Читать книгу Игра в сумерках - Мила Нокс - Страница 8

Все было так, как говорил отец. Полицейские задавали вопросы, а трое Ливиану только разводили руками: ничего не знаем, всю ночь были дома; давал только лекарственные травы, вот эти, возьмите образец; бедная девочка, медицина бессильна, нет, больше не виделись, какой ужас; маски – так сами болеем, не хотим вас заразить, вы же прекрасно понимаете… Да-да, до свидания, приходите еще, всегда рады помочь…

Измученные, спать улеглись только под вечер.

Теодор проснулся оттого, что услышал слово «сон».

В соседней комнате спорили. Он попытался встать, но только охнул: тело буквально разваливалось на части, нога опухла. Вот зараза, как больно-то! Кое-как он доковылял до двери и прижался к ней ухом.

– Это правда, Мария. Я видел сон.

– Лазар, не выдумывай. Так не бывает.

– Я видел сон.

Мать вздохнула. Теодор представил ее взгляд: печальный, немного укоризненный. Она смотрела так, если Тео говорил, что штаны ему порвал спиридуш, выскочивший из-под земли. Или что видел Фэт-Фрумоса, проносящегося по небу на своем волшебном коне Гайтане, и потому опоздал к рассвету. Теперь и слова отца она слушала как сказку.

– Лазар, – ее голос звучал мягко, с легким упреком, – тебе почудилось. Ты прекрасно знаешь…

– Да, мы не видим снов. Но я видел. Клянусь своей шкурой!

– Будь осторожней с клятвами.

– Я клянусь на шкуре, потому как верю тому, что видел. А я видел сон. Настоящий. Как раньше. Там был Теодор.

– Господи, Лазар, ты слишком переволновался из-за всей этой истории. Там осталась маковая настойка…

– Мария! Я правду говорю – Теодор был во сне. Он открывал дверь.

Мария издала звук, похожий на фырканье лисы.

– И я боюсь: он открывал дверь туда, откуда ему не выйти. Я понял это вчера. Ему ведь совсем не жаль ту женщину. Ни капли. Он не понимает, что натворил.

– Да потому что это не его вина! Женщина умерла из-за неудавшегося обряда, вот и все. Это же часто происходит – кто-то умирает. Она жертвовала собой, знала, на что идет.

– Сон, Мария. Эта комета… Ты ведь слышала, что такие кометы значат? Ты слышала про Макабр?

– Макабр?

– Ходят всякие слухи про Смутное время, когда происходят разные сдвиги в истории. Макабр. Мне снился Теодор, открывающий дверь. Что за дверь? Почему он ее открывает? Это случилось или случится? И – самое главное – он сказал, что слышал свой голос. На уступе.

– Ему почудилось…

– Я слишком долго спасаю людей, чтобы не знать – слышать свой голос, видеть себя со стороны означает только одно. Ты знаешь, что. А вдруг он станет… нелюдимцем.

Мать ахнула.

– Мария, если я ничего не сделаю, произойдет страшное. Мы его потеряем. Будущее Теодора на моей совести. Я его воспитывал как мог, но я не всесилен. Не сумел вложить хоть каплю своей любви к людям… Теодор еще на что-то надеется, но не понимает – ему место среди людей. Я должен его…

– Нет!

– …вернуть к людям.

– Не смей, Лазар! Не отнимай у меня сына, он – мой единственный ребенок! Он – наш ребенок. Для тебя это ничего не значит? Ты накрутил себе про нелюдимцев. Он такой хороший мальчик, у него золотое сердце! Помнишь, как он спас филиненка пару лет назад? Кормил его из рук, вставал трижды днем, чтобы он выжил? Неужто ты вправду считаешь Тео нелюдимцем?

– Филин – не человек.

– Но ты-то, ты, Лазар, сам…

– И я – не человек.

Было слышно, что мать всхлипывает, а отец тяжело ходит по комнате. Каждый шаг бил прямо в сердце Тео, и он не мог унять бешеной скачки в груди. Как больно и страшно. Теодор не хотел уходить. Он хотел остаться здесь, в старом, покосившемся домике, который когда-то обустроил отец. В этой комнате, где пахнет звериными шкурами, деревом и немного пылью, с птичьими перьями на балках. Он не сможет его покинуть. Никогда. Дом ему роднее чего-либо на свете, каждая досочка и выступ на стенах – он знает их наизусть с детства и может на ощупь обнаружить что угодно в груде хлама за дверью сарая.

Он знает ту семью мышей, которая таскает у него хлеб и другие припасы, – она живет под кроватью и пищит по ночам, а крохотные мышата порой играют в круге лунного света на полу, когда Тео просыпается по вечерам. Он запретил Северу ловить эту семейку. Сам не знал почему. Мышиная детвора, которая прыгает друг за дружкой, обнюхивая его сапоги, – он видел в них что-то особенное. Хотя это всего лишь животные, наблюдать за их семьей для него было тайной радостью.

Он их любил.

Любил здесь все. Каждую мелочь. Дом был дорог его сердцу, как ни один человек на свете. И если отец клялся шкурой, Теодор мог клясться своим родным домом, о котором он думал, будучи даже за десятки километров от него, высоко в Карпатах. Он всегда знал, что вернется сюда и встретит маму у калитки, увидит ее бледное доброе лицо. В своем сердце он улыбался ей. Но в жизни встречал сухим кивком и молчанием и теперь очень жалел об этом.

Теодор понял, что к его горлу подступил комок. Глаза заслезились.

В дверь постучали, и Теодор отступил вглубь комнаты. Ручка повернулась, и на пороге показался одетый по-походному отец. Он выглядел ужасно: рыжие с сединой волосы спутались и мочалом повисли до плеч, а кожа не отличалась от кожи мертвеца – до того была устрашающе синей и местами даже черной. Потому отец и носит маску – люди пугаются его до смерти. Он выглядел как мертвец, и мать тоже. Но сейчас Тео увидел, как отец стар.

– Сын.

Теодор не произнес ни звука.

– Прости.

Губы отца почти не раскрывались, когда он говорил.

Его голос, тихий, сиплый, словно от простуды, всегда успокаивал. Даже теперь.

– Мне нужно уйти. Береги маму.

Теодор не знал, куда девать руки, кисти казались огромными, как лопаты.

– Она тебя любит.

Теодор промолчал.

– Что-нибудь хочешь сказать?

Лазар выждал несколько секунд, потом склонил голову и перекинул сумку на другое плечо.

– Это тебе.

Он нагнулся и поставил на пол сапоги. Теодор знал их. Они были сделаны из кожи столетнего кабана-убийцы, который мучил окружающие деревни. Отец убил кабана, стачал пару сапог и носил их не снимая.

У Теодора вообще было мало одежды. Родители получали деньги только от редких посетителей, и ребенком он донашивал рубашки отца, свисающие до колен. Когда-то даже носил блузку матери, но выкинул, когда дети заметили рюшки и стали смеяться над ним. Иногда он рыскал на мусорной куче возле города, где оставляли одежду для бездомных, – стоптанные ботинки, поношенные куртки, ремни… Там Теодор нашел свой кожаный плащ. Чудна́я одежда – тут такую никто не носит. Наверное, потому и выкинули. Но ему оказалась даже по размеру.

Теодор просил себе «кабаньи сапоги», но тогда они были настолько велики, что просто спадали с его маленьких ног. Эти сапоги – самое загадочное, что он видел в жизни. Они пленили его чем-то особенным с первого взгляда. Казалось, в старой коже по-прежнему жил дух древнего монстра. Им не было цены. И сноса тоже не было. Они выдерживали даже огонь.

Лазар тихо закрыл дверь, немного постоял по ту сторону. Теодор слушал затихающие шаги и, когда раздался далекий скрип калитки, бросился вслед, но увидел только огненно-рыжую точку, которая исчезла высоко на холме.