Читать книгу Живые книги - Мила Иванцова - Страница 3

– Да, конечно, запишите номер моего мобильного, я буду ждать вашего звонка, – сказал официантке за барной стойкой высокий мужчина в темных очках, продиктовал номер и назвал свое имя: – Виктор.

Он поблагодарил, сделал неуловимый жест, и короткая металлическая трубка в его руке вдруг стала тростью и приобрела необходимую длину, чтобы незрячий человек мог простукивать ею дорогу перед собой и определять маршрут.

Эту неожиданную метаморфозу предмета заметила та самая дама в кружевных перчатках, как раз входившая в кафе. Они разминулись у входной двери. Посетительница отступила в сторону, пропуская его на улицу, однако незрячий мужчина успел почувствовать несколько пьянящий аромат ее духов – неожиданный для утреннего посещения дамой кафе.

– Доброе утро! Вы опять к нам? – засияла книжница Аня. – Проходите за столик, сейчас я принесу меню.

– Здравствуйте, – сдержанно улыбнулась женщина и не тронулась с места, – собственно, я хотела спросить о вашей акции…

– А! Вас заинтересовало? – оживилась официантка. – И кем бы вы хотели быть – Читателем или Книгой?

– Я?… – Женщина сделала паузу, а затем выдала решительно, будто нырнула в воду: – Собственно, я – писательница. Довольно известная, хоть и печатаюсь под псевдонимом, но у меня сейчас некий творческий ступор… И я подумала… Может, именно эти ваши Живые книги расскажут мне что-то интересное? Так сказать, станут именно тем зерном, из которого…

– Ух ты! – одновременно выпалили обе официантки, находившиеся рядом.

– Надо же! Живая писательница! Класс! – восторженно произнесла книжница Аня. – А мы еще вчера вас заметили! Нет, люди искусства все же действительно отличаются от других!

– Да не то чтобы… – пожала плечами посетительница и снова оглянулась вокруг.

– Ой, не говорите! – замахала руками Аня. – Вон, видели, только что вышел мужчина? Он хоть и очень любит читать, но был военным и потерял зрение, ну, почти потерял, едва видит очертания фигур и свет. Так он очень обрадовался, узнав о нашей акции! А что? Будет ходить к нам, «читать»… Вот уже выбрал себе Книгу, будем с ней договариваться. Так о чем это я? А! Вот по нему видно, что он обычный! А на вас глянешь, и понятно, что вы человек искусства!

– Спасибо, – улыбнулась женщина такой бурной и непосредственной реакции.

– Так надо же записать ваши данные и ознакомить вас с каталогом Книг, хоть он еще и небольшой. Как ваше имя?

Женщина помолчала, а затем медленно произнесла, будто пропела:

– Амалия.

– Вот! Я же говорила, Вера! – оглянулась на коллегу Аня. – Даже имя необычное! Вот, заполните, пожалуйста, эту карточку. А кофе сегодня пьете?

– Да-да. – Потенциальная Читательница взяла анкету и снова отправилась на верхний ярус кафе.

В этот день она пила кофе не «медикаментозно», а просто так, для удовольствия. Кроме того, хотела потратить на этот процесс какое-то время суток, часть долгого майского дня, который снова нужно было чем-то наполнять.

Амалия то прислушивалась к тому, как шептались в нижнем ярусе официантки-книжницы, обсуждая между собой встречу с настоящей писательницей, то разглядывала свои перчатки, которые опять лежали на столике, то бродила глазами по стенам, будто вживаясь в уютный интерьер кафе, останавливала взгляд на коллекции кофейников, потом на картинках с видами Львова, на книжных полках, иногда улыбалась… Но если бы кто-то внимательный незаметно наблюдал за этой особой, то вряд ли счел бы ее улыбку веселой. Скорее это была несколько мечтательная, растерянная, неуверенная улыбка на ухоженном лице красивой, но уставшей женщины, скрывающей свою проблему.

Вскоре она увидела, как книжница Вера поднялась по лестнице на второй ярус подать меню новым клиентам – немолодой паре иностранцев, спрятавшихся в прохладе этого старинного толстостенного дома от майской жары. С балкона своего третьего яруса Амалия услышала, что девушка говорит с ними на довольно плохом английском, но и посетители отвечали не лучше, хотя весьма дружелюбно. Женщина снова погрузилась в свои воспоминания, которые на этот раз замелькали в воображении слайдами прежних заграничных поездок.

Она вздрогнула от внезапного покашливания и увидела рядом Веру, которая протягивала ей несколько открыток – рукописный каталог Книг, то есть людей, согласившихся приходить и рассказывать свои истории.

Через минуту она уже пересматривала краткую информацию о каждом.

Студент Политехнического университета, родом из Карпат, был не прочь за кофе с пирожным рассказывать о различных обычаях своего края и происшествиях в горах, случившихся с ним, с его знакомыми или с туристами-горожанами.

Женщина подумала, что для вечно голодных иногородних студентов акция кафе – неплохой способ заработать кофе с пирожным, хотя это и не решает проблемы питания. Она сдержанно улыбнулась и принялась за следующую открытку.

Пенсионерка, учительница с многолетним стажем, готова была поделиться целым «сериалом» из школьной жизни. Причем Читателю предлагались на выбор версии «об учениках», «об истории неординарной киевской школы», «об учительской судьбе» и так далее.

Амалия сначала удивилась, читая эту несколько наивную на ее взгляд саморекламу, но потом вздохнула из сострадания к пенсионерке, которой, видимо, общение требуется больше, чем угощение, ведь всю жизнь она была окружена людьми… Но почему-то это предложение также не пробудило интерес потенциальной Читательницы.

Вдруг внимание ее вновь привлекли голоса со среднего яруса кафе – иностранные туристы говорили между собой на французском. Амалия напряглась и подалась к деревянным перилам, у которых стоял ее столик. Она бросила заинтересованный взгляд вниз на пожилую пару, улавливая отрывки их разговора. Из услышанного поняла, что мужчина собирался пойти на какую-то встречу, а жена не очень хотела его сопровождать и предлагала подождать супруга в этой уютной кофейне.

– Et qu'est-ce que tu feras ici pendant toute cette heure?[2]

– Mais je regarderai ces petites choses sur les rayons et je feuilleterai les livres. – Женщина оглянулась вокруг и указала мужу на полки со старинными турками, кофемолками и на книги, выстроившиеся отдельно на небольших полочках, – et tu reviens me prendre ici à midi, d'accord?[3]

– Bon, d'accord, si cela ne te gêne pas. Et ensuite on ira déjeuner au restaurant de l'hôtel! Hier j'ai bien aimé leur borchtch![4]

«Вот она – Книга, которую бы хотелось почитать! – подумала вдруг Амалия и почувствовала неожиданное волнение. – Но как? Как подойти к незнакомой женщине и „считать“ с нее какую-то историю? И захочет ли она вообще со мной говорить? Зачем ей это? Хотя… Встретить в чужой стране человека, который говорит на твоем языке, всегда приятно, это упрощает контакт…»

Француз спустился на первый уровень кафе, а через мгновение звякнул колокольчик на двери, обозначив таким образом его выход в город.

Выдержав паузу в несколько минут, Амалия поднялась, собрала в стопку еще не дочитанные карточки каталога Книг и двинулась к деревянной лестнице.

– Bonjour, madame! Je m'appelle Amalia et je vous ai entendu parler français[5]. – Она приветливо улыбнулась, и пожилая иностранка мгновенно отразила ее улыбку.

– Oh, madame! C'est un grand plaisir de trouver à l'étranger quelq'un avec qui on peut parler sans barrièrs![6]

He прошло и десяти минут, как женщины разного возраста, разных национальностей и вообще – две очень разные женщины беседовали на разные темы. Француженку звали Кристин. Ей было, очевидно, слегка за шестьдесят. Но худощавая, высокая, спортивного телосложения, в джинсах и в льняной рубашке мужского кроя, совсем без макияжа, она выглядела женщиной без возраста. Собственно, возраст Амалии тоже непросто было определить, хоть она и была одета очень женственно и не гнушалась элегантным, не кричащим макияжем.

Разговор закружился вокруг Киева, его изюминок, интересных для туристов, потом перешел на Францию, Париж, о котором обеим было что вспомнить. Вскоре к ним подошла книжница Вера, немало удивленная тем, как ловко писательница говорит по-французски и как при этом с ее лица словно слетела пелена грусти и растерянности, которую девушки заметили и вчера, и сегодня утром.

«Вот так тарахтит! – подумала Вера. – Наверное, поймала себе хороший сюжет в новый роман! Эх… Вот так жизнь! Не то что…»

Девушка улыбнулась обеим посетительницам и обратилась к Амалии:

– О, Амалия, вы так легко говорите на французском! Я в восторге! Что-то еще закажете? Ой… А может, эта дама согласится принять участие в нашей акции?

Кристин с приветливой улыбкой смотрела на девушку, ничего не понимая, и поглядывала на реакцию новой знакомой. Амалия на мгновение заколебалась, но потом взяла в руку открытки из каталога книг, сложила их веером и помахала над столиком.

– Знаете, Кристин, эта милая девушка хочет спросить вас, не решитесь ли вы принять участие в акции, которую проводит эта кофейня.

От краткой информации о временном распределении посетителей на Книги и Читателей глаза француженки стали сначала круглыми от внимания и удивления, а потом превратились в две щелочки с лучиками добрых морщинок.

– Но мы же здесь всего на несколько дней, – сказала она, будто извинялась, – хотя… я на своем веку прожила немало историй и, конечно, могу ими поделиться, было бы только кому слушать! Знаете, чем дольше человек живет, тем больше у него накапливается в доме вещей, а в душе – воспоминаний. И время от времени перебираешь их, что-то отдаешь, что-то выбрасываешь, а с чем-то не хочется расставаться никогда. И ты трепетно держишь в руках самое дорогое, рассматриваешь его, вспоминая себя и других в рамке давно прошедших лет… А потом не выставляешь это на виду, а снова прячешь куда-то – то ли на полку книжного шкафа в виде фотоальбома, то ли в ящик письменного стола, как шкатулку со старыми украшениями или пожелтевшими письмами.

Вера все не отходила и зачарованно слушала чужую непонятную речь. Амалия перевела. Девушка слегка наклонила голову на бок, а одна бровь ее смешно поползла вверх, как бы говоря: «Так вы принимаете условия нашей игры?»

Кристин посмотрела на часы. Амалия бросила взгляд на свои, а Вера на старинные настенные, которые качали маятником неподалеку на стене. Они показывали четверть двенадцатого.

– Я думаю, что успею рассказать вам хоть что-нибудь о моей бабушке. – Она снова улыбнулась, и легкая грусть отразилась на ее лице. – К сожалению, при таком ритме жизни ни детям, ни внукам нет дела до далеких предков. Их не очень интересуют сентиментальные истории о былом. Пусть это будет моим небольшим вкладом в вашу виртуальную библиотеку!

– А госпожа Амалия – писательница! – не удержалась Вера, указав рукой на Читательницу.

– Qu'est-ce que c'est «pisatelnitsia»?[7] – не поняла туристка.

Амалия погрозила пальцем Вере и сдержанно объяснила, что она действительно писательница и согласилась на эту игру, надеясь пополнить свой архив интересных историй, которые, возможно, когда-то пригодятся при написании книг.

Глаза француженки снова округлились, а брови поползли вверх.

– О! Какая неожиданная удача! Живая писательница! Тогда я просто обязана рассказать вам что-то интересное! Ведь я и сама так люблю читать! – Она указала рукой на книжные полки. – Но кофе я уже пила, и пирожное только что съела. Принесите-ка нам, пожалуйста, соку, вы же не против сока, Амалия?

Моя бабушка… Это так неожиданно и так странно… Но, видимо, именно здесь и сейчас пришла пора рассказать кому-то о ней – озвучить мои мысли. С возрастом люди становятся сентиментальнее, на их «внутреннем рынке» растет цена не на нефть или алмазы, а именно на такие воспоминания. И я питаю особый сентимент к моей бабушке, часто вспоминаю о ней, хотя она была обычным человеком, «рядовой французской женщиной первой половины двадцатого века», как написали бы журналисты.

Однако она не была французской женщиной! Она была бретонкой! Вы понимаете разницу? – Кристин заглянула в глаза собеседницы, та кивнула, но промолчала.

Бретонцы, жители северо-западного полуострова Франции Бретань, – это, по сути, кельты, которые в древности переселялись из Британских островов под давлением англо-саксов. И бретонский язык местного населения, конечно, тоже кельтской группы. Но современное молодое поколение уже почти не понимает язык своих пра-пра… Кругом царит государственный, но в южной части полуострова еще кое-где хранят традиции и говорят на обоих языках. Когда-то Бретань была отдельным королевством, которое до XVI века сопротивлялось французским централизаторам. Но потом… потом все бретонское истреблялось и шлифовалось величественной Францией.

Собственно, я о бабушке. На ее юность пришлись тяжелые годы. Она появилась на свет в конце XIX века в простой и небогатой крестьянской семье, в которой родилось двенадцать детей, но не все выжили. Дома говорили на бретонском. Представляете, бабушка ходила в школу всего два года – с семи до девяти лет! Там и выучила французский. Полученных знаний ей хватило только для того, чтобы научиться самостоятельно расшифровывать Библию. В семье решили, что этого достаточно и дальше она должна пасти коров…

Бабушка мечтала стать врачом. На протяжении всей жизни она покупала в букинистических лавках и на распродажах дешевые потрепанные книги по медицине, которые продавали студенты путешествующим букинистам. Ее библиотека состояла из очень умных учебников и монографий.

В 1914 году в возрасте восемнадцати лет она вместе с сестрой «поехала во Францию», то есть в Париж, так тогда у нас говорили, потому что Париж олицетворял собой Францию, а Бретань считала себя ею весьма условно. Поехали на заработки. У вас тоже, я знаю, Киев притягивает к себе рабочие руки из провинции. Это всегда шанс прокормиться и прокормить семью – зарабатывать в богатом месте, чтобы проедать деньги в бедном.

Все работники с Запада страны прибывали тогда на вокзал Gare Montparnasse, теперь на его месте уже стоит новое современное здание. И там, на вокзале, наивных приезжих ждали «агенты» работодателей. Многие из них были просто сутенерами, которые заманивали в свои сети очень доверчивых провинциальных девушек. «Настоящие» французы относились к бретонским девушкам как к здоровым, вежливым, но… недалеким. Этот образ закрепился даже в мультиках. Но сутенеры и не искали большого ума.

Надо сказать, что бабушке с сестрой тогда просто повезло в чужом большом городе! Они действительно наткнулись на представителя семьи одного буржуа, куда их наняли прислугой «на всю работу». Это была удача! Но буквально через несколько недель вспыхнула Первая мировая война, и напуганные девушки снова вернулись домой, в свой поселок Chapelle-neuve[8] (Kapel Nevez на бретонском). Опять пасти коров. У меня дома на стене есть фото того периода – сестры в национальной бретонской одежде. Они там обе очень серьезные – потомки кельтов-мореплавателей, борцов за свой маленький гордый этнос…

После войны сестра там же на родине ушла в монастырь, а бабушка снова поехала в Париж и нанялась на работу в большое пригородное хозяйство. Сначала выращивать и убирать картофель (а что еще она умела?!), а потом бабушка много лет собирала розы и тюльпаны на цветочных плантациях богатой семьи де Вилъморен. Их предприятия до сих пор продают разные семена и розы. Кстати! Луиза де Вильморен была довольно известной писательницей. Я слышала, что в вашей стране очень уважают Экзюпери, да? – Кристин оторвала взгляд от старинных медных кофеварок и мельниц, и улыбка Амалии подтвердила ей сказанное.

Так вот: эта Луиза была невестой писателя-летчика! Они были помолвлены. Но не сложилось. И, видимо, так должно было быть. Они были очень разными. Очень.

Кристин замолчала, словно задумчиво гладила взглядом старинные предметы на полках, и, видимо, что-то вспоминала. Амалия незаметно бросила взгляд на часы и подумала, что скоро вернется муж собеседницы и на этом рассказ может прерваться. Но та снова заговорила:

– Бабушка работала там много лет. Имея мужа и четверых детей. Мой дед тоже был бретонцем. Он, бедный, пострадал на войне от газовой атаки… Вы же слышали, как солдат в окопах травили ипритом? Он прожил после войны еще 15 лет, но был слаб здоровьем и умирал ужасно. Его обожженные едким газом легкие причиняли ему страшные страдания, а антибиотиков тогда еще не было…

Но, несмотря на это, супруги нажили за четыре года четверых детей, которых бабушка в итоге растила сама, и по мере своих сил дала всем образование. И всю жизнь провела, собирая цветы. Со стороны это может показаться романтичным занятием, не так ли? Собирать цветы до пенсии! Кстати, о пенсии – в смутные для Европы годы, конец тридцатых – первая половина сороковых (Вторая мировая война), из каждой ее зарплаты хозяева вычитали определенный «пенсионный» процент, но… Но не платили его в государственную кассу. И так продолжалось десять лет!

Это стало известно, когда бабушка в ее шестьдесят собралась выйти на пенсию, но оказалось, что она ее еще «не заслужила».

Хоть я и нередко слышала, что характер у бабушки был нелегким, но она безропотно смирилась с этим и проработала еще десять лет в воинской части, выполняя привычную для нее тяжелую неквалифицированную работу уже в таком возрасте. Вот так просто богатые люди украли у нее десять лет жизни…

Кристин снова погрузилась в свои воспоминания, но вдруг услышала, что звякнул колокольчик на двери первого этажа, посмотрела в глаза собеседницы, словно хотела понять, осознала ли та все, о чем она рассказывала, и нужно ли было вообще открывать душу чужому человеку здесь, в чужом, хоть и таком красивом, городе?

Амалия тоже услышала, что кто-то вошел, и проследила за реакцией Кристин.

– Еще, еще расскажите что-нибудь о ней! – попросила женщина неожиданно искренне и жадно.

– Конечно, каждая энциклопедия поведает вам, кто такая Луиза де Вильморен, кем были ее друзья и любовники, но нигде вы не найдете упоминания о Марии-Элизе Кабельгвен, скромной, незаметной, трудолюбивой, одной из тех, кто всегда находится неподалеку, но чьего мнения никогда не спрашивают.

Однако это она покупала мне маленькой в бакалейной лавке дешевые конфеты, склеенные между собой боками. Это она выносила с поля под юбкой картофелины, чтобы прокормить своих четверых детей. Это она пасла коров, вязала носки и мечтала лечить людей. Это у нее украли десять лет заслуженного отдыха…

Рука Кристин неожиданно стукнула по столу и замерла. Амалия осторожно положила свою ладонь на руку пожилой женщины. Француженка улыбнулась и накрыла ухоженную руку новой знакомой своей второй ладонью – рукой обычной женщины, которой многое пришлось делать в этой жизни.

– А еще – именно она купила мне толстый карандаш, с одной стороны синий, с другой – красный. И учила меня рисовать им французский флаг – все же не жаловалась и не ненавидела страну, которая украла у нее родной язык… Женщина, всю жизнь собиравшая для кого-то цветы, которой никто ни разу не подарил ни букета, ни цветка…

Скрипнула лестница, Амалия оглянулась и увидела седого мужчину, который приближался к столику, не скрывая своего удивления от того, что час назад оставил здесь одну женщину, а теперь нашел двух.