Читать книгу Мастер кулачного боя - Михаил Серегин - Страница 2

Ветер без устали гнал эскадры облаков. Солнце барахталось в их синевато-серой вате подобно запутавшейся в сетях рыбе. Когда на короткий миг оно выскакивало, заливая блеском своей золотой чешуи тротуары, город сразу преображался, одним рывком переходя от осеннего уныния к летнему буйству. Эти благословенные промежутки были до безобразия коротки и редки, что вызвало у Бухмана несколько недовольных замечаний. Китаец, наоборот, любил тень. Яркий солнечный свет ассоциировался у него со снежным сиянием, а это, в свою очередь, влекло за собой мучительное чувство чего-то недорешенного и навсегда упущенного. Снег и хвоя будили в Китайце какую-то особую ностальгию, каждый раз воскрешая в его воображении миг отъезда Цюй Юаня в изгнание.

«О, деревья отчизны.

Долгим вздохом прощаюсь...»

Китаец представлял себе поэта сидящим на коне в окружении немногочисленных соратников. С холма открывалась окруженная кромкой гор равнина. Цюй Юань всегда был для Китайца примером обманутого доверия и одиночества, горького жребия изгнанника. Сановник царства Чу, он доверился правителям государства Ци и, вероломно ими преданный, был изгнан из своей страны.

Китаец с детства ощущал себя изгнанником. Это сокровенное чувство свило в его душе гнездо, в котором на свет появлялись птенцы тоски и печали. Самая пронзительная радость, самая ослепительная удача, самая сильная привязанность несли на себе отпечаток этого чувства. И, может быть, именно потому, что отец увез его из Китая в пятилетнем возрасте и он был вынужден довольствоваться крупицами воспоминаний и игрой воображения, пейзажи Юго-Запада, наслаиваясь один на другой и слипаясь в единые комья с прочитанными строчками китайских поэтов, получили в его сердце статус иного измерения, вечного, не дающего отдохновения настоящего, где время и пространство слиты в сиянии снега и очертаниях гор.

Китаец поправил на носу солнцезащитные очки и остановил «Массо» у светофора. Развернувшись на перекрестке, он припарковал джип на противоположной стороне улицы рядом с шестиметровой высоты кирпичным забором, отделявшим сизо от остального мира. По иронии судьбы, следственный изолятор находился всего в двух кварталах от конторы Китайца, поэтому долго ехать не пришлось.

Уже снаружи это заведение, выкрашенное в какой-то грязно-желтый цвет, начинало производить гнетущее впечатление.

Возле входа толпились свободные до поры до времени граждане, желающие получить свидание с близкими или передать им небольшую посылку. Лица у всех были не то чтобы унылыми, но какими-то отрешенными и официальными.

Пройдя сквозь этот небольшой строй, Бухман уверенно надавил на кнопку звонка. В выкрашенной красно-коричневой краской двери открылось небольшое оконце, и народ, стоявший в ожидании, с интересом стал наблюдать за происходящим. К его большому разочарованию, действо вскоре закончилось: Бухман, часто бывавший здесь по долгу службы, быстро решил вопрос с сержантом, стоявшим на посту. Сержант закрыл окошечко, и через несколько минут Бухман, а следом за ним и Китаец уже входили внутрь. Необходимые формальности: ожидание начальника смены, утрясание продолжительности визита, выписка временных пропусков и сдача «пээма» Китайца – заняли еще почти целый час.

Наконец в сопровождении охранника их повели в комнату для свиданий, представлявшую собой помещение размером пять на шесть метров, перегороженное на две части металлической решеткой, сваренной из толстых арматурных стержней. По обеим сторонам решетки стояли облезлые столы и табуреты, прикрученные со стороны, куда выводили подследственных, к полу здоровенными шурупами. Посетителям, как гражданам, временно находящимся на свободе, были предоставлены стулья на тонких металлических ножках.

– Ждите. – Сопровождавший Бухмана и Танина охранник с пышными усами и маленькими серыми глазками заложил руки за спину и замер с широко расставленными ногами.

– Ну что, мамуся, – Бухман хитро посмотрел на Китайца, – ни разу не был в таких заведениях?

– Думаешь, я ожидал чего-то другого? – пожал плечами Китаец. – Несколько раз мне приходилось ночевать в «обезьянниках», так что я немного представляю себе, что это такое. Достаточно познакомиться с нашей государственной машиной однажды, и этого уже никогда не забудешь.

– «Капэзэ», мамуся, – наставительно произнес Бухман, – по сравнению с тюрьмой, а сизо не что иное, как тюрьма, это цветочки. Ведь так, мамуся? – Бухман посмотрел на охранника, а потом снова на Китайца. – Петя у нас уже почти двадцать лет в этой системе служит. Скоро на пенсию отправится.

– Да уж, – хмуро усмехнулся Петя, – скоро два десятка годков как за решеткой.

– Так уволься к чертовой матери, – зацепил его Бухман, – ты же вольнонаемный.

– Куда, Игорь Юрьевич? – поморщился Петя. – У меня вон брат на гражданке на полторы тысячи семью содержит, так они мясо только по праздникам видят. А детей-то двое, четырнадцать и пятнадцать годков, им ведь и одеться еще нужно, и развлечься...

Петина жалоба повисла на полуслове. С противоположной стороны в комнату ввели молодую русоволосую женщину с аккуратной короткой стрижкой. На ней были голубые джинсы в обтяжку и тонкий трикотажный джемпер кирпично-розового цвета. Неполных двое суток, проведенных в следственном изоляторе, не прибавили ей красоты и здоровья. Но, по мнению Китайца, держалась она неплохо, хотя в ее тусклых глазах застыло испуганно-тоскливое выражение. Узнав Бухмана, она с надеждой посмотрела на него, а потом перевела взгляд на Танина и несколько секунд не отводила от него больших темных глаз.

Сопровождавший охранник беззлобно потрогал ее за локоть и показал на табурет. Она как бы выплыла из прострации и сделала несколько шагов по направлению к столу.

– Пошли. – Бухман кивнул Китайцу и первым устроился на стуле, положив свой чемоданчик с документами на стол.

Танин пододвинул себе другой стул и пристроился рядом.

– Ну как ты, мамуся, – Бухман сразу же приступил к делу, – держишься?

Положив руки на стол, Монахова неопределенно пожала плечами.

– Не знаю, – тихо произнесла она.

– Значит, так, мамуся, – продолжил Бухман, – ты должна понять: мне, как твоему адвокату, ты можешь доверять и даже должна доверять, тем более что ты меня знаешь. Защищать я тебя буду в любом случае, но если ты будешь просто говорить «я невиновна», то шансов у нас не так много. Познакомься с моим другом. – Бухман представил Китайца и Лену друг другу. – Он сыщик и согласился мне помогать, но и ты не должна молчать. Расскажи, как все произошло?

– Погоди, Игорь. – Китаец остановил словоохотливого друга, напиравшего на свою подзащитную. – По-моему, Лена не вполне здорова, ведь так?

Монахова молча кивнула, но в ее взгляде затеплилось что-то живое, человеческое, и Китаец понял, что дело наконец сдвинется с мертвой точки.

– Вы хотите нам что-нибудь рассказать? – как можно мягче спросил Китаец после минутного молчания.

– Я ничего не знаю, – Лена отрицательно покачала головой, блуждая равнодушным взглядом по поверхности стола.

– Ну, Лена-Лена, – встрял Бухман, – ты же говоришь, что невиновна, и в то же время не отрицаешь, что стреля...

Бухман не договорил, потому что лицо Лены внезапно исказилось, губы сложились в жалобную гримасу, задрожали и, протяжно всхлипнув, она зарыдала, безуспешно пытаясь закрыть лицо руками и поставив оба локтя на стол.

Китаец бросил на Бухмана предупреждающий взгляд. Бухман растерянно пожал плечами и, выпятив губы, погрузился в молчание.

– Успокойтесь, – принялся Китаец утешать вдову, – мы вам верим. Вы действительно невиновны. Но для того, чтобы заставить в это поверить других, нам нужно кое о чем спросить вас.

Лена дернулась всем телом и замерла. Ее странное оцепенение было бы полным, если бы не мелкая дрожь, пробегавшая по рукам и плечам.

– Как у вас оказался пистолет? – Китаец смотрел на Лену, как на душевнобольную.

Она вздернула плечи, точно марионетка, которую кукловод резко дернул за нити.

– Это пистолет вашего мужа? – Китаец все больше чувствовал себя сподвижником доктора Юнга.

– Да, – осторожно, словно произнесенное ею слово грозило укусить ее, сказала Лена.

– Он держал его в спальне?

Лена боязливо кивнула и опять закрыла лицо руками. Но истерики не последовало, и Китаец облегченно вздохнул.

– Куда он его обычно клал? – Китаец ловил на себе заинтересованный и одобрительный взгляд Бухмана.

– Под поду... – Лена вдруг замолчала, как будто нарушила данный кому-то обет.

– А в ту ночь... – Китаец ободряюще посмотрел на Лену, – он лежал на обычном месте?

– Наверное, – робко проговорила Лена и с опаской взглянула на Танина. – Я невиновна, – упрямо и обреченно повторила она.

– Знаю, – твердо произнес он. – И как же он оказался у вас? – обходным путем Китаец вновь подошел к интересующей его теме.

– Я... я... – Лена стала нервно заикаться, – мне ска... – Ее снова сотряс страшный всхлип, по щекам покатились слезы.

– Вы сами его взяли?

Лена молчала, опустив голову и пытаясь как можно плотнее сжать не слушавшиеся ее дрожащие губы. Она вытирала слезы указательными пальцами, как-то потерянно и неловко, скорее, просто потому, что неоднократно видела этот стыдливый жест, растиражированный в кинофильмах и неоднократно описанный в романах. Ей, чувствовал Китаец, по сути, наплевать, какое она производит впечатление: сломленного или мужественного человека.

– Так вы его взяли? – с жалостью посмотрел на нее Китаец.

Лена лихорадочно закивала и закрыла глаза.

– Сами? – не унимался Китаец.

– Мне... мне... – Лена открывала рот, как выброшенная на песок рыба.

– Или, может быть, вам кто-то посоветовал так поступить?

Лена замотала головой из стороны в сторону.

– Нет, – выдавила она из себя, – нет. Мне... – Лена снова не закончила фразы.

– Вы ведь не хотели стрелять? – решил Китаец зайти с другой стороны. – Не правда ли? Вы стреляли против своей воли?

– Против, – сказала Лена и прикусила губу.

– В состоянии аффекта?

– Не знаю, – глухо проговорила она.

– В тот момент вы ненавидели вашего мужа? – Китаец почувствовал бешеное желание закурить или просто выйти на воздух.

– Нет, нет, – торопливо повторила Лена, качая головой и ошарашенно тараща глаза, – нет, нет, я невиновна!

«Невиновна», – звучало в голове у Китайца рефреном. Он невольно остановил взгляд на мрачном лице Бухмана. Игорь многозначительно вздыхал и слегка морщился.

– В тот момент вы любили вашего супруга?

– Не знаю, – растерянно произнесла Лена.

Было такое ощущение, что смысл слов не доходит до нее, а если и доходит, то на такой короткий миг, что она не успевает свыкнуться с ним.

– Вы хотели нанять детектива, чтобы он помог вам? Но что он, по-вашему, должен делать? Искать настоящего убийцу?

Лена кивнула, быстро, почти незаметно, и снова опустила голову.

– Значит, вы считаете, что настоящий убийца на свободе? – продолжал Танин.

– Не знаю, – повисло глухой стеной.

Танин поймал себя на том, что его терпение по капле, медленно, но верно иссякает. Он снова посмотрел на Бухмана, который мерно раскачивался из стороны в сторону, напоминая не то растолстевшую кобру, не то муэдзина. Игорь избегал смотреть на Китайца, и Китаец знал, почему: рушился его план мягкого, но продуктивного дознания. В этой меланхоличной раскачке сквозило что-то допотопное, чувство вины человека, который только вчера научился стыдиться.

«Не то ли самое испытывал Моисей, водивший бедный свой народ по пустыне?» – пронеслось у Танина в голове. Минутная пауза не прибавила определенности ни разговору, ни монотонным движениям Бухмана. На миг Китайцу даже показалось, что этот гигантский маятник вступил в сговор с качающей из стороны в сторону головой женщиной. Его заворожила неожиданно открывшаяся ему чудовищная гармония качающейся плоти, движения которой съедали слова с какой-то шизофренической настырностью и беззаботностью.

«Встать и уйти!» – стрелой вонзилось в мозг.

Он сделал глубокий вдох, справляясь с неизвестно откуда накатившей тошнотой.

– Я слышал, вы были хорошей парой... – Китаец старался не глядеть на Лену.

Но услышать очередной ее всхлип висевшая между ними стеклянная стена не помешала. Эта стена не давала доступа к правде, к признанию или покаянию, а вот всхлипы и всякие нелепые слова она охотно пропускала. «Не позавидуешь психотерапевтам. Правильно, что за границей их сеансы так дорого стоят».

Тихие, протяжные подвывания свободно достигали ушей Танина. Он был подавлен и смущен. «Может, у нее расстройство психики? Неудивительно».

– Каким образом пистолет попал вам в руки? Вы хотели убить вашего мужа? – громко спросил он.

– Нет! – выкрикнула Лена и снова затряслась в плаче, который набирал обороты с каждой секундой.

– Вы дружно жили?

– Да.

– Хорошо. – Танин перевел дыхание и, повернув голову, встретился глазами с Бухманом. – Он не изменял вам?

– Нет! – так же ожесточенно крикнула Лена.

– А вы ему?

Лена резко покачала головой из стороны в сторону.

– У вас был брачный контракт? – неумолимо наседал Танин.

– Да, да, да. – Лена тряслась, как в лихорадке.

Было не понять, плачет она или смеется. Лицо ее разрывалось от судорог и кривых усмешек.

– Что вы получите согласно ему? – Танин старался говорить холодно и спокойно – он ничего не мог противопоставить истерическим конвульсиям этой полубезумной женщины кроме отстраненной деловитости и ледяного интереса.

Подобное «хирургическое вмешательство» дало кое-какие плоды.

– Все.

– Если мы не докажем ее невиновность, – шепнул Китайцу Бухман, – она ничего не получит.

– То есть вы становитесь абсолютной наследницей? – Китаец толкнул под столом ногу Бухмана.

– Да, – внезапно одеревеневшими губами проговорила она с таким трудом и усилием, точно вытолкнула это недозрелое слово-плод из самой утробы.

– А в случае развода?

– Я невиновна! – с надломом воскликнула она.

– Я вам верю, – Танин призвал все свое самообладание, – но мне необходимо знать – знать, чтобы помочь вам, – что вы получили бы в случае развода.

Лена прекратила плакать и настороженно, если не враждебно посмотрела на Танина, словно он принуждал ее сознаться в каком-то постыдном поступке. Выражение ее бледного, осунувшегося лица стало еще более тоскливым и напряженным. «Если эта заезженная пластинка и дальше будет крутиться, я буду бессилен что-либо сделать», – грустно заключил он.

– Свидание закончено, – монотонно произнес охранник и направился к Лене, чтобы увести ее.

– Послушай, друг, – Китаец привстал, обращаясь к охраннику, – дай еще одну минуту, я тебя прошу.

– Видали мы таких друзей, – пробурчал охранник, но отошел в сторону.

– Ручку и бумагу, быстро, – негромко, чтобы не слышал охранник, скомандовал Танин, наклоняясь к уху Бухмана.

Тот не стал интересоваться зачем, просто открыл «дипломат» и положил перед Китайцем блокнот и «Паркер» с золотым пером.

Танин быстро написал на чистом листе несколько слов и повернул блокнот так, чтобы Монахова могла прочесть написанное. Он напряженно вглядывался в ее глаза, которые скользили по бумаге, и ждал ее реакции. Лена подняла голову, но дальше не последовало никакой реакции.

«Если она не ответит, – решил Китаец, – я брошу это дохлое дело, и пусть Игорь распутывается сам как хочет». Монахова продолжала молча глядеть на Танина, но в глазах ее была какая-то беззвучная просьба. Тут он понял, в чем дело, вырвал из блокнота лист, на котором писал, и разорвал его пополам, потом сложил разорванные половинки вместе и снова разорвал, и так до тех пор, пока от листка не остались клочки размером не больше десятикопеечной монеты. Он скомкал их в кулаке и сунул в карман пиджака.

– Ну, – одними губами произнес Китаец, глядя Лене в глаза.

Немного помедлив, она утвердительно склонила голову.

– Пошли. – Китаец облегченно вздохнул, словно закончил тяжелую работу, взглянул на Бухмана и направился к выходу.

Бухман торопливо убрал в «дипломат» ручку и блокнот и, щелкнув замками чемоданчика, двинулся следом. Ни слова не говоря, охранник сопроводил их длинными гулкими коридорами к выходу, где они сдали пропуска. Китаец получил назад свое оружие.

– До свидания, Игорь Юрьевич, – уважительно произнес Петя, передавая их сержанту, который распахнул перед ними двери на волю.

– Прощай, – не оборачиваясь, буркнул Бухман и вслед за Китайцем вышел на улицу.

Они снова прошли сквозь строй граждан, ожидающих свидания, и уселись в «Массо».

– Сколько уж раз приходил сюда, – Бухман достал пачку сигарет и торопливо прикурил, – а все никак не могу привыкнуть. Каждый раз мне кажется, что я так и не выйду оттуда.

– Да, – сочувственно, хоть это было ему и не свойственно, протянул Танин, – если у тебя все клиенты такие, то я тебе не завидую.

– Не все, – вздохнул Бухман, опуская стекло со своей стороны, – бывают еще хуже.

– Что ж, – Танин запустил двигатель и плавно тронул джип с места, – нужно относиться к этому философски. Даже Петя понимает, что почти двадцать лет провел за решеткой. Но если ты хочешь знать мое мнение – каждый сам выбирает себе место.

– Место работы?

– В жизни. – Китаец, ловко управляя машиной одной рукой, достал из кармана пачку «Винстона», открыл ее и, вынув сигарету, бросил пачку между сиденьями.

Он зажег сигарету от автомобильного прикуривателя и, сделав несколько затяжек, развернул машину и остановил ее у конторы рядом с «Опелем» Бухмана.

– Что ты ей написал? – спросил тот, когда Китаец заглушил двигатель «Массо».

– Хочешь знать дословно? – повернулся к нему Танин.

– Конечно, – буркнул Бухман.

– Я написал: «Тебя заставили стрелять?»