Читать книгу Бурундуков, Мамедов и др. - Михаил Стрельцов - Страница 2

С детства я был послушным, усердным мальчиком, понимающим всё буквально. Помню, как полусонного, спотыкающегося, мама волокла меня по утренним сумеркам мимо сероватых сугробов и твердила: «Смотри под ноги!» Я смотрю. Это очень неудобно: не видно, что там впереди, – и спотыкаюсь ещё чаще.

В детском саду первые дни, когда днём нас укладывали спать, ужасно мучился, подперев кулачками скулы. Ведь воспитательница прямо сказала: «Положите руки под щёчки», – а не «Сложите ладошки и просуньте их между щекой и подушкой». В школе сердился, когда говорили, что сплю на уроке или ловлю мух, хотя на самом деле я просто смотрел в окно или вырезал складничком на парте Наташкино имя.

После выпускного вечера, вдоволь набродившись по ночному городу, мы с Наташкой на цыпочках пробрались ко мне домой, но, когда наступил ответственный момент, она вдруг сказала «нет», и я прекратил дальнейшие действия. Наташка почему-то обиделась и ушла. С тех пор я панически боюсь женщин: во-первых, они сами не знают, чего захотят через минуту, а во-вторых, не могут точно выразить словами, чего именно они хотят.

В армию меня не взяли тоже из-за женщины. Вначале она стукнула по моему колену молотком, отчего нога неприятно и некрасиво дёрнулась, а потом поинтересовалась, сколько в стране республик. А когда я спросил, в какой именно стране, как-то странно на меня посмотрела, но уточнила вопрос. Но я всё равно не смог ответить, поскольку сомневался, есть ли у нас ещё республики. Тогда она спросила, знаю ли я каких-нибудь художников. Я ответил, что нет, потому что меня с ними не знакомили, но если ей интересно, то могу познакомить её с маляром Петровым из тридцать второй квартиры. Наверное, предложение врачу пришлось не по вкусу, так как она спросила ни к селу ни к городу, кто такой Наполеон. Это-то я знал и сказал, что, как пишут в журналах, это очень вкусное пирожное или коньяк, а ещё был такой иностранец, который, возможно, его очень любил, я имел в виду пирожное, конечно, потому что коньяк горький. А прославился иностранец тем, что, когда ему стало у нас холодно, он поджёг Москву, чтобы погреться. Врач не сводила с меня глаз, из-за чего я начал нервничать: мало того что держат в неотапливаемом помещении в одних трусах, бьют по ноге, задают глупые вопросы, так ещё и смотрят как на сбежавшего из зоопарка. Окончательно я убедился, что женщина слегка не в себе, когда она понесла полную ахинею, спрашивая, какой сегодня год, месяц, день недели. На что я посоветовал заглянуть в календарь, стоящий у неё на столе. После чего и вылетел из военкомата с белым билетом и постановкой на учёт у психиатра.

Через пару месяцев я устроился на почту в отдел сортировки, потому что мама всегда меня ругала за неаккуратность и била головой о стену, если я клал что-то не туда. Она, пожалуй, была слегка неправа с точки зрения подходов к воспитанию, но с некоторых пор я привык класть всё на свои места, всегда тушить на ночь свет – словом, к аккуратности. На почте мне улыбаются – значит любят. Потому что я никогда не положу письмо не в ту стопку, если, конечно, вообще не забуду его положить.

После смерти родителей бабушка забрала меня к себе, а через пару месяцев после моего тридцатилетия умерла и она. В двухкомнатной квартире сразу стало просторно, пыльно и одиноко, и я пришёл к выводу, что пора обзавестись семьёй. К тому же прочитал в одной газете, что в среднем вступают в брак к тридцати годам, и если бы я в спешном порядке не женился, то здорово бы подпортил статистику тому парню, что это написал. Поэтому я побрился, надел чистую рубашку, повязал галстук, сходил в парикмахерскую и только потом купил газету с брачными объявлениями. А что вы думали, жениться – не марку наклеить.

Выбирать долго не пришлось: я отбрасывал все объявления, где не было адреса, а только телефон, потому что аппарат мне никто не поставил. Очень понравилась девушка на фотографии, но замуж она, наверное, не собиралась, потому что что-то там продавала со склада и оптом, а может, её продавали оптом со склада – я не понял. Поэтому выбрал объявление сразу под рекламой, надеясь, что моя избранница будет походить на эту девушку. Не зря же, в конце концов, напечатали фотографию!

На следующий день, купив букет цветов, я отправился по указанному адресу. Женщина, открывшая дверь, тоже замуж не собиралась: во-первых, у неё был муж, а во-вторых, им пора было отправиться на кладбище, ещё когда любитель пирожного грелся во всполохах столицы. Зато она сказала, что я могу найти избранницу на площади у памятника имени этой площади.

Пошёл дождь, и я стал мокрым, когда подходил к памятнику. Цветы со вчерашнего дня немного завяли, но мне всё равно было хорошо, и в голове вертелись стихи человека, изображённого скульптором:

Она стояла у памятника и по сравнению с ним казалась такой маленькой, в обволакивающем фигуру светло-синем плаще, с ярко-красным зонтом и белыми, как снег, волосами. А ещё меня удивили её глаза – огромные, тёмные, словно созревшие сливы, и грустные, как у человека, потерявшего кошелёк с пенсией по инвалидности.

– Это Вы? – спросила она.

Поскольку рядом больше никого не было, не считая каменного изваяния, пришлось сознаться, что это я, и подарить ей цветы. Она была такой красивой, лучше, чем девушка на фотографии, что я побоялся ей не понравиться. И хотя к встрече готовился, штудируя справочник по этикету, забыл, как себя вести.

– Зайдём в какое-нибудь кафе? – спросила она, что мы и сделали через десять минут, хотя мне не хотелось: так хорошо было мокнуть рядом с красивой женщиной под ярко-красным зонтом.

– Возьмите, пожалуйста, мороженое, салат и немного вина, – как замечательно всё она знает, а то отсутствие официанта справочник не предусмотрел и я уже был готов сорвать со стены и предложить ей для чтения дощечку, где пишут, сколько стоит покушать.

Вначале мы перешли на «ты», потом ели мороженое, пили вино, а я не мог отвести глаз от белизны волос, уложенных в короткую причёску, и рассказывал по её просьбе о себе. Рассказал, что мама и папа пили водку, курили, поэтому и сгорели вместе с квартирой. Что любил бабушку, что пенсии, страховки и зарплаты мне хватает. Что посуду мыть не люблю, поэтому стараюсь не пачкать, а старую просто выбрасываю и покупаю новую. Что терпеть не могу несвежие воротнички, поэтому умею стирать. Что… да мало ли чего можно рассказать о себе! И я даже чуть приврал насчёт своего возраста, чтобы не портить статистику, сказав, что тридцать мне ещё не исполнилось.

А она сказала, что была два раза замужем, но ей не повезло. Первый муж умер от какой-то новой болезни, про которую я никогда не слышал, называется «афган», а второй часто её бил, на что я заметил, что с его стороны это было просто глупо. Она засмеялась, обнажив маленькие ровные зубки.

Всё шло хорошо, пока между зубками не появилась сигарета. Я сказал, что если курить, то можно сгореть, как мои родители. Тогда она, нахмурившись, сказала, что вообще-то я ей нравлюсь, но, чтобы точно быть уверенной, надо провести тест на совместимость. Я что-то читал об этом, поэтому сразу же согласился.

– Я буду быстро называть слова, – объяснила она, – а ты говори противоположные по значению. Готов? Начали?

Я подобрался, привёл мысли в порядок, представил себя вновь в школе, на выпускном экзамене, и приготовился сражаться за право быть избранным. Те экзамены я сдал. И неправда, когда говорят, будто я придурок. Я просто понимаю всё слишком буквально.

– Холодный.

– Горячий.

– Белый.

– Чёрный.

– Стоять.

– Сидеть.

– Тонкий.

– Толстый.

– Хорошо!

– Плохо.

– Закончили!

– Начали.

Она вновь нахмурилась; возможно, я её чем-то расстроил, поэтому стиснул зубы, призывая на помощь всё своё мужество и эрудицию, – я просто должен сдать экзамен! Иначе эти волосы, эти глаза, этот красный зонт, цветы на столе – напрасно…

– Хватит. Кончай комедию ломать!

– Недостаточно. Начинай трагедию делать.

– Слушай, ты специально, да?

– Заткни уши, я нарочно, нет, – меня не поймаешь на запутанных фразах.

Она втиснула голову в ладошки, склонившись над столом, возможно, тоже собиралась с мыслями. Это же не просто тест, а на совместимость! На всю жизнь! На проверку слуха уговора не было, но она, применив новую тактику, прошептала еле слышно:

– Боже! И какой был смысл…

– Дьявол! Никакой ерунды не было.

– Чтобы я ещё когда-нибудь согласилась пойти к этой женщине…

– Ты всегда отказывалась лежать с тем мужчиной.

– Идиот!

– Умница.

– Тебя мама в детстве не роняла? – похоже, задания всё усложнялись.

– Меня папа в старости поднимал.

– Проклятие Господне! Наказанье!

– Чёртово прощение. Поощрение.

– Ты глухой? Говорю, не юродствуй!

– Я всё слышу. Молча молись.

– Ты на самом деле душевнобольной или я тебе не нравлюсь?

– Я понарошку физически здоровый, ты мне нравишься.

– Пошёл вон!

– Вернись.

Я видел: мной недовольны. Но почему? Я же стараюсь! Похоже, всё безнадёжно, потому что с каждой фразой она старела, сжималась, горбилась, словно её ударили, и вдруг… воспрянула и проговорила чётко каждую букву:

– Я т-е-б-е н-е н-р-а-в-л-ю-с-ь!

– Т-ы м-н-е н-р-а-в-и-ш-ь-с-я, – повторил я.

Что-то промелькнуло в сливах-глазах, может быть, блик лампочки или вино просочилось в кровь бодрящим нектаром, но этот блеск оживил, воскресил увядающие лепестки вчерашних цветов.

– Я дура, – скороговоркой произнесла она.

– Ты умная, – согласился я.

– Уродина!

– Красавица.

– Грубая!

– Нежная.

– Тяжелее воздуха!

– Воздушная, – я замер, украдкой покосился, уверенный, что засыпался, ответил неправильно. Но девушка светилась. И белое каре волос с тёмным и алым придавали лицу ангельский, именно воздушный оттенок.

– Хитрая!

– Честная.

– Страшная!

– Прекрасная.

– Громоздкая!

– Миниатюрная.

– Дикая!

– Дом… Декоративная.

– Ты меня ненавидишь?

– Я тебя люблю…

Мы прожили вместе уже пять лет, наш маленький сын недавно стал бормотать что-то вроде «мама». Я работаю кассиром в Сбербанке и горжусь оказанным доверием. Друзья часто спрашивают: неужели я ни разу не ссорился с женой? Что им ответить? Просто я любим, люблю и счастлив. И какое чудо всё-таки придумали – тест на совместимость! Вот только не знаю, когда он закончится…

1994 г.