Читать книгу Зебра - МИК РЭД - Страница 1

Как тогда

Я хочу ехать в метро по той ветке, которая не под землей.

На кожаных диванах, не сиденьях, а диванах.

Летом.

Приехать туда, где бабушка.

Живая.

Открыть журнал «Америка» и прочитать про День благодарения и как делают кроссовки.

А потом поехать домой, уставшим и счастливым.

По той же ветке метро, которая не под землей, но уже в окнах темно.

Вечер.

Я не хочу как сейчас.

Я хочу как тогда.

И папу держать за руку.

И хотеть спать.

И почти заснуть у него на руках.

Как сейчас засыпает у меня на руках моя дочь.

Как тогда…

Может быть

Зевающий персонал кафе.

Полупустой зал.

Блюз женским афроамериканским голосом откуда-то из-под потолка.

Дочь играет на телефоне в домики.

Жена доедает штрудель.

Темнеет.

Лето.

Мне больше ничего не надо в этой жизни.

Ну, может быть, еще что-то.

Но не больше…

Английская кошка

В Англии у меня была кошка.

Правда, она была не у меня, но можно сказать, у меня, пока я там жил.

Кошка была черная.

Все черные кошки не совсем черные.

Если посмотреть под разными углами, то видно чуть более темные полоски или коричневый оттенок.

Вот такая она была, немножко коричневая, а так черная.

Как у многих подростков, у меня были проблемы с кожей на лице.

Она садилась мне на грудь и начинала вылизывать мне нос.

Это было смешно и очень странно, потому что она это делала как врач, долго, тщательно и не обращая внимания на меня.

Я очень хорошо помню эту кошку.

В подростковом возрасте я доверял только врачам и то не всем, подросткам сложно довериться кому-либо, врачам я верил, английской кошке доверился всецело.

Теперь у меня тоже есть черная кошка. Она британка.

Она меня лечит, даже когда просто спит на диване.

Магия

Было холодно.

До окончания ремонта моей машины оставалось не менее двух часов. Я ничего не ел с самого утра.

Спрашиваю механика:

– Где можно поесть поблизости?

Смерив меня взглядом и оценив степень моей всеядности, механик изрек:

– Выйдешь – иди сразу налево, через сто метров увидишь кафе, одноэтажный такой шалман, но надписи на нем никакой нет. Не промахнешься, там вокруг только гаражи.

Иду.

Вижу слева одноэтажное строение с крыльцом.

Захожу.

Меня встретил пожилой мужчина, морщины на лице которого впитали жаркое солнце гор и ледяную воду горных рек.

– У вас можно что-нибудь поесть? – осторожно спросил я.

– Прахади, дарагой! – сказал хриплым голосом от множества выкуренных за долгую жизнь сигарет и, указав рукой на открытую дверь в другое помещение, пригласил меня пожилой горец.

За дверью меня встретила большая малоосвещенная комната, где стояло несколько деревянных столов. Где-то справа яркий свет в раздаточном окошке и слабо различимый в глубине этого освещенного окна силуэт женщины в черном одеянии – вот все, что я смог разглядеть. Из глубины сумеречной комнаты появился крепкий худой парень с бородой и черными, как смоль, коротко подстриженными волосами.

– Что хотите покушать? – тихо спросил меня.

– А что есть? – еще тише, чем он, спросил я.

– Суп есть, домашний, харчо, хинкали, лобио – это фасоль, и можем вам шашлык пожарить, если падаждете, – с совсем легким акцентом на последнем слове рассказал мне короткое меню заведения молодой горец.

– Буду суп и лобио, – выбрал я.

– Хорошо, присаживайтесь, я вам хлеб сейчас принесу, – и ушел.

Я подошел к единственному светлому месту в этом помещении, интуитивно стремясь к свету в незнакомом месте. К окну, за которым стояла женщина в черном и наливала в большую глиняную тарелку суп для меня.

– Здравствуйте.

Она посмотрела на меня и ответила мне несколькими фразами, но не по-русски. Протянула мне тарелку.

– Давайте, я вам принесу, – это где-то сбоку сказал неслышно подошедший парень с бородой, держа в руке тарелку с хлебом, за которым он ушел, и столовые приборы.

– Спасибо, я сам! – отказался от его услуг я. Делая что-то сам, я хотел почувствовать это место.

Он проводил меня к столу. Я поставил тарелку на стол, а он положил ложку, вилку и нож рядом, а хлеб – в центре стола.

Я с любопытством посмотрел на суп и замер в долгой паузе, прикоснувшись к холоду металлической ложки.

– Будете пить что-нибудь? – вывел меня из ступора своим вопросом парень с бородой.

– Чай.

– С чабрецом будете?

– Да.

Он ушел за чаем, а я медленно зачерпнул первую ложку супа.

Я ожидал от супа в этом месте все, что угодно, но только не такого насыщенного, обжигающего перцем, согревающего вкуса. Я даже забыл про хлеб и вспомнил о нем только на второй половине тарелки.

Я бывал в горах. Мне стало казаться, что отогрелись мои воспоминания, которые никогда раньше не посещали меня.

Яркое жаркое солнце. Горы. Ледяная вода горной реки. Опасные серпантины дорог. Вино в глиняном кувшине, горячий, только что испеченный хлеб.

Мне принесли второе. Потом чай и кусковой сахар. Когда-то давно меня приучили пить чай с сахаром вприкуску. Это вкусно. Так и пил.

Я бывал на Кавказе… Везде, где трудно жить, есть своя магия.

Зайдя в это место, я словно побывал в прошлом.

Грубый хлеб, острый суп, фасоль и чай с травами. Магия гор в простой, но очень вкусной еде вернула меня в те места, где я когда-то бывал. Неожиданное путешествие…

Мне не хотелось уходить из этого места и прощаться с воспоминаниями тоже.

Я расплатился с бородатым парнем. Проходя мимо освещенного окна, сказал женщине в черном:

– До свидания!

– Спасибо! – попрощался с курящим на выходе пожилым горцем.

– Захади, дарагой!

Дверь

Спустя десять лет мне снова открыли дверь.

За ней стоял постаревший, сутулый, с недоверчивым взглядом пожилой человек.

Аккуратной походкой старика он прошел на кухню.

Все бы ничего, но это был мой отец…

Песок

Резкий поворот руля. Визг тормозов шести потоков машин. Перестроение резко вправо, к краю обочины, с экстренным торможением, когда машину невозможно удержать ровно и она виляет, тормозя из стороны в сторону, рискуя уйти в неуправляемый занос.

Все. Машина остановилась. Ручник резко вверх – давняя привычка. Смотреть на тормозивших паникеров в шести полосах нет времени, у них все в порядке. Я умею делать такие перестроения безопасно для окружающих.

Забыв про то, что музыка орет, разрывая колонки, взял в руки телефон и обеими руками стал бешено, опережая себя и делая ошибки, писать строки, которые нельзя упустить. Сколько уже было таких, упущенных навсегда и безвозвратно. Потому что не было возможности записать или думал, что запомню.

Нет, не запоминал, утеряно навсегда, как горячий песок пляжа, где проводишь короткий отпуск, приехав из серых дней зимы, просачивается сквозь пальцы рук, оставляя только пыль или песчинки в ладонях. Как упущенный по недоразумению и медлительности шанс – уходит, уезжает, уплывает, испаряется.

Как волны океана теряют свою силу, встречаясь с песком или скалами, разбиваясь в стаи брызг или уходя плавно в песчаный берег. Зачерпнешь его – а в руках не вода, а уже только мокрый песок.

Вот они. Слова, строки и даже страницы. Появляются, оставляя на белом фоне следы твоей черной крови, как и любого, кто когда-либо писал о том, что дорого, что важно, что и есть жизнь и свобода, истинная и настоящая. Свобода, когда не надо знать, что примут или поймут, когда говоришь и пишешь только то, что думаешь и что хочешь сказать, когда веришь, что тот, кто сможет, тот поймет, а кто захочет, тот прочитает и не раз.

Лучше не останавливаться. Уже так было: напишешь часть и придется вспоминать, что хотел сказать. Нет, напишу сейчас, напишу все, а потом исправлю только ошибки. Кто-то говорил это раньше, что надо делать только то, что нравится и никогда не упускать тот самый случай, никогда.

Тот самый шанс, тех людей и те моменты, которые никогда не вернутся. Те часы, минуты и секунды, ради которых мы и живем. Но это должны быть именно те, да, самые важные, настоящие люди, дни, часы, секунды и подлинные, настоящие чувства.

Так и сейчас: надо написать все и сразу.

Да, вот эти самые строки…

Башни

Уснувший ненадолго «Роллс-Ройс» на пустынной парковке, продуваемой нещадно ветром между башнями Сити. Бабушка в платке и с хозяйственной сумкой на двух колесах сидит на мраморном парапете. Как из прошлого, давнего прошлого. И только смартфон в ее руках, в котором она пытается что-то увидеть и что-то написать, говорит о том, что мы во втором десятилетии третьей тысячи лет современного летоисчисления.

Рядом со мной стоит мой коллега и говорит о важности закончившейся только что встречи. Я слышу все, как вдалеке, но вижу все очень ясно и отчетливо. Красиво и размеренно лето уходит в осень последними днями августа. Суббота. Все отдыхают. Мы работаем. Так надо. Для денег, для прибыли, для компании.

– Отличная встреча. Очень продуктивно поработали.

– Да, согласен. До понедельника, – пожимаю коллеге руку, прощаясь до дня, который наступит послезавтра.

Ветер. Бабушка со смартфоном. Небоскребы, сжимающие небо до маленького квадрата там, наверху. Коллега, уходящий куда-то вдаль. Нежаркое солнце позднего августа, освещающее неровными кусками асфальт и стены, прорываясь сквозь тень от железобетонных, одетых в стекло исполинов. Еще одно фото, которое ляжет в память цветным снимком, оставшимся навсегда в глубинах памяти.

Пешком через торговый центр к подземной парковке, где ждет машина, чтобы увезти меня от стихшего на летние выходные города, стремящегося всем своим видом показать, что он не нагромождение камней, асфальта и проводов, душный и тяжелый для дыхания, скучный и некрасивый, вечно перестраиваемый и поглощающий силы, деньги, энергию, часы, минуты и годы жизни населяющих его людей.

Увезти меня далеко, туда, где тихо шелестят листья деревьев, вместо асфальта – трава, солнцу не надо пробиваться через преграды и стены, а неба так много, что оно везде, в какую сторону ни посмотри.

Остаток этого дня и потом еще один день в тихом и спокойном месте, а потом снова устремиться вместе с огромным потоком машин, похожим на стадо железных четырехколесных существ, стремящихся к водопою, но не насыщающему, а отнимающему и забирающему все, что накоплено.

Туда, где в центре стоят холодные зеркальным стеклом своих стен и надменные недосягаемостью своей высоты сонные башни.

Бизнес-ланч

Они сидели в ресторане. Четверо. Обедали и говорили.

Трое встречались с девушками, которые были близки с ними из-за небольших и редких, но денег. Выбор у девушек тоже был, но… Им было это удобно и… Так совпало.

У троих после второго блюда обязательным был сок из сельдерея и еще чего-то повышающего. Вяло обсудив курс доллара, нефть и азиатские рынки, трое стали обсуждать своих, как они думали, женщин. Маленькую грудь одной. Странные повадки другой. У третьей был обнаружен некий недостаток в фигуре и… это уже не важно, какой. По их общему мнению, он был…

Ну, так принято. У них, у троих.

Им нравились женщины, с которыми они редко бывали близки, но говорить об этом в их компании было не принято, и это противоречило образу мачо.

Так… Заведено…

Они очень хотели, чтобы женщины их любили, и думали, что так оно и есть, но…

Их не любили.

Им очень хотелось, чтобы женщин в их жизни было больше…

Но у каждого была на тот момент только одна, хотя декларировалось иное…

Каждому хотелось подругу другого… Но им это было не по силам.

Так они убеждали себя, что они самцы.

Четвертый молчал и пил свой томатный сок. Говорят, томатный сок снижает давление.

Он вспоминал трех и думал о четвертой, которую все считали неприступной.

Он увидит ее вечером. Сегодня. И завтра. У себя дома.

Ему не казалась маленькой грудь первой.

Вторая никогда не устраивала ему истерик.

У третьей, по его мнению, была безупречная фигура.

Троим в ресторане он об этом не скажет…