Читать книгу А-Элита - Михаил Зайцев - Страница 4

Бывало, летом, получив увольнительную, рядовой Лосев сначала отправлялся на почту позвонить родителям в Уфу, а потом садился на трамвай и ехал до улицы Савушкина. Близ павильона станции метро «Черная речка» Андрей пересаживался на автобус, на четыреста семнадцатый. За полчаса максимум автобус № 417 доставлял праздных пассажиров до сестрорецкого курорта.

Ах, как хорошо в местечке под названием «Курорт», что в окрестностях славного городишки Сестрорецк! Сосны, волейбольные и танцплощадки, дореволюционные и новейшие корпуса санатория. Добрая бабушка покупает капризному внуку мороженое. «Хочу трубочку за пятнадцать», – хнычет упитанный карапуз, отказываясь наотрез от фруктового лакомства за семь копеек. Парень, косая сажень в плечах, предвкушая удовольствие, расплачивается у ларька «Пиво» за «большую с прицепом», отсчитывает тридцать четыре медных копейки за кружечку ноль-пять и кружку ноль-двадцать пять вкуснейшего бархатного напитка. А мимо любителя пива и бабушки с капризным внуком спешат к заливу отдыхающие с автобуса № 417. И на заезжих торопыг лениво поглядывают с белых скамеек пациенты санатория, люди самых разных возрастов, профессий и должностей, коих объединили общие болячки. И привинченный к фонарному столбу серебряный колокольчик громкоговорителя хрипит бравурно: «…фашисты считают последние дни», а ветер с залива шумит прибоем, глушит патриотический запев, но колокольчик не сдается, поет, старается: «…а в чистом поле система „Град“, и старую песню невольно подхватывает, тихо подпевает радиотрансляции рядовой в увольнении, отличник боевой и политической подготовки Андрей Лосев.

Ах, как славно в окрестностях Сестрорецка! Многовато, правда, агитационных плакатов Минздрава по обочинам тенистых аллей, однако всерьез о том, чтобы завязать с курением, не задумываешься и на красочные фото раковых опухолей особенного внимания не обращаешь. И силуэт авианосца у светлой линии горизонта не пугает, ибо к опасности воздушной атаки фашистских дисков давно привык. И не ты один, а все привыкли, свыклись, все радуются жизни назло недобитым гадам, радуются каждому спокойному дню, неделе, месяцу, году, часу…

Дойдя до зализанного волной берега, Лосев сворачивал направо. Переходил по железным мосткам впадающую в Маркизову лужу речку Сестру и долго-долго-долго шел по пескам вдоль кромки воды. Далеко от Курорта, ближе к пляжу «Ласковый», есть участок, где залив расщедрился на глубины, необычайно близкие к берегу. Всего каких-то полторы сотни шагов по мягкому илу наперекор волнам – и уже с головкой. Для Финского залива этакая близость комфортной для купальщиков глубины, поверьте, приятное исключение.

Каждый раз, спеша к исключительному участку акватории, рядовой-срочник Лосев проходил мимо пансионата «Дюны». Не знал Андрей и знать не мог, и никто из отдыхающей пляжной публики не догадывался, что на самом деле «Дюны» вовсе никакой не пансионат, а первая, подготовительная ступень конвейера, штампующего суперменов.

С виду – обычное учреждение для отдыха советских граждан по профсоюзным и прочим путевкам. Столовка, спортзал, парковка, залив – рукой подать, пляж – вплотную, заборов никаких. Ну, чуть особняком стоят «Дюны» на берегу, так и чего? Пожалуйста, сворачивайте с песка пляжей, кому охота, и гуляйте меж корпусов «Дюны», никаких запретов! Ну, детей на территории не видать, и что? Возрастные ограничения для постояльцев пансионатов дело обычное. А то, что двери корпусов открываются перед и закрываются за молодцеватыми молодые людьми в основном, так этого можно и не заметить, ибо в обслуге полно среднего, пред– и пенсионного возраста мужиков плюс совершенно древний хромой дед, истопник при котельной. Кстати, и женщины не такая уж редкость на территории «Дюны» – горничные, прачки, дворничиха, официантки, повариха, медсестры. Разумеется, в корпуса любопытного туриста не пустят, ВОХР не дремлет, а в стоящий обособленно домик администрации – милости просим. Можно даже оставить свои координаты старшему администратору в обмен на вежливое обещание, мол, с вами свяжутся, ежели появится возможность приобрести горящую путевку в «Дюны».

Гром, курсант подготовительных спецкурсов в спецучреждении под вывеской «Дюны», частенько вспоминал, как, будучи рядовым Лосевым, проходил, бывалоча, мимо лжепансионата, мечтая поскорее нырнуть в эксклюзивную глубину.

Курсанту присвоили псевдоним «Гром», хотя он ожидал, что его обзовут «Лось». Совсем недавно пластический хирург снял бинты с головы новоиспеченного курсанта. Гром еще не привык видеть в зеркале горбинку на ранее прямой переносице и улыбаться чужими тонкими губами. До сих пор не свыкся Гром и с запретом на телефонные звонки родителям, и с тем фактом, что его письма маме с папой из мнимого далека, из придуманной командировки, штудируют внимательные цензоры.

За две неполные недели в «Дюнах» курсант Гром прослушал цикл очень интересных лекций, извел в подвальном тире немереное количество патронов и разбил колено до крови на автотренажере. И треть примерно каждого дня шлялся по пляжу, кадрил прохожих девушек, старательно изображая досужего отдыхающего. Этот обязательный ежедневный цирк тоже почему-то считался частью спецпредподготовки.

Лекции – это дело, это серьезно. Погонять на автотренажере – тоже, наверное, полезно, однако более похоже на развлечение между лекциями. Пострелять ночью в тире – и полезно, и увлекательно. Но притворяться отдыхающим – просто издевательство, насмешка какая-то, неизвестно зачем и кем придуманная, и, по мнению Грома, занятие бесполезное совершенно.

«Скорей бы закончился месяц предподготовки», – думал Гром, шлепая босыми стопами по выложенной кирпичом тропинке к пляжу.

Краснокирпичная тропка виляла меж рыжих с проседью стволов вечнозеленых сосен, огибала пышные кусты сирени, не спешила вывести к песку, и Гром тоже не спешил, волочил ноги в шортах, опустил скрытые под хэбэ футболки расслабленные плечи, болтал вяло рукой с махровым полотенцем в неплотно сжатом кулаке.

Из-за куста сирени появилась, вышла навстречу девушка. Курсант автоматически выпрямил спину, расправил плечи, подобрал живот. Расхлябанности как не бывало. Красивая девушка – катализатор мужественности, половозрелый молодой организм при появлении красивой девушки реагирует практически рефлекторно.

Вчера, кажется… Нет, не кажется – именно ее Гром уже видел вчера в столовой. Девушка одиноко сидела за столиком у стеклянной стены, подчеркнуто игнорируя быстрые заинтересованные взгляды жующих салаты мужчин. Вчера ее русые волосы были стянуты в тугую косу, а светло-голубое воздушное платье, под цвет глаз, скрывало изгибы фигуры. Сейчас на девушке так называемый открытый купальник. Мужскому взгляду демострируются идеально стройные ноги, осиная талия с маленькой вмятиной пупка, твердые полушария грудей. Колышется водопад распущенных волос, взлетают к ниточкам бровей черные ресницы, веселые голубые глаза перехватывают изучающий взгляд Грома.

Курсант смутился. Переориентировал взгляд, уставился в небо над ее головой, будто его вдруг крайне озаботила погода, а именно – во-о-он то облако, подозрительно похожее на грозовое. Озабоченно, с прищуром глядя в небесные выси, курсант Гром зашагал быстрее, не забыв сместиться правее, к самому краю тропинки, уступив девушке, так сказать, кирпичную магистраль.

Девушка и курсант поравнялись. Он почувствовал запах ее тела, волос и… неожиданно острую боль в печени.

Девушка ударила курсанта острым локотком в живот резко и безжалостно. Гром удивленно охнул, а девица ловко крутанулась, оказалась у него за спиной и врезала обоими кулаками по единственной почке.

Сложная гамма ощущений, предваряющая потерю сознания вследствие болевого шока, не поддается описанию. Чтобы понять, что творилось в организме курсанта, надобно пережить нечто подобное. А лучше не надо, потому как можно и не пережить…

…Очнулся Гром в медкабинете, на низкой кушетке, обитой оранжевым дерматином, стоявшей вплотную к уныло-фисташковой стенке. Пахло лекарствами. Мухой жужжал вентилятор в углу. Блестели стекла металлического шкафа с прозрачными створками, поблескивали врачебные аксессуары на стеклянных полках. Однажды Гром уже побывал в этом кабинете – в день приезда заходил отметиться.

За белоснежным двухтумбовым столом, спиной к марлевым занавескам на зарешеченном окне сидела русоволосая девушка со светло-голубыми глазами. Волосы она собрала в пучок на затылке, загорелую кожу спрятала под складками накрахмаленного докторского халата.

– Как самочувствие? – сухо поинтересовалась русоволосая.

– Жив… ой!.. Жив-ой… – Гром попробовал перевернуться с живота на спину. Не получилось, в пояснице вспыхнули угольки боли. – Как вы меня сюда дотащили. В смысле, кто дотащил? Сколько я валялся в отключке, а?..

– Не имеет значения, – девушка выдвинула ящик стола, порылась в нем, достала и водрузила на очаровательный носик очки в толстой черепаховой оправе. – Когда вам удалили почку?

– Почку?.. – переспросил Гром. Он еще плохо соображал, в голове еще кружилось, еще подташнивало. – Когда удалили, спрашиваете? Когда в армии служил. Гранаты, целая связка, за спиной рванули. Далеко за спиной. Фашист метнул их хрено… ой, извините, слабо метнул, хилый был фриц, больной. Бордюрный камень немного помог – его разворотило здорово, а меня терпимо. Мне фантастически повезло – гранаты закатились под крепкий бордюр, в ложбинку на асфальте. Главный хирург Военно-медицинской академии поставил редкий диагноз – везунчик.

– Вас комиссовали?

– Из армии? Да, конечно, – Гром отвечал охотно, многословно и машинально. Говорил и одновременно боролся с головокружением, пересиливал тошноту. – Мне, когда комиссовали, советовали восстановиться в университете. Я в армию с третьего курса ушел, я в Свердловске учился. Три года проучился и понял – зря трачу время свое и преподавателей. Возвращаться в Свердловск я не стал, подал документы в ЛГУ на юрфак и схлопотал три балла за сочинение. А конкурс – девять абитуриентов на место. Собрался домой ехать, в Уфу, раскис, и тут мне, везунчику, снова повезло – так сложились обстоятельства, что меня взяли в МВД, в угрозыск.

– По блату?

– Раз вы… – Гром таки победил головокружение с тошнотой, поднатужился, прогоняя боль из поясницы, и перевернулся с живота на спину. – Раз вы в «Дюнах» работаете, раз вам позволено задавать вопросы, значит, я обязан отвечать. Однако… – Гром вздохнул глубоко, задержал дыхание и рывком перевел себя из лежачего в сидячее положение. – Фу-у-у… – выдохнул шумно, прислонился спиной к стенке. – Однако сильно подозреваю, что все мои ответы вам заранее известны.

– Да, я читала ваше досье. В угро вас устроил генерал ВВС, Герой Советского Союза. Вы отвлекли фашистов от товарищей по взводу и от раненого командира. Отец вашего командира счел должным принять участие в судьбе человека, который спас его единственного наследника.

– За что я генералу по гроб жизни обязан. Чтоб вы знали – отсутствие почки ничуть не мешало работе в угрозыске. Еще меня контузило взрывом – последствий никаких, у меня и справка есть. В этом году я бы обязательно поступил на юрфак, на вечернее отделение, если бы… Если бы да кабы… Короче говоря: я прекрасно жил с одной почкой.

– Ничего удивительного. Вы молоды, организм адаптировался, оставшаяся почка справляется с двойной нагрузкой, и слава богу. Но подставлять спину под удар я вам настоятельно не рекомендую.

– Разве я подставлял спину?

– Выход за спину у меня получился без всяких проблем. Ребенку бесполезно объяснять нюансы повседневных опасностей, дети приобретают опыт, набивая шишки. Вы, курсант Гром, начинаете новую жизнь. Вы, в некотором смысле, дитя малое. Думайте, учитесь на ошибках, пока не поздно, и делайте выводы.

– Вы – инструктор рукопашного боя?

– Я – ваш первый экзамен. От вас всего-то и требовалось – хоть как-то отреагировать на нападение. Между тычком в печень и атакой поясницы времени было вагон.

– Меня не предупреждали, что на подготовительном этапе будут экзамены.

– Ути-пуси, как мы щечки-то надули! – Бесстрастная до этой минуты девушка скорчила презабавную рожицу. – У-ти, гляньте-ка, маленький обиделся. Поверь тете, малыш, отныне вся твоя жизнь – один сплошной экзамен. Курить хочется крохе? Дать маленькому сигаретку-сосочку?

Ужасно неприятно быть избитым до потери сознания очаровательной девушкой. Терпимо, когда красотка говорит с тобой официально сухим тоном. И совершенно невыносимо, когда она над тобой откровенно насмехается.

А вдруг это очередной экзамен? Проверка на вспыльчивость, например?

К тому же курить охота, сил нет.

– Беломор, если можно, – попросил Гром, стараясь говорить прежним голосом и сохранить на лице прежнее выражение.

– Можно, – из верхнего ящика стола на белоснежную столешницу перекочевали пепельница, спички и пачка папирос. – Курсант Гром предпочитает «Беломорканал» фабрики Урицкого, я права?

– Так точно, – Гром вздохнул, собираясь с силами, чтобы встать с кушетки. В пояснице все еще тлели угольки боли.

– С компьютером работать приходилось? – Из нижнего ящика девушка вытащила похожий на чемоданчик портативный компьютер «Минск».

– Естественно, двадцать первый век на дворе.

– Требуется: кликнуть иконку со значком вопроса. – Девушка откинула пластмассовую крышку, наманикюренный ноготок клацкнул о клавишу, и в линзах очков на очаровательном носике отразилось мягкое зеленое свечение плазменного экрана.

– Еще один экзамен? – Гром тяжело, тяжелее, чем хотелось бы, поднялся с кушетки.

– Тест. На уровень интеллекта. – Девушка сняла очки, спрятала их в нагрудном кармашке докторского халата. Она вновь была суха и серьезна. – Даю подсказку: краткость и лаконичность зачтутся в плюс.

– Значит, надо будет чего-то писать, а не тыкать курсором в цветные квадратики, да? В таком случае я бы предпочел писать ручкой по бумаге. Я пишу быстрее, чем печатаю.

– Образцы и анализ почерка курсантов учебную часть не интересуют, – девушка встала, обошла столешницу. – Из любопытства я заглянула в заключение графологов. Курсант Гром охарактеризован как весьма мелочный и склочный субъект.

«Опять издевается! – подумал Гром, осторожно шагнув к столу. – Если тест на интеллект завалю, еще и в дебилы запишут, тогда все, тогда можно вешаться».

Их пути снова пересеклись посередине медицинского кабинета.

– Ни пуха ни пера, Гром, – пожелала девушка в то время, как курсант старательно обходил ее стороной, бочком-бочком, не спеша поворачиваться к чаровнице спиной.

– Спасибо… тетя. За соску – особенно большое. – Наконец-то они разминулись.

– Да! Чуть не забыла, – девушка взялась было за дверную ручку, помедлила у порога, повернулась к курсанту возле стола. – Привычки, вызывающие зависимость, недопустимы. Пачка на столе – прощальный подарок. С табаком придется кончать, договорились?

– А разве у меня есть выбор?

– Не-а, – и девушка упорхнула за дверь.

«Никогда не женюсь!» – твердо решил Гром, выщелкивая папиросу из «прощальной» пачки.

Он привычно смял бумажную гильзу, сунул папиросу в зубы, чиркнул спичкой о коричневый бок коробка. Спичка сломалась – плохая примета. Гром прикурил со второй попытки, устроился за столом поудобнее, подвинул компьютер поближе, кликнул на иконку с вопросительным знаком, и на экране возникло белое поле, на нем заголовок: «Главное о дисках».

– Ши-ши-ши-и… – сипло присвистнул Гром сквозь зубы и затянулся во всю мощь легких.

Ничего себе, формулировочка – «Главное о дисках»! Как раз о дисках курсантам и читали цикл лекций, засыпали информацией, откровенно говоря, по самую макушку, и поди сообрази, что считать главным, а что второстепенным.

Гром выпустил дым струйками из ноздрей, а в правом верхнем углу белого экрана возник прямоугольник с цифрами: «01.00». Что это значит? Ну конечно же, время! Один час ровно отводится на экзамен. То есть на тест. Девушка подсказала: «краткость и лаконичность зачтутся», следовательно, нет нужды колотить в экстазе по клавишам, стараясь набить за час максимальное количество знаков. Нужно сначала подумать, и хорошенько. И есть о чем, ядрена кочерыжка…

00.59. Когда впервые диски стали главной темой для всего прогрессивного (и не очень) человечества? Очевидно, утром 9 мая 1945 года, когда над Нью-Йорком завис дискообразный летательный аппарат с матово-черной свастикой на серебристой обшивке. Когда невидимый для радаров диск со свастикой уничтожил звено перехватчиков ВВС США и с небывалой скоростью скрылся в недосягаемых для авиации союзников высотах. А 10 мая в готовой отпраздновать победу над рейхом столице СССР ровно в 18 часов 00 минут по московскому времени на Ордынке с диска десантировались фашисты – участники первого парада смертников. А через несколько месяцев диск сбил американский бомбардировщик с ядерной бомбой на борту над японским городом Нагасаки. Таким образом, диски стали главной темой с 9 мая 45-го, а главной проблемой – во время войны с Японией, логично?..

– Главной проблемой… – прошептал Гром, щурясь от едкого табачного дыма.

00.57. Главная проблема в том, что по сию пору неизвестно местонахождение баз фашистских дисков, не найдено логово нацистских недобитков. Где они прячутся? Под землей? Под водой? На – ха! – Луне?..

– Или в том, что до сих пор ни одного диска не удалось захватить и ни черта достоверно не узнали про их устройство, – произнес Гром задумчиво, достал из пачки новую папиросу, прикурил от хабарика.

00.55. А это что такое? Гром затушил тлеющей хабарик о донышко фарфоровой пепельницы, нагнулся к компьютеру – в левом нижнем углу экрана возникла иконка, стилизованное изображение раскрытой книжки.

Глубоко затягиваясь, щурясь, роняя пепел на клавиатуру, Гром сместил курсор к иконке-книжке, кликнул.

Прежний заголовок исчез, возник новый: «Справка» – и под ним столбцы цифр – от единицы в начале первого столбика до сотни в конце последнего.

Гром кликнул единичку, появился текст:

«Первые документально зафиксированные сообщения о встрече с неизвестными летательными аппаратами, имевшими разнообразную форму (диска, тарелки, треугольника, сигары и т.д.), появились в 1942 г.

25 марта 1942 г. командир экипажа английского бомбардировщика в своем послеполетном рапорте доложил о том, что его самолет был атакован над немецкой территорией дискообразным летательным аппаратом…»

Прочитав полтора абзаца в начале текстового массива, Гром посмотрел ссылку на источник – В.М. Козырев, М.Е. Козырев, «Неизвестные летательные аппараты Третьего рейха». Москва. 2002 г. – и вернул на экран столбики цифирей. Стряхнул сизый столбик с кончика папиросы в пепельницу, не глядя, сместил курсор, кликнул наобум и прочел предпоследний абзац из возникших на экране:

«Идея постройки летательного аппарата в виде диска возникла еще в начале ХХ в. Известен самолет с дисковым крылом конструкции русского изобретателя А.Г. Уфимцева, так называемый сфероплан, построенный в 1909 г.».

Очередной клик, и Гром опять видит цифры под заголовком «Справки». Многое было рассказано о дисках на лекциях, упоминались и реже встречающиеся сигары, и треугольники, и прочие подозрительные объекты, и про идеи авиаконструкторов говорилось, однако только что прочитанное было для Грома новостью, об этом лектор умалчивал.

Гром кликнул номер 66, прочитал:

«Существует гипотеза, что в проектах «Haunebu» и «Vrill» предполагалось использование в качестве силовых установок электромагнитных и антигравитационных двигателей…»

– А про это уши прожужжали на лекциях, – сварливо пробормотал Гром, орудуя второпях курсором.

00.44 на таймере. «Что, если способность дисков летать, как заблагорассудится, и есть то „главное“, о чем требуется написать? Гипотезы, объясняющие, каким образом живые существа внутри дисков выдерживают запредельные нагрузки, я вроде помню. А если забыл чего, так справка за номером шестьдесят шесть поможет освежить память. Не пора ли кончать кликать? Так и так все сто позиций не успею прочитать, в лучшем случае сумею лишь бегло ознакомиться со справочными материалами, а что толку? Возможно, вообще эта сотня справок придумана для того, чтобы сбить с толку! Ведь меня не экзаменуют, меня тестируют! – подумал Гром, уверенно сместил курсор на последнюю позицию в последнем столбце, кликнул единственное трехзначное число из предложенных и дал себе слово: – Просматриваю текстовой файл номер сто и выхожу из меню справок!»

Прежде всего Гром отправил в пепельницу потухшую, скуренную на две трети папиросу. Отодвинул на край столешницы дурнопахнущий окурками фарфор, глянул на таймер – 00.43 – и только потом сосредоточил внимание на строчках, исполосовавших экран компьютера:

«Известно, что нацисты вели упорные и довольно успешные работы в области создания ядерной бомбы и других новейших видов вооружения, а также достигли удивительных технологических высот. Ряд западных исследователей считают, что это удалось немцам благодаря контактам с инопланетянами. Причем эти контакты носили отнюдь не эпизодический характер.

Серьезные исследователи и независимые эксперты вполне обоснованно считают, что в условиях, когда Германию покинули многие маститые ученые с мировыми именами и существующие много лет научные школы фактически перестали функционировать, в стране просто не могли разработать научно-технические новинки, которыми тем не менее Германия располагала…»

Гром сморгнул, помассировал кончиками пальцев уголки глаз. Текст номер сто был очень, и очень, и еще раз очень интересным. Таким интересным, что даже мысли о тестировании отошли на второй план. Однако что-то вдруг курсанту поплохело. Как-то вдруг самочувствие резко стало ухудшаться. «Впрочем, почему „вдруг“? – грустно улыбнулся Гром. – Давно ли я пришел в себя после болевого шока?»

Гром тряхнул головой, вздохнул, резко выдохнул. Выщелкнул из пачки «беломорину», прикурил. Закашлялся, раздавил папиросу в пепельнице.

00.39. Побежали вереницы строк за верхнюю границу экрана, Гром прокручивал интереснейший текст, читать который, увы, не ко времени, ибо возможные контакты нацистов с инопланетянами, безусловно, не «главное» в вопросе о дисках.

«Прочту еще один абзац наугад – и амба, хватит», – решил Гром, остановив мельтешение строк на экране. Моргнул, тряхнул потяжелевшей головой, прочел:

«Консультант Si-5 Ж.У. Перейра в 1974 г. составил каталог с классификацией гуманоидов. В 23% этих сообщений наблюдались гуманоиды нормального человеческого роста, в 60% – карлики, в 17% – похожие на роботов. В основном гуманоиды были одеты в металлизированные комбинезоны. Цвет кожи у карликов – серый. Рост не превышает 1 метра. Комплекция ребенка. Голова непропорционально большая, лишенная волосяного покрова. Глаза большие, миндалевидные. Ротовая щель. Ушные раковины отсутствуют, нос маленький, но с отчетливыми ноздревыми отверстиями. Острый подбородок. Пальцы…»

Текст расфокусировался. Что-то с компьютером?.. Гром моргнул раз, другой, встряхнул головой, посмотрел на экран – с текстом все в норме.

– Что-то с головой, – прошептал Гром, и собственный шепот ударил по барабанным перепонкам.

Сделалось зябко, быстрее заколотилось сердце.

Гром уперся локтями в столешницу, спрятал лицо в ладонях. Резко вздохнул, медленно выдохнул. Что ж такое-то, а? Так и тянет вскочить и…

И тут он вспомнил! Точнее, тело вспомнило, мышцы, требуха, позвоночник, нервные окончания, кровь, бурлящая адреналином.

Похожие, чертовски похожие ощущения физиологическое естество Андрея Лосева, нынче нареченного Громом, испытывало в заброшенном доме в районе Автово во время засады на бомжа. Вот только…

Только тогда ощущения были много острее. Тогда было больше, много больше адреналина в крови, а сейчас…

Сейчас напряг, но опасности нет. В смысле, есть как бы послевкусие опасности и готовность ее почувствовать, как будто…

Как будто идешь по минному полю с миноискателем и в наушниках обычный фон, но видишь зев воронки, останки разорванного миной тела и готов услышать писк в наушниках, но его не слышно, а все равно страшно…

Страшно захотелось чего-то. Что-то предпринять. Но что?..

Гром вышел из-за стола. От резких движений кольнуло в пострадавшей пояснице. Обругав злопамятную боль, Гром подошел к двери. Заперто.

Гром постучал костяшками пальцев о дверную панель. Прислушался. За дверью тихо.

Матерясь шопотом, Гром подошел к окну, отдернул марлю-занавеску. За стеклом, за решеткой на окне, небо, трава, сосны и угол главного корпуса лжепансионата. Разбить стекло? И орать?.. И чего, конкретно, орать?..

Андрей Лосев дал подписку о неразглашении. Про квиттеров экс-Лосеву, Грому, можно говорить только с полковником Стрельниковым… Наверное, не только, однако с кем еще, полковник не сообщил. И никаких инструкций на предмет, что делать, ежели снова почувствуешь нечто, Стрельников не давал…

Мерзкие ощущения не отпускают, нудно гложут, подталкивают к действиям.

Шаг к столу, пепельницу в кулак, шаг обратно к окну, замах, бросок.

Посыпались стекла.

Медкабинет на первом этаже. В кабинете хранятся лекарства, в том числе и наркосодержащие. И именно поэтому за окном решетка. Излишняя предосторожность, по мнению бывшего сотрудника уголовного розыска. На своем коротком оперативном веку сталкивался экс-Лосев и с ворами, и с грабителями, однако больных наркоманией видеть не приходилось и не особо верилось в байки старых товарищей про наркоманов, которые, дескать, ради зелья готовы ломиться куда угодно.

Смахнув с подоконника стеклянное крошево, умудрившись при этом не порезаться, Гром попробовал прутья решетки на прочность, выругался шепотом и заорал, что называется, благим матом:

– Кто-нибудь!.. Кто-нибудь, отзовитесь!!. Сюда!!!

Ну почему, почему в медкабинете нет телефона?!.

– Але, кто-нибудь!..

За углом вроде бы… Или послышалось?.. Нет – шаркают по траве чьи-то ноги. Ура! В зоне видимости появился старичок, тот, который служит истопником в котельной.

– Отец! Позови кого-нибудь из администрации!

– Ась?

– Кого-нибудь!!! Из администрации!!!

– Ты стекло разбил?

– Я!!! Позови кого…

– Не ори, не глухой! Ты зачем хулиганишь? Зачем стекла бьешь?

– Отец, будь человеком! Пойми, мне срочно необходимо связаться с одним полковником! Срочно! А я запертый сижу в медкабинете, я…

– Уже незапертый, – произнес за спиной знакомый голос.

Гром оглянулся – на пороге полковник Стрельников. Шагов в коридоре и щелчка дверного замка Гром, ясное дело, не услышал – драл глотку, общался с «отцом» через разбитое окно.

– А теперь снова запертый, – Стрельников, закрыв за собой дверь, сунул ключ в замочную скважину, повернул. Не спеша, но и не мешкая, подошел к окну, мягко отодвинул курсанта, облокотился о подоконник и крикнул: – Федот Савич! Привет! Все нормально, Федот Савич! Учебная тревога!

– Ась?

– Я говорю: отбой учебной тревоги!!.

– Не ори, не глухой. Отбой-то отбоем, а бой стекла – хулиганство. Я пошел в администрацию докладывать.

– За ради бога.

– Бога нет и цельного стекла на окошке больше нету. Люди старались, стекла вставляли, мыли, а у них, говорят, учебная тревога. Что ж за тревога такая, когда при ей, при учебной, стекла бьют? Что ж за порядки? Вот раньше…

Причитая, истопник-атеист скрылся за углом. Полковник задернул марлевую занавеску, и под каблуком казенного полуботинка хрустнул осколок оконного стекла. Стрельников начал мерить шагами скромные квадратные метры медицинского кабинета. Привычка такая у товарища полковника – говорить на ходу. Весьма, надо признаться, неприятная для слушателя привычка, но уже знакомая Лосеву-Грому.

– Садитесь, курсант. Сядьте за стол и успокойтесь. Сейчас недавно доставленную дохлятину опять уберут из соседнего помещения подальше, скоро вам станет лучше.

– В соседней комнате был мертвый квиттер?..

– Нет, не квиттер. Другая дохлая тварь. Вы среагировали на останки, вы полноценный антипат элитной категории «А». С чем вас и поздравляю. Мои ожидания оправдались, догадки нашли подтверждение – вы уникум, А-элита.

Грому действительно стало легче. Прежде всего морально – все было подстроено, тварь мертва, и более нет нужды искать выход из безвыходного положения. Однако и организму сделалось легче, он плавно возвращался к состоянию просто плохого самочувствия, которое предваряло взрыв мерзких ощущений.

– Это был экзамен? – Гром плюхнулся за стол, на плечи навалилась усталость. Ничуть не стесняясь полковника, курсант сгорбился, растопырил локти на столешнице. Опустил голову. На Стрельникова курсант глядел исподлобья.

– Экзамен, – подтвердил полковник. – Причем довольно жесткий. Предшествующие события – лишь прелюдия к экзамену на звание полноценного антипата. Отягощающие обстоятельства и отвлекающие маневры, фигурально выражаясь.

– Вы сказали: «другая тварь». – Гром потянулся к папиросам. – Какая «другая»? На кого я среагировал?

– На другого антипода, не важно, какого именно. Неполноценные антипаты чуют только живых антиподов, вы среагировали на мумию.

– Реакция была иной, – Гром прикурил, высыпал спички из коробка. – Не такой, как тогда, в засаде. Тогда огорошило сразу, а сегодня накатывало постепенно.

– Тот мальчик находился в процессе трансформации и ауру имел схожую с человеческой, хотя и изрядно гипертрофированную. Антиподы не люди, у них все по-другому. Аура человека – яйцо. Аура того мальчишки разбухла до размеров громадного яйца. Аура у настоящего антипода, прошедшего все стадии трансформации, совершенно другой природы. Фигурально выражаясь, скорлупа исчезает, аура растекается в пространстве и по мере удаления от тела становится все более и более жидкой. Или вот вам еще образный пример – щупальца осьминога. Вдали от туши щупальце махонькое и при этом опасное, управляемое. Если, конечно, осьминог жив. А если мертв, щупальце загнивает вместе с тушей, но воняет, само собой разумеется, гораздо слабее. Уловили суть?

Гром соврал жестом – понуро кивнул. У него заболела голова и слегка дрожали пальцы. Стряхивая в очередной раз пепел, он промахнулся мимо пустого спичечного коробка, насорил на столешнице.

– Вернемся к живым тварям, – бодро продолжал вещать полковник. – Антипат фиксирует антипода, в то время как сам выпадает из чувствительной сферы твари до момента визуального контакта. Мальчик-квиттер почуял только вооруженного Панасюка в домишке на отшибе и отключил Тараса Борисовича, собираясь, извините, им пообедать. Между тем если бы мальчик открыл дверь раньше, чем вы выстрелили, или же если бы вы его только ранили, тогда все! Тогда вам конец. Был бы конец, конечно. Вы счастливчик, молодой человек. До момента визуального контакта у антипата всегда преимущество, после – он становится приоритетной целью ментальной атаки антипода. Я понятно объясняю?

– Я все время путаюсь, – с неохотой признался Гром и затушил окурок в опустошенном спичечном коробке. – Антипаты, антиподы – очень созвучные слова. Кто придумал такие похожие термины?

– Разве суть в терминах? Вспомните поговорку: хоть горшком назови, только в печь не сажай. Согласен, слова похожие, но ничего, привыкнете. Все привыкают.