Читать книгу Одиночный побег - Михаил Юрьевич Брод - Страница 2

На старом Бромптонском кладбище в Лондоне хорошо и спокойно на душе. Старинные могильные плиты придают этому месту достоинство величавого средневековья. Никого нет вокруг. Наверное, англичане не любят ходить на кладбища? Впрочем, сегодня же суббота. Кому придет в голову приезжать в субботу сюда – в эту меланхоличную могильную тишину, когда можно прекрасно отдохнуть за городом?

Шум и без того тихого района совсем пропадал за массивными кирпичными стенами. Олег расхаживал среди могил, разглядывая надписи. Позавчера, после знакомства с модным фотографом, Оля решила побыть моделью – благо соответствующее предложение последовало моментально, и здесь проходила ее первая фотосессия. Мастер оказался большим эстетом и решил водрузить модель посреди могил. Точнее, он выбрал старый викторианский склеп с дорическим портиком, вонзил там свой треножник, а Оля прислонялась к позеленевшим от времени колоннам. Наверное, это будет очень поэтично. Конечно же, она боится оставаться с фотографом наедине, и Олег должен присутствовать где-то рядом. Все-таки она славянская красавица. В ней есть этот шарм, что так ценят на западе – попка, грудь, то есть глазки, щечки, маленький носик, ну, и все такое. Вот он и бродит по этим аккуратным кладбищенским аллеям, краем глаза, не упуская из виду модного фотографа.

Олег Колесников живет в Лондоне уже шестой год. На вид ему лет 40. Строен, подтянут, жилист, с выразительными карими глазами. Такие бывают у собак и киноактеров, а также у воров и тайных гомосексуалистов – к последним и предпоследним Олег, конечно, не принадлежал, хотя насчет воров… Можно было бы назвать их – глаза – печальными, но это от пережитого. А переживать было с чего. В той, прошлой жизни на родине. Сейчас он живет в доме с видом на Темзу. Покупает рубашки в Turnbull & Asser, а ботинки у него от Gohn’a Lobb’a – остатки былой роскоши, когда казалось, что денег много и хватит их надолго. Однако деньги таяли на глазах. Это вечное слово «кризис», когда ни у кого нет лишних денег, и счастлив только тот, кто удачливо играет на бирже на разнице курсов. У Олега нет собственного производства, он инвестор и меценат. Вкладывает деньги в разные проекты и получает какую-то прибыль. На эту прибыль он поддерживает кружок русскоязычных эмигрантов, пытающихся писать стихи. В малоизвестном эмигрантском журнале они издают свои незрелые вирши. Сам он тоже печатается под псевдонимом Karenin. Он же арендует для них помещение по средам. Иногда он бывает на аукционах, где приобретает антиквариат, в основном это русское серебро и фарфор.

Эти милые блошиные рынки! Целые улицы малых и больших городов старушки Европы отданы под эти скопища потертых вещей. Предметы хранят память, а памятью живет душа. Ходят по таким рынкам небедные люди и присматривают себе какую-нибудь диковинную игрушку или старинные каминные часы. Блошиные рынки повсюду. Британцы их обожают. Какой только рухляди там не найдешь! Потемневшие бронзовые канделябры, оставшиеся от тетушек и бабушек-аристократок, фарфоровая посуда, старинные плетеные кресла, допотопные фотоаппараты эпохи братьев Люмьер, кованные крюки из альпийского замка, на которых висели оленьи рога, и даже заводной советский мишка из 50-х с облезлой коричневой шкуркой и ключом в спине. И конечно же старое серебро, которое интересует Олега больше всего. Изредка он ездит с ним в Москву. Пара симпатичных девушек заведует там антикварными магазинами в районе ГУМа, и у него с ними приятельские отношения.

Что-то продать там, что-то продать здесь – хоть бы тот здоровый красный винтажный магнитофон с корпусом в виде «линкольна» 70-х, который он купил за бесценок в чудном английском городке с не менее чудесным названием Рай. Он отдал его в Москве за 2000 долларов в Измайлово! Ну, не сидеть же дома целыми днями, раз у тебя есть какие-то деньги? Так даже стихи не напишешь, которые здесь все равно никто не читает. Англичане больше любят не читать, а считать …фунты. Впрочем, какая нация не любит считать деньги?

А они, выходцы с постсоветского пространства, собираются по средам под руководством бывшего детского писателя и литературного авантюриста, уехавшего из России еще в начале 90-х, Антона Кацко. В свое время в Союзе он издал «перевод» никому не известного средневекового японского поэта Хирохито Като, все вирши которого Антон сочинил сам. Асоциальный элемент, чуждый и одинокий в просторах Лондона, пытается спеть свою песню друг другу. На деньги Олега они издали уже третий собственный сборник! Вирши незрелые по форме, но искренние. А потом, кому какое дело, как я пишу, – думал Олег, – ведь я пишу для самого себя. Жена Оля тоже не сидит дома. С тех пор, как Тихона отдали в русскую гимназию, у нее появилось свободное время.

Деньги привезенные, а также благоприобретенные, имеют неумолимую тенденцию таять. То, что было – быстро улетучилось, на оставшееся трудно жить в Лондоне, не работая. Первое время как приехали, они с Тихоном даже собирали малину в Кенте по 2 фунта за килограмм. Надо же было как-то себя занять: друзей-знакомых не было!

Оля между тем закончила школу искусств, занялась макраме, потом обошла все театры – а их здесь немало, – и музеи. Открыла собственный магазин одежды. В общем-то, это лишь отдел в бутике, где Олег арендует площадь, всего двадцать квадратов. Эксклюзивные модели ручной работы пользуются интересом у местных модниц. В конце концов, на одной тусовке им представили фотографа «Vogue», и он тут же оценил все достоинства Ольги в качестве модели. Да, за последний год она похудела, стала ходить на шейпинг и бегать на велотренажере. Беззаботность красит женщин. Она расцвела. Олег посматривал, как она позировала на краю склепа, и новые, до того неведомые очаровательные черты его собственной любимой женщины открывались ему. Маленький животик так удачно скрыт розовой кофточкой, так что фотограф ни в жизнь не догадается, что она беременна.

Покупка квартиры в доме на берегу Темзы, конечно, сильно уменьшила их состояние. Зато вложенные под хороший процент в один инвестиционный фонд деньги приносили неплохие дивиденды. Как говорится, «при скромной жизни хватает». Раз в год на королевские скачки в Эскоте съездить можно.

Основная задача его пребывания за границей была в том, чтобы не афишировать – откуда у него эти деньги – тот самый первоначальный капитал. Впрочем, англичане в этом плане весьма корректны. У них тут популярна пословица – «Не спрашивайте меня, где я взял свой первый миллион, остальное я распишу до фунта». Иностранные доллары здесь не облагаются налогом, поэтому половину Белгравии и Мэйфэйер заняли особняки российских олигархов. Олег не афишировал себя в бизнес-тусовках, это было ни к чему! Сходить раз в неделю в клуб Movida на русскую вечеринку с ди-джеем из Москвы, попить пива «Балтика» на празднике русской зимы на Трафальгаре, русская гимназия, которую он организовал с партнером, да вот литературный кружок бывших соотечественников – вот и вся его русская жизнь здесь, в Лондоне. Антиквариат же заполнял пустующие полости его души, так ему казалось. Да к тому же он всегда в цене. Аукционы Сотбис и Кристи он не пропускал.

Олег прохаживался по тенистым аллеям кладбища. Он вообще любил кладбища – чувствовал в них покой и какой-то тайный, все уравнивающий смысл. Мысли наплывали и уходили, сменяя одна другую без всякой хронологии. В десять начнется служба, русский храм недалеко от кладбища. Специально, чтобы успеть, они договорились с фотографом на 9. Ведь сегодня случится нечто важное: сегодня Олег пойдет на исповедь, он так решил. Первый раз в жизни. В России было не до этого, а здесь, в другой стране…

Что было вчера, что будет завтра, как жить? Где его место на этой прекрасной планете? Вернется ли он на родину, и чем вообще ему оправдать свое существование в этой чуждой стороне?

С тех пор как Тихона отдали в русскую школу, где он с утра до вечера пять дней в неделю, появилось время вздохнуть свободно, пройтись, подумать о своей жизни. Грех жаловаться, все сложилось хорошо. Вот и Ольга, кажется, нашла работу. Лишь бы этот смазливый фотограф с зеленым хвостиком волос не подбивал клинья к е аппетитным формам. Вот он смотрит, смотрит, потом опасливо бросает взгляд и на Олега. Боится, и правильно.

Русских тут вообще боятся и уважают. Когда он только приехал, чтоб осмотреться, снял дом на рабочей окраине Лондона. Естественно, это был не целый дом, всего лишь свой вход – английская терраса – типичное и довольно неудобное винтообразное пространство, где целый день приходиться лазить по лестнице с этажа на этаж, на которых разбросаны небольшие комнаты. Район непрестижный – сплошь эмигранты и люди простых профессий.

Сосед Алекс, 50-летний слесарь и рубаха-парень, в своем вечном синем тренировочном костюме с надписью England частенько захаживал на пару shot’ов водочки, чтобы выразить свое уважение. Его промысел по выходным заключался в выуживании из мусорного контейнера на заднем дворе комиссионного в Пэддингтоне всякой бытовой аппаратуры, а затем продаже всего этого барахла на блошином рынке. У англиков в комиссионных не принимают электробытовые товары, многие этого не знают и сваливают все прямо здесь, чтобы не тащить обратно. Среди прочего – старые мобильные телефоны, радиоприемники, игрушки на батарейках и все такое.

В последнее время у него появились конкуренты – пакистанцы. Как-то он жаловался, что дождливым воскресным утром эти гады буквально из рук вырвали у него классный магнитофон. В следующий раз Олег пошел с Алексом. Стоило вновь появиться пакистанцам, Олег вылез из бака с очередной добычей – прекрасный кассетник 80-х. Англичанина уже прессовали двое темноволосых. Олегу же прямо в лицо уставилась носатая физиономия, властно притянув его добычу к себе. Олег, естественно, магнитофон не отпускал.

Вдруг из глубины его русской души вырвался крик «Ай эм рашшн!» Дальше следовал отборный трехэтажный, не оставивший сомнения в справедливости этого первого замечания. В общих чертах Олег обещал ему сношения через разные отверстия в его волосатом теле, а также с его ближайшими родственниками.

Пакистанец еще секунды две моргал ему в лицо волоокими южными очами, после чего быстро попятился задом и убежал.

– Ок, ок! – затарахтели те двое, что держали Алекса за грудки.

Ситуация разрешилась сама собой. Место было признано за «русской мафией». Пакистанцы испарились.

В благодарность Алекс решил подарить Олегу выуженные оттуда же вполне еще неплохие ботинки. Олег отказался. Англичанин ничуть не обиделся. Ботинки ему самому оказались впору. Тогда он предложил поделить помоечный бизнес пополам. Он даже составил график посещений. Олегу отводилось три дня в неделю, за собой же, как за первооткрывателем хлебного места, он закрепил четыре. Олег благородно отказался: уж чего он в жизни ни пробовал, но помоечный бизнес – не его конек. Воспоминание же об этом эпизоде доставляло ему не раз минуты беспросветного веселья. Это не единственная заслуга, которую Олег числил за собой в отношении Алекса. Еще он разъяснил ему смысл второй мировой войны. До того момента Алекс сомневался, на чьей стороне воевала Россия – за Гитлера или против. Зато он знал точно, что выиграли ее англичане и американцы.

Прохаживаясь по тенистым аллеям старого английского кладбища, Олег смотрел на надгробия по преимуществу викторианской эпохи. Были и современные. Английские аристократические фамилии и русские эмигранты – все рядом, без разделительных оград. Все-таки есть в этом что-то разумное – не строить крепостей из могил. Никаких оград! Все мы равны перед Богом!

Вот пошли русские фамилии – 20-е годы прошлого века, 30-е. Митрополит Антоний Сурожский – недавнее захоронение. Олег с Ольгой слышали, что он был в большом почете у англичан. Они даже ходили в эту церковь , где он настоятельствовал. Храм по форме – католическая базилика, но внутри наш митрополит сделал все по-православному – те же иконы, свечи. Ольга пристрастилась к службам. По воскресеньям ходит сюда регулярно, берет с собой одиннадцатилетнего Тихона. Наверное, ей есть, о чем поговорить с Богом. Вот и Олег, насмотревшись, решил не отставать. Нет, она никак не уговаривала его. Только ее профиль в платке так по-старинному, по-русски склонялся в полумраке собора, так благочестиво она смотрела на небольшую икону у них в спальне, произнося шепотом по вечерам, так чтоб он не видел, свои молитвы, что и ему как-то не по себе становилось

Олег знал, что она молится и за него. Эти годы спокойной на вид жизни дались ей непросто. Те убийства, которые он совершил, конечно, не лежат на ее совести. Но она так не думает. Себя он тоже не сильно корит. Совесть не заела его, как Родиона Раскольникова. Но ведь все-таки, это было…

«Эти люди уже в лучших мирах, – так думал Олег. – Может, когда-нибудь я приду к Богу и все вдруг окажется по-другому? Адские бездны поглотят меня и черти буду жарить на сковородке? Но если бы я действительно встретил Бога, я спросил бы Его:

– Господи, скажи – прав ли я? Ведь в этом мире драки за выживание, если ты подставляешь спину, в тебя стреляют. А если стреляешь ты…»

Так было и на войне, когда Олег убивал из табельного оружия в Чечне, так было и, увы, в мирной жизни. Только это не была та мирная жизнь, которую обыватель проводит на диване перед телевизором или в офисах, протирая штаны. Нет. Он хотел всего или ничего. Он хотел схватить свою судьбу за горло, и он схватил ее. Или он, или его – и победителей не судят.