Читать книгу Бриллианты не навсегда. Роман, рассказы, эссе - Михаил Валиев - Страница 7

Вы знаете, что такое Алчность? Ее считают смертным грехом. Как-то я повстречал картину маслом, где был изображен человек с озлобленной гримасой, заключенный в кольца, обвившей его тело змеи, которая заглядывала ему в глаза, готовясь ужалить. Надпись под картиной: Алчность. Да, именно так: она удушает, вызывает агрессию, отравляет ум.

Я отсчитал четыре стодолларовых и две пятидесятидолларовых бумажки, которые сутуловатый негр, ловко засунул в свой карман, всучив мне затянутый шнурком мешочек с несокрушимыми минералами.

Смогу ли передать охватившую меня радость от такой исключительной простоты заключенной сделки аля Африка!

– Слушай, друг, ты сможешь завтра еще принести камней?

– Дня через два…, – буквально бросив эти слова, он с выражением лица, на котором появился явное волнение, покинул нашу своеобразную торговую площадку.

Так, теперь в отель, антенна на экране телефона почти отсутствует. Нужно срочно связаться с Никосом. Взять добро на вторую покупку, и получить инструкцию, как безопасно выбраться отсюда с товаром.

Что было дальше?

Покинув причудливый «зал сырьевой биржи», проследовал по направлению к выходу с рынка. В кармане пристроилось целое состояние, хоть и в перспективе. После совершенной покупки атмосфера изменилась: теперь я чувствовал себя хозяином жизни!

– Сэр, постойте, я к вам обращаюсь, …в белой кепке – это было произнесено с четкими казенными нотками в голосе.

Я обернулся…. Меня быстрым шагом настигали люди в форме полицейских, с соответствующими нашивками.

– Вам надо пройти с нами, – отчеканил мне в лицо губастый полицейский, с кобурой на поясе.

Я впал в ступор. Мне пришлось выдавливать слова из себя.

– Почему… в чем дело?

– Вам надо пройти с нами, все объясним, – громила в непонятном для меня звании приблизился ко мне вплотную.

– Я журналист с аккредитацией, вот моя карточка, – с этими словами, я протянул карточку полицейскому.

– Офицер полиции Джонсон, пойдемте сэр.

Прохожие старались не обращать внимание на происходящее, и не останавливаться.

– Пока вы все не объясните, я никуда не пойду, – как можно спокойнее произнес я.

– Сэр, будьте спокойны, ничего страшного для вас нет, не будем нарушать порядок.

Рядом с ним стоял пучеглазый сотрудник правопорядка, который сжал ладонью правой руки рукоятку резиновую дубинку, висящую у него на поясе.

– Офицер Джонсон, я должен идти, верните мне карточку, я должен вернуться в отель, я ничего не нарушал. Или придется связаться с нашим посольством!

Тут, я совершил непростительную ошибку в общении с африканскими полицейскими- обернулся к ним спиной и попытался достать телефон. В следующее мгновение мои руки были схвачены и вывернуты за спину. Фотоаппарат полетел в сторону, где его подобрал Джонсон. Все выглядело как в штампе боевика. Пучеглазый надел на мои запястья наручники и повел вперед. Ноги подкосились, и меня буквально поволокли. Боль не оставляла места мыслям, дыхание участилось. Усадив на заднее сиденье полицейского пикапа, прижали дубинкой к спинке темно-коричневого сиденья. Любую попытку что-то сказать пресекали угрозами, и я помню, как градинки пота, стекавшие со лба, капали на белые хлопковые брюки, ткань которых жадно впитывала их в себя.

После того как пикап остановился, меня обыскали, деньги забрали, но алмазы не тронули, а провели в здание полиции города, окрашенное в желтый цвет. Все тот же полисмен с дубинкой посадил на стул у входа в некий кабинет, и судя по охране, выставленной у дверей, это должен был быть кто-то из начальства. Никакого ажиотажа или суеты в здании не было. Издалека доносился стук пишущей машинки.

Надо объяснить, надо срочно просить посла! Все эти мысли хаотично носились в уме. Что сказать про камушки? Объясню, что думал, это такие сувениры, обычные кусочки хрусталя…

Объявившийся рядом Джонсон, с шипевшей рацией, снял с меня наручники и завел в кабинет. Помещение было обставлено простой мебелью, на столах растрепанными кучами лежали бумаги и папки, стояли графины с водой, а по углам металлические сейфы.

Подвели к столу, где сидел офицер в яркой фуражке и типичной негроидной внешности. Он вышел из-за стола и торжественно произнес:

– Сэр, я офицер Беркли, и вас задержали, во первых по причине незаконной скупки алмазов, -при этих словах офицер Джонсон достал у меня из кармана заветный мешочек и поднял вверх, – во вторых, по причине оказания сопротивления представителям власти. Вам ясно, что я говорю?

Да, я понимал все его слова, несмотря на неправильное английское произношение.

– Да, офицер, – ответил я, и видя его добродушное выражение лица, продолжил, -я журналист, мне не нужны никакие алмазы, я думал, что это местный сувенир…

Все присутствующие дружно засмеялись, а Беркли, давясь от смеха, выкрикнул, – Сувениры! Да, это сувениры!

Я тоже улыбнулся.

– Мне хочется извиниться за строптивое поведение, но я просто напугался!

– Тебе есть чего боятся, мистер журналист, в нашей стране частному лицу, а тем более иностранцу запрещено покупать и хранить у себя алмазы. Вас придётся арестовать, – после этих слов он что-то сказал на своем языке, и кабинет покинули все, кроме Джонсона.

Ноги стали ватными, почувствовал пугающее опустошение. Через все тело пронеслось, нечто напоминающее иглу. Страх высушил гортань.

Офицер Джонсон настойчиво надавил на мое плечо и усадил на стул.

– Мистер журналист, я не буду спрашивать вас, сознательно или нет вы это сделали, но почему-то люди приезжающие к нам, думают, что мы очень тупые. Вы покушаетесь на наш единственный шанс вырваться из того бедственного положения, где мы сейчас. Это наш ресурс, и продавать его будет государство, а не какие-то недоумки!

– Я могу позвонить, господин офицер?

– Нет, мои люди сейчас устанавливают вашу личность.

– Позвоните в ваше ведомство иностранных дел, они выдали мне аккредитацию. Я чист!

– Ты нарушил две уголовные статьи! … послушай, хочешь пить?

Он подал стакан с водой, она была теплая с привкусом хлора. Памятки для туриста уже не помогут!

Я чувствовал себя разбитым, раздавленным и боялся посмотреть в глаза кому-либо. Где мой телефон? Неужели выпал? Почему не остался в отеле? Лучше бы я вызвал подозрение, не выходя из номера, чем изучать сейчас местные законы в таком месте!

Минут через десять вернулся пучеглазый и протянул офицеру Беркли листок бумаги, которым обычно заправляют факс.

– Мистер журналист, это подтверждение на вас, и…. ага….так…., -он продолжал шевелить губами всматриваясь в бумагу, – все так. Вот видишь, ты опозорил великую страну, в которой живешь, обидно за тебя! Так, надо кое-что обсудить с шефом, а его отведите пока в камеру, – при этих словах, офицер Беркли вернулся за свой стол.

Действие рождает противодействие. Ошибка ведет к последствиям. Это прописные истины, но от этого они не теряют своей правдивости и присутствуют в жизни каждого из нас.

Камера предварительного задержания была небольшой и с шершавыми стенами. Ни стула, ни скамейки, ни кровати в камере не было. На полу лежали свернутые в трубочку одеяла. Надзиратель сказал, что это камера для иностранцев, и кроме меня здесь еще двое, но они сейчас на прогулке.

Я ничего не ответил; психика и тело погрузилось в апатию. Просто уселся на одно из одеял и закрыл глаза. «Меня спасут», «Беркли чего-то ждет», «меня должны вызволить». Такие мысли носились в уме по кругу. Телефон, где телефон, Никос наверняка уже позвонил. Зачем, ну на какой черт я пошел в город…. Это он, ведь Никос сам просил поиграть в журналиста…

Таков человек: он всегда хочет свалить свою вину на другого, даже и на ближнего. Виновен начальник, друг, сосед, но не он. Его, саму невинность, подвели злые недруги. Эта история началась не сейчас, а еще в Эдемском саду, когда известные всем нам, оскандалившиеся персонажи, искали виновного, даже при всей очевидности содеянного.

Сейчас я один, сам с собой, и даже не представляю, какое наказание может ожидать в этой стране гордых алмазодобытчиков. Военные у власти, как правило, не проявляют сострадание. Надо… очень надо связаться с посольством…

Пока я «философствовал», в камеру привели обещанных двух иностранцев. Это были азиаты. Они знаками попросили меня встать и забрали одеяло на котором я сидел. Один из них показал на другие одеяла и больше они не обращались ко мне, а коротко перешептывались между собой. Намека на знание ими английского я также не заметил.

Ближе к вечеру принесли ужин: тазик, наполненный водой, с небольшим пластиковым черпаком, пальмовые листья, на которые положили варенный рис и кусочки каких-то фруктов.

Брезгливость наполнила меня: есть надо было руками, пить из одного черпака. Забудь, забудь про памятки туриста, и пользуйся гостеприимством «алмазных владык»! Когда зашло солнце, сон все-таки одолел меня.

Вывели из камеры только на следующий день. Первый раз во взрослой сознательной жизни не почистил утром зубы и не умыл лицо. Наступившее положение обнулило значение перечисленных действий.

Меня доставили к офицеру Джонсону.

– Ты знаешь, какое наказание ожидает за твои деяния? Обычно, это бывает…, – офицер сложил пальцы в форму пистолета, прицелился в меня, и продолжил мое юридическое образование в форме пантомимы, -подводят к стенке, завязывают глаза и …, – он изобразил условный выстрел.

Чтобы окончательно не свихнуться, я прибег к проверенному методу, и начал повторять мамину молитву: «Да не убоится сердце мое, и не приблизиться зло ко мне».

– А..,что ты там бубнишь, … смотри, штаны только не намочи!, – офицер расплылся в улыбке, но выражение лица при этом у него стало крайне неприятным.

– Оставь все это, и послушай, ты… как это на английском… ты лаки, …вот. Нам вообще не хочется возиться с твоей наглой рожей… короче, офицер Беркли постановил не предавать тебя суду!

Неужели спасение? Что все это было? Как во сне, плохом, нудном кошмаре. Да, да спасительный статус журналиста, как мудро было предусмотрено……умница Никос!

– Ты слушаешь? Ты нарушитель, а проще говоря, просто вор. Офицер Беркли назначает тебе исправительные работы и отпускает тебя, и послушай, больше не покупай на улице, как ты там их назвал, сувениры, те кто их продает, потом закладывают покупателей, – после этих слов, Джонсон нажал кнопку звонка на столе, и в кабинет вошел молодой полисмен в очках.

Джонсон переговорил с ним на своем языке и меня проводили к косматому мужику в сером халате, который прибывал в комнатке, набитой всякой хозяйской утварью. Там я получил небольшую лопатку, ведро и старую тележку на одном передневедущем колесе. Сопровождающий сотрудник, в целях своей безопасности, забрал у меня лопату и велел шагать впереди. Мы проследовали во внутренний двор, где стояли приделанные к основному зданию разные пристройки и два уличных деревянных туалета.

– Смотрите, сэр, – обратился полисмен ко мне, не сдерживая улыбку, – у нас есть чудесные клозеты, и твоя задача, поставленная начальством, вычистить их от говна. Тележкой перевезешь его вон в ту яму, – и он показал в сторону метров на сто, – потом мы… ой, точнее ты, засыплешь ее землей.

Что будет если я откажусь, это же полная нелепость, развозить кал африканских полицейских в тележке. Это средневековая пытка!

– Давай не жди, потом жара будет, тебе же хуже! И смотрите, сэр, пока не закончите отсюда не уйдете, это приказ!

– Я не могу это сделать, я очень плохо себя чувствую, – еще раз испытывал я судьбу.

Полисмен подошел и толкнул меня по направлению к «рабочему месту», выкрикнув что-то по своему.

В памятке туриста не было ничего сказано о такой ситуации!

Удушающая вонь, нелицеприятное зрелище отходов человека. Процесс чистки шел крайне трудно, тошнило, просто выворачивало наружу, но я зачерпывал ведрами все это и перевозил на тачке, сливая в яму. Потом подключил к делу веревку, привязав ее к ручке ведра. Человеческий ум изобретателен.

Лопатка тоже пригодилась для спихивания с тележки прилипших масс. Принесли ведро с водой и пластиковый черпак. Помимо питья, поливал водой голову и промывал нос.

– Надо чистить до основания, залезай внутрь, – кричал мой надзиратель.

И я полез, захватив лопатку. Стало уже все равно. Я, еще до приезда сюда, выпачкался в дерьме. Это было просто логическое завершения процесса погружения в нечистоты.

Кожа на лице покраснела, появилось ощущение, что тело пропустили через валики отжима, каждое движение зрачков отдавалось болью. Через час я уже еле стоял на ногах, волочась, через силу, приказывая себе двигаться. Потом, упал без сознания…