Читать книгу Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи - Страница 9

Американская команда перехватывает инициативу. Прибытие в Баграм. Из Баграма в Гуантанамо. Гуантанамо, новый дом. Один день в раю, следующий в аду.

Аэропорт Аммана, 19 июля 2002 года, 22:00[3]

Музыка была выключена. Разговоры охранников уже не были слышны. Из грузовика все вышли. Было очень одиноко.

Долго ждать не пришлось: я почувствовал чье-то присутствие, какой-то молчаливый отряд. Не помню, чтобы они сказали хоть слово.

Один из них снял с меня наручники. Он освободил одну руку, и в этот же момент второй человек схватил эту руку и согнул ее, пока третий надевал новые, более прочные и тяжелые наручники. Теперь руки были связаны передо мной.

Кто-то начал рвать мою одежду чем-то похожим на ножницы. Я подумал что-то вроде: «Какого черта здесь происходит?» Меня стала очень беспокоить эта поездка, которую я никогда не хотел и не планировал. Кто-то решал за меня абсолютно все, я мог волноваться о чем угодно, но не о принятии решений. Много разных мыслей проносилось в моей голове. Размышляя оптимистично, я предполагал, что нахожусь в руках американцев, но в этом нет ничего страшного: они просто хотят отвезти меня домой и убедиться, что все пройдет втайне ото всех. Пессимистичные мысли подсказывали, что я провалился, что американцы смогли что-то повесить на меня и отправят меня в тюрьму до конца жизни.

Меня раздели догола. Было унизительно, но повязка на глазах помогла мне не смотреть на мое отвратительное голое тело. Во время всей процедуры я мог вспомнить только одну молитву: «О тот, кто выжил! О тот, кто существует сам по себе!» Все время я бормотал эту молитву. Каждый раз, когда я оказываюсь в подобной ситуации, я забываю обо всех молитвах, кроме этой, которую я узнал из жизни нашего пророка. Мир праху его.

Кто-то из отряда надел на меня памперс. Теперь я был точно уверен, что меня отправляют в Штаты. Я убеждал себя, что все будет в порядке. Я переживал только, что по телевидению моя семья может увидеть меня в таком унизительном положении. Я был очень тощим. Я всегда был тощим, но настолько тощим – никогда. Одежда стала так велика, что я был похож на маленького кота в большом мешке.

Одев меня снова, американцы начали меня осматривать. Один из них снял с меня повязку. Я не смог ничего разглядеть из-за фонарика, которым он светил мне в глаза. С ног до головы он был одет во все черное. Он открыл рот и высунул язык, показывая, что я должен повторить за ним. С этим у меня не было никаких проблем. Я увидел часть его бледной руки, что окончательно убедило меня в том, что я в руках Дяди Сэма.

Повязку вновь надели мне на глаза. Все время я слышал громкие двигатели самолетов. Почти уверен, что какие-то самолеты приземлялись, а какие-то взлетали. Я чувствовал приближение своего «особого» самолета, а как грузовик подъезжает к нему, этого я уже не мог различить. Но я точно понял, когда меня вытащили из грузовика, что он стоял вплотную к трапу самолета. Я был так истощен, болен и утомлен, что не мог сам идти, и американцам пришлось тащить меня как труп.

В салоне самолета было очень холодно. Меня положили на диван и приковали, скорее всего, к полу. После этого укрыли одеялом. Оно было очень тонким, но все равно стало комфортнее.

Я расслабился и полностью отдался мечтаниям. Я думал о членах семьи, которых больше никогда не увижу. Они, наверно, очень расстроятся! Я плакал очень тихо и без слез. Все мои слезы закончились еще в начале экспедиции, которая была словно границей между жизнью и смертью. Если бы только я лучше относился к людям. Если бы только я лучше относился к семье. Я сожалел о каждой ошибке, совершенной в жизни: по отношению к Богу, к семье, к кому-либо вообще.

Я размышлял о жизни в американской тюрьме. Вспоминал о документальных фильмах о тюрьмах и жестокость, с которой там относятся к заключенным. Я жалел, что я не слепой и что у меня нет никакой болезни, из-за которой меня могли бы определить в изолятор и обеспечить мне гуманное лечение и защиту. Я подумал: «Как пройдет первое заседание суда? Есть хоть малейший шанс на честный суд в стране, в которой так ненавидят мусульман? Неужели я признан виновным еще до того, как мне предоставят шанс оправдать себя?»

Я утонул в этих болезненных мыслях. Время от времени мне очень хотелось в туалет. Памперс не помогал, я не мог убедить свой мозг держать мочевой пузырь под контролем. Охранник позади меня постоянно заливал мне в рот воду, что только ухудшало мое положение. Этого нельзя было избежать, я мог либо глотать, либо задохнуться. Лежать на боку было мучительно больно, но ни одна попытка поменять положение не удалась, потому что каждый раз меня сильно били и возвращали в изначальное положение.

Я смог понять, что нахожусь в большом реактивном самолете, поэтому решил, что точно направляюсь прямиком в Соединенные Штаты. Через пять часов самолет начал снижение и затем плавно приземлился на полосу. Я понял, что это не Штаты: они должны находиться немного дальше. Но тогда где я? В немецком Рамштайне? Точно! Наверняка это Рамштайн. Там находится американский военный аэропорт, который используют для транзита самолетов, летящих с востока. Мы остановились здесь, чтобы заправиться. Как только самолет приземлился, охранники заменили мои металлические кандалы пластиковыми, которые больно врезались мне в лодыжки, пока я шел к вертолету. Вытаскивая меня из самолета, один из охранников похлопал меня по плечу, как будто хотел сказать: «С тобой все будет в порядке». Я был в такой агонии, что этот простой жест дал мне надежду, что вокруг меня все еще настоящие люди.

Когда я увидел солнце, то снова задался вопросом: «Где я?» Да, это была Германия, здесь в июле солнце встает рано. Но почему Германия? В Германии я не совершал преступлений! Что они повесили на меня? Тем не менее законодательство Германии было для меня наилучшим вариантом, потому что я хорошо знаю судопроизводство и говорю на немецком языке. Более того, суд в Германии прозрачный. Здесь мне не грозил срок в 200 или 300 лет. Мне не о чем было беспокоиться: судья встретится со мной и покажет мне все, что правительство имеет против меня, а затем я отправлюсь во временную тюрьму, пока мое дело не решится. Я не буду жертвой пыток, не буду видеть злые лица следователей.