Читать книгу Осенний призрак - Монс Каллентофт - Страница 8

Утренний свет серый, тем не менее он режет Малин глаза.

Не больно. Словно тупой нож, найденный в одном из ящиков на заброшенной кухне давно умерших дальних родственников. Она поднимает глаза к окну гостиной. Солнце закрыто плотным слоем облаков. Малин чувствует свое распухшее тело и пытается оглядеться вокруг, однако вынуждена время от времени закрывать глаза, чтобы хоть немного успокоить свой возбужденный мозг и, погрузив его во мрак, заглушить сердитую пульсацию.

Ее обмякшее тело лежит на паркете. Батарея под головой теплей, чем была вчера. Малин слышит течение горячей воды.

Рядом почти пустая бутылка текилы, пробка закручена наполовину. Малин озирает квартиру. Все вокруг серое.

«Весь мой мир серый, – думает она. – И в нем гораздо больше оттенков, чем может уловить мозг. Начиная с темно-свинцового пыльного пола под диваном и кончая грязно-белыми стенами».

А кто это заглядывает в окно? Чье лицо выступает там из тумана? Может, это моя нечистая совесть, тошнота? Как, черт возьми, я могла? Я ударила…

От меня воняет. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть своего лица в зеркале.

Как мне найти в себе силы выйти отсюда?

Я должна позвонить Янне и Туве, но что я скажу?

Что люблю их?

Что идет дождь?

Что я раскаиваюсь?»

– Сакариас! Сакариас!

Это Гунилла зовет из кухни своим пронзительным, как телефонный звонок, голосом. Чего она хочет на этот раз?

– Мартин забил два гола этой ночью!

Ни у одной женщины больше нет такого голоса.

Сакариас, он же Харри, Мартинссон, криминальный инспектор полиции Линчёпинга, выбирается из постели. Встает, чувствуя, что тело стало неестественно жестким от сырости. Совсем немного света пробивается из-под краев черных жалюзи, и он понимает, что погода снаружи все такая же отвратительная. Лучше всего было бы не выходить сегодня на улицу, заняться домашними делами.

Мартин заключил контракт с НХЛ[14]. Имел успех на Кубке мира в Москве, и они забросали его агента деньгами. А полгода назад контейнер с вещами отправился в Ванкувер.

Теперь он богат и знаменит. «Если нужны деньги, папа, на отпуск, или на летний домик, или вдруг захочешь навестить нас, только скажи. Линус растет, вы, наверное, хотите увидеть его?»

Самый дешевый билет до Ванкувера на одного человека стоит двенадцать тысяч крон. Многовато при моей следовательской зарплате.

Моему внуку сейчас восемь месяцев, я хочу его увидеть. Но лететь на деньги Мартина? Никогда.

И все свои миллионы мальчик получает за то, что ему удается немного развлечь малообразованных, измученных работой обывателей. Иногда Харри это бесит. Равно как вся дурь, которой занимаются эти хоккейные мачо. Сами игроки, тренеры и фанаты считают это делом настоящих мужчин. Понимают ли они, о чем говорят? Знают ли они, что такое реальная опасность и что требуется человеку, стоящему перед ее лицом? Есть ли у кого-нибудь из этих «ледяных принцесс» в доспехах и негабаритных шортах то, что бывает нужно, когда по-настоящему горячо? Понимают ли это Сундин или Форсберг?[15] Гомики.

– Харри, а сейчас его показывают по четвертому каналу. Скорей спускайся.

Хоккей Гунилла взяла на себя. Подвозила сына на стадион. Была хорошей мамой, когда Харри, не в силах преодолеть своего отвращения к игре, отправлялся репетировать с хором «Да Капо».

Мартинссон надевает кальсоны. Они жмут ему на ляжках и между ног. Стоя посреди темной спальни, проводит рукой по своей обритой голове. Двухдневная щетина колет ладони, однако еще недостаточно отросла, сегодня можно не бриться.

Мой сын забивает голы.

И Харри невольно улыбается. Скорей спускаться? Никогда. Ведь малыш, похоже, и сам справляется со своими спортивными гомиками.

«Она больше не спит со мной. Эта постель – море упущенных возможностей».

Шеф полиции Карим Акбар протягивает руку, будто хочет прикоснуться к своей жене. Но ее нет рядом с ним, он отвергнут ради другого. А может, так все-таки лучше? В последние годы он не решался приблизиться к ней, боялся ее отказа.

Она все время уставала. Работала куратором в две смены, в то время как половина ее коллег подалась в Норвегию, чтобы получать там в два раза больше за две трети полного рабочего дня.

«В этом есть что-то, чего я не вижу, – думал Карим. – Но что?» Он сделал из чувства предмет размышления, вместо того чтобы присмотреться к нему и попытаться понять, что все это значит и какие последствия может иметь. Он думал о том, что два человека могут прожить бок о бок всю жизнь, так и не поняв друг друга, и что эта пустота постепенно убивает тебя, и в то же время продолжаешь жить. Вероятно, это сродни тому, что чувствовал его отец, когда он, инженер, приехавший в Швецию из турецкого Курдистана, не нашел себе здесь ни работы, ни какого-либо вообще места в обществе. Папа окончил жизнь в петле, сделанной из нейлонового галстука, в своей квартире в районе Накста в городе Сюндсвалль.

Иногда Кариму Акбару приходила в голову мысль, что жена не хочет жить с ним. Почему в таком случае она так долго ничего не говорила? Ведь он достаточно просвещенный человек и не стал бы предъявлять на нее никаких собственнических прав. Однако ему никогда не хватало сил довести эту мысль до конца и спросить ее прямо.

И вот она ушла. Взяла их девятилетнего сына и переехала к своему коллеге в Мальмё. Она решилась. Но он знал, что она боялась и, быть может, боится до сих пор. Напрасно. «Я никогда не сделаю так, как мои земляки, отец и брат, арестованные несколько месяцев тому назад. Мне больно вспоминать о них».

Развод.

Нет лучшего слова для обозначения одиночества и растерянности. Он попытался уйти в работу над своей новой книгой, посвященной проблеме интеграции иммигрантов в шведское общество, рассмотренной в совершенно новом ракурсе, но не смог. Вместо этого он стал думать над тем, как ему поддержать сына во время их встреч.

Папа на каждый третий выходной. Она хотела оформить опекунство, и он уступил. Меняться с ней каждую неделю совершенно не согласовывалось с его рабочим графиком. И потом, они живут теперь в разных городах.

Байран с ней и в праздничные дни. На его день рождения в сентябре они были в Стокгольме, и сын пошел вместе с ним в магазин мужской одежды «Гетрих», где Карим покупал себе новый костюм. Он даже позволил Байрану самому выбрать пару галстуков. Тонкая, мягкая шерсть. Кашемир. Вполне по карману выскочке – полицейскому шефу вроде него. Как и «Мерседес».

Карим натягивает на себя одеяло, слушает, как стучит за окном дождь и думает о том, что неплохо было бы подыскать себе квартиру где-нибудь в городе, поближе к работе. В Ламбухове[16] слишком много от Наксты и Сюндсвалля.

Но могло быть и хуже. И Карим представляет себе лицо следователя Бёрье Сверда и его лихо закрученные усы. Сейчас он в отпуске, его жена Анна нуждается в круглосуточном уходе. Рассеянный склероз, болезнь поразила нервы, управляющие мускулами вокруг легких, и Анна уже не может дышать самостоятельно.

– Может, полгода она еще продержится, – говорил Бёрье, когда хотел получить отпуск по уходу за больной женой.

– Занимайся Анной, сколько будет нужно, – отвечал Карим. – А потом добро пожаловать обратно.

И Малин Форс. «Ей сейчас тяжело, – думает Карим. – Но что я могу сделать? Она слишком много пьет. И, видит бог, она незаменима в своем отделе».

Свен Шёман, комиссар и руководитель следственной группы отдела уголовных преступлений полиции Линчёпинга, похоже, умеет проникнуть в самые сокровенные тайны дерева, извлечь из него красоту, дремлющую в нем практичную и прекрасную форму.

Конечно, это всего лишь романтика. Но если такое хобби, как резьба по дереву, лишить романтики, где в таком случае еще останется для нее место?

Токарный станок гудит. Стружки летят на его голубую майку с рекламой склада пиленого леса в Берге.

Мастерская Свена, расположенная в звуконепроницаемой комнате в подвале одного из домов района Валла, пахнет свежеструганым деревом, лаком, олифой и потом.

Лучше всего здесь бывать по утрам, хотя именно в эти часы острей чувствуешь свое одиночество.

Комиссар никогда не любил одиночества, предпочитая ему общество людей. Жены, к примеру. Хотя за все годы совместной жизни они не сказали друг другу ни одного лишнего слова. Или коллег. Карима.

Малин. Как ты там, Малин? «У нее был нелегкий год», – думает Свен, вынимая из токарного станка будущую чашу. Потом он выключает машину и наслаждается тишиной, вмиг воцарившейся в комнате.

Это была глупая идея, снова переехать к Янне. Во всех отношениях глупая. Но я не мог тебе этого сказать. Твоя жизнь – это твое дело, Форс. В работе я еще могу кое-что тебе посоветовать, хотя и в этом ты нуждаешься все реже. Но в жизни? От тебя все чаще несет спиртом. Ты выглядишь несвежей, измотанной, печальной. Вот так.

Только бы не стало еще хуже! Янне, твой муж, или скорее бывший муж, который снова живет с тобой, звонил мне, хотел, чтобы я что-нибудь сделал. Говорил, что ты пьешь. Конечно, иногда это заметно. И я пообещал ему. Но что? Поговорить с тобой? Ты будешь ругаться. Отстранить тебя от работы? Для этого пока нет причин. Послать к какому-нибудь специалисту? Но ты никуда не пойдешь, ты ведь такая упрямая.

Пьянство – в каком-то смысле наша профессиональная болезнь. Мы видим столько дерьма, что время от времени бывает необходимо снять напряжение.

Он поправляет ремень. Еще четыре дырочки и минус двенадцать килограмм. С давлением стало лучше.

Но все равно я слишком много ем.

– Застегни комбинезон. Сейчас же! Я не собираюсь повторять дважды.

Инспектор криминальной полиции Юхан Якобссон стоит в прихожей своего таунхауса в районе Линдхем. Пятилетняя малышка в похожем на пузырь комбинезоне поет, ее мир непроницаем для слов Юхана.

Какого черта они затеяли поездку к родителям жены именно в эти выходные, когда у него в кои веки свободная пятница! Последнее, что им нужно сейчас, – такое вот нервозное утро, когда обидные и бесполезные слова то и дело проносятся в воздухе, словно шальные пули.

– Возьмешь Хюго? Я беру Эмму.

Жена кивает и нагибается за синей курткой мальчика.

– Я не собираюсь повторять…

– Чем ты так раздражен?

И начинается…

– Это была не моя идея – отправиться в Несшё ни свет ни заря.

– У папы день рождения.

– Да, шестьдесят три. Не так много, чтобы он не мог справиться со всем сам.

Жена умолкает, она и не думает отвечать на последнюю реплику. «Глупо», – думает Юхан, тянется за девочкой, берет ее за тонкую, но сильную руку и привлекает к себе.

– Надень ей куртку.

– Зачем она ей в машине?

Юхан отпускает руку дочери. Закрывает глаза. Он мечтает о дежурстве в эти выходные. Солгать, сделать вид, что что-то случилось. Или пусть бы действительно что-нибудь случилось.

Дети. Глаза Юхана закрыты, но он слышит их голоса, и ему кажется, что сейчас они звучат отчетливее и радостнее, чем раньше. В них больше уверенности, несмотря на недовольные нотки, и Юхан думает о том, что все эти тысячи поцелуев и объятий, миллионы улыбок и заверений в самой большой на свете любви не проходят даром. Сделать человека счастливым вполне возможно. Это просто и стоит затраченных усилий.

– Юхан, – говорит жена, – не волнуйся. Мы можем оставаться спокойными, надо только захотеть.

Перед ним на белой в грязных пятнах стене четыре крючка для одежды. Самый меньший свободен и вот-вот отвалится.

Вальдемар Экенберг перед открытой на террасу дверью глубоко затягивается сигаретой. Терраса с подветренной стороны, иначе он не стоял бы здесь, а курил возле вентиляционной вытяжки на кухне.

Он смотрит в небо на аккуратные, серые с белым крыши домов.

Ничего нет приятнее утренней сигареты. Даже если жена будет ругаться, что от него несет дымом, когда он вернется в постель.

Вальдемар не сомневался ни минуты, когда открылась временная вакансия в Линчёпинге. Группа понравилась ему еще во время их совместной работы с тем ужасным делом об убийстве девочки-подростка.

Они не хотели его, он это знал. Но с его послужным списком не могли ответить «нет», ведь другим претендентом была женщина, только что проэкзаменованная в полицейской школе.

Форс. Шёман. Якобссон. Акбар. Мартинссон.

Не худшая компания легавых. Высокий процент раскрываемости. Напряженность в группе в пределах нормы.

Форс.

Маниакальная дама. Говорят, стала еще хуже после того, что случилось с ее дочерью, и она опять съехалась со своим пожарным. Как следователь она несгибаема. Очень раздражительна, а над такими он любит подшутить. У нее проблемы со спиртным. Многих его коллег погубила бутылка, и он никогда ничего не мог для них сделать. Потому что, когда человек опускается на дно, обратного пути уже нет.

Якобссон.

Мучается с детьми.

У них с женой никогда детей не было, и это к лучшему. Сейчас мы занимаемся только собой. Прошлой зимой ездили вдвоем в Таиланд и могли сколько угодно наслаждаться покоем, в отличие от семей с маленькими детьми, что проживали с ними в отеле.

Детская любовь. Любовь к ребенку. «Нельзя хотеть того, чего никогда не испытывал», – думает Вальдемар, делая последнюю затяжку.

Или все-таки можно?

Малин стоит у кассы магазина «Севен-Элевен» на Огатан. Волосы мокрые от дождя, трусы врезаются в ягодицы, самочувствие отвратительное, как и погода на улице. В спальне в гардеробе она отыскала старые негнущиеся джинсы и розовую рубашку – по ее прикидкам, ей не меньше десяти лет, но носить еще можно. Универмаг «H&M» еще не открылся, а вещи из дома в Мальмслетте она заберет, когда будет время. То, что ей сейчас нужно сделать, – это забрать вещи, Туве и вернуть жизнь в то состояние, в котором она была до того, как они стали жить вместе, одной семьей, и до того как она подвергла жизнь Туве смертельной опасности.

Перед Малин зубная паста, щетка, дезодорант и кофе. Заспанный продавец пробивает товар.

– Выездной матч? – спрашивает он.

Выездной матч? Вчера у местной команды был выездной матч?

Потом до нее доходит, что имел в виду продавец, и ей хочется двинуть кулаком в его жирное рыло, но она только качает головой.

– То есть никакого выездного матча. Просто было поздно, так? Когда у меня такое же самочувствие, как у вас сейчас – судя по тому, как вы выглядите, – мне не хватает сил даже подняться с постели.

– Прекратите болтать и возьмите деньги!

Продавец разводит руками:

– Я только хотел пошутить, чтобы поднять вам настроение. Извините.

Малин забирает сдачу и выходит на дождь. До ее дома несколько сотен метров.

И вот она уже под душем. Вода, более холодная, чем дождь, омывает ее голову, прогоняет злые мысли, словно замораживая их.

«Главное – не думать о том, что было вчера, – убеждает себя Малин, попивая кофе из чашки, стоящей на полочке для мыла. – И пусть две таблетки альведона, что я нашла в аптечке, окончательно поставят меня на ноги.

Голова гудит.

Туве переедет сюда на неделе. Может, сегодня вечером.

А мне надо на работу. Но что же такое должно случиться, чтобы эта проклятая голова перестала трещать?»