Читать книгу Странник и его страна - Михаил Веллер - Страница 13

Не могу вот так прямо сказать, что в Братске меня хотели зарезать.

Формы слабоумия очень разнообразны. Например, полюбоваться братской плотиной при электрическом освещении. Братская ГЭС была стройкой эпохи. Всесоюзный символ романтики и победы нашей общей Родины. От Тайшета всего 300 км – чего не метнуться? Оттепель, космос, коммунизм, Братск. Ночь.

На меня глянули с хмурым прикидом, задали ритуальный вопрос о причине сожительства с клопом и вынули нож. Нож был очень красивый, хромированный, блестящий, изготовленный с явной любовью. Дальние электрические искры отблескивали на нем.

Какое кретинство, отметил я со стороны, и никто же никогда не узнает, если вообще найдут, концы в воду, не может быть, пацаны вполне нормальные. Я достал из кармана свою «лису», раскрыл и показал им.

– Чо здесь делаешь?

– Любуюсь Братской плотиной при электрическом свете.

– Ты еще поостри, сука!

– Он сам спросил.

– По морде хочешь?

– Большое спасибо. Это я всегда и дома могу получить.

– Чо здесь делаешь? Откуда?

– Из Ленинграда.

– Чи-во-о? Тебя спрашивают!

– Могу показать документы. И командировку.

– Как-кую на хрен командировку, тля!

– В «Камчатскую правду».

– Куд-да-а?..

Узнать стало интересней, чем бить. Через полчаса я сидел у них в общаге.

– Шамать хочешь? Выпить не осталось, извини.

– И как ты туда без денег доедешь?

– Слушай, а в Ленинграде вот вы в свободное время что делаете?

– Примерно то же, что и вы.

Им было неприятно поверить. Я неловко отработал назад насчет театров и музеев. Театры и музеи принимались с высокомерным презрением, но дружеским таким, небрежным. Необходимо держаться со мной как более значительные, а уж значительные – так во всем. Но под этим тихо вибрировали легкая зависть, и сожаление, и неполноценность сознаваемая собственная, в которой сознаться себе было никогда нельзя, и тоска легкая от этого всего. Нормальный пацаний циничный эпатаж, под которым нормальная пацанья чувствительность и жадность к жизни. Про танцы и девчонок, и хочется красиво.

Это я все думал себе в теплой интеллигентской разнеженности, потому что из другой комнаты притаранили добытую бутылку, мне накатили стакан водки – «чтоб донышко замокло!» – с бутербродом сверху на закуску, и я сразу окосел. День не ел и ходил.

– Ты не думай, мы так, погулять просто, да в общем скучно, пошутили просто.

Спросили, сколько стипендия. Пожаловались на маленькие заработки. Так а на фига вы здесь за такие деньги работаете? Усмехнулись.

Они были расконвоированные на условно-досрочное на стройках народного хозяйства. Все сидели ни за что, всех закатали несправедливо, только так можно было понять их фразы вскользь и реплики из скупого жаргонного набора.

Расконвоированные зэки, эти славные ребята, вместо драки еще и сфотографировали меня на прощание на крыльце своей общаги. Мало того: записали адрес и прислали фотку. Свободы им и чистой совести!..

Когда я стал обрубаться за разговором, меня уложили спать на шконку, как родного.

Рано утром они быстро собрались на работу. Со мной попрощались мельком, никому не было дела до чужого. Их улыбки и дружеские рукопожатия казались беглыми и о другом.