Читать книгу 4етыре - Миров А.Я. - Страница 6

Город, искреннее желая взбодриться, открыл бутылочку синего неба. Пенные облака моментально заволокли свод, сообщая всем и каждому, что продукт таки свеж и пригоден. Заспанное солнце, сунувшееся было исполнять свои обжигающие обязанности, махнуло лучами на свершившийся факт и так и втаскивало утро в дома трудящихся из-за ватной пелены. То ли от скуки, то ли слепому светилу назло по рассветающим улицам принялся бродить ветер. Он, не скупясь на презрение, опрокидывал переполненные урны. Добропорядочные дворники, наблюдая погодные безобразия, сквозь златые зубы цедили «шайтан» и хлестали юго-западного озорника метлой. Забияка удирал от осерчавших хранителей чистоты, хватался за усыпанные листьями ветки, стучал по дремавшим окнам и гнал первых, ещё не успевших проснуться прохожих по делам как разноцветные фантики. Город просыпался, город набирался сил.

– Повей, Стрыбу, нам из неба, треба нам на завтра хлеба!¹ – напевал Климентий Агафонович Ярцев танцующим от порывов ветра шторам. – Пора, брат, вставать, – обратился преподаватель к зевающему на подушках Тимофею. – Восьмой час ужо пошёл.

Всунув ноги в тапочки, он потянулся в унисон с нежившемся в кровати котом. Накинув на исподнее халат, Климентий проследовал в сантехнические покои. Тимофей лениво проводил хозяина слипающимися от сладкого сна глазами, снова зевнул, потом ещё раз и начал приводить себя в порядок, не покидая спального места.

1. Этой песней-молитвой в 19 в. донские мельники призывали древнеславянского бога ветра Стрибога (Стрыба, Стриба).

– Эх, шпынь голова¹, поезжай по дрова! – пробасил своему отражению Ярцев и аккуратно провёл лезвием по запененной щетине.

Тише наскучило зевать да потягиваться в одиночестве. Резво спрыгнув с кровати, он деловито засеменил в соседнюю комнату. На мгновение квартиру парализовала тишина. Домочадцы, затаив дыхание, уделяли время сокровенному: Климентий – лицу, Тимофей – лотку.

– Ну-с, – Ярцев пригладил непослушный вихор и провёл тыльной стороной ладони по гладкой щеке, – совсем другой человек!

Покидая ванную, он было хотел затянуть и по этому поводу задушевную песнь, но, ещё толком не сформулировав репертуар, налетел на заботливо вытащенный Тимофеем лоток.

– Тиша! Чужеяд² ты королобый³! – в сердцах кинул любимцу Климентий, размахивая байковыми полами халата скорее от растерянности, чем в качестве угрозы. – Тьфу ты, – сокрушался преподаватель. – Баламошка, как есть баламошка!

Смирившись с неизбежным, хозяин недоумевающего Тимофея вернулся к сантехнике, обещая себе – быть умнее, коту – остаться без ужина. Не лишним будет заметить, что баловство Тиши и ответные ругательства Клиши уже довольно давно являются доброй традицией в этой маленькой семье. Поэтому не стоит волноваться: кот не только не останется без ужина, но и получит на обед знатный кусок отваренной трески. Но об этом слегка позже.

Тимофей сосредоточенно перетаскивал вчерашние гранулы корма в миску с водой. Когда позвонили в дверь, кот на секунду задумался, беззвучно мяукнул и постановил, что ему все эти внешние поползновения без надобности.

1. Шпынь голова – нечёсаный, человек с безобразием на голове.

2. Чужеяд – паразит, нахлебник.

3. Королобый – тупой, глупый.

Продолжая своё нелёгкое, но интересное занятие, Тиша периодически мотал ушами от неизбежных брызг и тряс мордочкой, чтобы настойчивый звонарь наконец-таки уяснил, что до него никому нет дела. Мол, ну не открыли тебе по первому сигналу, так и зачем же дальше насиловать беззвучие? Неужели не явно, что они с хозяином никого не ждут?

– Да иду я, иду! – негодовал Ярцев. – Довольно там колготиться¹!

Непрошенный гость застал босого Климентия буквально по уши в воде: с замоченным тапком в одной руке и намыленной губкой в другой. Само собой, хозяин дома, как человек воспитанный, просто не имел права оставить без внимания томившегося за дверью. Поэтому каждый музыкальный жест с той стороны сопровождался Ярцевскими покрикиваниями с этой. Однако визитёр, будем честны, навряд ли слышал Климентия и, скорее всего, не догадывался о всей нелепости происходящего. Так уж вышло, что входная дверь и шум горячей воды мало способствуют налаживанию диалога.

– Наконец-то! – озвучила свои мысли Вероника Порфирьевна и впорхнула в квартиру.

– Мама, – растерянный Ярцев пытался вспомнить, какой сегодня день. – Доброе утро, – промямлил он, закрывая умолкшую дверь.

Нет, сегодня определённо не понедельник! Понедельник, несомненно, был вчера. Как и румяные сырники с наваристым борщом. Время, конечно, летит быстро, но не до такой же степени! Или до такой?

– Клиша, ты почему босиком по холодному полу? – вопросила Вероника Порфирьевна, переобувая строгие кремовые босоножки на менее серьёзные тапочки идентичного цвета.

– Я не босиком… – Ярцев беспомощно уставился на свои бледные ступни. – Мне не холодно.

1. Колготиться – шуметь, беспокоить.

– Мальчик мой, ты никак заболел? – обеспокоилась родительница.

– Нет, мама, всё в порядке, – Климентий терпеливо ожидал, пока накрашенные губы Вероники Порфирьевны измерят его температуру.

– Да на тебе лица нет! Может, останешься сегодня дома? Я оладьи испеку, уху сделаю.

– Невозможно, мамуля, сегодня важные лекции, – рапортовал Клиша, стирая кофейную помаду со лба.

– У тебя всё всегда важнее матери! – отчеканила Ярцева и уверенно двинулась на кухню.

Переглянувшись с циферблатом медных ходиков, Климентий справедливо решил, что на разговоры разговаривать времени уже нет, посему направился в комнату для одеваться и собираться.

– Господи Боже, какой бардак! – запричитала Вероника Порфирьевна. – Словно Мамай прошёл!

Будучи настоящей хозяйкой до кончиков ненавязчиво мелированных волос, госпожа Ярцева натурально приходила попеременно в ужас и негодование от любой пылинки. Наткнувшись сначала на рассыпанные в коридоре комочки наполнителя для кошачьего туалета, а позже на упущенные Тимофеем гранулы корма, Вероника Порфирьевна была просто таки вынуждена ужасаться и негодовать, негодовать и ужасаться.

Пока заботливая мать приводила апартаменты сына в «божеский вид», её наследник старательно подбирал галстук к бело-голубой рубашке. Потому как жара жарой, а выглядеть прилично преподаватель ТУЕСка не то, что бы должен, но совершенно точно обязан.

– Никакая погода не освобождает джентльмена от его джентльменский сути, – любил говаривать Ярцев своим более нравственно раскрепощённым коллегам.

Эта фраза была универсальной, чем ещё больше радовала Климентия, помимо того факта, что он сам её придумал. Так слово «погода» заменялось автором напутствия на любое пригодное в зависимости от обстоятельств. Правда, другие преподаватели университета только и делали, что щедро посмеивались, вместо того чтобы жадно внимать. Ну, что с них, тьмонеистовых¹, взять-то?

– Клиша, иди завтракать, а то опоздаешь на свои важные лекции.

В этом материнском приглашении читалось гораздо больше упрёков, чем хлебосольного радушия, но запах омлета, наверняка, с помидорами, всё, как он любит, не заставил себя долго уговаривать. Наспех повязав серый галстук, Климентий отправился на зов родительницы.

– Ты не забыл, что завтра день рождения у Артёма Весёлкина? – интересовалась Вероника Порфирьевна, повязывая сыну самосшитый воротничок.

– Не забыл, мама, – Ярцев благодушно позволил расположить на себе хлопковый треугольник, призванный защитить достойного наследника от недостойных приключений во время трапезы.

– Ты уже подготовил подарок? – женщина заботливо поглаживала белоснежный «слюнявчик», как именовал этот оберег от пятен Ярцев-старший.

– Было решено подарить деньгами, – Климентий увлеченно дул на источающий пар и вызывающий слюноотделение омлет.

– Кем решено?

– Коллективом… Уф!

Заглотив обжигающий белок с кусочком томата, Климентий положил конец абсолютно бесполезному, по его мнению, разговору. Матери ничего не оставалось делать, как немедленно переключить своё обострённое внимание на что-то кроме. Заглянув в холодильник, женщина невольно цокнула: эх, зря она столько еды вчера наготовила! Но, кто же знал, что может выдаться внеплановое посещение холостого отпрыска?

1. Тьмонеистовый – активный невежа.

Полуначатая кастрюля борща, колбасно-сырный развал и нетронутая буженина как укор призорчивой матери, что желала оправдать своё второе на неделе пришествие.

– А я же треску купила, – опомнилась Ярцева. – Не пропадать же добру? Перси! Перси, иди ко мне, я тебе дам рыбку!

– Мама, – Климентий поперхнулся ломтиком Бородинского, – ну вот сколько тебе говорить можно? Его зовут Тиша! Тимофей!

– Вот уж принципиальная разница, – отмахнулась Вероника Порфирьевна.

– Представь себе, принципиальная! – в слух огрызнулся Ярцев и про себя было хотел добавить «не ходи», но абсолютно не принципиальный любимец уже прибежал на кухню.

– Перси, малыш!

– Тимофей! И не давай ему сырое! Потом антигельминтов не напасёшься!

– Это которые от глистов?

– От них, мама, – снова поперхнувшись, Ярцев поморщился и принялся запивать совсем не застольный термин остывающим чабрецом.

– А я тебе тогда её сварю! Будешь варёную рыбку? – любезничала Вероника Порфирьевна со стоящим на задних лапках завороженным котом. – Перси, хороший мальчик!

Климентий закатил глаза и принялся подавлять клокочущее в горле возмущение оставшимся омлетом. Нет, это решительно невозможно: легче Тимофея отучить перетаскивать лоток из туалета в коридор, чем втолковать собственной матери, что у кота есть имя. Нормальное имя! Между прочим, как у дважды героя Советского союза генерал-полковника авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина.

О, Ярцев его просто обожал! Мог не то, что часами – сутками пересказывать биографию и подвиги советского военачальника. Особенно Климентия трогал за душу случай во время учений: Хрюкин ехал на автомобиле с водителем в штаб. Неожиданно впереди показалась группа женщин. Шофёр не успевал затормозить! Казалось, ужасное столкновение неминуемо. Но тут отважный Тимофей Тимофеевич выхватил руль и направил машину в кювет. Женщины не пострадали в отличие от героя: врачи с трудом спасли Хрюкину жизнь. А эта авария сильно подорвала его здоровье. И имя этого человека с большой буквы носит Ярцевский кот. А матери вот все подвиги нипочём, знай, своё талдычит: Перси да Перси.

Но это Вероника Порфирьевна не со зла. Родительница искренне полагает, что в породе животного заключена его кличка, и нечего изобретать велосипед, придумывая дополнительные, никому не нужные прозвища. Например, её почившую русскую голубую кошку называли Руся. Соседский бенгал¹ с капризным именем Люцифер, которого просят кормить в их отсутствие часто командирующиеся хозяева, кличется матерью Беня. Пудель свекрови Маркиз для Вероники Порфирьевны не кто иной, как, правильно, Пудя. Хорошо ещё, что она не дружит со Степановыми, приютившими у себя какаду, а то совсем неудобно бы вышло.

Хотя, можно подумать, что с Тимофеем, который в материнской интерпретации Перси² и всё тут, прям-таки удачно получается! Ох, знала бы эта женщина, не признающая именной креатив, что о домашних хищниках персидской породы тут вспоминается в последнюю очередь.

– Клиша, ну куда ты смотрел? – запричитала Вероника Порфирьевна, снимая с чада обляпанный воротничок. – Этот галстук сюда совершенно не подходит!

– А какой подойдёт, мама? – примирительно испросил Климентий, ведь спорить с родительницей на полный желудок ещё бесполезнее.

– Ну тот, что мы с отцом тебе на именины подарили!

– Он же шерстяной, мама!

– И что? Зато он цвета ласточкиного гнезда, и очень подходит к твоим глазам!

1. Бенгал – бенгальская порода кошек.

2. Перси – женская грудь.

– Как там папа? – сердце требовало сменить тему, голова, поникнув в знак обречённости, уже знала, что дурацкий галстук цвета какого-то гнезда всё одно повиснет на шее.

– Нормально там папа, чего ему будет?! – откликнулась Вероника Порфирьевна, будучи на полпути к обсуждаемой детали мужского гардероба. – А почему ты спрашиваешь?

– Ну…

Разговаривать с человеком, сурово подпирающим руками бока, не внушало Климентию никакого энтузиазма. Но, судя по прямому и немигающему взгляду матери, отступать было поздно и одновременно некуда, посему, выдохнув, Ярцев продолжил:

– Просто ты приехала не вовремя… Мама…

– Не вовремя?

Оказывается, ещё «безэнтузиазмее» и страшнее, когда человек с руками в боках переспрашивает тебя то, что он явно расслышал. Очень явно расслышал и слишком точно не одобрил.

– Я не вовремя? – Вероника Порфирьевна не сдавалась под напором молчания. – Пожилая мать приехала навестить своего единственного сына НЕ ВОВРЕМЯ? Я правильно тебя поняла?

– Да нет же, мама! Я совсем не то имел в виду!

– А что? Что ты имел в виду? – распалялась Ярцева. – Мать ни свет ни заря бежит по всем рынкам, чтобы принести своему любимому дитятке всё самое свежее, всё самое вкусное… Не вовремя?

– Мама… – только и смог вымолвить Климентий.

– Не вовремя?! Вот когда женишься, тогда и перестану приходить! – бросила она напоследок и исчезла в гостиной.

– Свежо приданье, – мелькнуло у застывшего Ярцева, но он сильно постарался не произнести сии мысли вслух.

Тимофей, словно и не случалось никакого скандала, так и стоял на задних лапках около плиты, не имея возможности выйти из рыбного транса. Треска, оттаивая, равнодушно возлежала на подложке, гипнотизируя безвольного кота. Вероника Порфирьевна, уединившись в гостиной, принялась перебирать отглаженные вчера вещи. Да так увлеклась, что измятые в нервных руках ткани снова потребовали горячего утюга на радость обиженной матери.

– Ох, как это всё… не вовремя, – еле слышно произнёс Климентий. – Очень не вовремя, – добавил он, старательно оглядевшись.

Но ничего не поделаешь: лекции по славянской культуре никто не отменял. И, честно говоря, слава богу! А то ещё этого ему, души ни чаявшему в своей профессии, сегодня не хватало! В общем, хочешь не хочешь, а миновать рассерженную мать по пути к единственному выходу всё-таки придётся. Хотя пятый этаж… Это, вроде, и не впрямь, чтобы высоко. Говорят, бывали случаи… Но то, похоже, про Лёньку-алкаша рассказывали: мол, вышел покурить, думал, на балкон, а балкона у него отродясь не было. Так и грянулся, сдёргоумка¹, в акацию. И хоть бы ему хны! Встал, отряхнулся да пошёл, прихрамывая на левую ногу. Или на правую? Так ведь то сам Лёнька и рассказывал! Ну с него, дуботолка² заполошного³, станется.

– Климентий, ты опаздываешь! – оповестили из соседей комнаты.

– Опаздываю, – согласился Ярцев, глядя на панель СВЧ.

Заслуженный преподаватель ТУЕСка привык приходить на работу ажно за сорок минут до начала занятий, а то и за все пятьдесят. Потому как, если вы помните, никакие обстоятельства не освобождают джентльмена от его джентльменской сути. А опоздать к своим студентам или хуже того, прийти скверно подготовленным на собственную лекцию – это, извините, удел какого-нибудь божевольного⁴ валандая⁵, от которого пахнет чем угодно, но только не благородством.

1. Сдёргоумка – полудурок.

2. Дуботолк – дурак.

3. Заполошный – ветреный, безрассудный, взбалмошный.

4. Божевольный – худоумный, дурной.

5. Валандай – бездельник, лодырь.

– Клиша, ну что же ты не собираешься? – Вероника Порфирьевна принесла сыну тёмно-синий дипломат. – Пойдём, я тебе провожу. Или ты всё-таки надумал остаться? – с трогательной надеждой в голосе вопросила мать.

– Невозможно, мама, – отчеканил Ярцев, принимая кейс, до отвала наетый чрезвычайно важной литературой. – Хотя, – смягчился Климентий, – как ты понимаешь, я бы с удовольствием провёл это время с тобой, – применил он спасительную неправду. – Но ты сегодня и так не в настроении.

– Да почему же! – всплеснула руками Вероника Порфирьевна. – Я в настроении, Клиша! Я очень даже в настроении!

– Да, но я имел в виду положительные стороны этого самого твоего настроения, – обронил Ярцев, следуя в прихожую.

– А я сегодня очень положительно настроена! – бодрилась мать. – Я сегодня прекрасно спала!

– Рад за тебя, мама, – бросил Ярцев в обуваемый сандаль.

– Это всё твой отец! – горячо раскололась родительница, не выдержав холодного допроса. – Он опять надрался! Анафемски! С утра позади перегара целоваться лезет. И так уже весь дом по самые сваи осквернил коньяком своим мерзким. Ещё и ко мне липнет!

– Это ужасно, – кивнул Ярцев, собираясь открыть входную дверь.

Вероника Порфирьевна, повинившись, искренне опечалилась, что с пьяного мужа перенесла гнев на любимого сына. Но истово презирающей алкоголь женщине не получится объяснить, что то не коньяком пахло, а квасом. Просто взрослый и тоже по-своему состоявшийся Агафон, супруг и родитель, был абсолютно бессилен пред сим исконно русским напитком. Не помогало даже «Агуша, я запрещаю тебе это пить, у тебя уже диабет стоит на пороге!». Вот главе семейства ничего и не оставалось, кроме как припадать к обожаемому нектару тайком. И он припадал! Стыдился, безусловно, своих припадков, но без разведённого в воде сусла и дня прожить не мог.

Вероника Порфирьевна в ароматах была не сильна, поэтому любые посторонние запахи мужа относила на алкогольный счёт. Моментально злилась и клялась больше ни словом не обмолвиться с этим человеком, забывая мужнин диабет, что стоял на пороге и так и норовил войти, вместе с брачными обещаниями, что про «в горе и в радости» и до самой смерти.

– В каждом дому по кому, – философски полагал Климентий, потом, чуть подумав, добавлял: – А где и два! – засим его вмешательства в дела семейные заканчивались.

Закрывая за собой дверь, Ярцев пообещал расстроенной женщине неизбежное:

– Я вернусь, и мы всё обсудим, мама.