Читать книгу Похмельный синдром - Михаил Серегин - Страница 3

– Прошу, – Китаец открыл дверцу «Массо» и помог Лизе забраться в машину.

Через несколько минут «Массо» остановился на широкой улице напротив старого одноэтажного дома, в котором лет сто назад обитал какой-нибудь отставной поручик. Почему именно поручик? – можете спросить вы. Да просто Китайцу нравилось думать именно так. Одно время он арендовал это старое благородное строение. Это был еще крепкий дом со слегка покосившимися оконными и дверными косяками, которые Китаец не стал менять после покупки дома. Во-первых, потому что после оплаты счетов на капитальный ремонт не оставалось денег, а во-вторых, и это было, пожалуй, определяющим, ему хотелось сохранить ауру этого дома, такую живую и легкую. Впрочем, небольшой косметический ремонт сделать все же пришлось: он заменил электропроводку, старые обои, покрасил полы и сделал еще кое-какие доработки.

В доме было две комнаты. Одну из них занимала Лиза, вторая служила ему кабинетом. Кроме того, что Китайцу нравились скрипучие, обитые вытертой кожей двери, у дома было еще одно или даже два несомненных достоинства: он находился почти в самом центре и был неприметным в ряду похожих на него домов. На противоположной стороне улицы уже давно возвышались современные девятиэтажки, а эта сторона оказалась как бы забытой строителями.

Китаец отпер дверь своим ключом, отключил сигнализацию и через приемную прошел к себе в кабинет. Сняв куртку, повесил ее на спинку кресла и, расстегнув пиджак, сел за стол. В голову лезли мысли о Светлане, о том, какой она была... Он только успел закурить, как в комнату вошла Лиза и нерешительно остановилась у двери.

– Что? – Китаец с грустью посмотрел на нее.

– Танин, – вздохнула она, – сегодня десятое...

– Кажется, ты мне об этом уже говорила, – задумчиво произнес он.

– А что толку-то? – невесело усмехнулась она. – Вообще-то это твое дело.

– Черт, – он чуть не хлопнул себя по лбу, – ну конечно, мое.

Он полез в карман и выложил на стол пачку пятисотрублевок.

– Вот, – он хитро посмотрел на Лизу.

– Танин, ты кого-то ограбил, да?

– Подготовь все платежки и можешь идти, – сосредоточенно сказал Китаец.

– У меня уже давно все готово, – улыбнулась она и, забрав деньги, собралась уйти.

– Да, вот еще что, – остановил он ее, – Роман Бондаренко, гендиректор ОАО «Тарасовспирт». Мне нужно с ним встретиться. Найди номер его телефона, узнай его отчество и когда он сможет меня принять. Запомнила?

– Бондаренко, «Тарасовспирт», – повторила Лиза.

– Выясни, бывает ли он на рабочем месте по субботам, – добавил Китаец, – он только завтра должен прилететь из командировки.

– Будет сделано, – отрапортовала Лиза и вышла, закрыв за собой дверь.

Китаец еще не решил, о чем конкретно он будет говорить с Бондаренко. Пока нужно было просто оценить ситуацию. «Интересно, – думал он, удобно устроившись в кресле, – кто и зачем убил жену Бондаренко?» Пока ему ясно было одно: работали люди серьезные, не любители. Тот, кто убил Светлану, действовал профессионально, а профессионалы стоят дорого. Только мгновенная реакция Китайца спасла его от неминуемой смерти. Жаль, что не удалось спасти и Светлану. «Хватит, – осадил он себя, – сожалениями все равно ее не вернешь».

Он расслабился и сделал несколько дыхательных упражнений.

«Насколько я знаю, – продолжал он рассуждать, почувствовав прилив сил, – ей никто не угрожал, угрожали ее мужу, если то, что она говорила мне, – правда». Что-то подсказывало ему, что Светлана неспроста завела тот разговор, во всяком случае, не только для того, чтобы заинтриговать Китайца. За этим что-то скрывалось. Он принялся вспоминать детали разговора. Кому-то очень хотелось, чтобы Роман Бондаренко оставил свое место. Для чего? Может быть, чтобы посадить на него своего человека? Более сговорчивого? Или более благодарного?

Бондаренко, судя по всему, не уволился. Значит, его жену убили, чтобы он быстрее соображал? Не слишком ли сильное предупреждение? И такое явное.

Китаец закурил и пододвинул поближе к себе латунную пепельницу с инкрустацией. Он снова напряг память.

«Нет, – понял он наконец, – ее убили не для того, чтобы запугать мужа. Она что-то знала. Знала такое, за что можно было поплатиться жизнью. Так, это уже ближе. Давай еще раз. Роман Бондаренко кого-то не устраивает, но он что-то знает об этих людях и сообщает об этом жене, чтобы подстраховаться. Они тоже в курсе этого. Если они убьют его, жена выступит с разоблачением. Тогда они убивают жену... Но ведь это опасно. Теперь Роман Бондаренко должен пойти до конца, то есть выложить все карты, разоблачить тех, кто на него давил. Но он сейчас далеко и еще не знает о гибели своей жены. А вот когда он приедет...»

– Лиза! – крикнул Китаец и, поднявшись, направился в приемную.

Она разговаривала по телефону.

– Спасибо, – сказала она в трубку и положила ее на аппарат.

– Постарайся выяснить, каким рейсом прилетает Бондаренко, – попросил Танин.

– Я только что говорила с его секретаршей, довольно милая особа, – улыбнулась Лиза. – Бондаренко уже прилетел. Вчера. А сегодня он обещал появиться на работе. Но пока его нет на месте.

– Вчера? – удивился Китаец. – Не может быть!

– Почему? – озадаченно спросила Лиза. Она привыкла к тому, что ее шеф спокоен до флегматичности, поэтому малейшее проявление с его стороны каких-либо эмоций приводило ее в замешательство. Словно она внезапно обнаруживала, что Танин имеет что-то общее с родом человеческим и конкретно с ней.

– Потому что... – Китаец задумался.

– Танин... – жалобно заныла Лиза, но Китаец не дал ей договорить.

Он метнулся в кабинет, набросил пуховик и выскочил на улицу, не закрыв за собой дверь.

– Я позвоню. Оформляй платежки, – бросил он ошарашенной секретарше.

– Танин, – она нагнала его возле джипа, – что случилось?

– Иди в дом, – строго сказал он, – простудишься! Я позвоню.

Лиза неохотно вернулась в приемную. Он сел в джип и, плавно стартанув с места, выехал на Московскую. По окнам «Массо» забил мокрый снег. Китаец включил дворники. Он исправно останавливался на светофорах, но ему казалось, что каждая такая остановка уносит по крупицам чью-то жизнь. Его восприятие обострилось. Он был весь напряжен и собран.

Минут через десять он въехал на стоянку перед большим бетонным зданием. Миновав дежурную, взлетел на четвертый этаж. Сил дожидаться лифта у Танина не было. Пробежав по коридору, освещенному тусклым утром, он нашел дверь с табличкой: «Генеральный директор Бондаренко Роман Сергеевич» – и, забыв постучать, влетел в приемную.

Огромная комната встретила его напряженным молчанием. Несколько человек, ожидавших Бондаренко, удивленно уставились на него. Китаец прошел по зеленому ковру вдоль стола до того места, где сидела секретарша. На стоящем перпендикулярно этому отполированному колоссу столе возвышался компьютер. Секретарша, молодая особа с гладкими каштановыми волосами до плеч, разделенными на прямой пробор, и зелеными глазами озадаченно смотрела на Китайца. Она словно потеряла дар речи и заговорила только тогда, когда, с нервной быстротой наклонившись к ней, Китаец прошептал:

– Добрый день. Вам только что звонила мой секретарь. Моя фамилия – Танин, я – частный детектив...

При упоминании рода деятельности Танина зеленые, умело подведенные глаза девушки расширились то ли от испуга, то ли от удивления. Да и вообще, как отметил про себя Китаец, в лице шатенки было что-то ланье, испуганно-настороженное. А тут еще он со своим решительным демаршем!

– ...Мне срочно нужен адрес Бондаренко, – выпалил Китаец, чем еще больше озадачил девушку.

Она не отрываясь смотрела на него, как будто с трудом вникала в смысл сказанного.

– Вы меня поняли? – решил Китаец привести ее в чувство.

Китаец знал, что женская интуиция порой стоит любого мужского расчета и холодной прикидки. Он видел, что секретарше передалось то лихорадочное напряжение, которое руководило его мыслями и движениями. Она резко встала и, окинув ожидавших ее шефа солидных мужчин быстрым взглядом, сказала:

– Одну минутку. – При этом секретарша виновато улыбнулась и последовала за Таниным, который уже повернулся и направился к двери.

Когда они оказались в коридоре, он внушительно посмотрел на нее и повторил сказанное. Секретарша смущенно пожала плечами.

– Но на каком основании? – растерянно спросила она.

– Простите, как вас зовут?

– Ольга Ивановна, – ответила она, глядя на Китайца округленными глазами.

– Так вот, Ольга Ивановна, вашему шефу угрожает серьезная опасность, – убежденно произнес он.

– Опасность? – захлопала она ресницами.

– Да. Мне срочно нужен его адрес.

– Может, вам обратиться к Михаилу Станиславовичу? – неуверенно предложила она.

– К какому Михаилу Станиславовичу?

– Заму Романа Сергеевича, – несколько расслабилась секретарша, испытывавшая видимое облегчение от того, что появилась некая фигура, которая может взять на себя ответственность в этом щекотливом вопросе.

– Давайте зама, – вздохнул Китаец.

– А Михаил Станиславович еще не подошел... – снова сникла Ольга Ивановна.

– Где же он с утра шляется? – с язвительной иронией поинтересовался Китаец, которому надоело терять время.

– У него деловая встреча, – уклончиво сказала секретарша.

– Послушайте, Оля, – отважился на фамильярность Китаец, – возможно, что вашего ше...

– Хорошо, – произнесла она дрожащим голосом, – дайте ваше удостоверение.

Китаец протянул ей лицензию. Она внимательно изучила ее.

– Запомнили? – с усмешкой спросил он. Ольга по-детски застенчиво улыбнулась и кивнула. Ее взгляд потеплел, но в глубине глаз по-прежнему таилась настороженность.

– Пушкина, десять, квартира тринадцать, – сдавленно прошептала она, словно открывала Китайцу военную тайну.

– И еще, – Китаец со слабой улыбкой посмотрел на выбитую из колеи секретаршу, – мне нужен ваш телефон.

– Мой? – недоуменно взглянула на него Ольга Ивановна и смущенно улыбнулась.

Она уже было хотела открыть рот, но Китаец с холодной деловитостью уточнил:

– Телефон офиса. – Улыбка, едва нарисовавшаяся на чувственно-рельефных губах Ольги Ивановны, растаяла, как облако.

С отчужденным видом она продиктовала Китайцу телефоны офиса.

– Вы чем сегодня вечером занимаетесь? – неожиданно спросил Танин.

– Ничем, – отвела глаза Ольга Ивановна.

– В любом случае я сегодня вам позвоню сюда. Вы до которого часа будете в конторе?

– До половины седьмого.

– И не прячьте своих бесподобных глаз. – Китаец тонко улыбнулся, ни секунды не сомневаясь в том, что личные контакты бывают весьма полезными в работе частного детектива.

– Спасибо.

Он деликатно приложился губами к ее влажной ручке, на безымянном пальце которой сверкнул прозрачный аметист.

Она руки не убрала. Только в знак смущения заложила свободную руку за лацкан бирюзового пиджака.

Танин не знал, как сложится ситуация, как повернется дело, а Ольга Ивановна, возможно, могла бы просветить его насчет каких-нибудь ценных деталей.

Сев за руль, Китаец выехал со стоянки и направился в центр. Улицы были запружены людьми и авто. Словно никто не работал. Толпы граждан, возбужденных первыми признаками весны, всей этой капелью и освободившимися от снега ветвями, четко выступающими на волокнистой белизне неба, мерили шагами мокрые тротуары. Тяжелые шубы и дубленки остались висеть на вешалках. В ход пошли куртки, осенние пальто, пуховики. Обновленный народ вкупе с обновляющейся на глазах природой смотрелся достаточно забавно. Движения и улыбки людей становились смелее, голос капели – звонче.

Но для Китайца в этот момент радостное оживление весенних толп было где-то на той стороне экрана, где проступали кровавые пятна обычной для нашего времени трагедии. Хотя участникам драмы всегда кажется, что они играют только что поставленную пьесу. «Все циклично, – думал Китаец, крутя баранку, – этому учит не только „И-Цзин“. Этому учит жизнь».

Он старался не поддаваться меланхолии, потому что терпеть ее не мог. Она изолировала от мира, делала из человека сверхчеловека. Вот, мол, все радуются, все довольны, а я такой недовольный, такой уникальный, такой высоко стоящий... Меня ничем не удивить, ничем не напугать, ничем не разжалобить. Хотя иногда Китаец чувствовал настоятельную потребность убежать от мира, защитить свое «я» от его безалаберной гонки, от его вероломного вторжения. Порой он грозил Лизе, что уедет куда-нибудь, например, в поместье «Тай Чи Фарм», что недалеко от Нью-Йорка, где можно практиковать тайцзи-цюань и другие традиционные китайские искусства. Тогда раздосадованная Лиза спрашивала, почему он не хочет просто уехать на свою историческую родину?

А он отвечал ей, что не так-то все просто. Что он, подобно его любимому поэту Цюй Юаню, не волен туда возвратиться.

Лиза недоумевала, говоря, что Цюй Юань действительно не мог этого сделать, потому что его изгнали из царства Чу, но Китайца-то никто не изгонял. «Жизнь изгнала», – упрямо отвечал Танин. Он знал, что возвращение в Китай потребует от него не просто ломки привычек и выльется в длительный период адаптации, а совершенно изменит его жизнь. Удвоит мир, словно все можно вернуть, вернувшись в Няньнин, словно можно заново заглянуть в то счастливое утро, когда он впервые ощутил силу «И-Цзина». «Нет, – думал он, – дело не в привычках, не в трудностях, а в том, что я верю в длительность, не просто верю, но переживаю ее так глубоко и остро, что необратимость для меня значит не меньше, чем цикл перемен».

Жизнь задалась таким образом, что его в пятилетнем возрасте отец привез в Россию. И с тех пор его видение мира включало в себя и Запад, и Восток.

Танин затормозил за квартал от десятого дома по улице Пушкина, подумав, что до его жилища отсюда шесть, нет, семь кварталов. Выйдя из машины и повесив на плечо небольшую спортивную сумку, уверенной походкой направился к дому. Он вошел во двор, который в своем весеннем ликовании ничем не отличался от улиц, по которым он только что ехал. Капель долбила рыхлый снег, анахронично грудившийся на земле, ребятня гоняла по двору с диким воинственным кличем, две пожилые дамы прогуливались недалеко от третьего подъезда.

Китаец прошмыгнул в первый. Легко поднялся на четвертый этаж и позвонил. Ответа не последовало. Он еще раз надавил на кнопку звонка. Тишина, прерываемая только монотонной песней капели, надвинулась на него. Тогда он расстегнул «молнию» на сумке, достал отмычки и принялся за работу. Минут через пять он сделал первый шаг в настороженную тишь квартиры Бондаренко.

Оставив сумку в прихожей и надев хлопчатобумажные перчатки, он тщательно обследовал прихожую, туалет, кухню и отправился в гостиную. Пустота. Квартира была четырехкомнатной, отделанной в лучших традициях евроремонта. Светлые стены и современная белая мебель делали ее еще более просторной, привносили некую стерильность и обнаженность.

Китаец заглянул в спальню. Огромная белая кровать, спинки которой своей закругленной плавной формой и гофрированной поверхностью заставляли думать о морской раковине, была застелена розовым покрывалом. Полупрозрачные розовые занавески были небрежно схвачены с обеих сторон двумя широкими атласными лентами. В нижней части задней спинки темнело небольшое окошечко, напоминавшее по форме хвост русалки. Когда наступали сумерки, это окошечко заменяло ночник. Оно вспыхивало, скорее всего, как предполагал Китаец, розовым светом, перламутровой пылью оседая на белом ковре.

На стеллаже, идущем вправо и влево от передней спинки, стояло несколько фото в рамках. Улыбающийся Роман Бондаренко и смеющаяся Светлана. Китаец почувствовал, как больно сдавило сердце. Вот чета Бондаренко на юге, а это – у здания московского ГУМа, вот – на отдыхе, где-то в деревне. На Светлане – смешные бермуды, в руках – удочка. Она скорчила рожицу. Роман держит ведро и растягивает рот в улыбке. Высокий полнотелый брюнет в джинсах. Пронзительный взгляд, а вот улыбка какая-то вымученная...

Далее, на самой большой фотографии, супруги Бондаренко в окружении гостей. Вероятно, какой-то офисный прием. С обеих сторон за спиной толпятся люди. Совсем рядом – маленькая пухлая женщина с огненно-рыжими волосами, в черном декольтированном платье, сидящем на ней, как седло на корове, мужчина в строгом темном костюме с холодной улыбкой на тонких губах и равнодушным взглядом спокойных серых глаз, еще один пожилой джентльмен благородной наружности с сигарой в углу рта, какой-то толстяк в мешковатом костюме с простонародной физиономией.

Сама же Светлана – чистая радость. В серебристом, сильно открытом платье на тонких бретельках... Короткие волнистые волосы набриолинены и зачесаны назад, забраны за уши, взгляд живой и открытый, полные, накрашенные яркой помадой губы, улыбаясь, обнажают ровные красивые зубы.

Китаец с трудом оторвался от фото и снова посмотрел на кровать. Если бы он раньше видел ее, если бы они со Светой решили однажды здесь покувыркаться, как она насмешливо называла то, чем они занимались наедине, он бы сравнил свою подругу с Венерой, вышедшей из пенного моря.

Но ведь она тут и с мужем, наверное, не скучала, – засвербила в мозгу цинично-предательская мысль. Нет, он не станет воображать постельные сцены супругов. Танин покинул спальню и вошел в другую комнату – кабинет. Тот был обставлен с сухой деловитостью.

Но Китайца заинтересовал не декор, а человек, недвижно сидящий за столом из светлого дерева. Бондаренко собственной персоной. Его голова была резко запрокинута.

Китаец осторожно приблизился. Отделанная деревом стена позади Бондаренко была заляпана его кровью и мозгами. Китаец обошел стол. Внизу под стулом натекла и успела засохнуть лужица крови. Рядом с кровью, справа от покойного, он обнаружил пистолет. «Беретта», – определил он марку оружия. Китаец представил себе, как Бондаренко, сидя за столом, вставляет себе в рот ствол пистолета и нажимает на курок...

Он осмотрел поверхность стола. Сквозь темно-красные капельки крови, попавшей на стекло, которое защищало фотографию, маячили счастливые лица супругов Бондаренко. Рядом, в футляре, лежала стандартная видеокассета. Танин взял ее и вернулся в гостиную. Видеоаппаратура была и в кабинете, но Китайца несколько напрягало соседство мертвеца и вид его вышибленных мозгов.

Он вставил кассету в гнездо видеомагнитофона, сел в глубокое кресло перед телевизором, оперируя пультом дистанционного управления, перемотал пленку и нажал на «Play». То, что он увидел, не то чтобы расстроило его, но удивило.

Согласитесь, любому нормальному человеку было бы немного не по себе, если бы он неожиданно увидел пленку, которая зафиксировала его блаженные судороги в момент оргазма. На видеокассете были записаны постельные утехи Китайца и Светланы. Танин усилием воли заставил себя просмотреть всю пленку. Это была запись недельной давности. Тогда он пришел к Светлане первый раз. Кроме сцен, в которых участвовали их возбужденные тела и лица, на кассете ничего не было. Китайцу стало муторно. Он выключил магнитофон и на секунду замер в кресле. Ужасно захотелось курить. Было такое ощущение, словно кто-то решил сыграть с ним злую шутку.

Он снова прошел в кабинет и принялся обыскивать стол. В первом же ящике нашел связку ключей. В быстром темпе Танин стал переворачивать висевшие на стенах картины, зная, что именно под картинами обычно скрываются дверки сейфов. Бондаренко не был оригинален. Под полотном, изображающим какого-то абстрактного человека, похожего на вытесанную из дерева марионетку, Танин обнаружил сейф. Попеременно вставляя ключи, он нашел подходящий, открыл железный ящик и принялся методично обыскивать его. На верхней полке лежали пачки долларов и кожаная папка. Вынув ее, Китаец обнаружил в ней завещание.

Все свое добро Бондаренко в случае смерти завещал своей жене. В случае, если она по каким-либо причинам погибнет вместе с ним, его состояние в акциях и бумагах, а также недвижимость в Щвейцарии были поделены между его родителями и некой Бондаренко Юлией Степановной, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, проживающей по адресу: улица Белоглинская, дом сорок два дробь двадцать, квартира сорок шесть.

Странное завещание, покачал головой Китаец, не сбалансированное какое-то. В первом случае Светлана получила бы все, а родственники остались бы с носом. Во втором они становились владельцами крупных состояний. Китаец положил на место завещание и выгреб то, что лежало на нижней полке. Среди бумаг, которые он энергично перелистал, не было ничего, что бы могло заинтересовать его. В дальнем углу этого отделения он обнаружил обитую синим бархатом коробочку, а в ней – пару обручальных колец: одно с крупным бриллиантом, другое – с тремя маленькими. Первое было явно мужским – его размер говорил сам за себя. Второе, маленькое и изящное, предназначалось женщине.

Он вспомнил, что Светлана не носила обручального кольца. Она вообще не жаловала побрякушки, говоря, что уже наносилась их сполна. «Такой богатой женщине, – подумал Китаец, – просто могло надоесть все это золото и бриллианты, до которых так падки желающие во что бы то ни стало разбогатеть мещанки».