Читать книгу Солнечный атлас - Мила Шустова - Страница 7

– Вот я вас двуосткой!

Это означало, что мы опять нахулиганили. Баба Поля погрозила пальцем. На стене при входе на ржавом гвоздике висело что-то, похожее на ремешок. Это был наш кошмар. Ни разу нам не попадало этим предметом, но название и то, как он надежно висел на стене, могли остановить даже Зорро в тот момент, когда он совершал свои подвиги.

Баба Поля была бабушкой моей подруги Ирины. Была еще Таня, тоже ее внучка. Ирину привозили из Саратова погостить к бабушке, а Таню – из Москвы. А это, я вам скажу, уже совсем другие новости и впечатления. Мы были ровесницами. Ирина бывала у бабушки чаще, очевидно, это нас и сблизило. Ира росла без папы. Она говорила, что он работает на Северном полюсе, и поэтому у нее такая фамилия – Шубочкина: чтобы было тепло.

– Пусть мама отдохнет от Ирочки, да и жизнь надо свою устроить.

Это было ответом бабы Поли на реплики соседей:

– Что? Опять привезли эту оторву?

Однажды летним утром я посмотрела в окно. Напротив нашего дома прямо через дорогу начинался частный сектор: дома с резными ставнями, покрашенные каждый на вкус своего хозяина. Прямо напротив наших окон, на подоконниках которых красовались выращенные заботливой рукой моей бабушки разноцветные фиалки, я увидела новые качели, их раньше не было. В воздухе кружился тополиный пух. На качелях каталась белокурая девочка. Качели взлетали, так и норовя улететь в голубое небо, увлекая за собой целый рой пуха. Девочка, небо и качели.

– Мама, пойдем, я хочу познакомиться с девочкой.

Я взяла маму за руку, мы перешли через дорогу, и я познакомилась со своей первой подругой, с которой мы стали близки на долгие годы. Это была любовь с первого взгляда. Взаимная. Уйти от новой подруги долгое время, пока мы немного не повзрослели, было непростой задачей. Когда за мной приходила мама, чтобы забрать из гостей, подруга начинала плакать, держать меня силой, даже кусала. Это была любовь до крови. Нас разнимали, меня уводили домой. Но долго друг без друга мы не могли.

Девочку с голубыми глазами звали Ириной. Ее привезли на лето к бабушке и дедушке. Дедушка сделал ей качели, и это был его прощальный подарок. Он был болен и вскоре его не стало. Баба Поля осталась одна.

Одна дочь жила в Саратове – ее дочерью и была Ирина, а вторая жила в Москве, с мужем и дочерью Татьяной. Ни дети, ни внуки не забывали бабу Полю. Детей часто отправляли погостить и сами приезжали, когда представлялся случай. С началом школьной поры, конечно, мы стали видеться реже, как правило, только во время каникул.

Дом, построенный ее мужем, был большой, добротный, да и хозяйство было немаленькое. Баба Поля была родом из деревни – маленькая, с забавными веснушками и рыжими волосами.

Оставшись одна, она продолжала поддерживать дом и хозяйство в образцовом порядке. В доме было паровое отопление, по тем временам – большая редкость. Она работала и подрабатывала, где только было возможно, поэтому достаток тоже был. Баба Поля всегда знала, где можно недорого выписать дрова, где нанять мастера, чтобы починить сарай, и куда поехать, чтобы купить хороших цыплят, из которых вырастут добротные несушки. Некоторое время маленьких цыплят баба Поля держала в доме, на кухне, в большой картонной коробке, и над ними была лампа. Желтые комочки забавно пищали. Нам разрешали подержать их в ладошках и даже покормить отварной пшенной кашей.

Одним словом, баба Поля была хозяйственная. В сарае были поросята, а в курятнике пел петух, собирая своих подружек. Во дворе был небольшой садик, в котором росли несколько яблонь, слива, пара вишен, куст смородины и крыжовник. На вишнях летом появлялась смола, она была янтарного цвета, и мы с большим удовольствием ее жевали. Огород был небольшой, но все необходимое там выращивалось заботливой рукой бабы Поли.

Когда привозили из Москвы Танечку, вместе с ней привозили много вкусностей. Что-то из гостинцев баба Поля продавала. «На пенсию-то не проживешь», – говорила она, словно оправдываясь. Иногда мама покупала у нее для меня апельсины – большие, ароматные, яркие, как солнышко, по шесть рублей за килограмм. У бабы Поли я впервые увидела ананас. Это было мое знакомство с этим экзотическим фруктом. Он так вкусно пах!

Баба Поля не очень любила отпускать внучку играть в наш большой двор, поэтому большую часть времени мы проводили у них – во дворе или в доме, если была зима.

Во дворе, под большой яблоней «белый налив», была старая кровать с навесом из листов ржавого железа. В летний полдень мы валялись на кровати, спелые яблоки падали на навес, разбивались, и в воздухе еще долго витал их запах. Мы мечтали найти клад. Драгоценный клад. Раскопки решили начать прямо в огороде. Баба Поля была на дежурстве, и до обеда оставалось время, чтобы найти что-то стоящее. Рыть начали под вишней, рыли упорно, и вот уже начали находить какие-то гнилушки. Это, по нашему мнению, означало, что клад уже где-то рядом. Баба Поля пришла, как всегда, не вовремя, и запретила вести археологические раскопки. Зарыла наше начинание в прямом смысле слова в землю и позвала обедать:

– Ну, чтожкася, чтожкася, успеете еще найти свой клад.

Желание было слишком велико. Мы решили поискать в сундуке у бабы Поли. Сейчас таких сундуков уже нет. Большой сундук с коваными железными скобами. Баба Поля любила нюхать табак. Иногда, после сладкого чиханья, она забывала вытереть свой нос, он был в коричневой пыльце, и мы тихонько смеялись.

Вот в сундуке мы и нашли запасы этого табака, который спасал шали и наряды бабы Поли от моли. Самое главное – мы нашли целую коробку патронов, которые остались от дедушки, он был охотником. Ну, что можно сделать с патронами? Решили отнести их в музей и сказать, что нашли в земле, может, нас признают героями? Испачкали патроны в земле и пошли в музей. Он находился в городском парке. Нас отвели к директору. Директором была улыбчивая тетенька, мы ей рассказали, что нашли клад, и выложили грязные патроны на стол. Подозреваю, она все сразу поняла, но вида не показала. Похвалила нас, сказала, что мы можем посмотреть новую экспозицию животных, которую готовят к открытию, и попросила больше не трогать такие предметы, а сразу звать взрослых. До сих пор меня мучает совесть за ту маленькую ложь, ведь, наверное, это была память о муже бабы Поли.

А нам тогда было весело, мы были маленькие хулиганки. Мы очень любили ходить в кино – на вестерны и фильмы про индейцев. Я представляла себе, как скачу верхом на лошади по моей родной улице Горохова, а на мне – замшевая куртка с висюльками, шляпа и ковбойские сапоги. Потом, когда я посетила Нью-Йорк, в самом хорошем магазине для ковбоев я купила себе точно такую куртку, о которой мечтала, настоящую шляпу и сапоги. Осталось лишь проскакать на лошади по улице моего детства.

Кинотеатр назывался «Победа». Он находился недалеко от набережной, в городском парке. В парке росли дикие маслины – деревья с овальными маленькими плодами, которые осенью, после первого снега, становились янтарного цвета, и были очень сладкими. В центре парка был павильон «Мороженое». Он работал только летом, большие окна позволяли солнцу проникать со всех сторон, его было так много, что оно отражалось на полу, который был выложен цветным кафелем. Мороженое подавали в железных вазочках на высоких ножках, с красивыми ложками на длинных ручках. Его поливали разными сиропами, на их аромат слетались непрошеные полосатые гости-пчелы.

На улицу через окно продавали сладкую вату. Запах слегка подгоревшего сахара стоял на всю округу. Там работали муж с женой, у них был кооператив. Огромный железный круг, в котором появлялось это белоснежное чудо, гудел и издавал жуткие звуки. Сначала готовую вату резали на длинные колоски, а уже потом – на порции. Каждую порцию заворачивали в обычную серую бумагу. Сладкое облачко можно было отрывать пальцами и отправлять в рот до того, как оно начнет таять. Полакомиться этим чудом можно было перед началом сеанса в кино.

Перед сеансом обычно выстраивалась очередь за билетами, и это всегда заставляло нас поволноваться: а вдруг нам не хватит?

В фойе кинотеатра была небольшая сцена, и я застала времена, когда перед началом сеанса на ней играли приглашенные музыканты – на рояле или на аккордеоне. Нам давали пятьдесят копеек на кино, а это означало, что можно купить билет и в буфете пирожное: такое прямоугольное, бисквитное, со сливочным кремом, за двадцать две копейки, и стакан лимонада. А еще в киоске Союзпечать можно было купить открытку или календарик. И все это удовольствие – за пятьдесят копеек. А потом еще долгое время можно вспоминать увиденный фильм.

Высшим шиком было купить билет на первый ряд. Смотреть на экран надо было, задрав голову, потому что первые ряды были очень близко, но это никак не мешало получать удовольствие. Любимым фильмом был фильм про Зорро. Мы писали букву Z везде, где только было можно, и даже там, где нельзя. Ирина написала эту букву черным фломастером у себя на ноге и забыла про нее. Вечером баба Поля начала ее купать и сильно испугалась: что за знак? Нам опять здорово попало. Как эта милая бабушка терпела нас, троих хулиганок? Однажды мы действительно ее напугали до сердечного приступа.

По телевизору шел фильм «Черная Гора», индийский, про слонов. Бабы Поли не было дома. Фильм трагический, я и сейчас бы заплакала, если бы посмотрела его еще раз.

В конце фильма слон-отец убивает слона, который от жажды сошел с ума, чтобы он не разрушил деревню и не убил людей, потому что за это потом убили бы все стадо свободных слонов. Слон-отец был долгие годы в плену и работал в деревне. Последние слова диктора: «И в последнем крике отец узнал своего сына».

Отец-слон узнал своего сына! Все, занавес. Мы сидим на полу, ноги калачиком, смотрим в телевизор, где уже закончились программы, и есть лишь рамка – таких сейчас не бывает на телевидении – и ревем. Ревем так, что слезы и сопли ручьем, ревем в голос. В это время заходит баба Поля и видит эту картину. На вопрос, что случилось (который мы не услышали), мы продолжаем реветь. Она испугалась, присела на кровать – и тут мы увидели ее. Нам так захотелось, чтобы нас пожалели и помогли пережить весь ужас увиденного, что мы начали реветь еще громче, а баба Поля даже не стала пугать нас двуосткой, а просто попросила валидол. Это нас немного успокоило, и мы перестали плакать.

Оказалось, в жизни есть не только смешные фильмы, и мы поняли, что и реальность не всегда может быть веселой. Это было нашим знакомством с возможными жизненными потерями.

Мы дорожили нашей дружбой, и никакие расстояния не могли стать ей помехой.

Как только мы научились писать, мы начали отправлять друг другу сначала открытки с короткими пожеланиями, а потом настоящие письма. Я сохранила эту переписку до сих пор. На нашей входной двери был прикреплен железный почтовый ящик. При возвращении из школы я с радостью в него заглядывала и, конечно же, больше всего ждала писем именно от Ирины. Мы писали друг другу часто. В то время я увлеклась коллекционированием марок, и Ирина почти в каждом письме присылала их мне.

Это были марки разных стран: с редкими животными, про спорт и балет, про космос, картины наших известных художников, и даже заграничные, с кораблями и дальними странами, а еще была такая треугольная марка – с маленькой птичкой колибри. Я сохранила все марки, у меня их целых два альбома – это и есть мой настоящий клад. Иногда я достаю потемневшие от времени конверты, какое-нибудь письмо с рисунком, нарисованным Ириной, и возвращаюсь опять в наше детство.

Ирина знала много интересных историй и каждый раз, когда приезжала, привозила с собой новую песенку. Слышала, что эти песни теперь называют дворовыми.

А тогда это были не просто песни, но и возможность узнать, какой разной может быть любовь. Оказывается, это не только вздохи на скамейках. Конечно, мы знали уже песню и про шута, который любил королеву, и его за это убил король, и про дикого Мэо и его мавританку, и про дельфиненка, попавшего под винт корабля, и про коричневую пуговку, которая помогла поймать шпиона – одним словом, мы кое-что уже понимали в жизни… Но одна песня запомнилась особенно. Эта песня называлась «Четырнадцать ножей». Ужас! Вот это любовь. Парень Анжак любил девушку, а ему за это достались четырнадцать ножей прямо в спину. Почему четырнадцать – непонятно, мы подозревали, что хватило бы и меньшего количества, но, очевидно, чем больше любовь, тем больнее должно быть.

В то время мы, как все девочки нашего возраста, увлеклись песенниками. У каждой уважающей себя девочки должен был быть песенник. Обычно это была толстая общая тетрадь. Туда записывали ручкой любимые и модные песни. Разрисовывали цветными фломастерами и приклеивали картинки, которые подходили к данной песне по смыслу. Хлопотное это было дело, ведь найти красивые картинки было очень сложно. Журнал «Огонек» не всегда мог удовлетворить наши представления о красоте. Ирина привозила из Саратова нужные нам картинки и охотно делилась ими. Где она их находила, не знаю. Иногда и моя мама жертвовала свои модные журналы на наше увлечение. Ирина очень хорошо умела срисовывать какие-то интересные картинки, что тоже помогало украсить наши песенники. Если бы проводился конкурс на лучший песенник, думаю, наши непременно заняли бы первое место.

Мы брали скакалки, привязывали один конец к спинке кровати, а второй конец был для нас микрофоном – и весь мир вокруг преображался: мы с настоящими микрофонами на большой сцене, зал полон наших поклонников, и все самое лучшее – впереди. Пели мы самозабвенно, в полной уверенности, что все, чего касаются лучи солнца в этом мире, принадлежит именно нам.