Читать книгу Сансара. Оборот первый - Василий Криптонов, Мила Бачурова - Страница 10

Глава 10

Оглавление

Из плетеной корзины на спине у мыши мы с тян извлекли десяток разнокалиберных свёртков. Отдельно были завернуты две пузатые глиняные бутылки с горлышками, запечатанными чем-то вроде воска.

– Спасибо, – сказал мыши я. Чувствовал себя при этом полным идиотом, но надо ж было что-то сказать?

Мышь, как ни странно, курлыкнула в ответ. Выдвинула из пуза четыре кошачьи лапы, стремительно взяла разбег, расправила на ходу синие кожистые крылья и взлетела.

– В добрый путь, – обалдело пробормотал я.

– Надеюсь, это съедобно, – глядя на свертки, проговорила тян.

Мы переглянулись и пошли в дом.

Кухонный стол был похож на срез огромного пня, отрастившего себе четыре ноги. Табуретки выглядели уменьшенными копиями стола. На полках, растущих из стен, стояли глиняные миски и чашки без ручек, столовых приборов не наблюдалось. Над глиняной раковиной в углу свисали с потолка две цветущие лианы. Тян осторожно потянула за правую. В раковину прямо с потолка хлынула струя воды.

– Холодная, – подставив под неё ладонь, объявила тян. И уже гораздо более уверенно потянула за левую лиану. Поток воды расширился. – Эта – горячая.

Я показал большой палец и принялся разворачивать листья, заменяющие тут оберточную бумагу.

Клубни, стебли, стручки, то ли фрукты, то ли овощи, два прозрачных пузыря с непонятно чем фиолетовым и красным. Холодные продукты завернуты в гладкие листья, теплые – среди свертков были и такие – в листья, на ощупь напоминающие местные одеяла.

– Ты знаешь, что это? – без особой надежды обратился я к тян.

Она покачала головой:

– Впервые в этом мире. Никогда не увлекался путешествиями – дорого, да и ни к чему.

– Зря, – буркнул я. – Ладно. Для храбрости предлагаю налить.

Взял пузатую бутылку и, не видя других способов открывания, вдавил в горлышко зеленую восковую печать. Та, как ни странно, легко поддалась. Я разлил содержимое по двум глиняным чашкам. Понюхал. Пахло приятно.

– Ну, надеюсь, не траванёмся. – Я поднял чашку. – За знакомство, что ли?

Тян неуверенно взяла свою. Пробормотала:

– Если это алкоголь, то мне, боюсь, не сто́ит.

– Почему?

– Ну… есть причины.

– Забей, – посоветовал я и тюкнул по её чашке. – Вздрогнули!

Отхлебнул из своей. Больше всего это было похоже на микстуру, которой мама поила в детстве. Не сказать, что крепкое, но определённо алкогольное. Пилось приятно. Желания срочно закусить, как это случалось с некоторыми напитками в моём мире, не вызывало.

– Вещь, – порекомендовал я. – Пей, не боись. Хорошо идёт, – и подцепил из ближайшего свёртка толстый стебель.

Откусил. По вкусу оказалось нечто среднее между морковью и капустой. Жрать можно, особенно с голодухи, но я внезапно понял, что дико хочу чего-то посущественней. Принялся разворачивать свёртки и пробовать все подряд.

Допробовался до того, что мешанина из желто-оранжевой стружки показалась вполне похожей на мясо. Я на радостях вывалил в миску добрую половину свертка. Распустил тонкие стебельки-завязки на горлышках прозрачных пузырей, выдавил на край миски сначала красной, потом фиолетовой субстанции. Зачерпнув щепотку стружки, макнул в фиолетовую. Попробовал – нормально зашло. С красным соусом пошло вообще отлично, да к тому же в одном из свертков обнаружилось что-то вроде лепёшек. На странности вроде цвета, в данном случае голубого, я ещё в самом начале решил махнуть рукой. С удовольствием закусил стружку лепешкой. Пробурчал с набитым ртом, обращаясь к тян:

– Почти бутерброд. Рекомендую!

Она рассеянно покивала и отхлебнула из кружки.

Я, утолив первый голод, заметил, что в миске у тян грустит несколько горошин-мутантов, а другой еды не наблюдается. Зато, скосив глаза на её кружку, обалдел. Там осталось меньше половины. Свою-то, отхлебнув глоток, отставил – мне лично жрать хотелось больше, чем бухать. А ей, видать, наоборот. И кто бы мог подумать…

Сердце ёкнуло в предвкушении. Выпившие девушки, как известно, идут на тесный контакт охотнее, чем трезвые. Теперь главное, чтобы накидалась в меру, а то ведь заснёт в процессе – фигня получится. Со мно… то есть, с одним моим другом как-то случился казус, так себе ощущения.

– Поешь, – незаметно отодвигая кружку тян в сторону, посоветовал я.

Тян заглянула в миску. О еде, похоже, вспомнила только сейчас.

Взяла из свертка стручок размером с банан, ловко разорвала его на половинки и высыпала в миску ещё с десяток розовых горошин размером со сливу. Полила фиолетовым соусом. Я, с интересом понаблюдав, подцепил из свёртка такой же стручок и проделал то же самое. Горошины оказались сладкими.

Тян склевала три горошины и потянулась за кружкой. Однако, подняв, спохватилась и замерла – наверное, в её мире на людей, бухающих в одиночку, тоже смотрели косо.

– За встречу, – решил помочь я и поднял свою кружку.

– Ага, – обрадовалась тян.

Мы чокнулись и выпили.

– А-а… – начала тян, – э-э…

– Меня зовут Костя.

– Я помню! – обиделась она. – Хотел спросить, из какого ты мира?

Я пожал плечами:

– Да кто б его знал.

Тян неуверенно хихикнула:

– Ты не знаешь номер своего мира?

Здесь это, наверное, было сродни тому, как не помнить название города, в котором живешь. Номер мира они, должно быть, ещё в детском саду выучивают.

– Нет. Не знаю. Я тебе больше скажу – ещё вчера был абсолютно убеждён, что мир, в котором живу, единственный и неповторимый.

Тян снова неуверенно хихикнула.

– Блин, да серьёзно! – обиделся я. – К нам из других миров не лезут, живём и живём себе. Откуда мне знать, что мы не одни?

– А почему не лезут? У вас закрытый мир?

– Понятия не имею. Что значит «закрытый»?

Тян забавно поморщилась и снова поправила несуществующие очки.

– Ну… мир, где, например, экологическая катастрофа произошла, или война идёт. Ну, или где сама по себе окружающая среда такая, что гуманоидам без спецоборудования делать нечего. Ещё какие-то закрытые есть… Это в школе проходят, я уж половину забыл. А у вас не проходят, что ли?

– Нет, говорю же! Знать не знаем про другие миры.

– Тогда, значит, вы точно закрытые, – убеждённо кивнула тян, – если вам даже знать ничего не положено.

– Да с какой стати? – Мне вдруг стало обидно за свой мир. – Может, просто я ничего не знаю, а кому надо, те знают?

– А кому надо?

– Ну… Правительству, там.

– Бред какой-то, – решительно отмела мою версию тян. – Правительство знает, а населению не говорит? У нас в Нимире такое правительство и года бы не продержалось.

– Где-где, у вас?

– В Нимире. Сокращение от Нижние Миры, они же – миры категории С… Во, ты даже про это не в курсе!

Я пожал плечами.

– Значит, вы всё-таки закрытые, – подвела итог тян.

Что-то в её логике не билось, а я никак не мог сообразить, что. Зато быстро вспомнил об универсальном средстве, стимулирующем взаимопонимание:

– Давай выпьем.

– Давай! – обрадовалась тян. И с готовностью подставила чашку.

Я долил вина, или что уж это было, себе и ей.

– За твой мир, – предложила тян.

Мы снова чокнулись. Я отхлебнул глоток, а тян приложилась к чашке надолго. Когда оторвалась, предположила:

– Второй вариант – тебе память отшибло в портале. – Язык у неё уже слегка заплетался. – Вероятность, конечно, ничтожно мала, но я слышал, что иногда при переходах бывает. И на самом деле вы не закрыты, но ты об этом не помнишь.

– Да ничего мне не отшибло! – Я чуть не добавил «дура пьяная», но сдержался. – Я прекрасно помню свой мир. Ещё утром новую тачку забирал, блин! И понятия не имею, с какого перепугу нас можно было запихнуть в закрытые. В Нижние – ну ещё ладно, технологии и правда так себе. А в закрытые-то с чего? Экология у нас – не сказать, чтобы отстой. По сравнению с той, что в курилке, где ты пепельницу подрезала, вовсе рай. И войны нету… Ну, по крайней мере, вчера не было. То есть, где-то на планете она есть, конечно – у нас так, чтобы вообще не было, не бывает, но…

– Как это, не бывает? – перебила тян.

Глаза её заметно затуманились. Ну ещё бы, три раза по полчашки – это тебе не глоток шампанского. Хотя, на вид, при её комплекции и глотка бы хватило.

– У нас несколько континентов, – принялся объяснять расклад я, – и куча стран. Штук… не знаю. Сто, так точно, а может и тыща! Ясное дело, то тут, то там локальные конфликты возникают.

– Конфликты не считаются, – авторитетно объявила тян, – конфликты и у нас бывают, в них же никто не гибнет. Я про войны говорю.

– Блин, так и я про войны! У нас это просто так называется, «локальный конфликт». Ну, в том смысле, что не весь мир воюет, а пара стран сцепилась. Мировых-то войн у нас тоже всего две было.

– Весь мир воюет?! – ахнула тян, вылупив на меня и без того огромные глаза. – То есть, вообще весь?!

– Ну да. Потому так и называется. Но, говорю же, это…

– Так чего же ты хочешь! – всплеснула руками тян. – Если у вас каждый день где-то война и людей убивают, кто в ваш мир полезет в здравом уме?

– Ну… – Я, честно говоря, растерялся. – Можно ведь лезть туда, где нет войны? Земля большая.

– Угу. Путешествуешь, такой, или по делам приехал, и вдруг – шарах, война! Нет уж, – тян помотала головой, – в гробу я видал такие путешествия.

Следует признать, что определенная логика в её словах прослеживалась. Но менее обидно от этого не стало, скорее наоборот.

– Всё равно, – упрямо пробормотал я. – Вот придёт Диана, подтвердит, что никакие мы не закрытые!

– За это надо выпить, – решительно объявила тян. И подставила чашку.

Я, уже чувствуя, что томный вечер движется куда-то не туда, но пока не находя в себе ни сил, ни желания остановить движение, налил.

Чокнулись. Выпили.

– Ты любишь стихи? – после долгой паузы ставя на стол чашку, спросила тян.

Глаза её попытались сфокусироваться на мне. Получилось не очень.

– Нет, – брякнул я.

Лишь мгновением позже сообразив, что с такими откровениями романтический вечер, на который успел возложить определенные надежды, и который, стараниями тян, уже активно катится не туда, может вовсе звездой накрыться. Попробовал исправить ситуацию:

– Ну, то есть, мне те стихи, которые надо было в школе учить, не нравились, занудство сплошное. А если хорошие, тогда да! Тогда люблю.

– Я тоже люблю, – сказала тян. И попыталась проникновенно заглянуть мне в глаза. Получилось ещё хуже, чем в первый раз.

Расстроило её моё признание в нелюбви к поэзии, или то, что чашка была уже четвёртой, сложно сказать. Но прекрасные голубые глаза вдруг стремительно наполнились слезами.

– Эй, – всполошился я, – ты чего?

Тян не ответила. Принялась раскачиваться на табуретке. Медленно и пока не опасно, но я на всякий случай встал и пересел поближе к ней. В момент, когда собрался дружески приобнять, тян вдруг громко, с надрывом, продекламировала:

– Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым!

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым!

– Ну, это, – осторожно попытался вклиниться я, – где ж не будешь-то? Вон, какая молодая. Жить и жить ещё.

– Ты теперь не так уж будешь биться, – не слушая меня, провыла тян, – Сердце, тронутое холодком!

И страна березового ситца

Не заманит шляться босиком!

Я понял, что дама ушла в себя и вернётся не скоро. Пока не довоет, точно не вернется. Обреченно облокотился на стол. Интересно, в какой момент нужно было перестать наливать?

– Дух бродяжий! Ты все реже, реже


Расшевеливаешь пламень уст.


О, моя утраченная свежесть,


Буйство глаз и половодье чувств!

– Я теперь скупее стал в желаньях,


Жизнь моя, иль ты приснилась мне?


Словно я весенней гулкой ранью


Проскакал на розовом коне.

А вот про коня, я, кажется, даже слышал…

Завывания оказались заразными. Скоро я понял, что и сам подвываю в такт. И слова стихотворения мне, затерявшемуся среди чужих миров, ухитрившемуся утратить даже такое, о существовании чего прежде и не догадывался, рвали душу – сладкой в своей безысходности алкогольной тоской.

– Все мы, все мы в этом мире тленны,


Тихо льется с кленов листьев медь…


Будь же ты вовек благословенно,


Что пришло расцвесть и умереть!

Тян дочитала.

Я, потратив какое-то время на понимание того, что стихотворение закончилось, крепко её обнял. И поцеловал в глаз – целил в щеку, но оказалось вдруг, что уже и сам не очень фокусируюсь. Наполнил чашки.

Серьезно спросил у тян, попытавшись чокнуться с ней и промахнувшись:

– Летова знаешь?

Сансара. Оборот первый

Подняться наверх