Читать книгу Матрас, сохранивший наши следы - Миша Токарев - Страница 2

Капельница напротив попы медсестры

Я глядел на урановый дождик. Дождик, скользящий по трубке желточного червячка прямо в мою вену. Из вены торчал осколок еловой веточки: этот осколок был проводник – между янтарной кислотой и целым легионом витаминок. В мерности капель я разглядел целую поэзию, ритм, поэтику жизни и смерти. Перекрой дождь и ты умрешь, запусти – расцветешь геранью на кирпично-осыпавшемся подоконнике.

По другую сторону осколка, вернее в точке вхождения находилась шизофрения, неврозы, и прочее, прочее, что выявляется у каждого шестнадцатилетнего подростка, однако, мне было двадцать два. И этот ангельский дождик прояснял объективом зенит мою голову, чистил щеткой и тайдом печень – словом, дождик совершал очистительно-успокоительные действа.

Под потолком в панцире сетки шли новости. Рябило, но разглядеть силуэт диктора было вполне возможно. Вспомните… хотя, не буду занимать ваше воображение чужими находками. За решеткой телевизора говорили о взрыве газа, обваливались дома, изобретали подводных коров, строили межзвуковые пылесосы.

Катастрофически хотелось курить, но в палате не было даже паршивого окурка. Цинковый дождик отшлепал свое. Медсестра, наряженная явно по последней медицинской моде, как в самом дорогом кафе предложила мне набор нейролептиков, только в отличие от кафе употребить пришлось все и сразу, запив из картонного конуса с водой, в которую закрались песчинки.

Прозвучала воздушная сирена, означавшая завтрак. И мы строем в двадцать человек разных национальностей, верований, физических и умственных способностей – плелись в столовую. Нас сопровождали четыре мужчины с дубинками и электрошокером. Но главной была та самая медсестра, одетая по моде, по самой последней моде медсестер психиатрических диспансеров.

P.S. После укола аминазином я спал безгрешным одностворчатым моллюском. Ничего не снилось, сны уже были закодированы в моей голове: сто килограммов тульских пряников, танцующих, как тот кореец из youtube. Спиральные коровы, ведущие по лабиринту из свежевыжатого сока. А потом я оказался на поляне схожей с поляной Тарковского. Моя жена сидела на заборе, опустив веки глаз, я же наоборот глаза открыл.

У меня произошла мысль о том, что лишь одна женщина, пусть и ничего себе, способна управлять десятком взрослых и вполне себе образованных мужчин: явилось неким откровением для меня. Возможно, на следующие недели, а может, и месяцы у меня освободилось чуточку времени. Времени – не разобраться в природе женского доминирования, пусть подобными вещами страдают немецкие, с заплатами на ветхих рукавах ученые. Они любят пожёстче, кажется. Мне бы простым языком описать свои нынешние, смешные, нелегкие, как однокилограммовые гантели – отношения.

Похмелье рождественских ангелов

– Осмысленные рисунки это как макароны по-флотски из бетона. – то есть я сказал примерно то же самое, после чего блестючая вилка вошла в мою щербатую щеку и, кажется, даже зацепила и без того ужасающий язык.

– Пппробэри. – пролепетал я, и в спешке опрокидывая салаты, распластанные на кривобоких тарелках, купленных на распродажах, вскочил на ноги.

– Ты говорил, что, в отличие от всех видишь мое искусство. Видишь! – повторила она, точно наличие моих хромосом вызывало сомнения.

Я старался остановить кровь, кровь человека, сделавшего неплохую карьеру библиотекаря. Щеку я обильно поливал шампанским. А, сочащиеся багровым позором ранки – пытался стянуть пальцами. Но женщина все кричала и кричала и кричала. Прямо недорезанной рождественской свинкой. Свинка: я сказал так, чтобы добавить чуточку романтики.

Наконец, она соизволила принести перекись водорода, иголку и нитки, непразднично черные. И принялась обрабатывать и зашивать мои стигматы.

– А! – высказался я.

– Заткнись! – парировала она.

– Больно, черт! – возмущался я.

– Я тебе шею сломаю! – увещевала женщина.

– Милая, по-моему, все?

– Я скажу все, когда будет все, понял, дебил дебильный?

Обнявшись: плечом к плечу – для тех, кто не смог себе представить; мы глядели салют за окном. Плед на наших плечах, в застарелых катышках, сносно согревал. Щека почти не болела. Время от времени мы делали долгие глотки глинтвейна прямо из бутылки. В какой-то момент она сказала: с рождеством, любимый.

– С рождеством, дорогая! – подытожил я этот праздничный вечер.

Вооруженные дети не любят молчать

Исторически так сложилось, но маленькие дети меня не любят. У витрины охотничьих ружей я утопал мало по малу в сугробе, в ожидании своей женщины, работающей на постоянной основе.

Оттого это ее пренебрежительное отношение ко мне. Все верно, я почтовая марка, наклеенная на письмо 1991 года, но письмо со мной – наклейкой давно утеряно в инфернальных глубинах посылок с разных американских сайтов. Произошел ПУТЧ, а ведь кто-то даже не знает об этом, письмо не вскрыто и не прочитано адресатом.

Толпясь, кучерявые, толстые, прыщавые и прочие овощи жизни бросали мне в лицо шарики снега. Смеялись рекламным смехом, их ждал колледж, место старшего менеджера, их ждали вялотекущие родители. Выдернувшие их из небытия лишь потому, что подошло время. Время, милые люди, не пришло и не придет никогда. Время это шмат мяса, упавший с тележки. Этот шмат будет грызть волк, не календарный добряк, а зверь, способный перекусить гортань человеку.

Я, кажется, отлучился от охотничьего магазина и выпил сидра; литр, может, два, но точно меньше трех. Женщина никак не спускалась, а я никак не мог подняться с этой рахиточной скамейке на остановке. А меж тем проплывали троллейбусы, напоминающие своими шкурами море, а усами-шипами раков отшельников. Я смутно предполагал, что в одно из таких чудищ сядем и мы. Ибо вдалеке, которое несколько дальше супермаркета – показалось пальто моей женщины. Красивой женщины в красивом замшелом пальто.

Театральные глаза бога осветителя

– Ура, театр! Захар, мы, правда, пойдем в театр? Это ж, когда было, мы тогда еще студентами были. – тараторила радиоактивным дождиком, съедающим волосы любовь моей жизни.

– О, да, пуговка, мы идем в театр.

– А постановка экспериментальная ты говорил, что твой товарищ устроил настоящий перфоманс!

– Да, Наташенька, экспериментальней не придумаешь.

– А я надену свое новое платье, ну, то, полулатексное? Ну, пожалуйста.

– Будь добра, надень, красотка.

В зале сидели люди. В зале сидело охренительно много людей. Разгорячившимся телом я метался меж рядами чопорных дяденек и тетенек – так не вовремя подкатила паническая атака – скрученные в морской узел внутренности.

– Мы здесь, вот наши места! – благостно пропела Ната.

Так уже полегче: два антидепрессанта, четвертушка эйфоретика. Пробьемся.

– Что-то ты какой-то вспотевший.

– Волнуюсь, друг просто спектакль ставил, он всегда лажает, но мало ли.

– Скажешь тоже. Начинается. Тише. Тише.

Свет в зале умолк, на сцене свет заговорил: посмотрите – тут у нас стол, там кушетка и все в таком духе. Затем случилось неожиданное. Вышел постановщик этой театральной вакханалии в идиотском желтом костюме из фильма «маска». И обратился в зал:

– Дамы и господа – неуместные смешки чопорных дяденек и тетенек.

– Хочу пригласить в качестве актера Токарева Михаила. Сейчас он выйдет и сделает что-нибудь неприличное, не забыв, я надеюсь, прочесть пару своих стихов. Это событие станет некой экспозицией сегодняшнего вечера.

Собственно говоря, я был готов к подобным акробатическим трюкам. Качаясь шлюпкой на волнах, я проплыл на сцену, споткнувшись, чуть не упав. Но человек в костюме оленя ловко поставил меня на ноги, за что ему – спасибо. – Боже ты мой – подумал я. На бутафорском столе расположился совсем не бутафорский всевозможный алкоголь, порошок и таблетки цветов, названия которых я не знаю.

А дальше я летел котом, сотканным из пикселей и аппетитно жрал радугу. Радуга оказалась латексной попкой моей жены. К счастью, Ната журчала на манер газировки колокольчик. Похоже, ее это все изрядно позабавило. Мы с ней находились в нашей гостиной.

– Веселый такой перфоманс – одними губами сказала жена, расстёгивая на мне брюки, и увлекая в ванную. Где так сложно поместиться вдвоем, особенно, если в дело включается стая резиновых уточек.

Ежовый бульон

Знакомство с родителями схоже с мятной, яблочной, какой угодно жвачкой, которой чавкаешь в картинной галерее. Сначала ты ее жуешь – и ничего – мятно, освежает. Но спустя минуты вкус пропадает, и резинка жуется скорее по привычке. Ее не сплюнешь на рельефный живот Давида, не спрячешь на рамой Вакха.

Мне доводилось знакомиться с разными родителями. Например, если мать твоей девушки карлица – не следует говорить ей, что она еще подрастет. Определенно я бы смог составить энциклопедию о том, как не надо знакомиться с родителями. Я до сих пор незнаком с родителями моей жены. С ее папой и мамой мы виделись вскользь, едва поздоровавшись, разбежались. Причем с каждым из них по отдельности.

Разговоры на тему знакомства с родителями начинаются у моей пуговки, когда она разглядывает пузики ежиков в инстаграме, а эти пузики розовенькие, нежные пузики. Порой я сам засматриваюсь на игольчатых карапузов. Особенно, если выписанный рецепт на золофт годен еще неделю. Особенно, если удается написать нечто такое, от чего на душе хорошо – ни выпить, ни покурить не хочется.

А моему соседу снятся вспоротые животики этих самых ежиков. Кошки, развешанные по всему лесу. По профессии мой сосед судмедэксперт, и у него трое здоровеньких, как наливные яблочки детей. Время от времени он выезжает на охоту. Убивает оленей, уток, зайцев – и разделывает их тут же – ножовкой, топориком, ножом. Оставшиеся потроха и шкурки закапывает. И что-то мне подсказывает – Захар – не смей приводить в этот мир новую жизнь. Не обрекай на страдания: их больше, чем счастья.

На эти размышления жена говорит: становись поскорее буддистом, тогда и мир изменится! Ничего не буду отвечать на эту тупую реплику.

– Давай лучше познакомимся с твоими родителями, милый ежик, чудесный ежик.

Старуха со взглядом камбалы

Я просто лил на голову этого несчастного остывающий гороховый суп. В центре поддержки населения, ну, в тех палаточных городках, где частенько кормят. Очередь тянулась на добрые километра два.

Мое жиденькое пальто развевалось плащом Бэтмена или, на худой конец, долбанного супермена. Пуговиц на пальто не хватало, словно зубов многих присутствующих тут уважаемых господ. Очередь ползла улиткой со склона, и мое предположение о том, что у подножия улитку собьет КамАЗ – не подтвердилось, ее сбил пикап.

– Как вы молодо выглядите, какая это радость, видеть сорокалетних – кокетничает старушка с кошачьим воротником.