Читать книгу Ты создана для этого - Мишель Сакс - Страница 9

Обычно Сэм не занимается домашними делами, но вчера он неожиданно предложил искупать ребенка. Потом, завернув его в полотенце, муж вышел из ванной комнаты.

– Эй, посмотри, что это?

Он приподнял полотенце и показал мне бедра ребенка. Тогда я впервые заметила пятна на его коже – четыре маленьких синяка.

– Странно, – сказала я и сглотнула.

– Может, ему мала одежда? – предположил Сэм. – Как ты думаешь?

– Вполне вероятно, – ответила я. – Да, скорее всего. Мне следовало купить ему уже следующий размер.

– Хорошо, займись этим прямо с утра, – кивнул Сэм.

– Обязательно. Завтра первым делом поеду за новой одеждой для него.

Итак, сегодня мне разрешили взять машину, чтобы купить одежду для ребенка. Сэм остался с Конором, а я отправилась в Стокгольм. Ехала с включенной музыкой и открытыми окнами, вдыхая теплый воздух середины лета. Чем больше я отдалялась от нашего островка, тем сильнее меня охватывало радостное возбуждение и пьянящее чувство свободы. По такому случаю я принарядилась – надела легкую летнюю юбку с цветочным рисунком и блузку без рукавов.

Приехав в Стокгольм, я припарковала машину и посмотрела на себя в зеркало. Распустила и встряхнула волосы, накрасила ресницы, провела помадой по губам. Все, превращение состоялось. Мне потребовалось немного времени, чтобы дойти до кафе в Сёдермальме, о котором я прочитала в журнале.

Иногда я листаю туристические журналы и представляю, как по-другому могла бы сложиться моя жизнь. Я могла бы, например, попивать джин с тоником в недавно открывшемся коктейль-баре в Барселоне или проводить ночи в лучшем бутике-отеле Рима.

Я взяла с прилавка английскую газету, села за столик у окна и притворилась, что читаю. Мне нравится наблюдать за городскими жителями. Они все красивые и ухоженные. У них чистая кожа, живые глаза, блестящие волосы. Они подтянуты и хорошо сложены. Ничего лишнего. У них ничего не оттопыривается и не болтается. Не натягиваются и не расходятся швы на одежде, которая, кажется, даже никогда и не мнется. Не только наши соседи – Карл и Эльза, – вся страна такая.

Безукоризненная Эльза. Пожалуй, стоит пригласить ее к себе на так называемую шведскую фику – кофе с булочками, в которые добавлены кардамон и корица. Попытаться подружиться с ней. Мы могли бы обмениваться рецептами пирогов, обсуждать воспитание детей. Возможно, я бы поговорила с ней о том, как ухаживать за своей кожей. Впрочем, я сама не знаю, как правильно надо за ней следить. У меня бы появилась еще одна подруга, помимо Фрэнк.

Сэм постоянно спрашивает, радуюсь ли я, что она приедет. Я пытаюсь изобразить восторг. Хотя я действительно жду ее. Хочу похвастаться ей, как прекрасно мы живем, показать, чего я достигла. Пусть сама увидит, кто из нас добился большего успеха.

Но в глубине души я чувствую тревогу. Фрэнк всегда понимает больше, чем ей следует. Полагает, что знает меня лучше, чем кто-либо, даже, возможно, чем я сама. Считает это своей победой надо мной. В своих попытках вмешиваться в мою жизнь она похожа на ребенка, который тыкает палкой в выброшенного на берег мертвого тюленя и ожидает, что из него что-то выползет. Ку-ку! Я тебя вижу!

Она постоянно копает и копает, все глубже и глубже. «Вот ты кто на самом деле, – многозначительно говорит она. – Я знаю тебя настоящую». Непонятно, что она имеет в виду.

Я наблюдала за девушкой, сидящей за столиком напротив меня. Должно быть, ей чуть больше двадцати. Хорошо одетая изящная блондинка. Она ела булочку с корицей, отправляя вилкой в рот маленькие кусочки сдобы и слегка прикасаясь пальчиком к губам, чтобы очистить их. Девушка разговаривала с мужчиной значительно старше ее. Судя по всему, ему было не меньше сорока. Он был одет в серый кашемировый свитер и темные джинсы. Так же, как и я, он внимательно наблюдал за ее движениями, провожал взглядом вилку, направляющуюся ко рту, и любовался, как ее пальчики танцевали на алых губах. В какой-то момент она коснулась его руки непринужденным и дружеским жестом, совершенно невинным. Однако мне показалось, что сквозь мужчину будто прошел разряд электрического тока.

Она что-то показывала ему своими длинными пальцами на экране ноутбука. Обручального кольца не было, только на указательном пальце виднелось тоненькое золотое кольцо с маленьким топазом в центре. Мужчина сосредоточенно кивал, пока девушка говорила. Она что-то писала в блокнот, лежащий рядом с ее чашкой. Он наблюдал, как она делала глотки и облизывала губы, чтобы на них не оставалось следов кофе. Что это? Любовь или просто увлечение, кто знает?

В кафе вошла пожилая женщина. Заказав у бариста кофе и сандвич, села за столик у окна. Она выглядела безупречно. Белые брюки, туфли-лодочки, сережки с жемчугом. Судя по всему, ей уже исполнилось шестьдесят, а может, даже и больше. И тем не менее она была красивая и стильная, без всяких следов подтяжки или липосакции. Удивительно, как женщинам этой страны удается так изысканно и грациозно стареть.

Я вспомнила свою мать и то, как постепенно преображалось ее лицо, которое в конце концов стало выглядеть смешно и некрасиво. Многие годы она неистово пыталась предотвратить неизбежное старение. Раз в несколько месяцев придумывала что-то новое. Густо подводила внешние уголки глаз. Ей удаляли лишнюю кожу на лице, а потом натягивали и подшивали высоко над висками. Жир из накопленных жировых отложений высасывали и пересаживали в щеки и губы. Грудь подтягивали, специальным насосом выкачивали жир из живота.

В детстве я обожала наблюдать, как она готовилась к выходу в свет. Отца часто приглашали на разные рауты, благотворительные обеды, балы и презентации чего-нибудь общественного, например, очередного крыла больницы. Все было продумано до мелочей. Она долго и тщательно накладывала макияж, терзала свои волосы, укладывая их в высокую прическу. Потом втискивалась в платье на два размера меньше, которое бы подошло женщине младше ее лет на двадцать.

– Ты такая красивая, – обычно говорила я ей.

– Нет, я недостаточно хороша, – всегда отвечала она. Но иногда добавляла: – Это было раньше, до того, как ты родилась.

Было много всего, в чем мать меня упрекала. Я должна была чувствовать свою вину за то, что у нее испортилась фигура, истончились волосы, обвисла кожа, за то, что отец перестал обращать на нее внимание.

Он ни разу не попытался уговорить ее отказаться от пластических операций. Наверно, он ей мстил таким образом.

Сэм любит меня такой, какая я есть, он, по крайней мере, так говорит. Это значит, что я обязана быть стройной, ухоженной, делать депиляцию, очищать кожу скрабами и лосьонами, чтобы она была гладкой и блестящей, как у спелого плода.

Однажды, в самом начале наших отношений, он даже меня побрил. Заставил встать в ванне, сам сел подо мной и стал медленно выбривать волосы между моими ногами. «Я хочу, чтобы ты выглядела вот так», – сказал он.

Я с восторгом посмотрела вниз, на свое обновленное тело. Меня любят, подумала я тогда, именно так чувствуют себя те, кого любят.

В течение шести лет нашей семейной идиллии я встаю рано утром, пока Сэм еще спит и видит сны. Я чищу зубы, освежаю лицо и расчесываю волосы. Выщипываю брови, слегка подкрашиваю ресницы, выдергиваю волоски, растущие над верхней губой, срезаю кутикулы и ороговевшую кожу с пяток, которые потом смягчаю кремом. Крашу ногти лаками разных цветов, в зависимости от сезона. Сбриваю все волосы со своего тела, увлажняю и смягчаю кожу. Опрыскиваю себя духами, мажу подмышки дезодорантом, пользуюсь салфетками для интимной гигиены, чтобы источать запах цветов, а не женщины. Все это я делаю для того, чтобы, проснувшись, Сэм увидел меня свежей и ухоженной и чтобы я была в полной боевой готовности, если он меня захочет. «Я – твоя, – говорю я, – вся твоя».

Но это ложь. Маленькую частичку себя я приберегаю для самой себя.

Где-то около полудня я почувствовала, что проголодалась. Я покинула кафе и пошла по мощеным тихим улочкам, освещаемым ярким солнцем. Какой приятный очаровательный город, подумала я. Нью-Йорк совсем не такой и никогда не сможет быть таким. Здесь совсем другая атмосфера, другие люди, которым чужды разврат и жестокость. Они не знают, что такое нищета и тоска. Они открыты и доброжелательны.

На улице Гётгатан я нашла кафе, в витрине которого аккуратным рядочком были выставлены румяные пироги. Зашла вовнутрь, сделала заказ и села за маленький столик в углу. Официантка принесла пирог и салфетку, разложила столовые приборы.

– Спасибо, – я поблагодарила ее по-шведски, и она мило улыбнулась в ответ. Пирог оказался нежным и не слишком тяжелым. Было приятно и непривычно есть в одиночестве, и я испытывала давно забытые ощущения из другой жизни.

Расправившись с пирогом, я заказала кофе, чтобы продлить удовольствие. Кафе постепенно заполнялось людьми. Я заметила, что официантка смотрит в мою сторону. Она подошла.

– Вы не будете возражать, если тот мужчина сядет за ваш столик? – поинтересовалась она.

Это тот самый мужчина, которого я уже видела раньше.

– Можно? – спросил он, указав на стул напротив меня.

– Конечно, – улыбнулась я.

– Вы – американка, – сказал он, сев на стул.

– К сожалению, да, – ответила я.

Он рассмеялся. Я попыталась повторить движения той девушки, за которой я недавно наблюдала. Как она нежно и неторопливо касалась своих губ. Я провела пальцами по своим губам, наблюдая за его реакцией. Он не сводил с меня глаз.

– Что вы здесь делаете? – спросил он. – Приехали сюда по делам или отдохнуть, поразвлечься?

– О, я всегда развлекаюсь, – улыбнулась я. И снова дотронулась пальцами до своих губ.

– Вы мне кого-то напоминаете, – сказал он.

– Я так часто слышу эти слова.

– Вы в отпуске?

Я сделала паузу.

– Мне нужно уладить здесь кое-что, – сказала я.

Мне хотелось казаться таинственной и загадочной женщиной, которая могла бы свести с ума такого мужчину, как он. Я сделала маленький глоток кофе и опять коснулась губ. Потом грустно улыбнулась, внезапно отвернулась и рассеянно посмотрела на улицу, будто вспомнила о своей тайне или душевной боли.

Естественно, он проглотил наживку. Я заметила, что, наблюдая за мной, он заерзал на своем стуле.

* * *

В Нью-Йорке я проделывала нечто похожее неоднократно. В большом городе это очень просто. Практически невозможно встретить одного и того же человека дважды. Он каждый раз будет выглядеть по-другому в зависимости от того, что делает и где находится, – гуляет ли по парку, бродит по залам музея «Метрополитен» или коротает часы в публичной библиотеке. Сама я была женщиной в красном платье или синем пальто, могла надеть шарф с рисунком из красных губ. Я была адвокатом, аспиранткой, акушеркой, антропологом, владелицей галереи. Меня звали Доминикой, Анной, Леной или Франческой. Я была каждой из тех женщин, но только не Мерри. В такие моменты я получала истинное наслаждение, которым ни с кем не делилась. Это представление было предназначено исключительно для меня. Мое тайное развлечение. Только однажды оно зашло слишком далеко.

Когда я была еще маленькой девочкой, я больше всего любила вертеться перед зеркалом в ванной комнате. Время от времени воровала у мамы помаду или кое-что из ее украшений. Представляла себя моделью, актрисой, иногда девушкой, сгорающей от любви к своему возлюбленному, или обманутой женой. Мне нравилось наблюдать за своими превращениями. Пыталась разговаривать разными голосами с разными акцентами, придавать лицу разные выражения. Я могла играть эти роли часами напролет, и мне такое занятие никогда не надоедало, впрочем, как и сейчас. Вероятно, у меня талант перевоплощения, способность входить во всевозможные образы и выскальзывать из них, словно они были платьями, которые висели в шкафу и ждали, когда их наденут и начнут в них кружиться.

– Кстати, я – Ларс, – сказал мужчина.

Он протянул мне руку и задержал в ней мою. Пока Ларс обедал, я развлекала его историями о своей недавней поездке на Мальдивы.

– Представляете, – смеялась я, – провести две недели на тропическом острове, имея в своем распоряжении только зимний гардероб мистера Олега Карпалова!

– На каком острове? – спросил он.

Я попыталась вспомнить, что Фрэнк написала в своем письме, но не смогла. Быстро взглянула на часы.

– Мне нужно идти, – сказала я.

Ларс поймал мое запястье:

– Подождите. Дайте мне номер вашего телефона.

Он вытащил из кармана свой мобильный и вбил цифры, которые я продиктовала.

Я улыбнулась.

Победа!

Было уже поздно, и я должна была поспешить в универмаг на улице Дроттнинггатан. Мне нужно было снова превратиться в Мерри. В отделе товаров для малышей я набрала ворох одежды и повесила на руку. Футболки, миниатюрные брючки чинос, шортики карго с динозавриками на карманах, крошечные спортивные штаны и пижамные брючки.

Прозвенел телефон, и у меня упало сердце.

– Где ты? – спросил Сэм. – Я думал, что ты к этому времени уже вернешься. – В его голосе звучало раздражение.

Мне пришлось оправдываться:

– Я долго искала нужный магазин. Ты же знаешь, я так плохо ориентируюсь в городе.

– Ладно, возвращайся быстрее, – буркнул он.

– Хорошо, Сэм, – сказала я, еще раз извинившись, прежде чем отключить телефон.

Я заплатила за покупки и заскочила в дамскую комнату. Смочила бумажное полотенце и стерла остатки своего макияжа, стоя перед зеркалом под белым ярким светильником. Было слышно, как в одной из кабинок рвало женщину. Наверно, пищевое расстройство, подумала я, хотя причина могла быть и другой.

* * *

Я направилась к машине и поняла, что действительно заблудилась среди мощеных переулков, оформленных со вкусом фронтонов магазинов, причудливых бутиков, антикварных магазинов, слившихся в однообразную смазанную картину: безупречно чистые улицы, вежливые прохожие, слишком организованный поток пешеходов и транспорта. Пьянящее ощущение свободы, ранее охватившее меня, отступило. Грудь сдавило, улицы сужались вокруг меня до своих обычных размеров. Я почувствовала, как за мной захлопнулась клетка. Я не хочу расстраивать Сэма. Всякий раз, когда он считает, что я делаю что-то не так, меня переполняет ужас.

Наконец я нашла стоянку. На входе старая цыганка просила милостыню. Она цыкнула зубом и погрозила мне пальцем. Словно ведьма, насылающая проклятие.

Я очень быстро доехала домой. Как только вернулась, Сэм вручил мне ребенка.

– Он голодный. И его надо искупать.

Муж даже не поцеловал меня.

Я посмотрела на телефон и увидела сообщение от Ларса. Сразу удалила его и занялась ребенком.