Читать книгу Неукротимое милосердие. Откровения женщин-мистиков из разных культур и времен - Мирабай Старр - Страница 6

Вы, как и я, наверняка считали, что духовность – это возможность подняться над человеческой сущностью, а не сознательное ее олицетворение. Мы ставим ум выше тела, а абстракции для нас ценнее обязательств. Мы подстраиваемся под систему ценностей, заставляющую нас утверждать тождественность с божественным, даже если субъективно ее не переживаем.

Разве не странно, что многие из современных духовных искателей истины попали в ловушку, где преданность и недуализм взаимно исключены? Последователи недуализма в этом вопросе демонстрируют редкостный дуализм! Мы считаем порывы преданности заблуждением и объявляем единственно верным абсолютное сознание.

Если это кажется вам туманным, то попробую вкратце объяснить. Недуализм, также известный как недвойственность, является убеждением (именно убеждением, а не фактом), будто высшая реальность неделима («не два»). Заметим, что теория не утверждает, что все едино, а только признает несуществование в пробужденном сознании любых различий между субъектами и объектами. Они преодолены. Нет «я», которое противопоставляло бы себя «другому». Любые концепции нас самих, отдельных от Бога, растворяются в открытом небе чистого осознавания. Все это замечательно, но почему недуалисты должны отвергать преданных?

Предубеждение, с которым я продолжаю сталкиваться, особенно в среде, которую я назвала бы скопищем неоадвайта-ведантистов и которую мне хочется разоблачить, звучит следующим образом. Недуалистическое сознание превосходит опыт преданности, так как преданность подразумевает наивное верование в отделение от объекта нашего устремления (Бог, любовь). Здесь недуализм выдает космическую остроту: невозможно существовать без того, кого мы любим, поскольку существует одна высшая реальность и мы – часть ее. Таким образом, преданность – незрелое влечение, порожденное сублимированными эмоциональными импульсами. В то же время недуализм – признак духовной зрелости, и он должен быть целью духовной практики (конечно, без ориентации на цель, что вело бы к дуализму).

Подобный аргумент несправедлив. И к тому же это неженственно. По-моему, если в женщине заключены воплощение и слияние (что и провозглашает настоящая книга), то она целиком принадлежит царству формы. А в царстве формы мы имеем как разделение, так и единство. У нас есть горные хребты и голубые ели, гетто и забегаловки, белые консерваторы и чернокожие радикальные феминистки. У нас есть подростки, сидящие в тюрьмах, и матери, тоскующие по ним, есть горюющие вдовы и мужья-изменщики, есть люди, для которых практика медитации предполагает служение попавшим в беду, и есть те, кому все равно. Весь мир состоит из великолепной и беспорядочной множественности. Иногда нам кажется, что Бог очень далеко, а мы стремимся к нему. Не потому мы думаем, будто Бог и мы сами никак не можем существовать вместе, но потому, что погруженные в самую гущу относительной реальности наши души жаждут вернуться домой – к абсолютной любви.

Поэтому, посвятив себя практикам преданности, например распевая божественные имена на любом из священных языков или делая подношения Христу, Кришне или Гуаньинь, мы раскрываем безграничные сердца. Именно тогда мы пробуждаемся и открываем настоящую истину недуализма. И это никакой не «-изм», а живая реальность, выросшая на черноземе нашей преданности и сформировавшегося опыта. Вместо того чтобы препятствовать неразделенному сознанию, преданность становится путем к тому, что великая женщина-мистик Юлиана Норвичская называла единением. Позиция двойственности (наше маленькое «я» тоскует по божественному) становится трамплином в бесконечную природу недвойственности. И такой опыт единства со всем (что, в принципе, бывает мимолетным) вдохновляет сердца и снова и снова побуждает нас к служению.

Я никогда не переживала ощущение аморфной возвышенной тишины, которая противоречила бы моему стремлению к Богу и его восхвалению. Я считаю, что душа человека достаточно широка, чтобы объединить эти на первый взгляд противоположные аспекты в здравую и жизнеспособную третью истину. Мы не обязаны придерживаться какой-либо отдельной догмы – даже если она кажется особенно мудрой, – чтобы вернуться к божественному. У большинства мистиков, которых я обожаю, была схожая разнородность опыта преданности и недуализма и схожие взгляды. Как знать, может, и вы из того же сорта искателей истины. Давайте применять и даже изобретать практики, которые соответствовали бы нашим собственным духовным ощущениям. Доверять врожденному знанию души, погружать себя в тайну. Практиковать в различных местах, в разных сообществах и в одиночку, чтобы наши отдельные грани растворились в Едином. А затем снова и снова давать сердцу возможность открыться, когда мы вспоминаем невыносимую красоту невидимого лица Возлюбленного.