Читать книгу Наш князь и хан - Михаил Веллер - Страница 14

Ты собираешься разобраться лишь в одном историческом событии – и вскоре оказывается, что влез в дебри хитросплетений той эпохи, клубок разматывается и сплетается в паутину, твои мозги опутаны безумством связей и дат – и чем дальше в лес, тем наглее и бесчисленней мельтешат в глазах партизаны.

Что можно знать о средневековой истории, если сегодня мы так и не знаем, кто убил Кеннеди? Если советские архивы Второй мировой войны частично засекречены, частично уничтожены, а частично перевираются с особенным цинизмом? Если сто лет подряд каждый лидер страны приказывает лить деготь на предыдущего? Если сегодня (март 2015) Россия яростно отрицает, что злополучный малазийский «Боинг» над Донбассом был сбит российской ракетой? А вооруженные силы России не сражаются там же с украинской армией (ну разве что солдаты взяли отпуск и самовольно поехали провести его в Донбассе и повоевать там)?

Историю пишут победители – это внешнеполитическую историю, когда война кончилась. А вообще историю пишут власти. Ставят задачу историкам – и историки оформляют желаемую власти точку зрения в монографии и диссертации. Чем авторитарнее строй – тем управляемее история.

И журналисты пишут историю – опосредованно. Журналисты создают идеологическую атмосферу в обществе. И историки, надышавшись этой идеологизированной атмосферой, пишут историю. Глаза у них от искреннего патриотического угара встают поперек лба, и вот под таким углом зрения они и рассматривают историю. Особенно родную. Мама не горюй.

То есть. История – это политика, обращенная в прошлое. Пардон за банальность.

Но мы с презрением отвернемся от этой продажной девки всех режимов. И обратимся к историкам честным и непредвзятым. И что же мы имеем? Не понос – так золотуха. Не нравится чума на оба ваших дома? – холера ясная вам в бок.

Что делает честный историк? Он валит факты, как самосвал кирпичи. Контуры постройки в этой груде уловить трудно. Практически невозможно. Факты заваливают и плющат историка, как лавина лягушку. Расплющенная лягушка гордится самоотверженностью своей жертвы. И декларирует, что принципиально чуждается версий и тенденций. Ее интересует истина. Истина – это лишь неоспоримые факты. А причины и мотивы – всегда неоднозначны и спорны.

Беда в том, что заваленный фактами историк, не держась за путеводную нить версии, почему это все стряслось, перестает видеть лес за деревьями. Остаются два принципа изложения фактов: хронологическая последовательность и конкретные следствия. Сделали то – вышло вот так. Все.

И тогда – и тогда! – насилуемая с особенным цинизмом история в отчаянии расстается со своим смыслом. Потому что историк не в состоянии отделить принципиально важные факты от прочих груд и залежей. И становится верхоглядом: видит только главные поражения, победы и изгибы.

С политической точки зрения все объясняется стремлением к власти и могуществу. Все неудачи объясняются сакральным словом «кризис».

С экономической точки зрения все объясняется стремлением к обогащению.

С психологической точки зрения – есть властолюбие и амбиции вождей и царей.

Все. Перекур. А в шестнадцатый номер – шампанского! Там банкет по случаю присвоения звания «академик».

* * *

Но ты же должен понять, какого хрена ты идешь войной на соседа. Если пограбить – тогда хоть ясно. А если ты – мирный работяга, кормишь семью, умирать тебе неохота – чего прешься в чужой предел? Смерти ты боишься, калекой стать ужасаешься, убивать не любишь, разбогатеть с той войны не рассчитываешь. Чего прешь? Власть приказала?..

А вы думаете, идеологическая работа с массами появилась только в XX веке? Вы не учитываете влияние элиты государства – князя, дружины, бояр, церкви – на «простой народ»? Вы полагаете, агитаторов изобрели большевики? Вы забыли, что мировоззрение верхушки матрицируется на нижние этажи социальной пирамиды?

А стадный инстинкт вы полагаете присущим только быдлу, но высокодуховный народ ему не подвержен? Все ему подвержены, господа хорошие, либералы с консерваторами. И эксплуатируют этот инстинкт рекламщики всех мастей: торговые и политические, от искусства и от истории. Ибо человеку – на уровне инстинкта! – потребно иметь мнение, солидарное с мнением большинства общества, и в действиях своих поступать подобно большинству общества. И ум инстинкту не помеха.

…У нас в мозгах сидит одна страшная ошибка. Мы полагаем, что предки были глупее нас. Ну, простоватее, наивнее, что ли. Они не знали физики и математики, не имели радио и телефона, автомобилей и самолетов не было – жизнь их была куда примитивней и скуднее нашей. Вечер при лучине, из музыки – гусли и пение с притопами.

Вдобавок – что ужасно! – вредоносный вклад внесли русские исторические романы и особенно фильмы. Там из благих намерений выведены благородные недочеловеки. Они разговаривают выспренным, тяжелым, неестественным, полуцерковным языком. У них нет чувства юмора, они практически не улыбаются, не шутят, а хохочут изредка тяжелым оперным смехом, и чтоб было видно отличные зубы. В их отношениях нет легкости, естественности, простоты – все с выломом, с вывертом, с надрывным историческим пафосом.

Они примитивнее нас. Душевно и умственно проще. Достижений цивилизации лишены, в устройстве мира несведущи. Нет – они умеют любить и ненавидеть, хранить верность и прибегать к коварству, проявлять доблесть и мстить. Но набор их чувств и стремлений краток и прост. Сплошные основные инстинкты. Правда, мощное древо патриотизма затеняет стремления половые, бытовые и стяжательские.

На быт они внимания обращают мало. Чтоб там годами надрываться ради собственного домика, или отказывать себе в лишнем куске, чтоб жене обновку на ярмарке купить, или рыдать семьей, что с князем уж который год не расплатиться – не, мы выше этого. Мы такие былинные патриоты.

Не люди, а помесь Васнецова с Псалтырью. Не портили девок, не вешались от несчастной любви, не крали у соседей, не выслуживались перед князем, не откупали правдами-неправдами сына от армейской рекрутчины, не завидовали богатым и удачливым, не радовались обновке, не хохотали беспричинно в юности, не чернели от горя при смерти близких.

Боже мой, они же были точно такие же, как мы сейчас. Чего-то не знали – зато знали другое; объем информации в мозгу всегда тот же. И так же всего хотели, и так же надеялись, и так же мечтали о справедливости, и хотели счастья детям, себе-то уж ладно.

И у них, наших братьев и друзей, близнецов, сдвинутых временем в собственные предки, были те же представления о родине. И о врагах. И о пользе своего народа. И об общем благе, которое выше личного. И о том, что власть всегда все повернет себе на пользу. И об изменениях, которые необходимы и во внешней политике, и во внутренней. Чтоб не смели чужаки нам со стороны диктовать, как жить – у нас свои традиции и свои ценности, они нам дороги. И чтоб власть меньше под себя гребла, а больше бы о людях заботилась, жить им нормально давала.

И бояре преследовали свою пользу, а церковь – свою, а смерды мечтали о своей, а у князей болела голова, как всех примирить, и в кулаке держать, и казну наполнить, и у татар в милости быть. И ценились, как всегда, хитроумные и понятливые люди, которые могли сообразить и подсказать, как князю укрепить власть и разжиться добром, а чтоб при этом еще подданные ему верили, любили, уважали и гордились. А вдобавок боялись и пикнуть не смели! И на сторону не глядели.

Тяжела княжья шапка. Мономах не один был такой озабоченный.

…И вот когда ты проникнешься отчетливым осознанием, что русские в середине XIV века были точно такие люди, как мы все здесь и сейчас – вот только тогда можно начинать разбираться в истории. Можно уже пытаться.

Потому что многознание фактов уму не научает. И повторить в стотысячный раз трафаретное их толкование может любой дурак.

А история – это: почему же так, черт возьми, произошло? Кому и какая была с того конкретная выгода? Какие были мотивы? Чего надо было людям, которые в этом участвовали? Какова истинная, глубинная, базовая логика и причинность всей катавасии, в которую ты влез?

А для этого сначала надо подготовить поле работы. Это: выложить все принципиальные факты – и прежде всего непонятные, странные, необъяснимые.

Искать корни странных и необъяснимых фактов и рыть вдоль них: откель растет? Чьим соком питается? Где основа корневища, где тело грибницы этих затейливых исторических нитей, которые вылезают наружу столь яркими и дикими грибами? Из тех грибов хлебать похлебку – галлюцинации закружат.

И вот когда картина и карта фактов обнажена – тогда можно начинать разбираться, что все это значит.

…А жизнь на Руси 1360—70 годов была настолько сложна, изменчива, стремительна и противоречива, что с нахрапа фиг поймешь.

А людишки в этой жизни были сложны и противоречивы, как всегда: добрые и жестокие, подозрительные и доверчивые, коварные и наивные, мечтатели и убийцы, грабители и пахари, верноподданные и бунтовщики – и все это в одном лице. И пока ты личика этого не разглядел, выражения глаз прищуренных не разобрал – ничегошеньки ты не понял. Дела перечислил, а страсти и замыслы тайной остались.

Ты, главное, считаешь себя ну всяко чуток умнее их, потому что наперед знаешь все их ошибки и просчеты. Зная все – из умных книг, из мыслей и пересказов других людей – ты невольно воображаешь, что на их месте не совершил бы их ошибок. Тебе же все ясно. И ты поступил бы верно. И добился успеха. А так – тебе явно их умственное несовершенство. И свое умственное превосходство.

Живая собака гордо сравнивает себя с мертвым львом. А ты с живым сравни.

Дурак ты, дяденька, и мысли твои дурацкие. Ты сам-то многого в жизни добился? Достиг высоких высот власти? Шансов не упускал, вокруг пальца тебя не обводили, как лоха не кидали внаглую? Ты твердо знаешь, как добиться в жизни всего желаемого – а ведь о власти и богатстве великого князя не мечтаешь, а? Ты много битв выиграл, интриг сплел, престолов занял? Молчи, вошь ничтожная в складке истории.

А история – это смысл происшедшего, а не его оболочка.