Читать книгу Не пугай ежа голым задом - Михаил Серегин - Страница 4

Ближе к вечеру грохот от стройки стих, а потом я, сходив на разведку, выяснил, что ни техники, ни рабочих больше не видно – они закончили свое черное дело и уехали, оставив после себя, кроме забора и прочего благоустройства, варварски испоганенный лес, в котором лично мне больше совсем не хотелось гулять, чтобы не расстраиваться. Выслушав эту новость, Маруся облегченно вздохнула и сказала:

– Слава богу! Наконец-то наступит тишина!

– Как когда-то волхвы сказали Ивану Грозному, еще не вечер, – заметил я.

– Это в каком смысле? – насторожилась она.

– В том самом, что неизвестно, что нас еще ждет в будущем, – мрачно ответил я.

– Дорогой, а ты не замечаешь за собой, что постепенно превращаешься в зануду? – приторно-сладким голосом спросила Маруся. – Все бурчишь и бурчишь, как старый дед! Стройка закончилась! Теперь нам ничего не грозит!

– Твои бы слова да Богу в уши! – вздохнул я.

– Ну, знаешь! Ты всегда!.. – возмутилась она, но, к счастью, не смогла продолжить свой гневный монолог, потому что принюхалась и обеспокоенно спросила: – Ты ничего не чувствуешь? Вроде горит что-то?

– Бомжи! – кратко, но исчерпывающе ответил я.

– Но они ведь уже сожгли весь мусор, – возразила она.

– Как видишь, нет! Наверное, оставили часть его про запас, – объяснил я.

– Но зачем? – удивилась она, и я просто пожал плечами – не знаю, мол.

Ответ мы получили буквально через несколько минут, когда на наш участок, даже не постучав для приличия в калитку, вошел один из уже знакомых нам бомжей и попросил:

– У вас лаврушечки не найдется?

– Во-первых, я уже сказал всем вам, чтобы вашего духу тут не было, во-вторых, стучать надо, перед тем как войти, – тебя ведь могут и не пустить, а в-третьих, на кой черт тебе лавровый лист? – неласково спросил я.

– Так мы же живые люди и есть хотим. Нас Кряков на все лето нанял, вот мы себе быт понемногу и обустроили. В мусоре и кастрюльку нашли, и еще кое-что из посуды. Вот и решили себе на костерке ужин сварганить, – спокойно объяснил тот.

– А костерок-то из мусора сварганили? – поинтересовался я.

– А из чего же еще? – удивился бомж.

– Вот тебе и ответ, зачем они часть мусора оставили про запас, – повернулся я к жене, а бомжу сказал: – Потравитесь же, идиоты!

– Ничего! Мы привычные! – отмахнулся тот и снова спросил: – Так как насчет лаврушечки-то?

– Шел бы ты отсюда! – начал было я, но Маруся вдруг сказала:

– Сейчас вынесу!

Я удивленно уставился на нее, а она действительно вынесла бомжу несколько листков.

– Вот спасибо тебе, добрая женщина! – обрадовался тот и тут же попросил: – А кофейком растворимым не поделитесь?

– Не наглей! – рявкнул я.

– Ну, нет так нет! – пожал плечами тот. – Я еще у кого-нибудь попрошу!

– Почему же? Дам! – сказала Маруся, и я просто онемел.

Она вынесла бомжу пакеты кофе «3 в 1», которые с незапамятных времен валялись у нас в шкафчике, и, отдавая, сказала:

– По мелочи можете у нас одалживаться, но при условии: на нашу дачу больше не покушаться, и еще... Сегодня ладно, но перенесите ваш костер куда-нибудь подальше, чтобы дым и вонь от него до нашего участка не доходили, а то просто дышать нечем!

– Куда же мы его перенесем? – удивился бомж. – Мы же специально это место выбрали, чтобы мешки далеко не таскать.

– Ну, тогда вы по-прежнему будете собирать весь мусор в мешки, а мой муж на нашей машине будет отвозить их к контейнерам, – предложила Маруся.

– А мы чё? Мы запросто! – обрадовался бомж и убежал делиться этой потрясающей новостью со своими «коллегами».

– Маруся! Ты обалдела? – потрясенно спросил я. – Ты чего их приваживаешь? От них же потом не отделаешься!

– Саша! А ты что, не слышал, что их на все лето сюда привезли? – возразила она. – Так что с ними лучше жить в мире, а то они ведь могут и урожай мой в лучшем случае ополовинить, и в дом забраться, а то и поджечь из вредности. Лучше уж так! Не обеднеем!

Определенный смысл в ее словах был, и я не стал возражать, но счел нужным сообщить ей неутешительную новость:

– Дорогая, о своем урожае ты можешь навсегда забыть!

– Это еще почему? – удивилась она.

– А потому, Маруся, что дым от горевшего пластика осел на твои посевы и впитался в них! Если же ты будешь поливать свои овощи и прочее, то отрава с них опять-таки попадет в почву и будет впитываться растениями, превращая их в яд!

– Ты серьезно? – в ужасе спросила она.

– Более чем! – подтвердил я. – Или ты забыла, что я все-таки эколог?

– Неужели от одного раза могут быть такие тяжкие последствия? – не поверила она мне.

– Если ты собираешься использовать меня в качестве подопытного кролика и проверить, умру я или нет, отведав эту, – я кивнул в сторону грядки, – зелень, то я категорически возражаю! Я еще жить хочу!

Жена страшно расстроилась – она очень любила копаться в грядках, а потом солить, мариновать и закручивать, в результате чего получаются очень вкусные кушанья, и, лишая себя этого удовольствия, она испытывала страшные муки, которые я не мог с ней разделить, потому что сам ненавижу возиться в земле (ежегодное копание огорода не в счет).

Через некоторое время ветер сменил направление, и от недавно установленного и призывно светившегося разноцветными лампочками летнего кафе потянуло ароматом шашлыков и специй. Запах был весьма привлекательным, и я предложил:

– Маруся! А пошли продегустируем, чем там в кафе кормят! Посидим в культурной обстановке, отдохнем! Тебе потом даже посуду мыть не придется!

– Пошли! – согласилась жена. – Раз уж цивилизация нежданно-негаданно свалилась нам на голову, следует вкусить от ее плодов. Посмотрим, что там творится.

И вот, переодевшись, мы отправились в кафе. С виду это заведение культурного общепита под неожиданным названием «Сайгон» выглядело весьма привлекательно: небольшой щитовой домик, вероятно, служил кухней, потому что именно из его открытых окон и исходили очень вкусные гастрономические запахи, а вплотную к нему под плотным тентом с непременной рекламой пива стояли покрытые чистыми бумажными скатертями пластиковые столы и такие же стулья. В центре каждого стола красовалась небольшая вазочка с живыми полевыми цветами – все ясно, нарвали неподалеку, – салфеточница, одним словом, вид был самый цивилизованный. Подойдя поближе, мы поняли, почему кафе так назвали: там работали исключительно вьетнамцы. Приветливые, улыбчивые и опрятно одетые, они очень обрадовались нашему появлению, потому что мы оказались их первыми посетителями. Мы сели за столик, и около нас тут же, словно из-под земли, вырос невысокий молодой вьетнамец, почти мальчишка, в белоснежной рубашке, который поставил на стол разноцветный бумажный китайский фонарик и зажег в нем свечку, от чего стало намного уютнее. Просмотрев меню, мы увидели, что цены здесь очень невысокие, и заказали шашлык и вино. Парнишка убежал, а мы, оглядываясь по сторонам, обменялись мнениями.

– Как хорошо, что ты решил меня сюда позвать, – довольным тоном говорила жена. – Здесь очень мило, и можно будет часто ходить сюда. А главное, что держат это кафе вьетнамцы!

– Почему же это главное? – удивился я.

– Может быть, это непатриотично, но, если бы тут работали славяне, нам бы пришлось ждать долго, терпеть грубость официантов и вообще, здесь не было бы так приятно сидеть. А азиаты – прирожденные торговцы и знают не только как привлечь публику, но и как ее не потерять. Они обходительные, вежливые, услужливые! Надо будет им непременно на чай оставить!

– Посмотрим еще, как здесь кормят, – остудил я ее восторженное состояние.

Тут мы обратили внимание на то, что обслуживающего персонала в этом кафе явно гораздо больше, чем требуется, – человек двадцать вьетнамцев, несмотря на то что было уже довольно темно, споро перекапывали заросшую кустами и травой землю неподалеку от кафе, работая без устали, как муравьи.

– Что это они собираются тут делать? – озадаченно спросила Маруся.

– А ты что, забыла, как твой отец рассказывал, что во время перестройки дачникам выделили по паре соток земли «на отшибе», чтобы они могли сажать там что-нибудь? Картофель, например, – напомнил я. – В то время это было хорошим подспорьем.

– Точно! – покивала она. – Нам тогда тоже дали, но потом, когда жизнь немного наладилась, мы эту делянку забросили.

– Как и большинство других людей, – добавил я.

Тут к нам подошел официант, который принес наш заказ, и я спросил у него, кивая в сторону согнутых спин:

– Что там происходит?

– Мы хотим тут огород делать, чтобы свою зелень иметь, – объяснил он. – Это будет дешевле, чем покупать, как сейчас. Нам ваш председатель разрешил, потому что земля все равно пустует и ею никто не пользуется.

– Но откуда вы узнали, что здесь когда-то уже были огороды? – удивилась Маруся.

И вместо официанта ей ответил я:

– Дорогая! Корейцы, вьетнамцы, китайцы – отличные огородники!

– Спасибо за добрые слова! – расплылся в улыбке официант. – Мы действительно всегда можем понять, какая земля хорошая, а какая – нет! – И разлил по бокалам вино. – Желаю вам приятно провести время в нашем кафе! – пожелал он и отошел.

Обильно украшенный зеленью шашлык выглядел очень аппетитно, но мы, хоть и проголодались изрядно, решили для начала попробовать вино. Немного отпив, мы прислушались к своим ощущениям и, переглянувшись, решили, что оно очень неплохое. Только мы было решили приняться за мясо, как в кафе появился Афонин и с ходу, не дожидаясь, когда к нему подойдет официант, крикнул в сторону кухни:

– Мне бокал пива! – и тут же уточнил: – Самого дешевого!

Он сел за соседний с нами столик и, неодобрительно поглядев на наши тарелки, как бы в сторону, но очень многозначительно заметил:

– Странно! Еще вчера по поселку целая стая бездомных собак бегала, а сегодня я ни одной не видел! И куда они могли подеваться? – и выразительно посмотрел на направлявшегося к нему с его заказом официанта.

Парнишка мгновенно перестал выглядеть приветливым и улыбчивым, его лицо помрачнело, и видно было, что ему есть что сказать на это, но он сдерживался. Он поставил бокал с пивом на столик перед Виктором Петровичем и собрался было уходить, когда Афонин продолжил свой монолог.

– А вот когда я на Дальнем Востоке служил, видел этих «огородников», – презрительно выговорил он – вероятно, Виктор Петрович услышал часть нашего разговора с официантом, вот и решил внести некоторую ясность в этот вопрос. – Все местные корейцы не только собак ели, но еще и дрались за право бесплатно солдатские туалеты вычерпать. А потом все это дерьмо прямо на свои огороды и выливали. Удобряли их, видите ли! Так у нас в части никто их зелень никогда не покупал, и они ее в город возили!

– Простите, но мы не корейцы! Мы вьетнамцы! Мы собак не едим! – изо всех сил стараясь быть вежливым, осторожно заметил официант.

– Вьетнамцы! Корейцы! Японцы! Китайцы! Какая разница? Один черт – узкопленочные! – совершенно не политкорректно отмахнулся от него Афонин.

Мы с женой переглянулись и с большим подозрением уставились на свой шашлык, но тут к воротам нашего кооператива, то есть уже миновав новые, подъехал огромный джип, а из него гремел оглушающий рэп, который современная молодежь ошибочно принимает за музыку. Посмотрев на номер, я очень удивился, потому что машина была не из наших поселковых, которых я всех знаю, а явно принадлежала какому-то немалому милицейскому чину.

– Чудны дела твои, Господи! – пробормотал я. – И кто же это у нас в кооперативе такими крутыми знакомыми обзавелся? Причем настолько близкими, что они к нему на дачу на ночь глядя приезжают!

Джип посигналил, и из сторожки вышел Юрич. Сверившись со списком, он открыл ворота и пропустил машину. Ну, ничего страшного, решил я, значит, все это делается с ведома нашего председателя, который этот порядок и установил.

– Что будем делать? – шепотом спросила меня жена и этим оторвала от моих размышлений. – Мне совсем не хочется не то что есть, а даже пробовать собачатину!

– Значит, допьем вино и пойдем домой, потому что я тоже не склонен рисковать, – ответил я.

Увидев, что мы поднимаемся, даже не притронувшись к мясу, официант бросился к нам и принялся увещевать:

– Поймите! Это не собака, это свинья! Мы и сами не едим собак и других этим кормить не будем!

– Да-да! Мы верим! – ответил ему я. – Только, знаете, аппетит как-то пропал!

И мы с Марусей направились домой, причем когда мы проходили мимо Афонина, он посмотрел на нас таким насмешливым взглядом, так ехидно улыбнулся, что я мысленно пообещал непременно ему это припомнить.