в сторону Лермонтова. Дом, где жила подружка его секретарши, был чем-то похож на его, Китайца, дом: тоже четырехэтажный, старый, но крепкий.

Он оставил «Тойоту» на дороге и, пройдя под аркой во двор, стал подниматься по лестнице. На площадке второго этажа он остановился. Тяжелая деревянная дверь, ведущая в квартиру Аллы, была закрыта. Китаец вынул из кармана тонкие хлопчатобумажные перчатки, натянул на руки и взялся за массивную бронзовую ручку в виде шара. Дверь поддалась. Китаец осторожно открыл ее и, нашарив в темноте выключатель, зажег в прихожей свет.

Вернувшись к двери, он тщательно осмотрел замок и только после этого закрыл ее. По всей квартире, начиная с прихожей, словно ураган пронесся: все вещи были перевернуты или опрокинуты, одежда была сорвана с вешалки, на полу валялись осколки посуды.

Китаец отметил, что до того, как здесь похозяйничали незваные гости, квартира представляла собой довольно уютное и хорошо обставленное местечко. Мебель была недорогая, но добротная. Цветовая гамма обоев, занавесей и ковров гармонировала с обивкой кресел и дивана. Только некоторые предметы как бы выбивались из общей массы своим происхождением. Он решил, что они принадлежат американскому приятелю Аллы.

Тело хозяйки квартиры он обнаружил лежащим среди выброшенных из шкафов вещей, рядом с диваном, на котором она, по-видимому, спала, когда ворвались грабители. Из одежды на ней были только узкие ажурные трусики. Казалось, она продолжала спать, положив руку под голову и согнув одну ногу в колене.

Китаец снял перчатку, присел рядом с телом и коснулся кончиками пальцев яремной впадины. «Мертвее не бывает, – констатировал он, надевая перчатку, – Лиза была права, когда сказала, что подругу убили». Удостоверившись, что хозяйке уже ничем не поможешь, Китаец начал тщательный осмотр квартиры. Конечно, до него здесь уже побывали с точно таким же намерением: найти документы. Более того, он и сам был почти уверен, что здесь их нет, но все же, как профессионал, должен был в этом убедиться.

Он стал методично перебирать одну вещь за другой, заглядывая во все места, где можно было спрятать бумаги. Он работал без спешки, руки двигались ритмично и экономно: никаких лишних движений. Он обнаружил несколько цветных фото. На одной из них пышнотелая статная блондинка стояла под руку с коренастым лысоватым типом лет сорока. На мужчине был светлый летний костюм, он улыбался широкой голливудской улыбкой, обнажавшей белые крепкие зубы. На носу – очки в тонкой металлической оправе. Эванс.

Китаец сунул фото в карман.

Закончив с гостиной, он перешел в спальню, а затем в третью комнату, которая служила чем-то вроде кабинета или библиотеки. Книг было не слишком много, но перелистывание их отняло, пожалуй, большую часть всего времени. Оставались кухня, прихожая и ванная с туалетом. С кухней пришлось повозиться, а на остальные помещения у Китайца ушло не больше семи минут.

Не оставаясь в квартире ни секундой дольше, чем это было необходимо, он погасил свет, постоял немного у двери, прислушиваясь к шумам на лестничной площадке, и неслышно, будто привидение, выскользнул наружу. Перчатки снял уже на лестнице. Во дворе никого не было. Танин вышел на улицу и сел в машину.

Он проехал несколько кварталов, прежде чем нашел телефон-автомат на здании Дома быта. К его удивлению, аппарат оказался в рабочем состоянии, и Танин набрал «ноль два». Когда холодная трубка отозвалась молодым мужским голосом, он продиктовал адрес Лизиной подруги и добавил еще одно слово: «Убийство».

– Вы кто? – попытались выяснить на том конце провода. – Назовите свое имя.

Но Китаец уже повесил трубку.

Домой идти не хотелось: его квартира, хоть и не так обставленная, напоминала ему квартиру покойной. Не то чтобы Китаец был чересчур чувствительным или мнительным, просто он всегда старался делать то, что ему хочется, и, соответственно, не делать того, чего делать не хотелось. По возможности, конечно. В данный момент такая возможность была. Он вынул «беретту», которая до сих пор оттягивала карман его драповой куртки, и бросил на сиденье «Тойоты». Заперев джип и сунув ключи в карман, быстрым шагом направился по хорошо известному адресу.

* * *

Он несколько раз нажал на кнопку, как было условлено, и, не успели еще стихнуть последние переливы звонка, дверь распахнулась перед ним.

– Господи, Танин, – сонно вздохнула Анна и улыбнулась.

На ней был только тонкий шелковый халат, по длине больше напоминающий мужскую сорочку.

– Не слишком поздно для визита? – Танин шагнул через порог. – Или еще слишком рано? «...Он томился днем, он бродил с тоской в долгих поисках девушки такой...»

– Хватит болтать, – Анна обвила руками его шею и, закрыв глаза, нашла своими теплыми губами его губы.

– Ты считаешь, что я слишком болтлив? – улыбнулся Китаец, закрывая за собой дверь.

– Скорее наоборот. – Анна дала ему возможность снять куртку, кобуру и мягкие замшевые туфли на толстой подошве и снова прильнула к нему. – А вот твой Цюй Юань – точно!

– Что за вздор? Поэт, по-моему, просто обязан быть болтливым, особенно тот, которого отправляют в изгнание.

Анна не могла возразить, потому что Китаец целовал ее, гладя ее гибкую спину и округлые ягодицы сквозь скользкий шелк халата.

– Ты голоден? – Она оторвалась наконец от его губ и, прищурившись, посмотрела на него. – У меня есть курица.

Китаец отрицательно покачал головой и улыбнулся.

– Может, хочешь водки? – Она направилась к холодильнику, стоявшему между прихожей и кухней. – Милка недавно приходила, немного осталось.

– У меня есть коньяк. – Китаец достал из кармана куртки плоскую бутылку, купленную по дороге, и плитку шоколада. – Не возражаешь?

Анна поставила на стол хрустальные рюмки, достала из холодильника блюдце с лимоном.

– За тебя, – Танин наполнил рюмки, и они чокнулись.

* * *

Анна пошарила рукой по постели. Пустота. Размыкать сонные веки, тем более выбираться из-под пухового одеяла в сумеречный холод утренней комнаты не хотелось. Она блаженно улыбнулась, как улыбаются дети, – неизвестно чему. Человек, приученный с детства всему находить объяснение, каким бы вздорным и незрелым оно ни было, счел бы эту хмельную улыбку свидетельством со вкусом и с пользой проведенного времени или торжеством расплывчатых, но сладких надежд на будущее. В случае же с Анной это было не чем иным, как проявлением бессознательной радости просто оттого, что она живет, дышит, пишет холсты и спит с таким мужчиной, как Китаец.

Шум воды, доносившийся из ванной, придал ей бодрости – Китаец не ушел, как в прошлый раз, неслышно закрыв за собой дверь. Она даже не знала, поцеловал он ее тогда перед уходом или нет. Может быть, просто посмотрел на нее с выражением сдержанной нежности на своем гладком смуглом лице. Такие односторонние прощания, как, впрочем, и неожиданные появления из туманности того, что она готова уже была принять за вечную разлуку, были его хобби.

Анна открыла глаза и, сев в постели, потянулась. Квартира отапливалась плохо. Иной раз, когда на улице стоял мороз градусов пятнадцать-двадцать, приходилось напяливать на себя не только теплую пижаму, но и джемпер. Она медленно встала и прошла в ванную.

Китаец брился. Его мускулистое гибкое тело, память о котором отзывалась в Анне болью и наслаждением, было скрыто под толстым махровым халатом. Этот халат, пена для бритья, бритва и зубная щетка были единственными вещами, которыми он соизволил указать на более-менее постоянный характер их отношений. Анна знала, что он встречается с другими женщинами, по-своему это ее даже волновало. В ее воображении, которое было таким же чутким и отзывчивым, как и ее тело, любовные перипетии, переживаемые Китайцем на стороне, составляли неотъемлемую часть того загадочно-романтического ореола, которым была овеяна его личность, наряду с его китайским детством, мятежной юностью и нынешними детективными историями, которые самым жестоким образом сказывались на их и без того шатких, полных томления и тревоги отношениях.

Увидев Анну в зеркале, Китаец не мог ей улыбнуться – его лицо под бреющей рукой было напряжено, как натянутый на подрамник холст. Но Анна все-таки заметила тонкие морщинки, заскользившие к вискам от уголков его немного раскосых глаз. Смыв пену, он несколько раз ополоснул лицо водой и только потом повернулся к ней.

– Я думала, ты уже ушел, – с виноватой улыбкой сказала она.

Она усвоила эту улыбку, как и многое другое, без чего их отношения потеряли бы всякий смысл. По крайней мере, ей так казалось. Она всегда чувствовала себя не в своей тарелке, когда инстинкт любящей женщины, более всего на свете желающей удержать любимого возле себя, прорывался в неосторожное слово. В силовом поле их отношений частенько даже самая банальная и шутливая реплика звучала как намек на досадную неуловимость Китайца.

– Ты же видишь, что нет, – потрепал ее по щеке Китаец, – хотя собираюсь.

Он помазал лицо ее кремом с равнодушием человека, привыкшего довольствоваться тем, что подвернется под руку, похлопал себя по щекам, взял с полки часы и прошмыгнул в коридор.

Квартира у Анны была однокомнатная. Тесная сама по себе, она еще к тому же была загромождена полотнами, красками, кистями, эскизами, гипсовыми головами и прочим богемным хламом. Китайцу это нравилось, иногда он даже позировал. И как раз в те тягучие, как растопленная смола, часы, когда он бился над какой-нибудь мысленной задачей, анализируя факты и мотивы возможных участников преступления, расследованием которого занималось его агентство, Анна имела в его лице покорную и терпеливую модель.

Собственно, все агентство состояло из двух человек – Китайца и его секретарши, девицы довольно легкомысленной и фривольной. Анна не могла взять в толк мотива, побудившего ее странного любовника принять на работу эту скандальную девицу. Китаец отшучивался, утверждал, что эта особа, его секретарша, кроме отрицательных качеств, обладает и положительными, такими, как сообразительность, смелость и расторопность. «К тому же, – многозначительно улыбался Китаец, – она не устраивает мне сцен, когда застает тет-а-тет с какой-нибудь благоухающей „Клима“ красоткой».

Анна надувала губы, но по-настоящему обидеться на Китайца было выше ее сил.

– Опять ты греешь чайник, – Анна села на табурет, в то время как Китаец жарил яичницу.

Китаец не жаловал электроприборы, в том числе и электрочайник. Он предпочитал обычную алюминиевую посудину. Анна считала это проявлением его вздорного упрямства. Этим же упрямством она объясняла и его неразговорчивость.

– Опять ты мне это говоришь, – ей в тон сказал Китаец. – Давай тарелки.

Завтракали молча, каждый думал о своем. Анна – о недопустимой сухости Китайца, о его зачастую оскорбительной для нее деловитости, Китаец – о скрытом недовольстве Анны, об упреке, который он замечал в ее зеленых глазах, о том, как нежны и изящны ее руки.

Покончив с едой, Китаец спешно оделся и, чмокнув Анну в щеку, хотел было выскочить на лестничную площадку, но Анна остановила его:

– Когда появишься?

– «...Путь далек, и не знаю, где ступлю я на землю...» – вместо ответа процитировал Танин своего земляка.

– Я серьезно, – в голосе Анны появились нотки нетерпения.

– Ты же знаешь, я не люблю определенных вопросов и неопределенных обещаний, – с ироничной усмешкой ответил Китаец.

– Тогда, может, упаковать твои вещи?

– Не стоит, – ободряюще улыбнулся он, вертя в руках брелок, на котором позвякивали ключи от машины.

– Сразу предупреждаю, – проявила несговорчивость Анна, – если не появишься до Нового года, я все твои шмотки выброшу.

– Ой, как это не похоже на интеллигентную девушку, – с наигранным упреком помотал головой Китаец.

– Или нет, – повеселела Анна, – я разрежу твой знаменитый халат на тряпки и стану вытирать им окна.

– Хорошо, что не полы, – усмехнулся Китаец, – а вообще-то, подумай о моей посмертной славе и своей прижизненной выгоде, – пошутил он, – когда детектив Танин погибнет при исполнении – ты ведь этого боишься? – и слава о нем пройдет по «всей Руси великой», – ты сможешь дорого продать этот халат. Так что не иди на поводу эмоций...

– Проваливай, детектив Танин, – засмеялась Анна, прекрасно зная, что, даже если Китаец не появится до будущей весны, его вещи останутся в полной неприкосновенности, так же, как и ее сердце.