Читать книгу Меня не видно изнутри - Мира Баук - Страница 2

Мы с Марго ехали в вагоне пригородного поезда совсем одни – несказанная роскошь для первокурсниц. Впрочем, прошу прощения: уже второкурсниц.

Сам факт нашего одиночества был ситуацией из ряда вон. Летом все отправлялись отдыхать за город: в вагоне или салоне автобуса не протолкнёшься, но сейчас силой чудесных обстоятельств рядом не было ни души. Бодренькая старушка с саженцем вишни в мешке вышла пару станций назад, не проехав и половины пути, а компания шумных школьников тут же высадилась в Альбе.

Оказавшись одни, мы дурачились и горланили песни, но уже спустя полчаса запал прошёл – без красноречивых взглядов невольных слушателей занятие потеряло свой шарм. Погрузившись в медитативное ожидание, я слушала тишину, сопровождаемую лишь мерным перестуком колёсных пар по рельсам. В вагон просачивался влажный, слегка подкопчённый запах старого железнодорожного состава. Мы наслаждались долгожданной свободой после экзаменов и никуда не торопились. В конце пути сигнальными флажками мелькали каникулы в Атермонте, а также знакомство с семьей и друзьями Марго. Меня это слегка тревожило. Коммуникабельностью я никогда не отличалась, сколько себя помню.

Судя по статье из поисковика, Атермонт был небольшим курортным городком на побережье Тихого моря. Стабильный приток туристов позволял ему расти и процветать даже в зимние месяцы, а горная гряда, укрывающая город с юго-запада, обеспечивала практически райский климат: за исключением середины лета с её адовым пеклом.

Городок средневекового типа спрятал мощёные улочки в объятиях обширных лесов, в сорока километрах к югу от Либерга – регионального центра. Из Академии свободных искусств и наук Билберри, где мы с Марго учились, туда можно было добраться часа за три. Тем не менее, за оба семестра моя лучшая подруга съездила домой лишь однажды, на Рождество. Почему она предпочитала не видеться с близкими по выходным, я не знала. О личной жизни она обычно не распространялась, а расспрашивать я стеснялась.

Изначально никакой поездки мы не планировали, но Марго, не удосужившись даже спросить, хочу ли я этого, уговорила родителей пригласить меня погостить. Так не хотела ехать одна? Когда мне стало известно о приглашении мистера и миссис Равел, отказываться было уже невежливо. К тому же мне самой не хотелось покидать Марго – за год я к ней слишком привыкла.

Было стыдно в этом признаться, но я вовсе не горела желанием возвращаться в родной город. С одной стороны, в глубине души боялась перемен, произошедших за время отсутствия. С другой, напротив, не хотела снова сталкиваться с неизменными проблемами.

Вся моя семья ютилась в маленькой квартирке на окраине города. Перспектива спать в одной постели с бабушкой, боясь разбудить её любым неловким движением, мало походила на предел мечтаний. Хотя Равелы тоже жили под одной крышей из поколения в поколение, всё же это была крыша огромного трёхэтажного особняка, а не многоквартирного дома, обдуваемого всеми ветрами.

Равелы представлялись мне невероятно единодушными и гостеприимными людьми. Марго иногда развлекала меня рассказами, как каждое лето кто-нибудь из родственников и старых друзей семьи наведывался с нежданным визитом или, если быть точнее – с набегом на уютный дом, и к отъезду чуть ли не срастался со стенами, задерживаясь ещё на пару дней, потом на недельку, и до тех пор, пока осень не вступала в свои права. Казалось бы, спустя столько времени, терпению хозяев должен был прийти конец, но гостевая комната в любое время была готова к приезду посетителей.

Несмотря на весомые аргументы «за», принятое в спешке решение влекло за собою сомнения. Всё это великолепие походило на уютную ловушку, искусно обставленную сценаристом фильма ужасов. В чудесный город заманить «и заключить во тьме» 1. Улыбнувшись мрачноватой строчке, невесть почему всплывшей в памяти, я списала всё на банальное волнение.

Повсюду пустило корни горячее лето. Не спасали ни тень, ни ветер – точнее, его несвоевременное отсутствие. Июньское солнце сговорилось с испаряющимся морем и окутало побережье невыносимой духотой. Влажный воздух собирался под одеждой, превращая её в парник. Даже Марго в её лёгком коротком сарафанчике взмокла так, что была готова раздеться до трусов.

В ответ на её взмыленный вздох я в очередной раз побурчала, что мы могли бы сейчас ехать в комфортабельном автобусе с кондиционером – если бы Марго предупредила о поездке заранее. Билеты пришлось искать в последний момент, когда все парные места уже раскупили, а ездить отдельно она люто ненавидела. Марго всегда закидывала мне на колени свои длинные ноги, вечно затекающие между сиденьем и спинкой впереди стоящего кресла, и, уткнувшись в моё плечо, всю дорогу дремала под музыку из плеера – тоже одного на двоих.

В вагоне Марго предложила купить нам по мороженому, но я отказалась – после сладкого только больше захочется пить. Пожав плечами, она расплатилась с продавщицей, тоскливо проводила взглядом переносной холодильник и раскрыла обёртку фруктового льда. С азартом его попробовав, Марго протянула: «М-м-м… Мороженое. Со вкусом холодильника, как я люблю» и развалилась на пустом сиденье напротив.

В движущийся поезд сквозь открытые окна проникал ленивый ветерок, но на станциях скорость стремительно снижалась, отчего мы вскакивали с мест, высовываясь наружу прямо как две радостные собаки. Пытаясь охладиться, я обмахивалась помятым ежемесячником «Билберри», купленным на станции. Читать в такой жаре было сложно. Очерк о местных легендах Атермонта оказался неожиданно скучным, и плавящиеся предложения скользили мимо разума. Зато следующий литературный скетч заставил меня задыхаться от смеха. На середине я чуть не сползла на пол, и Марго полезла проверять, не хватил ли меня солнечный удар. Когда я сунула журнал ей под нос, пытаясь сквозь слёзы дочитать последний абзац, гоготали уже мы обе.

Умереть от смеха в поезде, так и не доехав до нужного места, было бы обидно. Едва успокоившись, всё ещё изредка посмеиваясь, я запихала журнал в рюкзак и с подрагивающей улыбочкой прильнула к прохладному двойному стеклу. Вдали плыло марево горы – дымчато-сизой как голубика в молоке. Мимо проносились лохматые изумрудные ветви, меж рощ мигали луга, полные сочной травы и мирных пасторалей. В темнеющем к вечеру небе парили беззаботные стайки птиц. Вдалеке время от времени проскальзывал туманный, подёрнутый оранжевым горизонт, подсказывая, что вот-вот покажется ласковое море.

Я долго молча смотрела в окно в ожидании этой секунды. И когда гладь воды просочилась тоненькой прозрачной ленточкой, а потом и бескрайним переливом медной чешуи Серого залива – от вида захватило дух. Не то чтоб я была столь впечатлительна, но даже самый бесчувственный чурбан не сможет сидеть с каменным лицом, когда в невесомой закатной дымке перекатывается древнее дыхание волн, успокаивая берег исцеляющим шёпотом: «Всё прошло… Всё пройдёт… Всё прошло… Всё пройдёт».

Всё пройдёт.

Море всегда рядом.

Море было рядом весь год, но не так, как сейчас. Хотя Академия Билберри располагалась недалеко от побережья, чтобы попасть на пляж, приходилось как следует потрудиться. Попотеть, пересекая холмистые дорожки, крутые подъёмы и усыпанные камушками пыльные спуски. Либо собраться с духом и перенести утомительную дорогу в душном автобусе, плотно набитом пассажирами. Или же сгорать от стыда в такси, которое оплачивает (опять) Марго. Ездить на море из Билберри я не любила.

Я часто отказывалась, ссылаясь на гору учебных долгов. Или жаловалась на «ужасное самочувствие». Или говорила, что работаю над своей несуществующей книгой – с течением времени Марго стала чуть ли не вытягивать её из меня клещами. По сути, уговаривая меня поехать в Атермонт, она надеялась, что уж там-то, в кругу новых лиц и впечатлений я точно создам шедевр. Учитывая мою замкнутость, затея весьма сомнительная, но кто я такая, чтоб спорить с Марго?

В остальном всё шло просто прекрасно. Разве что… странная корова, сидящая на лугу по-собачьи с автомобильной шиной на шее, заставила меня усомниться в адекватности происходящего. Не успев отойти от шока, я попыталась разглядеть стремительно удаляющийся вид, но спустя секунду луг скрылся за поворотом вместе с лёгким налётом абсурда.

На окутанном туманом перроне нас ждал красивый ухоженный мужчина лет пятидесяти – отец Марго. Мистер Равел сосредоточенно хмурился, глядя на светящийся экран тонкого как английский юмор смартфона, но стоило ему услышать голос дочери – тут же убрал гаджет во внутренний карман пиджака. Он с бескрайней улыбкой развёл руки в стороны, готовый принять Марго в покровительственные объятия.

Напористостью, подвижной мимикой и даже манерой говорить – они были похожи как две капли воды. В каждом жесте Марго чувствовалась отцовская непоколебимая уверенность, успешно превращённая благодаря детской непосредственности в обаятельную назойливость. Я же беззастенчиво окрестила эту черту «заноза в заднице».

Без преувеличения, Марго была настолько же упряма, насколько красива. Светло-каштановые волосы блестели лёгкими естественными локонами, как в рекламе шампуня. Синева глаз глотала глубиной точно небо на туристических брошюрах. С её лица можно было писать портреты высших эльфов, а фигура выглядела бы безукоризненно даже на полотне кубиста.

Всё в ней нравилось всем. А благодаря богатству семьи Марго половина Академии набивалась к ней в друзья. Весь учебный год я безуспешно гадала, почему же она выбрала лучшей подругой именно меня? Желала выгодно выглядеть на моём фоне или из жалости? Но спрашивать, разумеется, я не собиралась.

Высокая, стройная, гибкая и воздушная как ангел, Марго представляла собой влажную фантазию большинства студентов Академии. Мечты их так и оставались мечтами – ни на одну симпатию за всё время она ни разу не ответила взаимно. Её непоседливость и широта интересов вкупе с женственными нарядами – например, игра в футбол в шифоновом платье – окончательно и бесповоротно дурманила мозги парням. Я же рядом с ней становилась незаметной для всех, будто оставленный в углу мешок картошки. Впрочем, меня это вполне устраивало.

Долгое время я была убеждена, что у Марго вовсе нет недостатков и комплексов. Только спустя семестр, случайно наткнувшись на её дневник, я узнала, что у Марго буквенная дислексия. Вечная путаница в символах казалась достаточно серьезной помехой для журналиста, однако моя подруга умудрилась не только блестяще сдать вступительные экзамены в Билберри, но и получить высший итоговый балл по каждой дисциплине на курсе. Весь январь я звала её ведьмой, на что Марго только улыбалась, даже не пытаясь этого отрицать.

Из размышлений меня вытянуло настойчивое прикосновение.

Отец Марго выхватил из моей руки чемодан. Увесистый саквояж дочери, её рюкзак и море пакетов в мгновение ока оказались в другой его руке, а сама она сарделькой повисла на его шее, расцеловывая то одну, то другую щёку. На миг опустив чемодан, мистер Равел с нежностью прижал губы к растрёпанной макушке Марго и погладил её по взмокшим от духоты волосам. Обаятельная ямочка на его безупречно выбритой щеке смутно напомнила улыбку моего папы.

Я сразу соскучилась по родителям и пожалела о том, что не поехала домой. Чтобы не прослезиться, пришлось сделать вид, что я увлеченно поправляю лямки рюкзачка. Немного поморгав, как бы протирая воспалённые от дорожной пыли глаза, я одарила мистера Равела улыбкой от уха до уха и представилась…

Ах, да. Что это я молчу. Я представилась.

– Здравствуйте. Меня зовут… Алекс.

– Очень приятно, Алекс, – сдержанно, с вежливым обаянием произнёс он. – Я Айзек Равел, отец Маргариты. Рад знакомству.

– И я.

Он протянул свободную руку, чтобы пожать мою. Ладонь его оказалась крепкой, тёплой и слегка грубой – похоже, несмотря на сферу интеллектуальной деятельности, Айзек не брезговал и ручным трудом. У моего папы ладони тоже всегда были сухими и немного мозолистыми – он работал плотником. Мистер Равел мало походил на плотника: одет он был с иголочки, а взгляд голубых глаз был слишком уж цепким. Взгляд человека волевого и расчётливого – судьи, а не ремесленника.

Мистер и миссис Равел владели адвокатской конторой. Судя по историям Марго, исполненным слепого детского обожания, фирма её родителей была одной из крупнейших в регионе. Равелы не один год занимались юридической практикой и достигли столь высокого престижа, что превратили профессию в семейное дело. Было ясно – как прозрачен деревенский воздух, – что со временем благосостояние фамилии будет только расти. Вместе с благосостоянием росло и количество детей Равелов – у Марго было два брата и две сестры.

Не будь я наслышана о родителях Марго, в жизни бы не подумала, что у них пятеро детей. Несвойственная возрасту миловидность миссис Равел вызывала какой-то недоверчивый интерес. Незнакомые люди часто принимали Марго и её мать за сестёр. Ошиблась и я, впервые увидев их общий снимок. Неуёмная фантазия наталкивала меня на мысль, что где-то под особняком Равелов спрятан вампирский склеп или философский камень. Но, прежде чем проводить расследование, нужно было, по крайней мере, добраться до их дома.

Под стук колёсиков чемодана, подпрыгивающего на гладкой бордовой плитке, мы пошли по перрону к зданию вокзала. Марго не умолкала ни на секунду, болтая с отцом то о погоде, то о сессии, то о мороженом. Потом вдруг сменила тему и принялась рассказывать о забавном жуке, который застрял между двумя стёклами вагонного окна. А я шла чуть позади них и молча наблюдала, как, окрасившись густо-баклажановым, непривычно быстро темнеет небосвод.

Я родилась на крайнем севере и с детства привыкла к белым ночам, не питая ни малейшего интереса к висящим по соседству друг от друга солнцу и месяцу. Северные летние ночи были полны света и цвета, позволяя даже читать без лампы, – и я читала. До рассвета никто меня не тревожил. Вокруг царили тишина и безмятежность, прерываемые только отдалённым шумом железной дороги, извивающейся змеёй среди таёжных болот.

Чтение по ночам осталось моей любовью на всю жизнь. Так и не научившись заводить дружеские связи ни с одноклассниками, ни с ребятами во дворе, я часами скрывалась от одиночества в книжном мирке. Представляя из себя самого покладистого ребёнка, какого только можно было пожелать, я всегда возвращалась домой вовремя, прилежно училась и не связывалась с плохими компаниями. Собственно, мне не было никакого дела до школьных разборок и вредных привычек. Я слишком любила комфорт и покой, а при таком образе жизни было довольно сложно попасть в неприятности. По этой причине родители прощали мне что угодно, даже бессонные ночи в компании книг, и позволяли несравненно больше, чем было разрешено кому-либо из ровесников.

Здесь же, в Билберри, как я ни старалась, читать ночами я не могла. Чернильная гладь июньского неба под адамантовой крошкой звезд действовала на меня как покрывало на клетке попугая. Хотя прошёл почти год, мне так и не удалось свыкнуться с этой кромешной мглой. Вместо глотания книг по ночам я отрубалась, едва возвращалась в общежитие.

Нырнув в прохладное нутро вокзала сквозь автоматические двери, мы прошли по отполированному мраморному залу прибытия. Свернули на площадь перед главным входом. Преодолели исчерченную тенями деревьев автомобильную парковку.

Пока мистер Равел закидывал вещи в багажник, мы с Марго с самым типичным девичьим хихиканьем забрались в кожаный салон. Я очень старалась не глазеть на каждую деталь, пахнущую сладковатым ароматизатором, так что сдержанно выразила восхищение визгом и уставилась в окно, пока Марго продолжала профессионально расписывать последние события в духе сводки новостей.

Дорога к особняку Равелов была короткой. В ней обрывками смешались средневековые мощеные улочки, черепичные крыши маленьких домиков и шпили башенок… Тут же среди старинной архитектуры пестрели неоновые вывески ресторанчиков, баров и трактиров. Уютом светились витражные окна коттеджей, чистенькие пешеходные дорожки постепенно пустели, а колесо обозрения сверкало из-за деревьев полудолькой апельсина. Пара ветхих церквушек, старомодные фасады лавочек, и утопающие в диком винограде каменные изгороди – всё это было похоже на работу талантливого художника-пейзажиста. Не успела я ступить на улицы Атермонта, а уже влюбилась в этот волшебный городок.

Впрочем, ложка дёгтя не заставила себя ждать. Не потребовалось и пяти минут, чтобы понять, что мощёные улочки выглядят очаровательно ровно до тех пор, пока ты по ним не прокатишься. Дороги из крупного булыжника, пускай и отполированного временем, превратили поездку на люксовом седане в вибромассаж. Надо отдать должное, Марго и её отец, даже подпрыгивая на ухабинах, выглядели представительно, а вот собой я была недовольна, ощущая, что из-за каждой неровности тело дрожит как желе.

Вскоре автомобиль нырнул в тихий просторный двор через распахнутые двустворчатые ворота и, полукругом обогнув беседку, остановился у огромного крыльца. Я чувствовала себя новоиспечённой голливудской звездой на ковровой дорожке «Оскара». Маленькие садовые фонарики, низко пригнувшись к земле, подсвечивали клумбы с кремовыми цветами. Кубические кустарники недвижимо замерли вокруг дорожки, присыпанной слоем гравия, а мягкая ровная шёрстка газона простиралась во все стороны до внешней каменной изгороди.

Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы оглядеться, и даже этого было недостаточно чтобы взор мог охватить масштабы особняка Равелов. Это был замысловатый трёхэтажный дом, обвитый плющом. Он был гораздо больше, чем представлялось, и, как и подобает особняку, стоял особняком. Серые шлифованные каменные стены чередовались со старой замшелой кладкой. По сторонам крыши зловещими готическими рожками возвышались две башни в средневековом стиле. За вальмовой крышей, пронзённой чердачными окошечками, точно огромный мыльный пузырь спрятался стеклянный купол. Окна в особняке Равелов тоже были разными, но цветные витражи в лакированных рамах из красного дерева, несмотря на эклектичность, органично сочетались с современными стеклопакетами во французском стиле.

Мы поднялись на крыльцо по широкой светлой лестнице и, торжественно прошагав между гранитными колоннами, оказались внутри. В холле было безукоризненно чисто. И безлюдно. К моему удивлению – и даже несвойственному разочарованию – нас никто не встречал.

Марго говорила, что её родители устроили праздничный ужин в честь нашего приезда, но в моём понимании он включал традиционное знакомство – топтание в дверях. Оказалось, семейный ужин представлял собой именно ужин. Идеальный вариант, чтобы мне, уставшей и помятой с дороги, приветливо завалиться в столовую посреди вечера и чувствовать себя максимально неловко.

Будь я сейчас дома, заказала бы пиццу или сделала бы сэндвич, а потом завалилась бы с книжкой в постель.

Мимоходом оценив мою напряжённую мину, Марго улыбнулась и подмигнула. Что поделать, надо взять себя в руки и всех очаровать. Устало стащив кеды, я прошлёпала по холлу в носках и заглянула в гостевую ванную.

Мы вымыли руки. Марго поправила макияж. Я попыталась распутать волосы – слишком длинные для современных реалий, – но на скорую руку не сумела. Пока мы торчали у раковины, мистер Равел несколько раз торопливо прошагал мимо ванной комнаты и, судя по звуку, исчез в столовой.

Оттуда доносились веселые голоса и громкий тёплый смех. Что ж, они явно не снобы. Щелкнув меня по носу, чтобы выудить из раздумий, Марго протянула мне мягкое белоснежное полотенце:

– Вытирайся скорей, а то до завтрашнего ужина так будешь стоять.

Мы ступили в прохладный светлый зал: столовая была совмещена с гостиной. Вопреки моим ожиданиям, хозяева дома не питали любви к неприличной роскоши. Эффект от встречи с семьёй Марго был таким же, как если бы я врезалась в добротный классический шкаф-купе посреди музейного зала в стиле рококо.

Равелы в духе падающей шеренги домино обернулись в мою сторону и замерли, излучая идентичные рентгеновские улыбки. В чистой минималистичной обстановке, среди гладких отполированных поверхностей мебели они смотрелись обескураживающе просто. Я застенчиво уставилась на громадный прямоугольный стол, за которым все собрались. Огроменный дубовый стол. Класс.

— Добрый вечер, – сказала я и от души улыбнулась столу.

Кажется, у меня со школы не было такой неубедительной улыбки, как сейчас.

В первом классе, узнав имя учительницы, я тут же благополучно его забыла, а уточнить его так и не осмелилась. При каждой попытке обратиться к ней я просто молча улыбалась, выжидая, пока ей станет не по себе, и меня не спросят, в чём дело.

– Алекс, здравствуй! – послышался мягкий радушный голос.

Светловолосая женщина – очень красивая женщина, просто потрясающе красивая — плавно поднялась со своего места, чтобы разглядеть меня.

– Меня зовут Лидия.

Это была мама Марго.

Их совместный снимок всегда стоял на прикроватном столике: подставляя лица ласковому солнцу, обе застыли на фоне огромного окна с зелёной рамой. Лидия обнимала дочь за плечи одной рукой, а Марго выставила пальцы в знаке «мир». И хотя фото было слишком мелким и не очень чётким, чтобы как следует разглядеть черты лиц, в нём чувствовались живость и душевность, точно такие же, как и сейчас.

Миссис Равел была на каблуках и в платье, но не вечернем. Тонкая светло-серая ткань прямого кроя была собрана поясом на изящной талии. Рукава в три четверти открывали тонкие запястья – украшений, кроме обручального кольца, она не носила. Разве что, возможно, серьги, но под уложенными вьющимися волосами их видно не было.

– Здравствуйте, – я неловко помахала, стараясь поприветствовать всех одновременно и поскорее проскочить этап знакомства.

Она улыбнулась, и за этим простым открытым жестом я увидела сияющую доброжелательностью Марго. Та самая улыбка покорила меня в день знакомства с Академией.

Но началось всё не с улыбки.

Первое впечатление от встречи с Марго было обманчивым. Со скучающим и одновременно свирепым видом она застряла в очереди посреди дворика Академии. Каждый первокурсник должен был получить магнитный пропуск, буклеты и прочую макулатуру, чтобы ознакомиться с расписанием и расположением корпусов на кампусе, но, забегая вперёд, замечу, что все эти многочисленные бумажки только сбивали с толку, и в итоге мы с завидным постоянством опаздывали везде, куда только можно было опоздать.

Народу перед столиками собралось прилично. Скопление людей утомило даже болтунов, а уж мне и подавно хотелось махнуть на всё и спрятаться где-нибудь в теньке, пока шумная плотная толпа не рассосётся. Тем не менее я мужественно простояла всю очередь… и тут всё застопорилось. Прошла минута. Две. Прокручивая в голове ругательства, я придирчиво изучала девичью фигурку, битый час торчащую перед глазами, но изъянов в ней не обнаружила.

Меня охватило любопытство. Я выглянула сбоку. Оказалось, девушка и сама в бешенстве. Измученный аспирант-иностранец копался в коробке с именными карточками, и в очередной раз вопросительно произнёс её имя на французский манер: «Раве-е-ель?»

– Нет. Маргарита Лаура Равел. Равéл – через твёрдую «л», – отчеканила она, явно представляя, как надевает парню на голову мусорное ведро жестом настолько же твёрдым, как и буква в конце её фамилии. – Что ж так всё сложно-то! Пишется ведь одинаково!

– Он, наверное, думает, что ты великий композитор лет ста сорока, – хихикнула я себе под нос, не рассчитывая, что это прозвучит так громко.

Мой неловкий комментарий заставил аспиранта покраснеть. Тот тут же выискал папку, предназначенную Марго, и рассыпался в извинениях, любуясь, как она ставит подпись в табличке.

– Аллилуйя! – девушка с добродушной улыбкой схватила приветственную папку вверх ногами и вдруг повернулась ко мне. – Меня зовут Марго.

– Я слышала, – смущение превратило ответ почти в шёпот, но имя я запомнила.

Тогда я ещё не представляла, сколько раз произнесу его, и сколь часто буду видеть эту ободряющую всепрощающую улыбку.

Я потянулась за своим набором и вдруг обнаружила, что аспирант куда-то испарился. На его место встала рыжая безразличная ко всему старшекурсница. Марго высунулась из-за моего плеча:

– А этот… музыковед где?

Только спустя пару месяцев мы узнали от второкурсниц, что тот аспирант втрескался в Марго, и чтобы поглядеть на неё подольше, притворялся, что не может найти её документы. В итоге он так и не решился заговорить с ней.

Пока я боролась с ностальгией, моя лучшая подруга порхала от одного родного лица к другому с восторженным приветственным чмоканьем. Прерываясь на визгливое: «Привет! А-а-а! Привет-привет!», она задушила в объятиях рослого красавца – тот без усилий подхватил её за талию и покружил в воздухе. Потом чмокнула в щёку седого старичка, сидящего в массивном кресле возле обеденного стола, и утопила в потоке болтовни старшую сестру. Спокойная брюнетка, заметив мой взгляд, одарила меня ироничной улыбкой Моны Лизы.

Тут же мимо промелькнула чья-то златовласая макушка. Хихикающая девчушка – точная копия коллекционной фарфоровой куколки, с тоненьким писком погналась за кем-то по столовой. Её целью был худой мальчишка в подобии лётного комбинезона. На макушке его даже пестрели специальные защитные очки с апельсиновыми стёклами. Поравнявшись со мной, прыгая на одной ноге, чтобы развернуться в другую сторону, паренёк протараторил невнятное приветствие. На ангельском личике заиграла шкодливая улыбка дьяволёнка, из-под длинных ресниц с озорством сверкнули огромные синие глаза.

– Привет, Натан, – угадала я.

Он был единственным из Равелов, кого я знала по имени задолго до визита в Атермонт. Младший брат Марго, которому весной исполнилось двенадцать, пока ещё не вошёл в подростковый возраст, чтобы трансформировать искреннее детское любопытство в «я и так всё знаю, отстаньте от меня». Он беспрестанно терроризировал обитателей дома безумными идеями и экспериментами. Пока что они не вышли за рамки баловства, но порой причиняли беспокойство: не по поводу целости и сохранности особняка Равелов, а, главным образом, за жизнь самого Натана.

Вкупе это складывалось в картину-катастрофу, включающую в себя, по рассказам Марго: попытку подарить дяде Альберту волосы при помощи клея-момента и крысы; масштабный новогодний фейерверк в ванной; а также великую любовь к полётам – когда маленький изобретатель сиганул из окна третьего этажа с самодельным дельтапланом. Попытка эта едва не стоила брату Марго жизни. Ситуацию спасла старая яблоня, в которую тот врезался, пикируя вниз, и в итоге отделался лишь боязнью высоты и ненавистью к домашним арестам.

Не знаю, как с таким подходом к развлечениям Натан всё ещё не ходил с каторжной гирей на ноге, но Марго не раз рассказывала, что дядя Альберт настаивал отправить Натана – и не только его, в закрытый пансионат. Идея не имела должной поддержки. Айзек и Лидия, как люди справедливые и либеральные, прекрасно понимали, что запреты лишь подстегнут интерес сына к опасным опытам. Жизненные поиски Натана можно было только регулировать – явно не ограничивать.

Тем временем ультразвук детских голосов продолжал испытывать терпение присутствующих. Облюбовав траекторию вокруг стола, брат и сестра по очереди донимали друг друга щекоткой. Айзек мягко привлёк их внимание, подав голос:

– Натан. Лили.

Лили пожаловалась на брата, но тычки не прекратила.

– Не имеет значения, кто первый начал, – спокойно и сдержано ответил ей мистер Равел. – Натан, пожалуйста, садись за стол.

– Да, сейчас…

Они описали ещё один круг. Миссис Равел, не произнося ни звука, повернулась к Натану. Натан пулей отскочил от сестры и прилип к своему стулу, для полной картины криво засунув обеденную салфетку за ворот.

Я едва не зааплодировала авторитету матери Марго. Вряд ли она успела оценить мою реакцию, так как в эту секунду с прозаичным видом подхватила опрокинутый Натаном пустой стакан. Айзек благодарно поцеловал её в плечо.

Обладая неоспоримой мужественностью во всём прочем, мистер Равел совершенно не умел отчитывать своих детей. Трепет, который он внушал незнакомым людям, в том числе и мне при первом знакомстве, в стенах особняка сменялся душевной мягкостью. Он искренне не любил семейные конфликты, потому, даже бурно выражая недовольство, тут же сменял гнев на милость. Дети этим, разумеется, пользовались. Лили, только что жаловавшаяся на брата, страдала недолго, и уже мастерила катапульту против Натана из вилки и скомканной салфетки.

Я всё ещё стояла возле стола в замешательстве. Дедушка Марго, видимо, всё это время, внимательно меня изучавший, красноречиво глянул на Марго. Она послушно кивнула и мигом подскочила ближе, прямо как консультант магазина бытовой техники. Похихикав над тем, как я вежливо топчусь на месте, она приобняла меня одной рукой – совсем как мама обнимала её.

– Чего стоишь как не родная? Садись, ещё успеешь обменяться со всеми любезностями. Или ты хочешь со всеми лично познакомиться?

Не-не-не-не-не…

Попытавшись что-то промямлить про вежливость, я развела руками. Марго переквалифицировалась в семейного гида:

– Хорошо. Давай так, – она указала в сторону мистера и миссис Равел, – Это мама, папа, мой старший брат Этан, младший брат Натан, старшая сестра Роза, младшая сестра Лили, дядя Альберт, тетя Амалия, их дочь Крис, и наш любимый дедушка Реган. Вот так. А это Алекс – моя лучшая подруга. Она будущий филолог. Мы учимся на одном курсе.

Представив всех с такой скоростью, что я не успела даже задержаться на каком-то из лиц, Марго указала на свободный стул. Похоже, никто не возражал против такого экспресс-знакомства. Решив, что ещё пообщаюсь с каждым из Равелов попозже, я села. Марго опустилась рядом и тут же накинулась на жареную картошку с мясом.

– Страшно хочу есть, – объяснила она, набивая рот, – наверное, подумала, что это недостаточно очевидно.

Учтиво передавая друг другу желаемые блюда, семья продолжила неторопливую беседу. Я впервые видела столько еды в одном месте. Здесь были огромные расписные глиняные миски с жареной и вареной картошкой, блюдо со шницелем, блюдо с отбивными, копчёная рыба, цветастый салат с горячей фасолью и сухариками, «Цезарь» и кордон блё… Рядом – жульен, покрытый запеченной корочкой. Мясная нарезка со специями и орехами. Сырная тарелка, и даже мраморный голубой сыр, совсем не внушающей доверия. Выложенные башенками кусочки овощей в окружении салатной зелени. Ржаные и пшеничные булочки, хрустящие хлебные палочки, соусники…

Восхищаясь натюрмортом, мой желудок зашёлся песней одинокого кита. Что ж так громко… Поверх блюд на моё оторопелое лицо уставилось десять пар глаз. Я решила, что есть мне хочется не так уж сильно. Марго была единственной, кто не глазел, и то только потому, что увлеченно сметала со стола угощение. И хотя спустя секунду все продолжили беседу, привлекать внимание шуршанием по блюдам мне пока не хотелось.

Попивая яблочный сок, который чудом появился в моём стакане – видимо, об этом позаботилась Марго – я взглянула на супружескую пару в правой части стола. В наголо выбритом крепко сложенном мужчине я тут же угадала её дядю, потому что историю с крысой и клеем забыть было невозможно. Судя по внешнему сходству, он скорее приходился братом Айзеку, чем Лидии. И всё равно трудно было сказать, кто из них был старше.

У дяди Марго – и только у него из всей семьи был особый оценивающий взор. Спокойный, уверенный и профессионально проницательный. Сразу становилось не по себе, будто я когда-то в чём-то провинилась, а он всю жизнь об этом помнил. Постаравшись запихать подальше внезапно проснувшуюся совесть, я перевела взгляд на его жену – неприметную женщине с идеальным каре. Движения её были плавными и аккуратными, а голос, если уж звучал, то только на несколько секунд, как реакция на сказанное. Сама она почти не говорила, и если можно было кивнуть вместо «да», так и поступала. Вот бы мне такую способность сливаться с местностью…

Но центром внимания в той части стола, вне всяких сомнений, была их дочь.

Поначалу я приняла её за студентку, но потом поняла, что так кажется только благодаря неподвижным правильным чертам лица и умелому макияжу. Видимо, почувствовав взгляд со стороны, она вздохнула. Голос девушки зазвучал неожиданно прямолинейно, точно вовсе не я была старше, и вообще никто на всём белом свете не был достоин смотреть на Её Величество:

– Я Крис. Только не таращись так, плиз 2.

Сама того не ожидая, я покорно отвернулась, но отвлечься от её присутствия и вообще от её внешности было трудно. Я понаблюдала за кузиной Марго искоса.

Крис была высокой худой неформалкой, одетой в безразмерную укороченную футболку с логотипом «Rammstein». Проколотая бровь, кожаный шипастый браслет, один наушник в ухе – всё в ней воинственно вопило «Не подходи!». Потопывая ногой под столом, она явно слушала музыку, делая вид, что следит за общей беседой. Интереса в её глазах было ноль. Возможно, на самом деле Крис не имела ничего против меня, но точно не отказалась бы провести этот вечер где-то еще.

Мистер Равел с легким хлопком откупорил бутылку полусухого вина. Пользуясь общей оживлённостью, я решила положить себе немного еды. Пока Айзек разливал вино по бокалам, Лидия обратилась к Марго:

– Как добрались? Папа сказал, ты жаловалась, что было очень душно.

– Да не, не жаловалась. Просто думала, что из меня вся вода испарилась. Что приеду – и вы встретите сморщенную старушонку… Зато мы ехали совсем одни, и можно было разлечься на всё сиденье, – мечтательно добавила Марго. – Ой, прости, дедушка.

Она случайно пихнула деда локтем, демонстрируя свободное пространство. Мистер Равел-старший молча положил сухонькую ладонь на её запястье.

– Какие планы на завтра? – спросила Лидия.

– Пока не знаю, мам. Наверное, познакомлю Алекс с ребятами и покажу ей город, – она повернулась ко мне. – Как ты думаешь?

В этот миг маленькая вареная картофелина, которую я начала аккуратно выуживать из большой миски, развалилась на две части. Я ретировалась и положила вилку. Снова эти взгляды.

– Да, это было бы здорово.

– Алекс, ты пьёшь вино?

Мистер Равел вопросительно взглянул на меня. В свою очередь, я вопросительно уставилась на Марго. Я пью вино здесь? Она с возмущением отпасовала мне взгляд: «Я тебе что, личный опекун?», а потом смягчилась и подбодрила легким тычком в ребро:

– Не стесняйся. Я тоже буду.

Я смущенно пожала плечами.

– Всё никак не могу привыкнуть к тому, что мы уже не школьницы.

Все вежливо рассмеялись под тихий звон столовых приборов. С самой макушки по мне стёк неудержимый румянец. Под мерную беседу домочадцев мистер Равел наполнил бокалы красным вином. Ещё и вино красное – отлично, как будто я и так недостаточно покраснела… Мне все-таки удалось положить себе немного «Цезаря» и не разбросать его по скатерти, но, как назло, едва я успокоилась – послышался хрипловатый мужской голос:

– Алекс, расскажи о себе. Вы с Маргаритой учитесь на одной специальности?

Ну вот, опять. Я замерла, нацепив на вилку кусочек курицы в сырной стружке. Дядя Марго буравил меня дружелюбным открытым взглядом. Неужели не слышал, что говорила Марго?

– Неф, она фивовог! – Марго попыталась вступиться за меня, активно прожёвывая фразы вместе с картошкой, но под ироничным взглядом матери закрыла рот и стала есть молча.

– Мы однокурсницы, – ответила я. – Только Марго учится на журналиста, а я на филолога.

Вот. Ответила же. Не так сложно, правда?

Как у человека стеснительного, склонного к одиночеству и самокопанию, у меня была привычка беседовать с собой. Обычно не вслух, но для вывихнутого воображения звук никакой роли не играл – внутренний голос порой был даже назойливее, чем у радиодиктора, и его комментарии, уже почти родные, сопровождали меня всюду.

– Я много о тебе слышал, – признался дядя Марго. – И это удивительно. Не помню, чтобы Маргарита рассказывала о ком-то из друзей – очень уж она скрытная. Ни слова нельзя вытянуть.

– Ой, да прям уж! – фыркнула она и принялась за свиную отбивную, ловко орудуя ножом.

Скрытная Марго – тот ещё нонсенс. Серьезно, я бы ни за что не подумала, что она может заткнуться хоть на минуту. Энергия всегда бьёт в ней ключом, и чтобы моя подруга что-то от кого-то утаила, по моей логике нужно было заклеить ей рот скотчем. И даже это вряд ли помогло бы.

– А вы брат мистера Равела? – уточнила я, раз уж он сам ко мне обратился.

– Да, – мужчина закивал и представился, – Альберт Равел. Маргарита, как обычно, весьма стремительно и невоспитанно проскочила этап знакомства. А это моя дорогая супруга – Амалия.

Альберт кивнул в сторону жены, но от этого она более заметной не стала.

– Здравствуй, Алекс. Очень приятно, – мягко произнесла Амалия.

Мы одновременно улыбнулись.

– А это Кристина…

– Я Крис. И вообще, я уже представилась, – она недовольно перебила мать, рывком вставая из-за стола – из неровных прорезей на коленках джинсов виднелись чёрные колготки в сеточку, натянутые до самой талии. – Пойду погуляю.

Я улыбнулась Крис в знак поддержки, но её безразличный взгляд скользнул сквозь моё лицо. Видимо, посчитала, что я над ней смеюсь. Она стремительно исчезла в холле. Я повернулась к Марго, чтобы почувствовать себя увереннее, и тут же расплылась в улыбке. Она всё ещё увлеченно набивала щёки едой. Помогло.

– Не обращай внимания. Крис редко с нами ужинает. – подбодрила меня брюнетка с улыбкой Моны Лизы, до этого слишком увлечённая околоюридическим диалогом со старшим братом. – Мы все старпёры. Ей с нами скучно. Кстати, я Роза.

С расположением глядя на меня, она положила в рот кусочек сыра и зажмурилась от наслаждения. Роза единственная из всей семьи была брюнеткой. Похоже, красила волосы, потому что такого жгучего оттенка не было ни у кого из Равелов. Старшей сестре Марго было слегка за двадцать, но она явно пыталась выглядеть ещё взрослее при помощи косметики и манеры говорить медленно и расслабленно. Кажется, я поняла, от кого Крис переняла эту черту.

– Эй! Мы вот с Натаном младше, чем Крис, но не бубним же, – подала голос малышка Лили. – Мне вообще девять, а мозгов явно побольше, чем у некоторых.

– Лили, – не строго, но требовательно окликнул её отец.

Лили насупилась, подперев щёки ладонями, искренне не понимая, в чём её вина. Пока она бубнила что-то насчёт свободы слова, мистер Равел, стараясь не смеяться над пламенными речами дочери, взглянул на брата. Альберт лишь коротко улыбнулся и подлил Амалии вина.

Наконец все плотно занялись ужином. Предоставленная самой себе и размышлениям о сущем, я не заметила, как смела с тарелки три порции салата, два шницеля и целую гору хлебных палочек. А вот попробовать голубой сыр так и не рискнула – всё-таки пристрастия гурманов казались мне слишком извращёнными.

Потихоньку потягивая вино, я исподтишка наблюдала за старшим братом Марго – Этаном. Как и всех детей Равелов, природа не обделила его красотой. Этан был атлетично сложенным мужчиной, исполненным обоснованного достоинства. Одевался он практично и без изысков, но пуловер и джинсы, судя по идеальному крою, были точно не из обычного магазина одежды.

При всём своём очевидном обаянии, Этан отличался поразительной молчаливостью. Пока мы беседовали, он спокойно, почти бесстрастно слушал и ел, изредка переговариваясь с матерью, и иногда – с Розой. Порою он посматривал на меня, оценивая реакцию на дурацкие и при этом ужасно смешные шутки Натана. Я не любила привлекать внимание, но почему-то мне до одури хотелось произвести на него хорошее впечатление. Я даже попыталась поймать его взгляд, но по давнему закону социофоба тело точно остекленело.

Личное знакомство с Этаном случилось неожиданно – выскочив из тесной уборной, я живописно врезалась в его поджарую фигуру. Этан ловко поймал едва не прилетевшую ему в лоб дверь, успокоительно коснулся моего плеча и усмехнулся:

– И тебе добрый вечер, Алекс.

– Ой, простите.

Выдавив из себя вставшее поперёк горла виноватое бормотание, я попятилась.

– Вот только давай без «вы». Мне не девяносто лет, а двадцать четыре, – на лице Этана расплылась неотразимая улыбка.

Несмотря на харизму и красоту, у Этана был чуть надменный вид, почти как у Крис, только высокомерие это было намеренным. Прекрасно зная обо всех своих привлекательных чертах и положения семьи, он подавал себя в обществе со знанием дела: осанисто и обманчиво открыто. Взгляд его был мягким и завораживающим – но при этом оценивающим.

– Этан Равел, – из полумрака ко мне потянулась антично пропорциональная кисть руки с ровными чистыми ногтями.

– Я… Меня Алекс зовут.

– Я знаю.

Ненавидя себя за волнение, я дрожащей рукой пожала его руку. Так и не выпустив моих пальцев, Этан без колебаний приблизился и слегка наклонился, с лучистой улыбкой глядя сверху. От его наслаждающегося жизнью вида, взора голубых глаз, блестящих чистотой и безмятежностью океанской лагуны, меня бросило в жар.

Я почти покорилась этому прямолинейному обаянию, как вдруг из гостевой ванной показалась разгневанная Марго:

– Этан, это же моя лучшая подруга! – зашипела она и влезла между нами, готовая расцарапать брату лицо. – Сгинь отсюда, эмоциональный вампир!

Вместо применения силы Марго облизала указательный палец и едва не запихала его Этану в ухо. С омерзением скорчившись, он увернулся в сторону и послушно отступил:

– Понял-понял, не кипятись.

У Этана пропал и малейший намёк на интерес ко мне. Он ловко и бесшумно – практически в танце скользнул в столовую. Марго направилась следом.

– Я за тобой слежу, упырь! – буркнула она вполголоса, и, хищно схватив меня за руку, продолжила шипеть: – Ты что ли меня не слушала весь год? Мой брат – ловелас каких поискать. Даже не думай пополнять его коллекцию, дурочка наивная.

Я виновато пожала плечами и, оглядев Марго, заметила, что теперь на ней вместо сарафана просторные джинсы и футболка.

– Когда это ты успела переодеться?

– Сарафан можно уже выжимать. Фу, – она умилительно сморщила носик и покрутилась, проверяя одежду, – А что, не нравится?

– Ты как всегда прекрасна.

Мы вернулись за стол. Этан игриво улыбался. Хоть он и обещал Марго, что поползновений в мой адрес больше не будет, порой всё-таки позволял себе проникновенные взгляды, от которых земля уходила из-под ног. К счастью, держа в голове, что это исключительно спортивный интерес с его стороны, я вскоре перестала обращать на них внимание.

За окном стемнело. Мистер Равел включил музыку – что-то из джаза или блюза, а Лидия, почти не притронувшись к еде, вышла, чтобы дать указания насчёт десерта. Я только сейчас заметила, что в доме есть прислуга. Ну разумеется, в таком огромном особняке есть прислуга, Алекс. Вскоре полноватая приятная женщина в униформе вкатила резную стальную тележку с двумя подносами: один с чайным набором, а второй с…

– О, шоколадный торт! – от восторга Лили едва не стянула на себя скатерть.

– А тебе последней, – рассудительно заявил Натан и снова запихнул выскользнувшую салфетку за ворот лётного костюма – уже чем-то заляпанного.

– Чего это мне последней? – обиделась Лили.

– А ты и так хомяк – щеки жмяк, – ловко протянув руку перед носом Розы, Натан потрепал Лили за щеку.

Послышался возмущенный вой, а за ним – обещание Лили не есть до самой старости. Равелы, тщательно скрывая снисходительные ухмылки, убеждали Лили не отказываться от десерта. Натан глумливо корчил рожи: набирал в щёки воздух, изображая хмурого хомяка. Лили так старалась сердиться на брата, что в итоге действительно стала похожа на его пародию.

Ехидно хихикая, Натан влез локтем в тарелку с тортом:

– Вон опять надулась как мышь на крупу.

– Ната-а-ан! Я с тобой не разговариваю! Мам, я с ним не разговариваю! – хомячий облик Лили достиг апогея.

Первой прыснула Марго, затем мягким переливом зашлась Роза. Смех повалился по столовой как яблоки из опрокинутой корзины. Остальные поддались заразительному хохоту. Даже дедушка Реган прерывисто, хрипловато посмеивался в кулак.

Дядя Альберт голосил так, что звякали бокалы. Амалия пыталась его утихомирить, но ухающий бас её мужа стал только громче. Этан долго корчил из себя серьезного парня, но и он в конце концов сдался под натиском порозовевшего со смеху Натана. Мистер и миссис Равел, прислонившись друг к другу плечами, весело поглядывали на детей.

Спустя минуту дружный гогот заполнил всю столовую, отзываясь блестящим эхом. Нам потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться и вернуться к десерту. То и дело мы с Марго косо оборачивались друг к другу и истерически дышали – потребовалась вся сила воли, даже похлеще, чем на лекциях, чтобы не сорваться в новый приступ хохота. В конце концов рассмеялась даже Лили.

Торт в самом деле был потрясающий: начинка из свежей сладкой вишни, ромовая пропитка, шоколадный бисквит, крем из взбитых сливок; сверху растеклась глазурь, посыпанная влажной ореховой крошкой. И хотя Натан продолжал исподтишка подтрунивать над сестрой, Лили молча ела торт, пропуская мимо ушей эти остроты.

Лили заметно притихла. Мне захотелось её приободрить:

– Мой старший брат тоже прикалывался надо мной, когда я была маленькой.

Все повернулись ко мне. Надо же, кто подал голос. Лили сразу оживилась:

– Правда? И что же ты делала? Придумала, как его проучить?

– О, да. Я мстительно ревела.

За разговорами торт незаметно исчез. Когда я наконец решилась встать, то поняла, что не просто объелась, а будто бы принесла жертву демону чревоугодия. После вина ноги служили неверно. Горячий румянец приливал к щекам.

Сколько бокалов я выпила? Когда мистер Равел успел налить ещё?

– Большое спасибо за ужин. И за гостеприимство, – алкоголь настойчиво подталкивал к болтовне, и я уже без стеснения обратилась к маме Марго.

Она посмотрела на меня с вежливой улыбкой человека, привыкшего к частой благодарности:

– Добро пожаловать, Алекс. Чувствуй себя как дома.

Марго взяла меня за руку, не дожидаясь, пока я пожелаю спокойной ночи всем Равелам.

– Пойдем. Покажу приготовленную для тебя комнату.

Она, как и я, слегка покачивалась. Лицо её порозовело.

Мы всё-таки пожелали всем доброй ночи, а потом отправились наверх по лакированной деревянной лестнице с балюстрадой. Свет на втором этаже был приглушён. Марго наощупь щёлкнула впотьмах выключателем. Я слегка зажмурилась – предпочла бы идти в уютном полумраке.

После шумной беседы было непривычно тихо. Осторожно ступая по отполированному паркету, я с любопытством осмотрела просторный, почти пустой зал – у стены приютился небольшой диванчик с прямоугольными ручками и парочка аккуратных угловых тумбочек. Усевшись на одну из них, Марго повела рукой в сторону точно ведущая прогноза погоды:

– В западной части страны ожидается комната дедушки. На севере у нас грозовой фронт в комнатах Натана и Этана, а если взглянуть чуть дальше на восток – можно заметить резкое потепление климата… в спальне родителей, – тут из её груди вырвался гулкий шкодливый гоготок. – На юге страны нас ждёт похолодание в комнате дяди Альберта и тёти Амалии. А рядом «нелюдимое убежище» Крис. Там всегда… хех… ядерная зима.

Я с улыбкой слушала её разливающийся ручейком голос и мимоходом разглядывала фикус Бенджамина, разросшийся на кофейном столике возле перил.

– Это доктор Джекил, – представила мне фикус Марго.

Я решила ей подыграть и поклонилась приветливо замершему растению:

– Добрый вечер, сэр! Очень приятно познакомиться с вами!

Марго уже отвернулась, но по звуку её голоса я услышала, что она тоже улыбается:

– Отсюда мы пойдем по башенной лестнице. Можно было попасть на неё с первого этажа, но ты у нас важный гость, потому следует торжественно провести тебя по парадной лестнице.

Когда она открыла дверь, ведущую внутрь башни, я поняла, в чём было отличие между этими двумя способами подняться наверх: ширина парадной лестницы без труда вмещала троих человек – здесь же довольно просто, но без фанатизма можно было пройти только одному.

По пути мимо нас проплывали высокие ланцетовидные окна с мозаичными витражами, по виду ещё более старые, чем на фасаде.

– Мы с Розой и Лили заняли весь третий этаж, – задорно заявила Марго, продолжая экскурсию. – У нас две ванны на троих… на четверых теперь. Родители сразу поняли, что если не решат этот вопрос, то утром все остальные останутся без душа. Папе надоело уходить на работу вымазанным зубной пастой – Роза терпеть не могла ждать.

– Какая она мстительная. И он ничего не сделал?

– Она не мстительная – она хитрая, – на её лице родилась ухмылка. – Как думаешь, кто уговорил родителей отдать нам весь верхний этаж? А папа… Он добрый, но его лучше не злить.

Марго встала напротив одного из окон. Словно в честь сестры Марго в центре витража распустилась геральдическая роза. Её обвивала длиннющая лента с текстом на латыни:

«Omnia autem auibus vulgus inhiat ultro citroque fluunt: nihil dat fortuna mancipio. Sed haec quoque fortuita tunc delectant cum illa ratio temperavit as miscuit: haec eat quae atiam externa commendet, quorum avidis usus ingratus est».

– Что тут написано? Ваш фамильный лозунг? Такой длинный?

– Нет. Не помню. Что-то из Сенеки, – отмахнулась она. – Что-то в духе: «Ничто не вечно».

Башенными окнами я любовалась недолго – весь подъём передо мной маячила подтянутая задница Марго. Из вредности я зацепилась указательным пальцем за задний карман её джинсов.

– Я устала, вези меня.

Послышался возмущенный возглас, но потом она рассмеялась:

– Тоже мне принцесса нашлась. Отпусти, а то с меня так штаны свалятся.

Я отпустила и продолжила лениво и тяжело подниматься по крутой лестнице: после плотного ужина штаны с меня не сваливались, как с Марго, – они едва сходились.

– Марго, а у вас дома всегда так много еды?

Она задумчиво почесала лоб – в смысле, много? – потом хмыкнула и стала объяснять:

– Ну, во-первых, нас самих много: сразу две семьи. А во-вторых, у дедушки было голодное детство в военные годы. Отец его погиб на фронте в первые месяцы, трое старших братьев умерли от тифа и мать была тяжело больна. Особняк сильно пострадал, и их с сёстрами на время отправили в детский дом, только там лучше не стало. Дедушка Реган хорошо помнит то время. Говорит, приходилось даже выкапывать луковицы тюльпанов, чтоб прокормиться. Когда всё это закончилось, когда он женился и появились дети, – у папы, помимо дяди Альберта есть ещё две старшие сестры, – дед брался за любую работу и всегда следил, чтобы семья не просто не голодала, но чтоб еды всегда было вдоволь. Потом папа, вступив в права владения, взял на себя почётную обязанность заботиться, чтобы дома всегда был пир горой. Скажем так, это дань уважения дедушке.

– Я думала, недвижимость передают по наследству? После смерти, в смысле…

Марго с пониманием кивнула, едва переводя дух:

– Дедушка у нас противник завещаний. Он ещё при жизни подписал дарственную на моего отца. Тёти сюда приезжают только погостить, а дядя Айзек – простой полицейский, он не смог бы содержать такое огромное здание. Одно отопление чего стоит…

– Твой дедушка вообще разговаривает? – неловко спросила я Марго, надеясь, что не задела её таким вопросом, – Мне показалось, что он только улыбается и кивает.

За весь вечер дед Марго не сказал ни слова, наблюдая за происходящим со стороны. Он был настолько органично молчалив, что я на миг задумалась, не немой ли он часом. Добравшись до третьего этажа, мы остановились. Марго и тут зажгла свет и, пользуясь случаем, показала мне язык.

– Ты, когда стоишь в компании незнакомых людей, тоже только улыбаешься и киваешь. Дед просто неразговорчивый. И любит одиночество. Если как-нибудь предложит вместе выпить чаю, считай, тебе повезло. Обычно он либо сидит в своей комнате, либо предаётся воспоминаниям молодости в обсерватории. Папа говорит, когда-то он был действительно крутым, очень уважаемым астрономом, но я никогда этой темой не интересовалась.

Я угукнула и поглядела с площадки вниз. У винтовых башенных лестниц были тонкие чугунные, очень высокие перила, ограничивающие пространство прохода – они не позволяли даже при большом желании перевалиться вниз.

– Тоже думаешь, что отсюда невозможно свалиться? – прозаично спросила Марго.

– Я такая предсказуемая?

Она повела плечами:

– Все об этом спрашивают. Скоро я вместо цитат на латыни напишу вдоль ступенек: «только не спотыкайтесь, пожалуйста», «только не спотыкайтесь, пожалуйста», «только не спотыкайтесь…». Конечно – почему бы не полюбоваться видом? Всё равно не свалишься.

Мне стало не по себе.

– Никто тут не умирал?

– На лестнице? Нет, – хихикнула Марго.

– А не на лестнице?

– Да нигде, – фыркнула она, – Только дядя Альберт однажды сломал ногу, когда… ну… напился, короче, и застрял лодыжкой между перил, проверяя, какое от его голоса громкое эхо. А потом как-то забыл о лодыжке, продолжил подниматься, ну и вот…

Наше повторяющееся гыканье доказало, что эхо тут вполне себе гулкое, и мы продолжили подниматься. Обернувшись на свет внизу, я опять подёргала Марго за карман:

– А выключать свет не будешь?

– Он автоматически вырубается.

– А-а-а… – я ещё немного помолчала, изучая лестницу, и попыталась объяснить ход мысли: – Это, может, стереотипно, но мне казалось, что за всё время в старинном доме что-то должно было произойти. Либо я просто перечитала историй про всякие дома с привидениями.

– Нет тут никаких привидений, – Марго ободряюще улыбнулась через плечо. – И вообще всё довольно скучно. Слишком скучно. Вот и третий этаж.

Наверху, под конусами башенных крыш, в зальчиках с витражами выстроились полукруглые палисандровые скамеечки с позолоченной резьбой и мягкими сидениями из красного бархата.

А, нет, всё-таки тяга к роскоши в некотором роде у Равелов присутствует – одна такая скамеечка стоит как семестр обучения в Академии. Однако больше подобной мебели я в доме не видела, и уже потом постепенно пришла к выводу, что скамеечки достались Равелам по наследству. Хотя всё-таки мне становилось неловко от мысли, насколько обеспеченными бывают люди.

Прочтя замешательство в моём взгляде, Марго бодро подтолкнула меня в коридор, соединяющий две башни между собой. По его сторонам раскинули объятия большие круглые арки с каменными сводами. С правой стороны через одну из них виднелся бильярдный стол, а за ним – четыре двери. Внутри левой арки темнел просторный зал, напоминающий домашнюю библиотеку, только вместо мягких диванчиков там уныло застыла пара рабочих столов.

Мы прошли мимо арок по коридору ко второй башне, где на лестничной площадке виднелась единственная неприметная дверь.

– Прости, тут довольно скромно… – смущённо произнесла Марго.

Всё же обычно смущение было моей прерогативой, и я, не сдержавшись, хихикнула:

– Да, конечно. Витражи, резьба, каменные арки. Сама скромность.

Цокнув языком, Марго прижала вниз резную дверную ручку из латуни. Скрипнула тяжёлая дубовая дверь. За ней оказалась просторная и всё же уютная комната.

Внутри было прохладно. Створки окон – тоже витражных – приоткрыли. Обои в вечернем свете казались сиреневыми. Марго зажгла торшер около входа. Оказалось, что стены на самом деле небесно-голубые, украшенные тонкими золотыми линиями и такими же маленькими цветами.

– Это… типа… скромно по-твоему? – прищурилась я, уставившись на Марго.

Она засомневалась, точно соображая, как объяснить пещерному гоблину степень изысканности королевских блюд.

– По сравнению со всем домом здесь не так много места.

– Умоляю, Марго. Я и так ощущаю себя победителем лотереи. Места более чем достаточно! И здесь так приятно… – я завертела головой по сторонам, выбирая, что похвалить первым, но тут меня что-то понесло. – Ты только глянь, целая кровать! Тут же поместится четыре меня … У меня никогда такой не было. А огромные окна? А какой вид!

Я прыгала от одного окна к другому, путаясь в длинном кремовом тюле из органзы. Снаружи веяло травами и влажной летней свежестью. Ночной городок рассекал темноту цепочками цветных огней. От этой картины на сердце было так легко и радостно, что, несмотря на усталость и количество съеденного, хотелось танцевать. Не веря в происходящее, я схватила Марго за руки – от неожиданности она аж подпрыгнула.

– Спасибо! Спасибо огромное!

– Да не за что, отстань, – она поглядела на меня, сконфуженно поджидая, когда же кончится мой поток пламенных восхвалений.

Марго ненавидела сентиментальность, и уже тем более – объятия, но ради меня иногда терпела и то, и другое. Хотя я старалась сдерживать душевные порывы, сейчас хладнокровие было мне неподвластно. С восторгом прыгая вокруг Марго, я кружила по комнате.

– Обалдеть! Это в самом деле не сон? Я буду тут жить?!

Нелепо запутавшись в ногах, я накренилась и поскакала в сторону, воздев руки к небесам:

– Посвящаю этот ритуальный танец великолепной Марго!

От души рассмеявшись, она смягчилась и обняла меня:

– Так приятно, когда ты ничего не успел сделать, а человек уже безумно счастлив.

– Неправда. Ты всё сделала. Абсолютно всё, о чём только можно было мечтать. Спасибо, моя хорошая. Я тебе бесконечно благодарна. Ну, и твоим родителям, конечно.

– Да ладно тебе. Хватит уже. – она покраснела и отвернулась, указывая на шкаф. – Твой чемодан тут. Полотенца, халат и зубная щетка – на тумбочке. Ванные комнаты – две центральные двери за бильярдным столом, мы проходили мимо. А вообще отдыхай и ни о чём не думай.

Марго собралась было уйти, но тут услышала мой душещипательный вздох. Повернувшись, она наверняка сразу пожалела об этом, потому что встретила взгляд, полный обожания и трогательных слез. Чтобы откреститься от нежностей, Марго состроила ехидную гримасу:

– Ох, да не страдай ты так… Нет тут никаких привидений.

Я с укором взглянула на неё – к чему такая скромность?

– Марго…

– Если будет страшно – вход в мою комнату находится в учебной. Он там один, не потеряешься, – продолжила Марго, отмахиваясь от сантиментов как от комаров.

– Ты насчет привидений правда не пошутила? Их тут точно нет?

– Правда, – в этот раз Марго ответила без тени улыбки. – Никаких привидений. Хотя, тут, разумеется, умирали люди.

– Ты сказала, никто тут не умирал!

Она развела руками:

– Не хотела тебя пугать.

– Не вышло. – Я поджала губы.

Марго так устала, что даже объясняться не стала. Просто продолжила рассказывать:

– Это же логично. Много поколений мы жили на этой земле и передавали её по наследству. Но ничего кровавого или жуткого не случалось. Вроде. Все умирали вполне мирно и прозаично…

– Марго, тебе бы рубрику страшилок вести…

– …А дом не такой уж старинный, как ты думаешь. От первоначальной постройки остались только башни и частично – донжон. И то витражи пришлось восстанавливать. А вот современной части дома не больше ста лет. За это время особняк успели перестроить дважды: один раз в середине прошлого века, после войны, и второй раз, когда я только в школу пошла. Папа решил, что подземная парковка удобнее и практичнее погреба. Хотя часть места оставили под винные полки.

– Да уж, у вас там, наверное, в подвале катакомбы, – сказала я с неловким смехом.

– Ха-ха-ха, – передразнила меня Марго. – Между прочим, спуск в гараж такой узкий и мрачный, что может, там и скелеты в стенах замурованы…