Читать книгу Райская машина - Михаил Успенский - Страница 7

1

…Действовали медведицы на редкость быстро и разумно.

Для начала они чётко отделили агнцев от козлищ, и мы, агнцы, с ужасом наблюдали, как звери, встав на задние лапы, со страшным рёвом погнали козлищ в чащобу. Сикхи даже не пытались стрелять, хотя промахнуться здесь было невозможно: сибирский мишка покрупней гималайского барибала. Но то ли сикхи перетрусили, то ли вера им не велела… Один так даже автомат бросил.

Убегавшие воины и преследовательницы их производили в лесу не меньше грому, чем давешний бревнопад.

Молодой невысокий светлолицый парень в серой долгополой одежде, с жидкой бородёнкой и в скуфейке ласково улыбался спасённым агнцам.

– Это же Илларион… – с ужасом и восхищением прошептал капитан. – Алала, ваше преподобие!

Я хотел что-то спросить, но вспомнил, что Илларион – известный молчальник…

– Братец мой солнышко! – воскликнул молчальник. – Поведай малым сим, что скороспешно я их обрящел, в урочный час поспел спасения ради. Был Иллариону глас во благовремении, были и знамения великие, и разверзлись очеса его, и узрел он, что… Короче, намекни пацанам, что с них пузырь хорошего вискаря. И подчеркни, что именно хорошего, а не польского бимбера в фирменной посуде… Сестрицы! – молчальник перешёл на командирский глас. – Не увлекайтесь там со стязёй праведных! Не отягощайте участи своей человекоядством! Как бы не пронесло вас с чужестранной-то плоти! Мало ли что у них внутри! Ибо сказано: «Блажен, иже скотов милует…»

– Спасибо, ваше святейшество! – воскликнул капитан Денница. – Вот уж откуда помощи не ждал! Ты смотри, вот как оно бывает…

Молчальник поглядел на Денницу пронзительно, усмехнулся и погрозил пальцем.

– Уес, насквозь видит, падла! – восхищённо сказал капитан. – Всё путём, начальник, – верую и трепещу!

А я не сказал ничего – мир, куда я вернулся из одиночества, предстал уж такой безумной своей гранью, что и вообразить было невозможно, и очень хотелось проснуться…

Но сон продолжался: на разорённую поляну выбрели медведицы – большая спасительница и поменьше. Зверюги обменивались между собой довольным ворчанием, на груди у одной болтался трофейный автомат, за другой волочилось чёрное полотнище бывшей чалмы. Крови на мордах вроде бы не наблюдалось…

– И в хищных скименах правда живёт, – похвалил медведиц Илларион. – Задали страху господнего муринам демоноговейным – и будет с них.

– А… как они вас понимают? – пролепетал я наконец, когда лохматая туша проскользила в опасной близости. Тут от одного запаха звериного в штаны накладёшь…

Молчальник улыбнулся.

– Расскажите, сестрицы мои, Марфа и Юдифь, любознатцу сему, что анахорет старец Илларион, подражая святому Сергию, в пустыни своей вскормил вас из малых сирых медвежаток, и взлелеял, и на волю выпустил, где живёте вы ныне звериным обычаем, как вам и достойно. Попросите этого… Как его, демона… вот, колесничего, чтобы подвёз вас до града, куда влечёт вас любовь материнская…

– Как? Вы их в город повезёте, ваше преосвященство? – ужаснулся капитан.

– Поведайте, сестрицы, отродью сему, – анахорет снова погрозил пальцем Деннице, – что непременно надобно вам в сей новый Вавилон, чтобы деток проведать и на путь наставить… Правда, чадо Юдифи, медведик Проша, в цирковом балагане вашем подвизается, деток добросердечно веселит ездой на мотоцикле. Не то горемычная Марфа. Оле, бедняжка! Оле, зверина злосчастная! Сын её Потапчик связался с цыганами и ныне у них служит наркокурьером. Попробуй его обыщи! Но Марфа ужо там всех построит – и чадо неразумное, и цыган, и стражей, иже отравителей крышуют… Марфа! Марфа! Не замай мента – этот уже не навредит людям!

Медведица стояла над телом и тихонько пробовала его лапой.

– Они же падаль едят! – ахнул я.

– В самом деле, схоронить парня надо, – подхватил Денница. – Зря, что ли, старались?

Покойник вдруг вскочил и заорал, да так истошно, что Марфа отпрянула, поспешно перебросила тяжёлый зад через бревно и спряталась за спину молчальника.

– Ведь лежал же смердел, яко Лазарь четырёхдневный… – разочарованно сказал всё примечавший Илларион. – А теперь со страху пуще смердит – твой, Марфа, грех!

– Засерю не повезу, ваше преподобие! – восстал Денница. – Я ему не мадам Рекамье на бамбуковой скамье! Рожа пьяная, пусть сам до города добирается… Ой! Да ведь он сейчас своих вызовет!

– Не вызовет, – сказал я.

И дело сказал: лейтенант, увидев, что прямая и явная угроза его жизни миновала, совершенно спокойно улёгся среди брёвен и захрапел, словно и не будил его медвежий кошмар.

– А вот если вернутся сикхи – прикончат, – сказал я. – Ствол бы ему оставить…

– Не вернутся, – в тон мне сказал капитан-есаул. – Но чем чёрт не шутит… ой, – он осёкся и поглядел на молчальника. Тот осуждающе помотал головой и погрозил уже не пальцем – кулачком. Потом снял автомат с Юдифи, прошёл к спящему и положил оружие рядом с ним.

Денница повеселел.

– Я бы по блокпосту полазил, ваше высокопреосвященство, – сказал он заискивающе. – Поглядеть охота, много ли они добра награбили у честных христиан…

Анахорет не удостоил его ответом, а только рукой подопечным своим махнул – пошли, мол. Звери на задних лапах покорно последовали за людьми.

– Стой, Марфа! – приказал вдруг молодой старец. – Ты где эту дрянь подцепила?

Он подошёл к медведице и снял зацепившийся за коготь шнурок. Покрутил его, подумал и кинул прямо мне в руки.

Это был чвель, и он несколько отличался от капитанского.

– Янтарный! – радостно закричал Денница и попытался было отобрать у меня странный документ, но не решился – так грозно глянул анахорет.

– Дуракам счастье, – вздохнул водитель. – Янтарный чвель Достигшего. Оттуда. Везде пройдёшь… Ещё извиняться будут, что побеспокоили… Значит, вот кого они замочили – Достигая… Нелюди! Дай-ка хоть глянуть…

Я протянул ему трофейный чвель.

– Уес, – сказал Денница. – Алала тебе, Непокойчицкий Антон Людвигович, клан Берайя, человек Достигший… Счастлив день, когда встречаем Достигшего… Только лучше отдал бы ты мне его от греха!

Я посмотрел на янтарную пластинку, как баран на новые ворота. Да, отстал я от века… Ну где здесь Антон Людвигович? Как он его вычитал? На милицейских курсах научился? А врал-то…

Сосны над головами зашумели.

– Передай мужу сему, братец ветер, – сказал молчальник, – что даже дело диавольских рук сатанинскиих может ко благу послужить…

Спорить я как-то не посмел – должно быть, всё ещё надеялся проснуться у подножия опоры и не торопясь продолжить пеший поход, чтобы вернуться в нормальный, привычный мир. Такой, где сикхи живут в Индии, а медведи не навещают городских родственников.

2

…Женщины обступили Мерлина, стали охать и вздыхать, что он тут похудел, в чём душа держится, под глазами мешки, и как ты, Рома, такое выдерживаешь? Что ты, Панин, над живыми людьми вытворяешь? Нет, Рома, на кухню ты не пойдёшь, отдохни, а то ты весь чёрный стал…

А вот дети отдыхать не пожелали, сразу освоили пространство, завели громкую музыку, нашли и зал с игровыми автоматами, но на всех не хватило, поднялся рёв…

– Вы что, в городе не наигрались? – Мерлин схватился за голову. – Для того ли вас на природу вывезли?

От внезапного людского шума у него всё поплыло перед глазами. Но Хуже Татарина после недолгого медосмотра заключил, что Мерлин здоров, как последняя скотина. Потом спросил, какое сегодня число и как звали первого космонавта. Ответами Тимергазин остался доволен – тревожных симптомов нет, хотя он же не психиатр какой-нибудь лжеучёный!

Двое привезённых парней в фирменных комбинезонах под руководством Костюнина потащили в дом разнообразные ящики. На Мерлина работяги не обращали внимания, и сам Скелет едва кивнул. Друзьями они никогда не были. Никогда ему не нравился Костюнин, похожий на Урфина Джюса. И он Костюнину не нравился – особенно после сплава по Кызыру. А вот Штурманок-Лейзарович братски обнял и тотчас убежал к детям – унимать.

Наконец Панин закончил дирижировать людскими массами и соизволил обратить внимание на сторожа.

– Тихо всё было? – спросил Панин.

– Тише некуда.

– Спасибо за службу. Ну и как? Тоскливо?

– Не жалуюсь. Может, подбросишь мне пару собачек для компании?

Панин посмурнел.

– Я и эту тему прокачал, – сказал он. – Нет, не получается. Ведь тут какая собака нужна? Правильно. Не болонка. И не овчарка. Чтобы жрала всё подряд и не болела. Лайка тут нужна, а лайка – зверь вольный. Будет носиться по тайге, напорется на охотников. Или загонит белку, а они лай услышат. Зимой ещё и след увидят. Ага, скажут, тут кто-то живёт на нашем путике. И пойдут по собачьему следу. Стрелять ты в них, конечно, не сможешь, хотя необходимо. В тайге живёшь – человека бойся! Заметил – скройся, пусть пройдёт мимо. Мало ли что у него на уме!

– Да что тебе охотники сделали?

– Пока что ничего. Но ведь разграбят всё, сволочи, сожгут, из тебя мишень сделают… Совсем поганый народ пошёл, мать их Софья… Ломехуза на ломехузе… – сказал он тоскливо. – То ли мины кругом прикопать… Растяжки поставить… Но ты же первый подорвёшься, я тебя знаю… Или эвенки… Да! Эвенки, кому надо, про Дом Лося в теме. Есть такой Анатолий Чарчикан. Был художник, а теперь вроде шамана…

– Да знаком я с ним…

– Вот и дальше с ним дружи, можно. Если будет мимо со своими аргишить, дай соли, продуктов, малость патронов для карабина… Медикаментов… Водки – ни в коем случае! Хватит, поугощали мы их, едва на развод осталось…

Мерлин пригорюнился.

– Да и какой из тебя собачник? Ты же надо псом доминировать не сможешь. Вот скажи, Рома, сможешь ты надо псом доминировать? Хрен. Он тут будет вожаком стаи… А если пару лаек взять – они плодиться начнут. А вы, интеллигенция, даже котят топить – и то минетжеров по клинингу вызываете… Оно тебе надо?

Мерлин подумал и с грустью признал, что не надо.

– А как моё дело? Не закрыли?

– Как же! Они тебя в Канаде с Интерполом ищут. Вылетел ты туда. Через Венгрию. Но хата твоя за тобой, то есть за «Фортецией». Когда можно будет, тогда и вернёшься. Тогда я и сам сюда на годик перееду. Москва да Москва! Дома почти не бываю. Заездили, Колдун, как Савраску! Нашли олигарха! Русский граф фон Цеппелин! Еле уберёгся, чуть не миллиард на взятки истратил, чтобы в список «Форбса» не попасть! Такая в мире творится хрень, что ты не поверишь! Появляются банки-однодневки, раздают кучу кредитов первым встречным и бесследно исчезают! Значит, кому-то это надо…

– Не надо, – сказал Мерлин. – Не надо новостей. Хорошо, Лось, без новостей. Приятственно. А-ба-жаю!

– Мне бы так, – вздохнул Панин и вытер бритую голову платком. – А как одному-то? Не тяготит? Ну, в смысле…

– Я ж тебе не солдат-первогодок, – обиделся Мерлин. – И не Дима Сказка…

Женолюбие фирменного адвоката потрясало. Достаточно сказать, что в молодые годы Дима Сказка, посланный с последними деньгами за опохмелкой, мог и не вернуться вовсе, подпав под очередные дамские чары. Другого бы убили за столь чудовищное преступление против человечности, а Диму прощали – ну что поделаешь, натура такая – Эммануэль с яйцами…

– Да, Дима тут точно поймал бы снежную человечицу – есть и у нас, оказывается, такие, Прокопий говорил…

– Что ж ты Диму не привёз?

– Так праздники же – у него самый охотничий сезон! Две недели сплошного восторга! Да и должен ведь кто-то в Давосе меня представлять! Ему даже французы удивляются, хотели дело шить за разжигание низменных страстей, только он сам с них компенсацию за оскорбление выбил… Хотя мадам президентшу он точно оприходовал… И в вертушку его не затащишь – боится, говорит, у самолётов хотя бы крылья есть… Вообще-то прилетела с нами кое-кто… Не нарочно – так получилось…