Читать книгу Вольный стрелок - Михаил Серегин - Страница 3

Она сидела за столиком у стены и словно нехотя курила длинную сигарету, небрежно держа ее тонкими пальчиками. Ментоловую, отметил Влад, медленно приближаясь.

Отпив глоток из стоящей перед ней чашечки кофе, она вдруг подняла на него взгляд.

– У вас опасные глаза, Аня, – сказал Свиридов, усаживаясь напротив. Она, не отрывая от него рассеянного немигающего взора, отпила еще кофе и только потом спросила:

– Почему?

– Потому что красивые, – усмехнувшись, произнес он и подумал, что она пришла раньше шести. По крайней мере, состояние сигареты и содержимое кофейной чашечки красноречиво наталкивали именно на такой вывод.

– Но не только, – добавила она, – ведь это всего лишь отговорка, правда?

– Возможно. Итак, что же вы хотели мне сообщить?

Аня выпрямилась и снова взглянула на него так, как в самом начале – задумчиво, настороженно.

– Я подумала… – начала она, – что, быть может, это место не самое удачное для таких встреч… я положилась на ваше усмотрение… все-таки я не очень хорошо знаю город и полагала, что эта «Белая акула» не такое людное и находящееся у всех на виду место.

– Ну и что?

– А сейчас я думаю, что если вы предпочли встретиться здесь, то, значит, это место совершенно подходит вам, Владимир, и вы считаете, что именно так удобнее всего говорить. Простите, возможно, я вас озадачила… не обращайте внимания на мои лирические отступления.

Он несколько недоуменно взглянул на нее и сказал:

– Вы знаете, мы с вами чем-то похожи. Только я подобное умонастроение у себя называю неврастеническими отступлениями. Вот в чем разница. Подождите, я закажу себе мороженого. Хотите мороженого?

– Нет, – не разжимая зубов, ответила она.

– А я вот люблю побаловаться здешним мороженым. Есть у меня такая детская слабость. И еще, пожалуй, выпью немного кальвадоса. Все герои Ремарка пьют кальвадос. Не будете?

– Я не люблю кальвадос.

– Жаль, – ответил Влад и, подозвав официанта, заказал ему свою обычную вечернюю порцию мороженого и яблочной водки. Только после того, как заказ был доставлен, разговор возобновился.

– Так что же вам от меня угодно, Аня? – проговорил Свиридов, захватывая ложечкой кусочки слоистого десерта – мороженое, безе, ананасы, мороженое. – Я полагаю, эта история с переездом из Москвы имеет к тому самое непосредственное отношение?

– Да, – ответила она.

– Кто же вам так досадил?

– Я думаю, фамилия Страдзе вам еще не знакома?

– Почему же незнакома? – искоса взглянув на Аню, произнес Свиридов. – Вы имеете в виду Эдуарда Георгиевича или его брата Кирилла?

– Обоих, – глухо ответила она.

– Когда вы сказали, что фамилия Страдзе «вам еще не знакома», вы, конечно, имели в виду то обстоятельство, что они живут в этом городе не так давно, где-то с полгода, и, судя по всему, также прибыли сюда из Москвы?

Аня взяла вторую сигарету и, прикурив ее от первой, медленно выговорила, не отвечая на прямой вопрос собеседника:

– Есть еще третий человек. Вот он, – и она подала Владу фотографию молодого мужчины с хитро улыбающимся лицом и прищуренными темными глазами. Весьма обаятельная и представительная внешность, по антропологической криминологии Ломброзо шансов быть преступником у этого человека нет.

– Этот мне не знаком, – сказал Свиридов. – Кто он?

– Его фамилия Бахтин. Начальник охраны милого семейного дуэта. Вот, взгляните.

Она извлекла из сумочки еще одну фотографию, на которой так же обаятельно улыбающийся Бахтин был изображен с двумя рослыми черноволосыми мужчинами столь неоспоримого сходства во внешности, что легко можно было предположить их близкую степень родства.

– Очень хорошо, – пробормотал Свиридов, разглядывая фотографию, – почтенные и законопослушные граждане. Чем же они вас расстроили, гражданка Прохорова?

– А что, кальвадос иногда мне нравился, – неожиданно сказала она и улыбнулась. Что и говорить, неадекватное у этой очаровательной дамочки мироощущение, даже он, Владимир, на секунду застыл от удивления с дрогнувшей нижней губой. – Я закажу себе, хорошо?

Картина с эксцентрической выставки «Наш веселый дурдом», подумал Свиридов, глядя на бледное лицо Ани, еще теплящее где-то в губах странную тусклую улыбку.

– Они убили мою семью, – коротко произнесла она. – Расстреляли из автоматического оружия машину, в которой находились мой отец и старший брат. Фактически вогнали в гроб мою мать… да, можно сказать, что так.

У вас замечательно красивые губы, Анна Михайловна, проговорил про себя Свиридов, и только что эти прекрасные губы выпустили на свет божий не менее замечательную фразу: «…расстреляли из автоматического оружия машину, в которой находились мой отец и старший брат».

Из «автоматического оружия», повторил Влад про себя. Эта формулировочка применительно к смерти семьи для нормального человека отдает клиникой – психиатрической, разумеется, а не хирургической ордена Ленина имени Лаврентия Павловича Берии, отметил он.

– Это произошло больше шести лет тому назад, – продолжала она, – тогда мы жили в Москве. Отец был владельцем крупной фирмы… кооператива, как тогда это называлось. А эти братцы сначала работали у него, а потом ушли. Не знаю, поссорились ли они с папой или ушли потому, что им стало тесно под его крылом. Но ушли… Оба Страдзе и Бахча.

– Простите?

– Так они зовут между собой Бахтина. По крайней мере, тогда его называли так все, включая папу. И я тоже называла его так. Бахча… забавно звучит, правда?

Свиридов кивнул.

– Вот так, – сказала Аня, откидываясь на спинку стула и отпивая из только что принесенного официантом бокала кальвадос. – Вы должны помочь мне. Я долго искала этих людей, и вот теперь нашла… и нашла вас. Я знаю, что ваша поддержка… ваша работа стоит больших денег, но я готова платить, сколько вы запросите. Я уверена… вы согласны?

Она уцепилась за его глаза пристальным и почти умоляющим взглядом, комкая тонкими пальцами очередную сигарету.

– Вы слишком много курите, – мягко сказал Влад. – И еще… знаете что, Анечка? У меня создается впечатление, что вы хорошо меня знаете. Нет, я не имею в виду того, что мы с вами когда-то были знакомы… еще до этой встречи. Очень жаль, но это не так. Просто мне показалось, что вам много обо мне рассказывали. За это говорит решительно все: то, как вы со мной держали себя, наконец, то, как вы заказывали в качестве своеобразного десерта к вечерней трапезе смерть этих людей. Вы меня очень интересуете, Анна Михайловна, вы очень своеобразный человек. Но я-то вынужден работать не с людьми, а с клиентами.

– То есть вы не можете согласиться? – медленно выговорила она.

– Не старайтесь казаться беспомощней, чем вы есть на самом деле, Аня, – улыбаясь почти что с нежностью, проговорил Влад. – Лично мне вы кажетесь очень опасной. Это замечательно. Что же касается отказа… а на основании чего мне отказываться, если мы не обговорили ни суммы, ни срока исполнения.

Хищная улыбка прорезала ее красивое лицо, и Влад невольно подумал: красивая, грациозная тигрица. И еще она умеет угадывать людей. Распознавать, определять их характеры и уязвимые места.

– Я могу предоставить задаток, – сухо, по-деловому, сказала она. – У меня с собой тринадцать тысяч долларов. Этого пока достаточно?

– Вы знакомы лично с этими людьми? – вопросом ответил он.

– Да.

– Они настроены по отношению к вам очень дружелюбно и часто отворяют перед вами двери своего дома?

– Сразу видно, что вы бывали на Востоке, – одними уголками рта обозначила она ироническую улыбку. – Да, вы совершенно правы, эти люди почитают меня как единственную оставшуюся в живых дочь их безвременно почившего в бозе друга и покровителя. – При этих словах в ее больших глазах блеснула ненависть, смешанная с горьким сарказмом, и она закурила очередную сигарету. – Я подготовила вам материалы для работы… здесь все: адреса, фамилии, телефоны, координаты дач, загородных особняков и ближайших друзей.

Она протянула ему свернутые в трубочку бумаги и со все той же странной улыбкой добавила:

– Распечатывала прямо на компьютере Эдуарда Георгиевича.

Влад посмотрел в ее грустно-ироничное лицо и подумал, что он был бы точно таким, угоразди его родиться женщиной. А потом негромко произнес:

– Вероятно, это забавно: заказывать на десерт людей, которые считают вас другом.

Аня передернула хрупкими плечами и в тон ему ответила:

– А разве вам не приходилось убивать друзей… не обязательно сейчас, но когда-то… ведь правда, Владимир?

Он долго не отвечал, а потом изобразил на лице спокойную добродушную улыбку – опасную, как лезвие бритвы, как сказал бы он сам, увидев свое отражение в зеркале, – и, чуть выпятив нижнюю губу, бросил с явной претензией на юмор:

– Как говорится, мы мирные люди, но наш бронепоезд кровавую пищу клюет под окном.

Она непринужденно и звонко рассмеялась, а Влад добавил, как пригвоздил:

– Но все-таки… кто познакомил вас с Луньковым? Вероятность случайного совпадения… то, что он проводил операции с вашей жилплощадью после того, как вы позвонили ему как одному из риэлторов нашего города… такая вероятность ничтожно мала, потому что, не зная меня непосредственно, похоже, вы хорошо изучили меня.

– Вы говорите загадками.

– Какие еще загадки? – немедленно откликнулся он. – Какие там еще загадки, если Женя Луньков убит сегодня утром на пороге собственной квартиры выстрелом в лоб?

* * *

…Владимиру Свиридову в самом деле приходилось убивать близких ему людей. И если он не называл их друзьями, то только потому, что было не положено по уставу.

Это произошло в девяносто втором году, когда в связи с развалом Союза и неопределенностью нового экономического и, конечно же, политического уклада жизни на территориях, образовывавших до Беловежских соглашений Советскую империю, воцарился хаос, не окончившийся и по сей день.

Тогда ему было только двадцать пять лет, но, если судить по тому, сколько крови, труда, испытаний и боли осталось за плечами, он легко мог зачислить в свой опыт существования на этой жестокой земле целую жизнь.

А сколько таких жизней маячило еще впереди…

Сначала была высшая школа ГРУ Генштаба в Москве, куда он попал по ходатайству влиятельных друзей убитого в Афганистане отца, полковника воздушно-десантных войск. Сами курсанты не без оснований называли эту школу «академией». После трех лет даже не учебы, нет! – жесточайшего штудирования обширной программы и не менее строгого отсева курсантов он попал в так называемую группу сирот – спецгруппу «Капелла». Сюда зачисляли лучших по результатам трех лет курсантов высшей школы ГРУ.

Все они, или почти все, эти отборные парни с наивысшими коэффициентами психофизического тестирования и показателями стрелковой, общефизической и разведподготовки, а также лучшим индексом интеллекта – имели одну общую деталь биографии, за которую группа «Капелла» и получила свое жутковатое прозвище – «Группа сирот».

Большинство составляющих ее элитных курсантов не имело на белом свете никого из родных, и даже собственное отражение в зеркале многим из них казалось чужим.

Именно этот благодарный материал принял под свое умелое руководство «дирижер» «Капеллы» полковник Платонов. И вскоре зазвучала смертоносная музыка этих вышколенных лучшими специалистами ГРУ «музыкантов». В том числе и в Афгане, отнявшем у него, Свиридова, отца.

Потому что в «Капелле» готовили суперкиллеров ГРУ, и префикс «супер» в данном случае не был преувеличением либо данью моде.

Профиль и специфика их деятельности первоначально предполагала деятельность исключительно в дальнем зарубежье, но с распадом СССР устойчивые жизненные критерии и установки раздвоились и поплыли, и стало неясно, кто будет потенциальным заказчиком, а кто жертвой. Поскольку былые противники внезапно записались в друзья, по примеру руководства страны и Главное разведывательное управление вынуждено было переадресовать приоритеты своей работы.

Основная работа перебазировалась внутрь страны, потому что спецслужбы пытались взять под жесткий контроль крепнущее кооперативно-криминальное движение. Группа «Капелла» работала по заказам государственных структур, и потому любая самодеятельность ее штатных сотрудников, скажем так, возбранялась и пресекалась в предусмотренном уставом порядке.

Пятого мая девяносто второго года командир «Капеллы» полковник Платонов вызвал в свой кабинет боевую единицу своего элитного отдела. Единица эта носила кодовое обозначение «Стрелец АС-13» и «в миру» именовалась старшим лейтенантом контрразведки Владимиром Свиридовым.

– В общем, так, сынок, – сказал полковник, который в своем кабинете предпочитал неофициальное обращение, – у меня есть для тебя небольшое, но ответственное задание. Ответственное потому, что ни тебе, ни мне, ни кому-либо из отдела еще не приходилось сталкиваться с такой безответственностью и недопустимой опрометчивостью, которую выказал один из наших товарищей. Тебе предстоит исправить его упущение.

Полковник походил по кабинету, потом остановился перед «Стрельцом» и выговорил:

– Я имею в виду «Гайдна ПС-3».

Все подчиненные полковника Платонова знали его маленькую слабость – давать «единицам» отдела кодовые обозначения, имеющие отношение к музыке. Офицеры бывшей контрразведки, составлявшие элитное подразделение Платонова, носили наименования «Бетховен», «Шопен», «Глинка» и тому подобные. Они знали друг друга исключительно по этим прозвищам и понятия не имели, как кого зовут на самом деле. Так, агент «Вагнер» позднее стал лучшим другом Свиридова Афанасием Фокиным.

Да и сама спецгруппа носила музыкальное название, а полковник Платонов проходил в соответствующих сферах как «Дирижер». Или «Скрябин» – по имени любимого композитора полковника, культурного главы отдела элитарных убийц.

Только трое имели немузыкальные имена – «Араб», «Капуцин» и «Стрелец» – он, Владимир Свиридов.

– «Гайдн» принял заказ от частного лица на директора совместного предприятия, – продолжал полковник. – Я думаю, тебе известно, сынок, какие директивы он при этом нарушил. Поэтому я решил отчислить его из группы.

Владимир выслушал, не моргнув глазом, несмотря на то что полковник Платонов произнес слова смертного приговора. Потому что в группе приказ об отчислении визировал не чернильный росчерк пера, а алый росчерк пули во лбу…

И обязанность «отчислить» «Гайдна» из группы возложили на него, «Стрельца АС-13».

* * *

«Гайдн» не был его другом, просто потому, что киллеры отдела не могли и не хотели дружить между собой. Дружба – это всегда доверие, а доверие, скрепленное кровью жертв, вещь невозможная.

Но они жили бок о бок шесть лет. Они вместе прыгали с парашютом и ели из одного котла, они синхронно сигали с летящего со скоростью больше сотни километров в час поезда, они страховали друг друга в горах, когда сдавали зачет по альпинизму и совершали для того восхождение на гималайский «восьмитысячник» Дхаулагири, ползли по афганской пустыне, багрово залитой лучами заходящего солнца… да мало ли через что прошли они за шесть лет, которые прожили вместе.

И вот теперь он должен был убить этого человека.

Он выследил его, когда «Гайдн» шел по вечереющему проспекту, держа в руке скрипичный футляр. Владимир знал, что в нем нет никакой скрипки, а лежат части винтовки с оптическим прицелом. Точно такой же футляр держал в руках и он сам. Привычными движениями он извлек из него все части и быстро, четко, как на тренировке, собрал винтовку.

Это была особая снайперская винтовка, изготовленная по разработкам главного конструкторского бюро ГРУ на базе бесшумной автоматической винтовки «Винторез», модернизированная в соответствии с последними мировыми стандартами оружия войск специального назначения. Возможно, это было не самое лучшее оружие, находящееся в спецхране «Капеллы», но Свиридов счел его наиболее пригодным в контексте сложившихся обстоятельств.

«Гайдн» свернул в переулок к своей официальной квартире. Иногда он позволял себе ночевать здесь. Здесь его и подкараулил такой же, как он, киллер отдела с благозвучным музыкальным названием «Капелла»…

* * *

Аня взглянула на него пустым, ничего не выражающим взглядом – и вдруг этот взгляд прояснился до пугающего своей обнаженностью потрясения.

– То есть как… убит? – выдавила она.

– Как-как, – бормочущей скороговоркой выдал Свиридов, – так, как вы рекомендуете мне презентовать мою скромную особу господам Страдзе и Бахтину. То есть пулей в лоб.

Он глотком допил свой кальвадос и договорил на одном коротком выдохе:

– И, судя по всему, убийцей была женщина.

– Почему вы так думаете? – быстро спросила она.

– Потому что я могу отличить женские следы от мужских.

Перед дверью луньковской квартиры натоптано, но только в одних следах отпечатки засохшей грязи, как после дождя. Дождь прошел сегодня утром, значит, эта женщина приходила утром. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но мне известен распорядок дня и привычки Лунькова – в такое время он просто не открыл бы незнакомому человеку…

– …будь этот незнакомый человек мужчиной, – уверенно договорила Аня. – Надеюсь, вы не считаете, Владимир, что это я убила Евгения Александровича?

– Чтобы считать, нужны доказательства. У меня их нет, – невозмутимо сказал Свиридов. – Конечно, у вас могут быть некоторые мотивы для убийства Лунькова, например в случае, если вы вышли на меня не через него, а через какое-то третье лицо, а предпочли, чтобы я думал именно так. В таком случае засвидетельствовать подлинность вашей вымышленной ссылки на него Женя может только двумя способами. Либо ложью за деньги, либо своей красноречивой смертью. Как он и предпочел поступить.

Глаза Ани негодующе вспыхнули, тонкие ноздри затрепетали, и она приоткрыла было рот, чтобы, вероятно, достойно ответить на эту дерзкую выходку Влада, но он, предупреждая ее гневную тираду, тотчас же добавил:

– Конечно, я не ставлю под сомнение искренность ваших слов (пока у меня нет оснований подвергать ее сомнению, добавил он про себя), просто у меня такая несколько нескромная манера оперировать вслух возможными и даже невозможными толкованиями происшедшего. Все дело в том, что я все-таки не учитель в школе для умственно неполноценных детей, не слушатель сельскохозяйственных курсов и не священник на исповеди. Мне приходится отпускать грехи по-иному. Вот в чем загвоздка, Анечка.

Она неожиданно мягко улыбнулась и спросила, доставая из пачки последнюю сигарету:

– А вам никогда не приходила в голову мысль сниматься в кино?

– А что, вы считаете, у меня получилось бы?

– Уверена в этом, – серьезно ответила она.