Читать книгу Контрабандист - Михаил Тырин - Страница 3

Из нуль-канала мы вышли весьма удачно: Луна-один виднелась без всяких телескопов в виде серой горошины, рядом с которой нависала багровая вишня – Бета. Была бы возможность, я б непременно поблагодарил Мымрика за точность расчетов.

Впрочем, уже через час выяснилось, что удача – дама не всегда верная. Я услышал встревоженные разговоры за дверью, которым сначала не придал значения – ну, мало ли чего это неугомонные десантники опять галдят.

Но гомон не утихал. Я нацепил магниты, выбрался из своей норы и побрел в направлении рубки.

– Очень кстати, – отреагировал на мое появление капитан. – Тут как раз для тебя работенка наклюнулась.

– Моя единственная работенка сейчас, – вяло отозвался я, – лежать в койке и не отсвечивать.

– Ничего, придется и тебе размяться.

Оказалось, нас уже минут сорок прощупывает луч дальней локации. Чей – неизвестно, но догадаться было нетрудно. Судя по всему, фортуна подкинула нам встречу с алданским патрулем.

Вскоре версия подтвердилась: на пульт пришло сообщение-требование – остановиться для досмотра.

– Сможешь договориться с ними? – спросил у меня Дэба.

– Возможно. Но только если твои костоломы будут держать руки при себе.

– Я прикажу, чтоб они вели себя смирно, – успокоил меня капитан.

– Во-первых, мы еще не договорились, сколько я получу за сверхурочные, – требовательно произнес я. – Во-вторых, предупреждаю: если мы нормально договоримся, я улечу с ними. Через двое-трое суток уже буду на ближайшем нуль-терминале, а оттуда прямиком до матушки Земли.

– А если не договоримся?

– Ну да, вы все-таки настроены на немедленный мордобой, – устало вздохнул я.

Алданский рейдер показался на экранах только через два часа. Это было старенькое и здорово измочаленное суденышко, ничуть не лучше нашего. Неизвестно, кто из нас победил бы, случись поиграть в догонялки.

Началась знакомая процедура. Рейдер протянул к нашему катеру гофрированную кишку и штангу с захватом. Затем начал нас раскручивать, чтобы создать на борту какое-никакое тяготение.

Потом через кишку посыпались алданские пограничники в веселеньких желтых комбинезонах и блестящих шлемах. Было их шесть человек – достаточно, чтоб устроить в рубке сутолоку.

Я не спешил вступать в переговоры и смиренно стоял в дальнем углу с документами наготове. Мой маскарадный костюмчик порядком измялся за время полета и приобрел вид пижамы. И разбитая башка мой образ отнюдь не украшала. Я мог бы послужить иллюстрацией к учебнику «Как не надо вести дела».

Алданцы вели себя по-хозяйски. Все до единого были молодые – лет по двадцать максимум – и беспредельно наглые. Они больше напоминали уличную банду, чем сторожевых маленькой гордой космической республики. Честно говоря, валять перед ними дурака мне было втройне противно.

Я лепил несусветную чушь про саженцы аравийского риса, про сроки вызревания и нежелательность задержек в пути, большую часть подробностей придумывая на ходу. Само собой, среди юных солдатиков не нашлось специалистов по агротехнике, и мое вранье нормально съедалось и переваривалось. В том числе и про неверный выход из нуль-канала.

Наглости у этих ребят, правда, не убавлялось. В какой-то момент они потребовали показать груз, и нам пришлось вести их в боевую часть. Видать, им было досадно, что в их сети угодили не враги республики, а жалкие землеройки с саженцами, и от отчаяния они стремились хотя бы отыграть сценарий до конца.

Все вроде бы складывалось удачно. Я продемонстрировал ящики с мокрой грязью, поймал на себе полные брезгливой жалости взгляды доблестных алданских военных, всунул их командиру в руку фальшивую визитку и даже предложил услуги по мелиорации и землепользованию. Похоже, я надоел им уже ровно настолько, чтобы постараться от меня избавиться.

И тут случилось непредвиденное. Впрочем, предвидеть можно все, но почему-то ни у кого не хватило на это мозгов.

Наш пленный лейтенант дал о себе знать. Похоже, он услышал отголоски разговоров, узнал хорошо знакомые ему профессиональные нотки и решил, дурачок, что рядом свои.

Он принялся молотить в железную стену будки ногами и что-то орать.

Я успел заметить, как Дэба переглянулся в Дэфом. От их взглядов у меня почему-то по спине пробежал холодок.

– Что у вас там? – мигом встал на дыбы командир алданцев – коренастый паренек с зачаточными усиками и слюнявыми губами. Он даже снял шлем, чтобы лучше слышать.

– Это ничего… это ерунда… – залепетал я, отчаянно глядя на капитана.

– Это борттехник под обшивкой, – сказал тот. – Срочный ремонт, видите ли…

Но алданцы оказались не такими идиотами, как нам хотелось бы. Командир подошел к фургону и приложил ухо к стальной обшивке. Особист внутри снова начал бесноваться и грохать ботинками.

– Немедленно открыть! – у пограничника даже голос изменился, и сам он стал будто выше ростом. Его ребята переглянулись, их пальчики шаловливо забегали по рукояткам пистолетов.

– Ага, сейчас… – неожиданно легко согласился Дэба, затем повернулся к своим бойцам и энергично мотнул головой.

Я и не понял, что произошло. Наши «садовники» одновременно пришли в какое-то странное движение, я словно оказался в центре водоворота. Вдруг командир алданцев тонко, как ребенок, ахнул и повалился на колени. Почему-то он начал трястись, словно ему было очень смешно. Один из наших опрокинул его на спину, затем присел на одно колено, навалился ему на грудь, и я услышал странный звук, словно кто-то ломал пополам арбузную дольку. Пограничник перестал трястись, глаза моментально остекленели.

Пока я пытался хоть что-то понять, на полу оказались остальные пятеро. Потом я заметил, как один из наших вытирает нож об алданский комбинезон. На оранжевой ткани оставались пятна крови.

– Вы что же такое творите, суки? – ошалело проговорил я.

На меня не обратили ни капли внимания.

– Бриц, Вареный и Жила – пошли наверх, – тихо, но внушительно приказал Дэба, и трое его бойцов неслышно покинули боевую часть. Я только через какое-то время понял, куда именно «наверх» отправил их капитан. «Наверх» – это на борт алданского рейдера, где оставалось еще несколько человек.

– Я с этим уродом разберусь, – сказал один из оставшихся бойцов и направился к фургону транспортера.

– Остановитесь, гады! – буквально завыл я. Потом я повис на спине у того, кто пошел разбираться с особистом. Меня отодрали, отшвырнули куда-то и некоторое время крепко держали за руки.

Я слышал, как грохнула задвижка на двери фургона, как изнутри донеслась быстрая возня, которая очень скоро прекратилась. Особист даже не крикнул, даже не застонал.

У меня перед глазами плыл желтый туман. Одно дело ошиваться по офисам чиновников, пить с ними коньяк и совать пачки денег в их бездонные карманы. Совсем другое – видеть, как на твоих глазах людей режут, словно баранов. Я к такому был просто не готов. Мне казалось, я умираю вместе с этими пограничниками.

– И меня тоже режьте! – орал я, как сумасшедший. – Кромсайте на хрен, рвите!

– Уберите интеллигента, – послышался равнодушный голос капитана Дэбы.

Меня просто-напросто взяли за шиворот и поволокли в мою компрессорную камеру. Чуть позже пришел Док и пшикнул шприцем, вгоняя мне в вену какую-то успокаивающую бурду.

Одно хорошо – спал я совершенно без снов.

* * *

Вторые сутки за обзорным экраном висела серая глыба Луны-один. Мы никак не могли сесть, рубка выбрасывала буи и проводила сложные навигационные расчеты, чтобы не промахнуться при посадке.

Я весь извелся. Не знаю, с чем это сравнить. Наверное, с наркотической ломкой, когда человеку плохо всегда, плохо вне зависимости от погоды, времени суток и политической ситуации в мире.

Я не вылезал из своего железного пенала, чтобы не видеть их рожи. Я считал, что к этим людям вообще нельзя подходить, никогда в жизни и ни при каких обстоятельствах. Это не люди.

Я просто плохо знал военный спецназ. Но разве это утешение?

Потом ко мне вдруг наведался капитан. Некоторое время разглядывал меня с чувством брезгливой жалости. Я забился в угол и смотрел в одну точку.

– Так и будешь маяться? – спросил он.

Что мне было ему отвечать?

– Ты же тут ни при чем, Грач. Это наши дела.

Лицо у него было, как всегда, картонное. Со мной разговаривал живой манекен. Впрочем, не очень живой. Просто говорящий.

– У нас приказ – полная секретность, – продолжал он. – А приказы мы выполняем очень хорошо. Тебя же никто не трогает. К тебе вопросов нет. Будет возможность – катись отсюда к чертовой матери и забудь все, что видел. Ты ведь забудешь, Грач? Точно забудешь. Сам знаешь, что о чужих делах лишнее помнить тебе совсем не с руки.

– Ты сам-то на что надеешься? – заговорил я. – Тебе еще отсюда улететь надо, а ближайший портал – как раз Алдания. Да и на Земле тебе припомнят этого лейтенанта.

– Ну, через алданский портал мы уходить не собирались, – Дэба приободрился тем, что я заметил его присутствие. – А Земля… пусть помнит. Мы – люди Вселенной, нам Земля не указ, не дом родной, не строгая мамочка.

– Вы уроды и убийцы, а не люди Вселенной. Вам людей резать нравится. Вы других методов знать не хотите. Зачем вообще меня позвали? Захватили бы «Плутон» штурмом, провели расстрелы среди персонала…

– Много ты знаешь, Грач, про наши методы, – жестко проронил Дэба. – Ты бы знал, какие к нам методы применяли. Твоя беда в том, что ты не прошел войну.

– Беда? Я думал, счастье.

Дэба помолчал немного, потом лишь презрительно фыркнул. Все правильно, говорить со мной бесполезно.

– Готовься к посадке, – сказал он. – Внизу найдем тебе какое-нибудь дело, пока ты совсем не рехнулся. Поэтическая натура, мать твою…

– В гробу я видал ваши дела и занятия! – крикнул я ему вслед. – Знал бы, кто вы такие, сдал бы вас дивизиону со всеми потрохами еще в первый день!

Пятью минутами позже меня посетили хмурые размышления: а в самом деле, кто они такие? Меньше всего они похожи на смиренных, боящихся каждой тени гробокопателей. Судя по повадкам и антуражу всей нашей затеи, я провел в блок-зону группу диверсантов. Правда, кому в голову могло прийти затевать диверсии в алданской вотчине, от которой у всех и так сплошные проблемы? Тонкости политики и экономики? Какие-то уж больно неуклюжие тонкости, даже для нашего шального времени.

Спустя полчала ко мне заглянул борт-наладчик в грязном комбинезоне. Воровато оглядываясь, он протянул мне небольшую пластиковую канистру.

– Меня Крэк прислал, – заговорщицки сообщил он. – На, возьми, бедолага. Не мучайся. Специально для тебя из кислородного компрессора сливал. Много не пей, отравишься.

Это был технический спирт. Я буквально воспрянул духом – в канистре было ни много ни мало мое спасение. В ближайшие пять минут я раздобыл у кока банку консервированной воды и приготовил себе напиток. На вкус, конечно, невозможная отрава – просто агрессивная химическая среда, но кто сейчас думал бы о вкусе?

Пришлось проявлять изобретательность. Пить эту мерзость в невесомости было вдесятеро трудней, но я выдержал. Я, не теряя времени, надрался в хлам, заблевал свою каюту и отключился.

Вот так я и подготовился к посадке.

* * *

Садились, можно сказать, без меня. Я был в отключке. Один раз пришел в себя, когда нас тряхнуло при включении буферных двигателей. Еще раз блеванул горькой желчью, которая поплыла через каюту коричневыми пузырями, и снова ушел в тошнотворный мрак алкогольного отравления.

Мне было не так уж плохо. Я мог просто закрыть глаза и заснуть, а там, на той стороне, меня поджидали причудливые видения, в которых я плавал, подобно аквариумной рыбке.

Само собой, пробуждение было несладким. Но я и не ждал от жизни многого. В канистре еще плескалось пара глотков теплого спирта, и я путем немыслимых ухищрений приготовил свой омерзительный коктейль. И сразу, набравшись смелости, влил в себя.

Сначала меня чуть не скрутило в морской узел. Потом пришла некоторая легкость. Я выбрался наконец из своего заблеванного убежища.

На меня смотрели со странной смесью отвращения и любопытства. Вылить в одно горло столько спирта – такого от меня, наверно, не ожидали. Слабый человек не смог бы. И законченный алкаш – тоже не осилил бы, ему хватило бы ста граммов.

Одним словом, я себя проявил и заработал какую-никакую репутацию. Правда, совсем мне ненужную.

На обзорных экранах я увидел кромку серых игольчатых скал. Мы стояли на ровной площадке приличных размеров – не менее пары километров в поперечнике. На поверхности кипела работа – человечки в оранжевых скафандрах трудились над монтажом купола. Вся подвижная техника была уже спущена и готова к работе.

Меня больше всего радовала обретенная сила тяжести, пусть и не такая, как на Земле. Я мог почти нормально ходить. И мой желудок тоже радовался привычным условиям, хотя я и устроил ему взбучку.

Торчать в каморке уже не было сил. Какое-то время я слонялся по катеру, мозолил другим глаза. Я все ждал, когда нас переведут в купол. Там и просторнее, и теплее, и вони такой нет, как в этой летающей казарме. Маленькая иллюзия привычной человеку среды.

В одном из тамбуров я столкнулся с капитаном, он был в легком скафандре, с откинутым стеклом.

– Отдыхаем? – поинтересовался он, критически оглядев мой облик.

– Законный выходной, – пробурчал я.

– Ну-ну… А как насчет потаскать вместе со всеми ящики, нет желания?

– Никакого, веришь? – ответил я и побрел дальше.

И вскоре набрел на неожиданную картину. Впрочем, не такую уж неожиданную. Двое бойцов вскрыли панели на переборке и деловито доставали из тайника короткие штурмовые пулеметы.

Я посмотрел на них и рассмеялся.

– В кого вы тут палить собрались? Тут одни привидения. Или думаете встретить зеленых человечков?

Они переглянулись, потом один сказал другому:

– Надо ему еще налить.

Но я ушел. Я понял, отчего они так боялись встречи с дивизионом. Боевое оружие на борту – тема для серьезных неприятностей. Все сходилось на том, что я и вправду влез в какую-то военно-политическую заваруху. Будет Толстому от меня отдельная за это благодарность…

После ужина, который я хотел гордо проигнорировать, но не смог, капитан сообщил, что к куполу подведено питание и можно помаленьку переселяться. Я, конечно, в первые ряды не полез, однако про меня не забыли. Даже персональный скафандр нашли – облупленный, заскорузлый, тяжеленный и не совсем исправный. Судя по всему, этой модели исполнилось не меньше десяти лет, и на свалку она не попала только по большому везению.

Не в моем положении было привередничать. Я удовольствовался тем, что в куполе мне досталась небольшая, но уютная жилая секция с чистыми упругими стенами, под которыми бесшумно струился теплоноситель. И еще у меня было окно. В него я мог видеть наш катер, замерший на четырех растопыренных лапах, и часть далекого гористого пейзажа.

Меня не посвящали в планы работ, и я не знал, как долго капитан планирует заниматься тут сбором старых костей. Да и костей ли? Как ни крути, ручные пулеметы они взяли не для развлечения. Разве что последний салют отдать над обломками погибшего транспорта?

А если серьезно, то я от души хотел поменьше знать об этих людях и их делах. Никакой пользы или радости от посвящения в их тайны мне не грезилось.

Тем не менее кое-какие странные детали на глаза мне попались…

* * *

Уже на следующий день мои друзья-гробокопатели собрались в первый рейс. В окно я видел только тягач, который стоял под брюхом катера и испускал в пространство струйки белого газа. Потом началось интересное.

В поездку собрались шестеро, у каждого к ранцу был прикреплен пулемет.

Кого, скажите на милость, можно подстрелить на абсолютно голой, мертвой планетке, которую люди не посещают десятилетиями?

Это было еще не все. На моих глазах в фургон погрузили несколько продолговатых ящиков, на вид очень прочных и надежных, а еще – так называемый кислородный бокс.

Кислородный бокс – тот же скафандр, только без рук и без ног. Коробка, в которой в основном эвакуируют тяжелых больных и раненых.

Черт меня подери, неужели через восемь лет после катастрофы «Ледяного грома» они надеются найти тут раненых?

Одним словом, как ни воротил я нос от дел капитана Дэбы, а невольный интерес все же поселился во мне и не давал покоя.

Экспедиция вернулась часа через три, я уже был тут как тут. Словно ненароком, я оказался возле переходных тамбуров, где Дэба встречал своих людей. Вернулись они, как мне показалось, возбужденными, если не сказать больше. Однако ничего узнать мне не удалось. Мое любопытство, похоже, было замечено, и все разговоры прошли за закрытыми дверями.

А вскоре ко мне снова прислали борт-техника со знакомой канистрой. Собственно, этого и следовало ожидать. Гораздо проще соблюдать секретность, когда единственное постороннее лицо валяется пьяное у себя в секции и не сует всюду нос.

Итого, у меня было два варианта поведения: либо шататься и мозолить всем глаза, либо коротать время за стаканом разбавленного спирта. Спирта уже не хотелось, вполне хватило первой канистры, чтобы почувствовать себя грязной свиньей. Но и вынюхивать чужие секреты мне быстро разонравилось: чего доброго, вышвырнут наружу без скафандра – подумаешь, одним покойником больше… Никто и не вспомнит на следующий день, что был тут такой Грач…

В общем, я решил вести себя скромнее. И на всякий случай делать вид, что пью безбожно круглые сутки – только успевай канистры новые подносить. Но все равно, я заметил, что моих ушей молчаливо остерегаются. Вплоть до того, что откровенно закрывают двери перед носом.

Надо сказать, они опрометчиво выделили мне секцию, где окно выходило прямо на катер. Я мог наблюдать каждый выезд, поскольку тягач всякий раз становился под брюхо катера на подзарядку. Ничего любопытного мне сначала не перепало.

Зато потом, на третий день, я кое-что подсмотрел. Тягач ушел, пристегнув обе леви-платформы, а вернулся груженный. Те же самые длинные ящики и тот же кислородный бокс, которые я уже имел счастье наблюдать.

Ящики были нагружены чем-то очень тяжелым. Это было видно по тому, как степенно качаются леви-платформы. И в кислородном боксе что-то было. По логике, не «что-то», а «кто-то», но такая логика тоже казалась весьма ущербной. Что живое можно отсюда увезти? Наши пока все живы и здоровы, им эвакуация в ящике не требуется.

Я, конечно, фантазировал, искал объяснения. Наиболее реалистичной была такая мысль: на Луне-один действует чья-то база – либо научная, либо военная, либо торговая. Чья – совершенно неважно и даже не предсказуемо. Контрабандисты, например, могут устраивать такие вот опорные точки где угодно, на любом забытом богом астероиде.

Видимо, это очень серьезные контрабандисты, если ради них организована такая рискованная и дорогостоящая экспедиция, больше всего напоминающая разведку боем. Даже не берусь гадать, что может выступать в роли того товара, для которого были приготовлены длинные ящики. Не говоря уж про бокс…

Заглянуть бы в стеклянное окошечко, что имеется на верхней крышке… Может, и представится шанс, но точно не сейчас. Бокс сразу погрузили в катер.

Впрочем, с чего я взял, что там человек? Мало ли какую органическую субстанцию они хотят вывезти? Рассаду аравийского риса, если уж на то пошло…

Заснуть мне в этот вечер удалось с большим трудом. Во время ужина купол вдруг бесшумно качнуло. Бойцы перестали есть и переглянулись. Кто-то напомнил, что вулканов и землетрясений нам здесь не обещали.

Потом вошел Дэф и объяснил, что в ста двадцати километрах от нас случился сдвиг большой массы грунта – тот самый песчаный прилив. Хорошо это или плохо – никто так и не понял.

Позже, когда я лег спать, земля снова покачнулась. Я – человек к землетрясениям непривычный, поэтому слегка испугался. «Слегка» обозначает буквально следующее: я вскочил на койке, судорожно схватил подушку и прислушался – не объявят ли тревогу.

Тревоги не было. Лишь кто-то обменялся парой реплик в коридоре, и все стихло. Но ненадолго. Еще несколько часов слышались какие-то шумы, шорохи, а наше хрупкое жилище то и дело едва заметно вздрагивало. Так спать я не мог, увольте. Мне пришлось прибегнуть к помощи своего кошмарного коктейля. Таким образом, лишь через четыре часа я с грехом пополам отключился.

* * *

Коктейль имел, как водится, двоякое действие. Но пробуждение принесло мне не только муть в голове, но и жуткий сюрприз.

Проснувшись, я ощутил какую-то странную тишину. Еще не одеваясь, я выглянул из секции – в коридоре было пусто. Недоуменно похмыкав, я прошелся от стены к стене, и вдруг мой взгляд упал на окно.

Первые секунды я никак не мог взять в толк, что там изменилось. Но потом понял. И реальность оказалась страшна: катера не было на месте. Вообще ничего не было – ни тягача, ни ящиков из-под оборудования, еще вчера лежащих аккуратными штабелями.

Я, как был в одном исподнем, выскочил в коридор и пробежал по нему, заглядывая в помещения. Ни единого человека увидеть не удалось, более того, ни один прибор не работал. И вообще везде были следы поспешного отбытия.

– Козлы!!! – вырвалось у меня из груди. – Уроды, ублюдки, скоты!!!

Уж лучше бы меня пристрелили во сне. Не по-людски вот так оставлять человека на голой планете, без шансов выжить, а самим тайком бежать. Лучше сразу убить, если так уж бояться за свои сраные секреты.

Я ходил от двери к двери, выл, как пес на луну, матерился и стучал кулаками в стены – что мне было еще делать?

Потом вдруг за спиной у меня послышался недовольный голос:

– Чего орешь-то как резаный?

Я рывком обернулся. В коридоре стоял Жила, в скафандре, но без шлема. Я, видимо, смотрел на него как-то странно, он даже в лице переменился.

– А… Ты откуда? – выдавил я.

Он осуждающе покачал головой.

– Допился… Давай собирайся. И штаны не забудь надеть.

Он повернулся, намереваясь куда-то идти, но я одним прыжком нагнал его.

– Стой! Ради бога, стой! Что происходит? Где все?

– Да не лапай! – он увернулся, брезгливо поморщившись. – Меняем место дислокации. Пылевой прилив сюда идет.

– Прилив? – я хлопал глазами. – Куда идет прилив? Где все, ты мне скажешь?

– Да что ты разорался?! – он с досадой оттолкнул меня. – Почти все уже на новом месте. Мне только оборудование кое-какое надо перевезти на тягаче. И тебя вот тоже.

– А чего вы меня раньше-то не разбудили?! – возмутился я.

– Ага, тебя разбудишь… Будили.

– Не уезжай без меня, ладно? – я помчался одеваться.

Жизнь сразу расцвела розовыми кустами. Я даже про головную боль забыл. Самым трудным для меня сейчас было в одиночку справиться со скафандром, но я уж постарался. Я успел отметить на приборе подозрительно низкое давление кислорода, похоже, старенькая система элементарно «сифонила». Но эта проблема была вовсе не катастрофическая. На полчаса хватит точно, а больше и не надо.

Выйдя через тамбур, я довольно долго искал тягач. Шлем не позволял крутить головой, как хочется, приходилось все время переступать. А в тяжелом неуклюжем скафандре это быстро не получалось. Наконец я услышал в шлемофоне насмешливый голос:

– Еще на тридцать градусов правее и тридцать шагов прямо, – в следующую минуту я увидел тягач.

Оказалось, Жила здесь не один, рядом с ним обнаружились еще две фигурки в скафандрах, они работали с погрузчиками, заполняя фургон контейнерами. Я слышал, что они переговариваются по радио, но никак не мог понять, кто это из бойцов. Знакомству с экипажем, как вы понимаете, я внимания уделял совсем мало.

Пока я плелся, они почти закончили.

– Куда мне – в фургон или в кабину? – спросил я.

Почему-то мне не ответили. В фургон, где совсем недавно прикончили лейтенанта, мне лезть совсем не хотелось, и я решил проявить самостоятельность.

– Грач, лезь в кабину, – неожиданно сказал Жила.

– Уже! – отозвался я.

– Слышишь, или ты уши свои уже пропил?

– Да слышу, слышу. Лезу в кабину.

– Грач! Алло!

Я сполз с лестницы, обошел вокруг кабины и встал прямо перед Жилой, похлопав себя ладонью по груди.

– Вот я. Лезу в кабину. Уже бы залез, если б ты…

– Что ты там губами жуешь?

Тут я запоздало понял: у меня, вдобавок ко всему, не работала рация. Вернее, работала, но только на прием.

Я постучал перчаткой по шлему в районе уха и покачал головой. Жила понял этот немудреный жест и махнул рукой.

– Обожди-ка, – сказал он. – Помоги платформы зацепить, а то ребята уже в фургоне.

Леви-платформы покачивались в полуметре от поверхности рядом с тягачом, и подтолкнуть их мне не составляло большого труда. В одной были сложены газовые картриджи, в другой какие-то приборы с наскоро смотанными шлангами и проводами.

Жила как раз закреплял первую, помогая себе небольшим молоточком, когда по ногам прошла довольно сильная дрожь. Жила только что-то буркнул, зато у меня снова зашлось от испуга сердце. Я на всякий случай посмотрел по сторонам, на сколько давал шлем… и тут я увидел такое, что звуки едва не застряли в горле.

– Жила… Жила, смотри! – заговорил я, забыв, что он меня не слышит.

Тогда я потряс его за плечо и показал, куда смотрел сам…

Плато, на котором мы расположились, осыпалось. Начиная с самого дальнего от нас края, оно становилось все меньше и меньше. Оно опадало, словно берег, подмытый течением.

Жила отшвырнул молоток, заметался на месте, потом кинулся к кабине, не забыв крикнуть мне: «Живо за мной!»

Ему было хорошо, он в своем легком и удобном скафандре мог скакать, как акробат. Когда он уже запрыгивал на подножку кабины, я только сделал пару коротких шагов. Он включал двигатель, успевая одновременно связываться с катером:

– Рубка, я Черепашка, у нас оползень, – слушал я у себя в шлемофоне. – Как слышите? Увожу технику, сделаю, что успею. Постарайтесь нас забрать как можно скорее…

Краем глаза я заметил, что наш купол вдруг начал оседать на одну сторону. Из-под примявшейся стены выглянула черная трещина с быстро осыпающимися краями.

Едва я зацепился за трап кабины, Жила ударил по педалям. Он не учел, что под нами уже не прочный камень, а жидковатая рассыпчатая каша из слежавшихся комков пыли. Тягач, вместо того чтобы плавно тронуться с места, вдруг пошел юзом, потом резко просел на левую сторону. Мои попытки пролезть в кабину увенчались крахом. Наоборот, от неожиданного рывка пальцы разжались, и я отлетел метра на два от машины, покатившись по поверхности.

– Черепашка, доложите о ситуации! – бился о стенки шлема голос рубки. Одновременно в эфир лезли голоса двух бойцов из фургона, которые тщетно пытались выяснить, что происходит.

Жиле в тот момент было не до переговоров. Он изо всех сил старался вывести тягач из пылевой воронки, куда его буквально засасывало.

Я как-то сумел подняться, хотя в моем скафандре это было очень нелегко. На мгновение я потерял ориентацию в пространстве, не мог понять, в какой стороне тягач и куда мне двигаться.

Наконец увидел. И тут же понял, как мне повезло, что я так и не попал в кабину.

Тягач лежал на боку, бешено вращая колесами. Вернее, не лежал, он тонул. Тонул в зыбучей пыли, как в болоте. В ушах стоял невыносимый шум, все что-то кричали – и Жила, и двое парней, оказавшихся в закрытом фургоне, и связист из рубки.

Мне было ясно лишь одно: еще несколько секунд, и я сам окажусь в таком же положении. Пока еще кое-где вокруг была твердая поверхность, но ее становилось все меньше, плато разваливалось, как непропеченный пирог.

Я, не думая о логике, рванулся в сторону скалистых уступов, внушавших своим видом чувство надежности и незыблемости. Впрочем, «рвануться» мне не позволял костюмчик, правильнее будет сказать, что я сделал робкую попытку ползти. И тут же понял, как смешны мои надежды. До уступов, на глаз, было метров двести, но пересчитывать расстояние с поправкой на эффект безвоздушного пространства меня никто не научил.

Сказать, что я был в панике, означает ничего не сказать. Я куда-то карабкался, выбивался из сил, а вокруг все качалось и проваливалось, словно мир падал в преисподнюю. И тут меня что-то толкнуло в спину. Я бы и внимания не обратил, но рука зацепилась за нечто прочное.

Это была одна из леви-платформ, она все еще болталась на поверхности, как коробок в водовороте. Я вцепился в нее обеими руками и неимоверным усилием перекинул свое тело, отягощенное скафандром, через невысокий бортик. В моем положении это был самый оптимальный, с точки зрения инстинктов, поступок – опереться о какой-то прочный островок в бушующем мире. Что дальше – я не знал, да и не думал. Какие-то мгновения я наблюдал, как окончательно гибнет наш тягач: с него уже сорвало фургон, а из песка торчала только корма и задние колеса. Я ничего не слышал, никаких голосов в эфире, только сплошной свист, который существовал, видимо, только в моей голове.

По платформе болтался один-единственный газовый картридж, от которого в этом положении проку было никакого. И вдруг я понял, что прок есть. Вернее, не я это понял, а кто-то внутри меня – более умный, сильный и спокойный, чем я. Этот кто-то моими руками взял картридж и со всего размаху (откуда только силы взялись) саданул клапаном по краю платформы.

Хрупкий алюминий удара не выдержал, из пробоины шибанула мощная струя жидкого этана. Импровизированный реактивный двигатель действовал не более пяти секунд, но за это время платформу успело отнести метров на сто пятьдесят, и еще на столько же – по инерции.

Здесь не было светопреставления. Платформа мягко стукнулась о какой-то валун и остановилась. Подо мной была надежная кристаллическая порода, голубовато-серая с искринками кварца. Я смотрел на нее, свесившись с борта платформы, словно не веря. В тот момент меня ничего не интересовало и не радовало, кроме этой прочной корки, по которой можно бегать, прыгать и не бояться потерять самую главную опору.

До сих пор я верю, что самое страшное в мире – это когда под тобой колышется земля. Потому что, когда твердыня становится зыбкой, не веришь уже ни во что.

В следующую минуту я понял, что в эфире слышен только голос связиста. Рубка тщетно взывала к своим: «Черепашка, я Рубка, доложите обстановку… доложите обстановку…»

Докладывать, насколько я понимал, было уже некому. На всякий случай я попытался вызвать рубку, и даже пару раз стукнул по шлему кулаком – вдруг рация заработает, – но успеха мои действия не имели.

Я не особенно волновался. Я знал, что Дэба немедленно поднимет катер в небо, прочешет все окрестности в поисках живых. Или хотя бы неживых… Надо полагать, я буду не тот спасенный, которому они очень обрадуются, но что поделаешь…

Оставалось только сидеть на месте и верить в свою судьбу. Или в то, что платформа имеет какой-нибудь скромный радиомаячок… А даже если и не имеет, найти меня нетрудно – я ведь совсем рядом с погибшим лагерем.

Между тем местность, где стоял наш купол, изменилась до неузнаваемости. Вместо уютного ровного плато образовалась впадина, похожая на песчаный карьер. Само собой, ни от купола, ни от тягача не осталось ни малейших следов.

Меня сильно беспокоила проблема кислорода. Если система подтекает, то и приборы врут. Судя по приборам, мне оставалось дышать час с небольшим, но кто мог гарантировать хотя бы этот час? Никто. Разве что господь бог, с которым, впрочем, я не имел связи, как и с основной командой.

Я лежал на спине, расслабившись, и старался дышать пореже. Можно было подстраховаться и сложить из камней гигантское SOS, но я сильно сомневался в разумности такого поступка. Выдохнешься, потратишь весь дыхательный запас, а то и покалечишься или скафандр повредишь… Нет уж, лучше спокойно ждать спасения, слушая в шлемофоне монотонные вызовы: «Черепашка, я Рубка… Черепашка, я Рубка… доложите обстановку…» Говорят, спецназ своих не бросает, а я в какой-то мере свой.

Я начал думать, как расскажу своим девочкам об этих ужасных приключениях, как будут они смотреть на меня с тревогой и обожанием, а Луиза, скорее всего, расплачется, она у меня такая чувствительная. Я обниму ее, поцелую в рыжую макушечку и скажу: «Не плачь, малышка, все уже закончилось, я с вами…»

Я так углубился в свои сентиментальные мечты, что едва не пропустил новое сообщение с катера. А когда вслушался, просто окаменел от ужаса. Голос из рубки донес до меня буквально следующее.

«Черепашка, я Рубка. В связи с недостатком топлива мы прекращаем поиски. Если вы живы, то знаете, что делать. Держитесь, мы вернемся».

Они повторили это раз шесть. Я сначала просто слушал, не веря своим ушам. Потом, когда в эфире наступила мертвая – иначе и не скажешь – тишина, меня прорвало.

– Стойте!!! – орал я, забыв про экономию кислорода. – Стойте, не улетайте, я здесь! Я жив, не улетайте, я же тут подохну!!!

Что я только не делал. И стучал кулаками по шлему, и тряс головой, и трепал какие-то внешние разъемы на скафандре. Чуда не случилось, рация не заработала. Я и руками махал – вдруг увидят, как маленький человечек беснуется далеко внизу.

Но вся штука заключалась в том, что я-то их не видел. А катер – объект побольше, чем человечек в скафандре. То ли они не там искали, то ли… да какая теперь разница!

* * *

Минут через десять мои силы иссякли. Наступило какое-то неестественное спокойствие, голова стала подозрительно чистой и холодной. Наверно, небо ниспослало мне мужество, чтобы достойно встретить смерть в полном одиночестве.

Я вылез из платформы, сделал несколько неспешных шагов наугад, неторопливо огляделся. Мне казалось, что я должен идти. Неважно, в какую сторону, неважно, что в никуда. Главное – быть в движении. Поставить какую-то цель и стремиться к ней до последнего вздоха. Это легче, чем отмерять минуты до неминуемой смерти от удушья.

Есть и еще вариант: отщелкнуть замки шлема и уже не мучиться. Но к такому подвигу я был морально не готов.

Я пошел. Поднявшийся над горизонтом край Доры светил мне прямо в спину, я отбрасывал длинную контрастную тень. Казалось, что я не посреди огромной каменистой равнины, а в помещении, где поставили очень яркие прожекторы.

Ходьба моя была, прямо скажем, не быстрой. И силы – не бесконечными. Через пару минут мне пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Почему-то слабая сила тяжести ничуть не облегчала жизнь.

И тут я увидел перед собой две широкие параллельные полосы, уходящие далеко-далеко.

Не сразу я понял, что это колея – следы, оставленные нашим тягачом во время очередного выезда. Я внимательно рассматривал их, а в голове что-то вертелось, какая-то ускользающая мысль, очень важная, может, даже спасительная.

И тут я понял. Они в последнем сообщении сказали: «Вы знаете, что делать».

В мозгу сложилась стройная картина, которой следовало нарисоваться гораздо раньше, когда сил и нервов у меня было побольше.

Они же куда-то ездили. И привезли оттуда кислородный бокс с содержимым. Значит, там есть кто-то живой. Или что-то живое: ну, растения, кислород, мало ли…

Мне надо было всего лишь идти по следам тягача… Только вот сколько идти? Если полчаса, то нормально. А если полдня?

Затея более чем сомнительная. Шанс – один на миллион. Зато появилась цель, к которой можно стремиться до последнего вздоха. Только что не было никакой надежды – и вдруг вот она! Я прямо-таки воспрянул духом. Даже силы откуда-то появились.

И я пошел снова. Пошел по дороге, оставленной надежной и совершенной машиной, придуманной десятками умных людей. Только где она, эта машина? Нет ее больше. А я пока есть и что-то делаю, как-то пытаюсь спастись. Нет на свете машины надежнее человека.

Я шел долго, по крайней мере, мне так казалось. Мысли об остатке кислорода и заряде батарей скафандра я старался гнать прочь. Вместо этого представлял себе, что может ждать меня в конце пути. Представлялся стационарный купол, окруженный сигнальными мачтами, парочка челноков на летном поле, рабочая суета, люди, кухня, связь…

Не следовало, правда, забывать, что мои попутчики ездили туда с пулеметами наперевес. И ласковый прием мне вовсе не гарантирован.

А может, там и нет ничего… Может, наткнусь я на мерзлые обломки «Ледяного грома», да там и останусь навечно, всеми забытый, никем не похороненный. Странно, почему Дэба посадил катер так далеко от места крушения… конечно, если его вообще волновало это место. То, что экспедиция у нас была не похоронная, глупо было даже сомневаться. Но никто не отменял версию, что Дэба со своими людьми пришел, чтобы подобрать какой-то важный груз с «Грома».

Не повезло нам. Наверняка рубка проверяла грунт, прежде чем сажать катер, однако мало какая аппаратура с орбиты отличит камень от плотно слежавшегося песка. Странно, что мы сразу при посадке не провалились в тартарары…

Я шел, и мне все мерещилось, что над горизонтом вот-вот покажется либо световая мачта, либо какое-то строение – хоть что-то, намекающее на окончание пути. Но ничего не появлялось. А идти было все труднее. Я по-прежнему нормально дышал, только вот в голове начал появляться какой-то шум, и перед глазами то и дело мелькали желтые точки, похожие на рой комаров.

А потом я обернулся и едва не завыл от тоски: оказалось, я прошел-то всего метров триста. В заблуждение меня ввели особенности моего нынешнего положения – и тяжелый скафандр, и нехватка кислорода, и обманные оптические законы в безвоздушном пространстве. А больше всего – напрасная надежда, которой я отдался целиком, как доверчивый ребенок…

Мои ноги подогнулись, я плюхнулся на колени. Край Доры над горизонтом создавал причудливую лучистую радугу. Она была очень красивой, но холодной, как и весь этот крошечный, никому не нужный мирок.

Я стоял на коленях, глядя на зазубренную округлость горизонта, на резкие длинные тени камней, на едва заметные немногочисленные колючки звезд в чужом небе.

«Вот и все, Грач, отлетался», – вздохнул я.

Никакой истерики со мной не было. Просто погано как-то стало на душе. Не так я хотел встретить этот час…

Дора проваливалась за горизонт, холодная радуга становилась все меньше.

Я все еще стоял на коленях, даже не пытаясь подняться и идти дальше. Куда идти-то?

Некуда идти…