Читать книгу Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов - Михаил Трофименков - Страница 6

Вопреки мифу об «оргии военно-патриотической пропаганды», блокбастеров «на тему» в России снимают очень мало. За пять лет – четыре штуки: «Сталинград» (2013), «Битва за Севастополь» (2015), «А зори здесь тихие…» (2015), «28 панфиловцев» (2016). Шуму же вокруг них непропорционально много.

Едва становится известно о съемках масштабного кино о Великой Отечественной, разыгрывается одна и та же презабавнейшая пьеса. «Либеральная общественность» объявляет грядущий фильм «пропагандистским имперским мифом». Авторы и представители государства-продюсера отвечают с тем же градусом кликушества. Когда же фильм выходит, оказывается, что спор возник на пустом месте. Фильмы не то чтобы всем нравятся, но ни у кого не вызывают принципиальных претензий. Хвалить их можно лишь за то, чего в них нет. Нет заградотрядов, с неизвестной науке целью стреляющих в спину наступающим штрафникам? Уже хорошо.

Блокбастеры к пропаганде отношения не имеют уже потому, что авторы лелеют странные надежды на мировой успех. Вот и возникают в «Сталинграде» абсурдная линия российских спасателей в Японии и страдающий немецкий офицер, гораздо более живой, чем защитники условного «дома Павлова». А в фильме о снайпере Людмиле Павличенко прежде ее самой на экране появляется Элеонора Рузвельт.

В случае с панфиловцами прелюдия носила особенно гротескный характер. Сначала возникла свара о фактической подоплеке «легенды о 28». Дискуссия ни о чем: «ложь» легенды в том, что героев было не 28, а гораздо больше, и не все они погибли. Советская пропаганда как раз преуменьшала подвиг, что за истерическими воплями обеих сторон выпало из поля зрения. Фильм вышел – и спор заглох: опять ни богу свечка, ни дьяволу кочерга. Не пьет СМЕРШ солдатскую кровь – ну и хорошо. Не кричат «За Родину, за Сталина!» – ну и славно.

Вопрос о «правде войны» в кино – не идеологический, а философский, парадоксальный дублер вопроса о «правде любви». Объявить ли заведомой ложью все фильмы о любви, не транслирующие детали полового акта? Простой синоним «правды любви» – порнография. Если в кино о войне нет физиологического ужаса, означает ли это лживое кино?

Годар ответил на этот вопрос утвердительно, объявив все фильмы о войне аморальными: война не поддается эстетизации, а кино ее эстетизирует. Но у кого хватит духа обвинить фронтовиков Алова, Богомолова, Микаэляна (кстати, утверждавшего, что война поразительно красива), Озерова, Симонова, Тодоровского, Чухрая в том, что они лгали о войне?

Отдельно взятый фильм вообще не может транслировать «правду войны»: у войны много правд. Была «правда Генштаба», гениально выказанная в «Великом переломе» (1945) – фильме о Сталинградской битве, снятом без батальных сцен. «Лейтенантская правда» «Верности» (1965) или «Чистых прудов» (1965).

«Мужицкая правда» «Родника» (1981), экранизации «Усвятских шлемоносцев» Сергея Носова. «Правда танкистов», «правда летчиков», «партизанская правда», «правда оккупации». Правда советского кино складывалась из совокупности частных правд. А художественную достоверность гарантировало то, что задачей авторов было снять фильм, а не «сказать всю правду».

Беда русского кино в том, что авторы даже не пытаются понять, чьими глазами смотрят на войну, чью правду транслируют. Коллективный герой – это прекрасно, если ты Эйзенштейн. Наши же современники пытаются сконструировать коллективное тело панфиловцев из умозрительных социологических схем. Условно говоря, вот одессит, а вот крестьянин, вот ленинградец, а вот кадровый военный. Но в результате смотрят на войну всего лишь глазами оператора.