Читать книгу Polaroid. Хроники Кулуангвы - Михаил Уржаков - Страница 7

Болтался по дому без одежды, совершенно забыв, где я, пока не столкнулся с ним нос к носу. Вот тогда я понял выражение «волосы встали дыбом». На улицу без оружия я уже не выхожу, так медведь забрался в окно одной из пустующих комнат. Я орал ему что-то несусветное, кричал криком, как говорят. Голос – это всё, что у меня было. Но он не девушка, и не уходил, еле умещаясь в коридоре. Его останавливало, видимо, только то, что он поранил морду о стекло. Вся в крови, плюс – зияющая правая глазница. Мстить опять пришёл за выбитый глаз. Неуловимый мститель! К тому же Он оказался Ею. За окном, в треске ломающихся льдов и кряканье гаг, орал медвежонок. Может, раз она дама, мой голос и мой вид на неё всё-таки подействовали, а, может, при старых зимовщиках она была здесь раньше и сохранила тёплые воспоминания. Тут еще зашумело радио. Я – жив!

Побыл при ней эксгибиционистом из сауны. Раскрылся…

Радио опять сдохло. Прекрасная погода. На юге – мираж земли. Над ней настоящий караван: «К-ррлыыы!»

Сделал запасной домик с печкой у склада. Однажды заблудился в пургу, когда шёл от него к дому.

Не удивительно, что этот кусок суши не посещают даже охотники. Слишком мало зверя. Может это запасной вариант Северного Морского Пути? В обход Северной Земли. Вдоль её были станции и теперь они законсервированы, поэтому то основная линия почти не используется. Ледовую обстановку сейчас видно и читают из космоса.

Из койки можно сделать самодельное судно на подводных крыльях. Рассчитать профиль в гидродинамической трубе. Двигатель у меня теперь есть. Льды не расходятся.

Надел повязку на глаза и бродил. Медведице моей одноглазой подкрасться и убить – раз плюнуть. Адреналин гонит толчками кровь.

Профиль крыльев похож на каплю воды в горизонтальном полёте. В вытащенной лодке ничего ценного. Аккумулятор с каплями электролита. Химичу на станции. Нет ламп, нет диодов.

Пирожки со шпротами.

Заваривал окна. Ато придут индейцы Майя и сожрут меня, заставят играть в футбол, а потом, как победителя, изнасилуют и отрубят мою несчастную и больную голову! Индейцы стали сниться каждый день. Красивые и ужасные. Люблю индейцев, они из нашей культуры – северодвинцев!

Нужна кузница и люминеплавка. Люмиииииинь!!!!

Радио бьет током.

Устойчивый северо-западный ветер. Шел мимо, стучал по бочкам копьём. Я без него сейчас не выхожу. Звук! Бочка полная! Как я её пропустил? Надо еще раз тотально обыскать базу. Расцвела карликовая яблоня. Схемы (на серебре) мгновенно поржавели и не читаются. Не догадался их перерисовать. Снова круглые сутки не заходит солнце. Я отмечаю этот день, а не первое робкое краепоказывание. С бутылкой краски (сажа на масле) схожу в сторону прилета птиц. Кожа, пух, не вонючий (чтоб не привлекать медведя) клей – всё моё, кроме оружия, снаряжение.

Выкинул все бутылки в воду, а воды то – шиш! Возьму их с собой. И волокуша-плот, и сани-плот в стадии постройки. Лучше-бы спал зиму, чем снаряжение: лыжи – 10 кг, одежда – 20, копьё – 8 и шары. Мириадами (без очков ослепнешь) искр сияет лёд, как вселенная при тысячекратном увеличении.

Закольцевал двенадцать птиц. Из рыбьей кожи можно сделать гидрокостюм. Где бутылки? У нас на прииске их были тонны! Мы по ним стреляли. Я приходил домой типа: «Стрелял по лебедям на озере. Оно было отравлено взрывчаткой. Но не попал».

Туда было очень далеко. А сам в это время играл с Клещём в морской бой самодельными корабликами. Пороха было навалом.

Радио: «Брр-шшшш!»

Сползал на юг. Не получилось есть мало. Как отмотаешь – так и полопаешь. Пот морду жрёт. Снимаешь гусиную одежду, выворачиваешь наружу, и пот моментально замерзает. Счищаешь её щеткой, купаешься в разводьях и – в путь. Спишь на торосах как тюлень – просыпаешься от страха и холода и оглядываешься сквозь закоптелые очки. Только один раз сбил стрелой ворону (как сюда залетела?). Жратва кончилась на пятые сутки. Истратил пять литров краски на метки пройденного пути. Снятся женщины. Нужно брать жратвы на два месяца и как-то навигировать, не по краске. Сани тянут на сорок килограмм!

Лето! Ну, и что? Тюрьма!

Сделал себе однозарядный обрез. Таскаю на боку. Ужас, а не лень – мать рационализации. Я изобретатель нового пороха и нового капсуля. Мой порох из найденных в бараке спичек под полами (целую коробку нашел!) а капсюль – искромёт.

Моя нерусская печь стала коптить. Я разобрал волокушу-неудачницу и спалил её. Много рыбы в малой воде и мало птиц. Окольцованные еще не улетели.

Через три месяца они будут на большой земле и тогда…

Закалился, но мало ходю. Вообще, ходю с детства по пять-шесть километров минимум, но надо тридцать-сорок. Дней восемьдесят.

Сварил устриц.

Табак лучше выращивать летом. У меня коллекция трубок.

Подобрал чайку.

Никак! не предугадаю здешние погоды.

Полярный Минхаузен.

Необходимое объяснение.

Думал я, думал, как мне сделать, написать, чтобы мне поверили? И вот, что придумал. А напишу-ка я, будто я не здесь пишу, на этой грёбаной станции, а где-нибудь просто дома. То есть я всё, будь-то бы, придумываю. Престидижитация такая. И сравню это с тем, что пишу здесь из жизни. Может, они друг от друга-то и отличаться не будут, и зачем тогда писать? Время есть, на улице склизко и слякотно, уютно скворчит лучина.

Всё равно никто не поверит. Нансен я был бы, и не было меня дома, а потом объявился – это другое дело (авторитет!). А мне кто поверит? Итак – я дома.

Дневник полярника, (как-бы реальный), для книги!

Я прилетел в Детство. Для иного оказаться в моей ситуации означало-бы верную, мучительную смерть, а я вернулся в Детство. Конечно, там было больше зелени, но я не был свободен.

Поэтому, если что-то в этом описании покажется вам подозрительным или невероятным, вы, пожалуйста, вспомните своё детство и что в нём, в вашем безоблачном (я надеюсь) детстве было обычным, а теперь по прошествии лет кажется невероятным. Если такого в вашем детстве не было, я искренне и честно-откровенно сожалею, мне жаль вас, бедолагу.

Для меня сейчас невероятно было бы целый день выпиливать из досок автоматы, играть ими, ломать их и выпиливать снова и снова играть, но именно этим я занимался в детстве.

В детстве я ел строганину и не был избалован витаминами. Сейчас, сплетённой из проволоки сеткой я стремлюсь наловить, заготовить как можно больше рыбы на зиму. Холодно.

Когда будет время, я расскажу вам кто я и что я…

А сейчас надо удить рыбу. Из крупной я склею надувную лодку и уплыву отсюда.

Ну, вот, можно и передохнуть.

Я не проиграл экстрим-пари, не авиакатастрофец. Меня по приговору Мафии отправили, накачав наркотиками, в гробу, на неизвестный остров в известном (за 70 градусов северной широты) океане. Знали, что в тюрьме я свихнусь, а я им еще нужен.

Непонятно только зачем, после всех этих лет.

Когда я работал по спецсредствам, у меня остались связи. Сейчас они у них есть. Но могут выйти из строя. Пора пахать. В Арктике час год кормит!

Когда меня «арестовали» я сидел обдолбанный на асфальте у Трех вокзалов. Полчаса назад был в аптеке, где купил поливитамины. Куртка у меня с дыркой в подкладке, они туда провалились. Их безалаберность не знает предела. Они высадили меня с палаткой и ящиком тушёнки на айсберг. Они думают, что найдут его после.

Тепло. Я, использовав вырытую весенними водами пещеру, забиваю её рыбой, икрой, яйцами, гусями (когда мой плавающий остров причаливает к «стабильным» островам) лириками. На островах я нашёл даже ржавый немецкий «шмайсер» и видел в глубине подводную лодку. Когда айсберг вынесет в Гренландское море, я использую разный найденный хлам для плота.

Когда мне попадется нерпа или тюлень я убиваю их палкой. Я собрал на острове вот такой формы «$» ягель и хочу добывать огонь. Спички я тратить не буду, я сделаю из них пули к автомату убивать системщиков.

Я всегда тепло одеваюсь, и моя одежда подходит для Арктики. Цинга мне не грозит. В подкладе у меня пачка поливитаминов. Когда они меня брали – они усыпили меня и затолкали в автомобиль.

Я служил в спецназе, но они применили спецсредства.

Я догнал в марш-броске медведя и убил его пинком под жопу…

Что ж, дневник получается не такой убедительный, как мой. Наверное, стоит продолжать писать настоящий, свой, и на подходе «Суперполярная повесть»!

Прочитал сегодня всё это. Что написал вчера, и посмеялся до слёз…

Мой маленький черный друг вот уже несколько дней живет своей жизнью, то есть лежит черным камнем на полке. Оживает и светится, только когда я выхожу из моей норы. Особенно он счастлив в моменты моих водных прогулок. Подозреваю, что он прямо спит и видит, как я на своей байдарке, сколоченной и склеенной из досок крыши бани, покину, наконец, этот остров.

Так вот я и пригреб на льдину – меня прямо тащило, будто в моторной лодке. Думаю, что, если и правда, остаться и плыть куда глаза глядят на этой льдине? Потом одернул себя – чо я, дурак? И тут, братцы, случилась со мной престранная вещь. Когда собрался я с этого айсберга на базу уходить, не смог байдарку свою со льда сдвинуть! Ну хоть тресни. Вмерзла в лед, как корабли Беринга. Туда ее, сюда ее. Ни в какую. Скоро темнеть будет, хоть и белые ночи, но лучше загодя выбираться. Едва-едва вырвал байду из льдины, бросил мяч на дно, плыву. И вот в середине моего турне начал я тонуть. Видимо, когда посудину выдергивал изо льда, сместил доски. Двадцать-тридцать метров плыву, полчаса выгребаю воду. Руки превратились в куски холодного мяса очень скоро. Я даже не мог держать весло. Еще метров двадцать, и байда пошла ко дну.

Мяч засунул под скафандр, а сам – в воду. До моего острова рукой подать, но не доплыть мне. Вода ледяная, через десять метров стал коченеть. И вдруг мяч мой из тяжелого камня превратился в поплавок. Выпорхнул у меня из-под куртки прямо в руки и потянул меня к берегу. Выкарабкался я на льдину, тяжелый, как мешок с говном, и потерял сознание. Сколько лежал – не знаю, очнулся. Озираюсь. Вокруг бурлит равнодушное, безжалостное море. Я почувствовал, как душа смиряется с неизбежным. Балансируя на грани сознания и обморока, я смотрел на бесконечные волны. Хорошо слышал свое дыхание. Оно становилось все слабее. Тело уже не могло бороться с чувством тяжести, которое возникло от того, что кровь отливает от рук и ног. Скоро придут первые ощущения смерти. Так они пришли к моему деду, который замерз пьяным в санях, везя дрова на охотничью заимку, пока там куражилось с девками районное начальство. Они не будут болезненными, напротив, почти приятными.

Но что-то не давало мне уйти – уйти просто и легко, как я давно себе это представлял. Что-то заставляло меня изо всех сил бороться с сонливостью. Следуя заложенному природой инстинкту, тело пыталось поддержать работу жизненно важных органов и в то же время сохранить сознание. И все же, несмотря на это, скоро наступит, как его дьявол, гипотермия. Онемеют руки и ноги – кровь отступит из них, устремится к внутренним, жизненно важным органам. Потом придут галлюцинации, сладкие, теплые сны. Это потому, что пульс замедляется, дыхание замедляется – и наступает кислородное голодание мозга. Потом тело совершит последнюю попытку сохранить тепло, отказавшись от всех процессов, кроме дыхания и работы сердца. Тут я должен был потерять сознание окончательно. Последний этап – прекращение деятельности сердца и остановка дыхания.

Самая прекрасная смерь, которую только себе может пожелать человек. И лучший способ самоубийства! В моем распоряжении осталось, может, минут двадцать, при лучшем раскладе – полчаса. Если бы я не промок до нитки, можно было бы продержаться и дольше. Я лежал на спине, на белой холодной плоскости льда и ждал, когда же, наконец, станет тепло, как обещали все эти хуевы ученые из умных книжек. Наконец я его почувствовал. Тепло стало исходить откуда-то сбоку, одной единственной, теплой точкой, потом стало мягко распространяться по всему телу. Повернулся из последних сил и увидел, что мой маленький черный спаситель, мой спасательный круг не лежит уже в отдалении за сугробом, а каким-то образом подобрался ко мне под бок. И стал вдруг горячим, как хорошая батарея. Или у меня глюки, подумал я. Когда рука отогрелась, тепло пошло к горлу, к голове. Я закашлялся, приподнялся и перекатил мяч на грудь, и вот тут, кажется, снова потерял сознание.

Очнулся в тепле. Кубрик клубится жаром, даже пол подо мной, и тот – теплый. Мяч в углу – ускакал, маленький черт! Кто меня дотащил? Стал орать. Наверное, прилетели мои карточные игроки и вытащили меня? Но нет же. Ведро вчера на антенне было, крепеж сам еще раз проверял. Ору – никто не отзывается. Черт знает, может, сам в беспамятстве дополз, дверь открыл, печку растопил (благо дрова наготове лежали внутри), потом упал. Главное, не помню ничего!

Ну хорошо, вскарабкался к столу, опорожнил чайник воды, прямо в горло из дула. Вскрыл банку тушенки – живу! Сбросил с себя бумажный комбез, осторожно потрогал мяч – теплый. И снова свалился от полного бессилия. Ночью, когда лежал в кромешной темноте, прижимая мяч к груди, отчетливо слышал: «Ты должен жить, ты должен жить, ты должен жить ради меня!» Слышал так, что даже соскочил и зажег коптильню. Никого вокруг, только мяч подрагивает в руке. Спаситель мой».

Встреча-побоище или операция «Приятного аппетита».

Они бежали наперегонки к моему мясу. Мела лёгкая позёмка. Они увидели меня, когда я пересекал со всем своим барахлом большую снежную поляну. Хотя, и потом они легко вышли бы на меня по моему следу. Я заканчивал свой круг по льдам вокруг острова. Три дня не ел горячего. Истратил всю краску, метил льдины, чтобы потом легче отыскать моё узилилище. Устал. Мечтал о своей затирухе, чтобы в ней оказалось побольше яичного порошка, чем горчичного – они похожи. Думал, что надо будут починить сваю – она совсем сгнила, хотя дерево в Арктике почти не гниёт, но она как раз под баней. Я видел, как разрушаются здания – никаких признаков и… Подкос сваи, летят венцы и на сладко спящего сыпется крыша. Связать её тросом. Была бы кузня! (Опять птичек «мочить», чтобы сделать меха для неё!)

Сверкал снег. Было как раз «рассветало» среди полярной ночи. Тогда я пожалел, что не сделал огнемёт.

Мне повезло в том, что один обогнал всех остальных. Это был самец килограмм на триста. Я подготовил «било». Потоптался на лыжах. Скинул свою псевдо-шубу. Было абсолютное спокойствие. Первого я уложил, и второй стал его обходить. У меня было время для нового замаха, но в первом я выложился, и он только опешил. Медведь на задних лапах для моего нового оружия недостижим – он отбивается передними лапами почище Касиуса Клея. Один удар – и я «ушёл». Ну, а уж сверху он мне переломает хребет-позвоночник. «Тсс-ррр!»

На подходе был, точнее, была третья. Моя одноглазая мстительница. И я отступил.

Медведи разорялись, как получившие по морде от того, кому можно меня догнать. Потом принялись за своего напарника.

Когда люди, наконец-то, устремятся к иным мирам, на корабль нельзя пускать женщин. Точнее, таких женщин, которых мало, но которые могут стать, подобно Елене Прекрасной, яблоком раздора и смогут спровоцировать резню на корабле.

Иначе все они там… и к Земле… бомбой!

Как вычислить таких женщин?

На корабле должны быть девочки, которых можно просчитать и отправить обратно.

Такая «женщина резни» настолько же привлекательна вначале, как отвратительна после. Может со временем она начинает выделять какие-то флюиды? И она никогда не может принадлежать и быть женой одного мужчины.

Баня. Наша старая школа. Запах горящих торфяных полей. Петлёй ловили щук, и трактористка в красном тракторе тушила торф, а потом в бане оказалась прекрасной жгучей брюнеткой.

Горы. В школе учили сразу четыре класса в одном помещении, и в первом классе ты уже знал до четвертого.

Лето. Реки детства. Песня рулевого на реке. Корабль, купленный на все деньги, которые дали родители, уносится течением, и ты бежишь, как Ассоль, за Алыми парусами. Самолёты детства переносят в мир, где ночью ночь, тепло, пальмы.

Поезда детства стоят на перегонах и здесь уже джунгли, трещины в земле с детскую ладонь, а в воде прозрачные купальники. Лето, лето! Корни деревьев и еще так много речных пароходов, и сплав, поршневые самолёты, и паровозы, и лошади-тяжеловозы. И: «Работают все радиостанции Советского Союза…»

Я – ровесник космической эры и, если понадобиться, силой загоню человечество к звёздам!

Прочитал и подумал: «Чёй-то я раздухарился, ка-а-а-сманааавт…?»

Я – ВШИСТР – Высоко-Широтья Страж – Поляроид!

Воображаю, как прилетят братки и своё поражение при этом. Ну, нет! Пусть поздно, но я уберусь с Острова.

Я выучился стрелять из лука с невероятной скоростью и точно попадать в цель. Даже в чаек попадаю тупыми стрелами по оперенью. А у чайки такой роскошный хвост!

Из девяти окольцованных птиц в этом году ни одна не вернулась. Да, и птицы какие-то новые – старых я запомнил. В этом году больше гаг.

Ничего нового. Плюс два градуса (я думаю).

Стало совсем холодно в моей бумажной одежде. Задача минимум (как у Ленина – революция) – одеться. Из песца получились довольно приличные теплые шорты. На очереди – медведь. В одежде из обоев я выгляжу как большая кукла из папье-маше. Сковывает движения, приходит в негодность за два-три выхода «в свет». Еще день уходит на производство нового папье-маше от кутюр. Варианты? Нет таких. Замочить медведя – интересная идея, но как?

Подтянул лебедкой что-то морское, зацепив его с байдарки. Долго бился, два раза чуть не перевернулся, начерпал воды. Пришлось рубить трос. Я думаю, это была стеллерова «морская корова». Попробую таким же способом цеплять моржей. Жалко, но надо создавать запас мяса.

Разбросаю его по округе, и сюда придут медведи.

Смешно, но за медведями придут охотники. Это план спасения номер два.

Изготовил утепленную волокушу. В ней можно спать летом, когда резко похолодает, а снега для иглу нет – он весь растаял. Такие дела здесь – обыденность. Не думаю, что медведь сразу начнет крушить волокушу. Тяжёлая, а я еще хотел сделать её прочнее и покрыть шипами. Если затаскивать её на вершину тороса и этот торос окружать неустойчивыми кусками льда, причем сама она должна быть зафиксирована хорошо, то в ней будет безопасно. Далеко бы на ней я не поплыл, а на короткое расстояние можно. Хочу еще приделать к ней водные крылья.

Много рыбы и чаек. Плавники касаток то и дело разрезают воду. Тепло. Не то что компас, а даже солнце в этих местах в своей высшей точке проявляет непостоянство положения. Если смотреть через два шеста, оно то над ближней к морю скалой, то над дальней. Звёзды тоже порой смещаются.

Или это рефракция?

Когда ветер налетает на дом с фронтальной стороны, он воет по-другому, чем когда дует с тыла при одинаковой скорости. Неодинаковая аэродинамика. Но вой меняется от разных скоростей ветра, от влажности воздуха, давления, от которого болит голова, и снежности.

Вчера был медведь, который, видимо, как и я, считает, что главное – это движение. Всё исходил. На помойке им у меня делать нечего – я закрыл её неподъемной крышкой. У них ведь нюх отменный. Вырыл яму до льда – под домом, видимо, ледник. Конечно, шпроты лучше, чем сайка с кишками. Медведи скрипят, обходя дом, тоже по-разному. Одни деловито, а другие – настороженно. Замрет, и часами не шевелиться – уже знаешь, что он там никуда не ушел, а всё равно не верится, что у него может быть такое терпение. Чего он там увидел?!

Нашел в сараюхе елку (люминевую). Скоро Новый год, считая по моим засечкам. Мой Остров вытянут с востока на запад. Сделал копье. Судя по береговой черте, Остров постоянно окружен (даже летом) льдами. Прошлое лето – исключение. Поэтому я и встретился с медведем у Рощи. Откуда он выполз? И, главное, так быстро, что я не успел даже выхватить лук. Он навалился на меня, смрад изо рта ужасный! Первое и единственное, что я успел сделать, – приложил его по уху первым, что попало под руку. А под руку попал мой мяч. Медведь как-то дернулся – так люди делают, когда вода в ухо попадает, – пошатнулся и покосолапил от меня к морю, мотая головой. Я за ним! Чо меня дернуло? Он повернулся ко мне, я смотрю – одного глаза у него нет, а единственный целый как у побитой собаки. А-ааа-а – так это мой клиент! Медведица! Я схватил мяч, бросил и опять ему в голову угодил. И тут странная вещь случилась: она с копыт – брык, мешком упала и покатилась по обрыву к морю. Я за ней бегу, но не успел – медведь мой в воду булькнул и ме-е-едленно так пошел ко дну лапами вверх. Во дела! Сидел я ждал потом часа два, примерз весь. Думал, всплывет туша – вот мне тогда совсем об одежде беспокоиться не надо будет. Нет, не всплыл мишка.

С мачты уберу растяжки – уж больно воют. Никуда она не денется, а на мой НП, на качающуюся мачту, залазить будет еще интереснее.

Мираж каких-то островов на западе.

Ветер точно над мачтой. Когда опускается ниже – мачта начинает выть.

Вчера была моя одноглазая медведица с медвежатами. Она очень осторожная: «Тру-тру-молчок…» А они снуют и снуют как челноки: «П-ш-ш!»

Один по сугробу даже на крышу залез и грохнулся: «Б-бамсс! У-йааа! Больнооо!!» Она ему: «Р-ррр! Не скули, Умка!»

Чайки носятся удивительно, не сталкиваясь. Снег сверкает. Будто не было снежно-ветрового заряда. Такой в походе заметёт следы и кукуй две недели – пожирай ценные продукты. К сожалению, на моей адмиралтейской верфи нельзя сделать через торосный буер. А идея интересная. В примитивном виде – идешь через торос и мотобуром закрепляешь ледовый якорь, и буер вытягивает лебёдку и перебирается через торос. Более сложно – робот-льдозакрепитель, можно и парус-винт (он работает то, как ветряк, то, как парус, складывая винты, а то винт меняет положение и переносит судно через торос вертолётно, конвертопланно). Нужны лёгкие кумуляторы, кевлар, и конечно, чипсы.

Все брёвна поскрёбаны медведями. Один скребётся возле моей головы в сорока сантиметрах через стенку – неужели чует. Али ёнто кака-то духовна обчность?

Мачта воет. Дом сжимается: «Оххх!» в ромб, хоть и укреплён тросами. Как бы перетаптывается.

Потом наползут туманы.

Уйдут медведи.

***

В этом году льды даже в ураган не отходят от Острова. Иногда мне даже кажется, что Остров плывёт по воле ветра.

Я, наверное, схожу с ума. Вчера мой остров вертелся или звёзды над ним.

Лето, как открытый бункер с золотом, мчалось всегда стремительно. Походы в тундру. Моллюски, купание в ледяной воде (внизу лёд – и здесь на Острове), охота, стрельбы хариусов (Вовка опустил ствол в воду, и тот оторвало напрочь), зелень, лук, черемша, скалы, когда бежали из лагеря, старый корабль, Магадан, Певек, Тикси, Анадырь – одно за одним, до высоток Москвы, а тут день за днём…

Дерево оттаивает, а потом скрипит, замерзая, и снова оттаивает. Дел-то, море! А такое ощущение, что уже зима и надо впадать в спячку. Нужно шить балахон. Разобрать сарай на растопку. Боюсь, что вот так вот уйду. Сошёл с ума и ушел от продуктовой точки. Брёвна чуть ли не из корабельной сосны, а тут нужна лиственница. Через сто лет он рассыплется в труху, и под ней найдут мою скульптуру, изваяние на фоне заката.

Гагары орут как человеки. Будь-то, акулы их кромсают. А белуха только сопит, как старый мафиози, которого в ванной топят подкупленные любовницы. Такая весёлая стайка. И кровь на воде. В джакузи топят с хохотом, с визгом. А каково ему уходить из жизни от красивых девичьих рук? Главная отвлекается – ей звонит сын «босса». Телефон у неё с гарнитурой, но она по привычке подносит к микрофону – красивая, загорелая, сисястая (общая красота, начиная с мизинцев): «Да-да, всё в порядке! Сейчас кончим!» Опять его ножом, ножницами тыр-тыр-тыр! И в глаза ему: «Умри!»

Всех бы их так!

После двух дней на воздухе, без жилья, проведенных в городе или на благодатном юге уже не беспокоишься, где «бросишь тушку». Где-нибудь.

В тайге – после пяти дней. В сырой тайге – через семь. В зимней – через девять. Лишь бы топор был.

Другое дело – в Арктике. За тобой ведь остаётся след. Даже занесенный снегом, он – ниточка, бродящего в поисках пищи хищника. В армии на посту накрывался дождевиком и спал, а теперь страшно. Тогда надо было бояться. Дождь – подходи и бей по башке – нет, не боялся. Спецназ чеченцы окружили, и не один не сдался – вот люди!

Когда выберусь с Острова – буду грабить мафиози. Главное – отвлечь. Вот он всунул пластиковую карту в банкомат, получил свои грязные деньги и ждёт карту обратно. Я рядом стою. Мои сотоварищи по ограблению и восстановлению справедливости разыгрывают сцену (можно даже пантомиму) – девушка кричит юноше: «Ты этого хотел, Вася (или Петя)!?» И начинает раздеваться. Мафиозо, конечно, на голую красотку вылупиться своими шарёшками, а я в это время заменяю пластиковую карту другой. Ну, а уж код узнать просто.

На кухне у меня бардак…

Сегодня прочитал – смеялся, впал в ступор… Вот не дурак же я, а?

На независимой выставке в Свердловске у меня были картины лежащих девушек со стальными выпуклостями, и тоже никто не верил. А девушка эта пела у меня в ванной и: «Нет! Нет!» при моих заходах. Кудесница. Тогда они не ездили в золочёных каретах. Нужно было увидеть, и… Мешали зеваки, и тогда девушки начинали понимать свою ценность. То, что через десять лет они начнут выигрывать конкурсы красоты хотя-бы с этой кожей. Невостребованные, они сохраняли очарование гораздо дольше, чем сейчас – их тени были длинными, а соски острыми и еще существовал институт девственности. К её потере не относились как к съемке заводской обёртки. Чистота, любовь к отчизне, православие – вот на чем держалась Русь. Впрочем, я заскочил слишком далеко, да и у нас в Сибирях нравы были всегда просче, хотя я не знал женщин до-после армии, потому что полюбить даже девушку, которая любит тебя, означало автоматически жениться. Мы даже не знали КАК… Вот наше детство и есть мир длинных теней – будь-то бы, всё было по-другому.

А сейчас, глядишь на девушку и зримо представляешь, с каким количеством парубков она уже отоспала. Вход в неё означает для неё меньше, чем для Клеопатры. Она – светящийся номер, один, два, три, сто… И эти твари лезут в кино, в телевизор.

Увеличила свой номер на сотню и тебя видит весь мир. Потому маньяки и кидаются на девочек.

Твари! Мерзкие, текущие, стандартные (даже в смехе) твари и полутвари!

Остаться в Арктике и УСНУТЬ.

А может, во всём виновата мужская ненасытность? Эта иллюзия о Мадонне? Мадонна была, когда был Бог.

Если в тебе нет Бога, то будь добр – откажись и от Мадонны. Твоя Мадонна – американская шлюшка.

Механически, всё механически. Бездушно. Только дикари, завоёвывающие этот мир, спасают его от роботости. В борьбе с ними каждый обращается к душе. А если не будет дикарей? Полная бездушность? Горстка дикарей завоёвывают Рим, средневековую Россию, и новый виток – дикари превращаются в хомо сапиенсов, теряют душу и опять нужны дикари!

Откуда их взять? Африка? Мадагаскар? Придумать? Робот вытаскивает из себя душу, сражаясь с придуманными дикарями, чтобы не стать роботом – «roboabsolutas». С шестидесятых годов уже скоро полвека. Может лучше к звёздам?

Скалистые, ледяные берега моего Острова, некоторые скалы, как небоскрёбы преображаются чайками. Они носятся на фоне этих берегов и глаз, сохраняя линию полёта, как бы режет эти и так изрезанные громады.