Читать книгу Когда король губит Францию - Морис Дрюон - Страница 6

Я так и знал, я ведь говорил, Аршамбо, что не следует сегодня нам забираться за Нонтрон. И доедем-то мы туда уже после вечерней молитвы, в полном мраке. Ла Рю мне все уши прожужжал: «Монсеньор едет чересчур медленно… Для монсеньора переезд в восемь лье слишком мал…» Да ну его! Этот Ла Рю вечно мчится так, будто под ним задняя лука седла загорелась. С одной стороны, это, конечно, не так уж худо, с ним мой эскорт носом клевать не будет. Но я же знал, что нам не удастся выехать из Бурдея раньше полудня. Слишком многое мне нужно там было сделать, решить, подписать множество бумаг.

Я, видите ли, люблю Бурдей и твердо знаю, что там я мог бы быть счастлив, если Господь по милости своей разрешил бы мне не только владеть им, но и жить там. Тот, у кого есть лишь одно скромное владение, умеет насладиться им всем сердцем. А тот, у кого много обширных владений, наслаждается ими лишь в мыслях своих. Небеса всегда и везде уравновешивают то, чем награждают нас.

Когда вы, Аршамбо, будете возвращаться в Перигор, сделайте милость, загляните в Бурдей и проверьте, пожалуйста, выполнили ли мое приказание и починили ли крышу. И камин в моей спальне. Он дымит… Какое счастье, что англичане пощадили Бурдей. Вы ведь видели Брантом, мимо которого мы только что проезжали, видели, что они там натворили, во что превратили этот некогда такой милый, такой красивый городок, мирно приютившийся на берегу реки. Мне как раз передавали, будто в ночь на 9 августа здесь останавливался принц Уэльский. А наутро его рубаки и мужичье, уходя, предали город огню.

По мне, это уж слишком. Ну что за нелепая страсть – все разрушать, крушить, изгонять людей или разорять их, – прямо пристрастились к разбою. Ладно, допускаю, что на войне, на поле битвы убивают друг друга. Если бы Господь Бог предназначил меня не Святой церкви, а повелел мне вести в бой свое войско, я бы тоже никому пощады не давал. Ну ладно, пусть, в конце концов, пограбят: надо же дать хоть какое-то рассеяние смертельно усталым людям, ежеминутно рискующим собственной жизнью. Но носиться по чужой земле лишь для того, чтобы обездолить весь народ, жечь его кров и его нивы, обрекать его на голод и холод, при одной мысли об этом меня злоба охватывает. Я-то понимаю, в чем тут дело: раз провинции разграблены и разорены, король не сможет выколотить из них подати, и для того, чтобы ослабить короля, уничтожают добро его подданных. Но это же бессмысленно. Ежели англичанин предъявляет права на престол Франции, почему, зачем он предает ее мечу и огню? И неужели он надеется, если даже заполучит Францию путем всяких договоров, после того как захватил ее силой оружия, неужели он надеется, что при таком образе действий его станут терпеть? Он сам сеет к себе ненависть. Конечно, король Франции из-за него лишится денег, но зато англичанин сам выковал души, полные гнева и жаждущие отмщения. Конечно, можно найти нескольких сеньоров, дав им кое-какие поблажки в денежном смысле, и таких-то король Эдуард найдет. Но весь народ отныне ответит отказом на все его договоры, ибо ими ничего не искупишь. Посмотрите сами, что уже сейчас делается: славные люди простили короля Иоанна за то, что он дал себя разбить, они его жалеют, зовут его Иоанн Храбрый или Иоанн Добрый, тогда как его следовало бы звать Иоанн Глупый, Иоанн Упрямый или Иоанн Бесталанный. И вот увидите, они последнюю каплю крови отдадут, лишь бы выкупить его из плена.

Вы спросите меня, почему это я вчера вам говорил, что чума сыграла такую важную роль в судьбе короля и в судьбах французского королевства? Да потому, дорогой племянник, что злая смерть унесла в числе прочих женщин и собственную его супругу – Бонну Люксембургскую – еще прежде, чем он взошел на престол.

Чума похитила Бонну Люксембургскую в сентябре 1349 года. Ей предстояло стать королевой, и она была бы хорошей королевой. Как вам известно, она доводилась дочерью королю Богемии Иоганну Слепому, а он пламенно любил Францию, по его словам, только при парижском дворе можно жить так, как подобает сеньору. Король-рыцарь, рыцарь с ног до головы, но слегка не в себе. Слепец, ничего не видевший, а заупрямился и решил во что бы то ни стало принять участие в битве при Креси и велел поэтому накрепко привязать своего коня к коням двух своих оруженосцев таким образом, чтобы те скакали по обе от него стороны. Так они и врезались в самую гущу схватки. Наутро нашли три их трупа по-прежнему накрепко связанными друг с другом. Надо вам сказать, шлем короля Богемии был украшен тремя белыми страусовыми перьями. Эта возвышенная кончина так потрясла юного принца Уэльского… а было ему тогда всего шестнадцать, он показал себя с самой лучшей стороны в первом своем бою, пусть даже король Эдуард ради высших политических соображений и приукрасил чуточку роль своего наследника в этом сражении… Так вот, принц Уэльский был так потрясен, что вымолил у отца разрешение носить отныне на своем шлеме три страусовых пера, бывших эмблемой покойного государя-слепца. Вот почему теперь на шлеме принца Уэльского мы видим три этих знаменитых пера.

Но важнее всех прочих достоинств покойной супруги короля Иоанна был ее брат Карл Люксембургский, и мы с Папой Климентом немало способствовали тому, что он был избран императором Священной империи. Нет-нет, конечно, мы знали, что еще наплачемся с этим мужланом, с этим лукавцем, с этим ярмарочным барышником… О, ничего общего с отцом, вы скоро сами в этом убедитесь, но мы предвидели также, что Франции суждено еще пережить горькие минуты; стало быть, следовало подкрепить правление будущего нашего короля, возведя его зятя на императорский престол. Умерла сестра, союз с братом распался. Сколько мы натерпелись горя из-за его «Золотой буллы». Но, сам опираясь на Францию, нам он ничего не дал. Вот потому-то я и еду сейчас в Мец.

Король Иоанн – впрочем, тогда он был еще герцогом Нормандским – не слишком убивался, потеряв свою супругу, мадам Бонну. Жили они не так чтобы дружно, дело даже доходило порой до публичных ссор. Хотя она была не лишена миловидности и хотя Иоанн каждый год делал ей по ребенку, общим числом одиннадцать душ, – правда, лишь тогда, когда ему намекали, что не мешало бы взойти на брачное ложе, – однако его высочество Иоанн скорее питал нежные чувства к своему кузену, лет на восемь моложе его и собой весьма пригожему… Звали его Карл де Ла Серда, или же мессир Испанский, так как он принадлежал к кастильской королевской династии, отстраненной от престола.

Едва тело мадам Бонны предали земле, герцог Иоанн тут же удалился в Фонтенбло вместе со своим красавчиком Карлом Испанским, испугавшись, видите ли, заразы… О, порок этот не так уж редко встречается, Аршамбо. Я никак не возьму этого в толк, что доводит меня чуть не до бешенства, это один из тех пороков, которые я меньше всего склонен прощать. Но приходится признать, что он распространен даже среди монархов и сильно им вредит. Судите сами, до чего мужеложство довело Эдуарда II Английского, отца нынешнего короля Англии. Именно из-за содомского этого греха он лишился не только трона, но и жизни. Наш король Иоанн не так открыто предается содомскому греху, но кое-какие признаки все-таки имеются, и особенно это стало заметно, когда он воспылал пагубной страстью к своему красивому испанскому кузену.

Что там такое, Брюне? Почему мы стоим? Где мы? В Кэнсаке? Но остановка здесь не предвиделась… Чего хотят эти вилланы? Ах, благословения! Очень прошу не останавливать наш кортеж по таким пустякам! Ты же знаешь, что я раздаю благословения на ходу… In nomine patris……lii… sancti…[1] Ступайте, люди добрые, вас же благословили, ступайте себе с Богом… Если мы будем останавливаться всякий раз, когда меня просят благословлять встречных, мы до Меца и через полгода не доберемся.

Итак, я говорил вам, что будущая королева Франции скончалась в сентябре 1349 года, оставив вдовцом наследника престола. А в октябре пришел черед королевы Наваррской, Жанны, которую прозвали Жанна Младшая, дочери Маргариты Бургундской и, что вполне вероятно и столь же маловероятно, Людовика Сварливого, той самой, которую исключили из числа престолонаследников, так как ходили слухи, будто она незаконнорожденная… да-да, дитя Нельской башни… Ее тоже унесла чума. И ее тоже недолго оплакивали. Она вдовствовала уже шесть лет, так как ее супруг, он же ее кузен, его высочество Филипп д’Эвре был убит где-то в Кастилии в сражении с маврами. Наваррскую корону им уступил при восшествии на престол Филипп VI, желая предупредить претензии Наваррского дома на корону Франции. Словом, и эта сделка тоже была одной из многих, помогших Валуа взойти на трон.

Никогда я не одобрял наваррскую комбинацию, никуда не годную в смысле законности, да и вообще негодную! Но тогда я еще не мог высказать, что думаю на сей счет, меня только-только назначили епископом Оксерским. А если бы я даже и сказал… В смысле правовом это полная чепуха. Наварру принесла в приданое мать Людовика Сварливого. Если Жанна Младшая не его дочь, а какого-нибудь конюшего, она не может претендовать ни на французский престол, ни равно и на наваррский. Следовательно, признать за ней право на корону, скажем наваррскую, значит ipso facto[2] подтвердить ее право на корону Франции и также права ее наследников. Вообще-то утверждали, слишком даже упорно, что ее лишили престолонаследия не столько потому, что ходили слухи о ее незаконном происхождении, сколько потому, что она принадлежит, мол, к женскому полу, поэтому прибегли к этому хитроумно изобретенному салическому закону.

А что касается практической стороны дела… Ни за что на свете, ни по какой причине Филипп Красивый не согласился бы отрезать от своего государства то, что к нему присоединил. Трон не делается прочнее, если подпилить у него одну ножку. Жанна и Филипп Наваррские вели себя достаточно тихо: она потому, что память о ее матушке была еще слишком свежа, а он потому, что пошел в своего отца, Людовика д’Эвре, человека весьма достойного и разумного. Они, казалось, вполне довольствовались своим богатым нормандским графством и своим маленьким пиренейским королевством. Но все переменилось с тех пор, как на сцене появился их сынок Карл, уже в восемнадцать лет показавший себя отъявленным смутьяном, который осуждающим взглядом оценивал прошлое своей семьи и честолюбивым – свое собственное будущее. «Не будь моя бабка такой прожженной шлюхой, родись моя матушка мужчиной… теперь я бы уже был королем Франции». Собственными ушами слышал, как он это говорил. Итак, следовало договориться с Наваррой, которая по самому своему положению, на юге страны, приобретала тем больший вес, что англичане теперь захватили всю Аквитанию. И тогда, как это обычно бывает в подобных случаях, решили уладить дело брачным союзом, устраивающим всех.

Герцог Иоанн не так уж рвался к новому браку. Но коль скоро ему предстояло взойти на французский престол, король, по всеобщему представлению, обязан иметь супругу, особенно в таком щекотливом случае: супруга сумеет помешать ему открыто появляться повсюду под ручку с Карлом Испанским. С другой стороны, как лучше подольститься к слишком беспокойному Карлу д’Эвре Наваррскому и как надежнее связать ему руки – да просто взять в будущие королевы одну из его сестер! Самой из них старшей, Бланке, было шестнадцать лет. Красавица и умница к тому же. Сватовство сильно продвинулось вперед, разрешение на брак от Папы было получено, чуть-чуть не объявлен день свадьбы, хотя каждый думал про себя: кто-то доживет до следующей недели в ту страшную годину бедствий?

Ибо смерть продолжала стучаться во все двери. В начале декабря чума похитила саму Жанну Бургундскую Хромоножку, скверную королеву. Вот тут можно смело сказать, что одно только благоприличие сдерживало людей, хотя всем хотелось кричать от радости, и чудо какое-то, что народ не плясал на улицах. Ее все ненавидели, должно быть, отец вам рассказывал об этом. Она выкрадывала у мужа королевскую печать, чтобы бросать людей в тюрьмы; по ее приказу готовили отравленные ванны для неугодных ей гостей. Таким манером она одного епископа чуть не отправила на тот свет. Король, случалось, нещадно ее избивал, но даже побоями не удавалось ее исправить. Честно говоря, я порядком опасался этой королевы. Будучи подозрительной по натуре, она во всех придворных видела воображаемых врагов. Была она злобная лгунья, мерзкая, – словом, преступница была. Ее смерть все люди считали карой небесной, только слегка запоздавшей. Впрочем, сразу же после ее кончины эпидемия пошла на убыль, как будто бич Божий, явившийся к нам издалека и сразивший несчетное количество людей, преследовал одну лишь цель – сразить наконец эту гарпию.

Среди всех французов наибольшее облегчение испытал сам король. Ровно через месяц, день в день, в январскую стужу он повел к алтарю новую суженую. Пусть он похоронил свою ненавидимую всеми супругу, все равно такая спешка противоречила всем правилам приличия. Но самым худшим оказалась даже не эта спешка. С кем же сочетался Филипп законным браком? С невестой своего собственного сына, с Бланкой Наваррской, с этой девчушечкой, в которую влюбился до потери сознания, как только она появилась при дворе. Столь снисходительные к подобного рода шалостям французы не прощают своим монархам такого распутства.

Филипп VI был на сорок лет старше своей красотки, которую он столь беззастенчиво увел из-под носа законного наследника престола. И он даже не мог сослаться, как то сплошь и рядом делается при неравных династических браках, на высшие интересы государства. Таким образом, в его короне появился новый алмаз – алмаз бесчестья, а своего наследника он тем самым сделал всеобщим посмешищем. Свадьбу на скорую руку сыграли в Сен-Жермен-ан-Ле. Понятно, в числе присутствующих недосчитались Иоанна Нормандского. Он и вообще-то недолюбливал своего батюшку, который, кстати, платил ему той же монетой, а теперь просто люто возненавидел его.

И наследник в свою очередь через месяц тоже вступил во второй брак. Торопился смыть с себя клеймо поношения. И сделал вид, что с радостью связывает свою судьбу с герцогиней Булонской, вдовой герцога Булонского. Мой достопочтенный собрат, кардинал Булонский, устроил этот брак к вящей пользе Булонского дома, да и своей собственной заодно. Герцогиня Булонская могла считаться весьма выгодной партией, и с ее богатством престолонаследник, растранжиривший все, что имел, мог бы легко поправить дела. Но получилось так, что он стал теперь транжирить вдвойне.

Новая герцогиня Нормандская была значительно старше своей свекрови. Особенно странное впечатление производили они на приемах, тем паче что невестке далеко было до свекрови и лицом и фигурой. Этого герцог Иоанн окончательно не мог перенести: он убедил себя, что влюблен в Бланку Наваррскую, столь гнусно вырванную чуть ли не из его объятий, и испытывал адовы муки, видя ее вместе с собственным папашей, который без малейшего стеснения дурацким образом ласкал ее при всех присутствующих. Это зрелище никак не способствовало любовным утехам герцога Иоанна с герцогиней Булонской, и он окончательно прилепился к Карлу Испанскому. Необузданное мотовство служило ему своего рода реваншем. Казалось, он хочет вернуть себе утраченную честь, транжиря деньги направо и налево.

Впрочем, после долгих месяцев ужаса и горя, принесенных чумой, повсюду начались безрассудные траты. Особенно в Париже. Королевский двор был охвачен безумием. Обычно утверждают, что при таком разгуле роскоши простой люд, мол, без работы не сидит. Однако результатов этого труда было что-то незаметно в хибарках и хижинах. Между запутавшейся в долгах знатью и нищими простолюдинами имеется промежуточный слой, и ему-то идут все прибыли, их расхватывают крупные коммерсанты, как, скажем, марсельцы, торгующие сукном, шелками и прочими товарами роскоши и изрядно наживающиеся на этом. Мода стала более чем причудливой, и герцог Иоанн, хотя ему шел уже тридцать второй год, щеголял с Карлом Испанским в отделанном кружевами куцем плаще, не прикрывавшем зада. Народ смеялся им вслед.

Бланка Наваррская стала королевой раньше, чем предполагала, а процарствовала меньше, чем рассчитывала. Войны и чума пощадили Филиппа Валуа, а вот любовь доконала его. Пока он жил со своей злюкой Хромоножкой, он был, что называется, видный мужчина, правда, чуть зажирел, но не в ущерб подвижности; пользовался отменным здоровьем, ловко орудовал мечом, любил быструю верховую езду, охотился с утра до вечера. Но полгода галантных подвигов и молодая супруга сделали свое дело. Он вставал с постели лишь с одной мыслью – снова лечь в постель. Чистое наваждение, настоящее безумие. Он требовал от своих лекарей, чтобы те составляли для него разные снадобья, поддерживающие его силы в… Что-что? Вы, я вижу, удивляетесь тому, что… Но именно так, дорогой племянник, именно так. Хотя мы и принадлежим церкви или, вернее, потому, что мы ей принадлежим, мы обязаны быть сведущими в таких вопросах, особенно когда речь идет об особах королевского дома.

Бланка Наваррская не без тревоги переносила эту лестную для нее страсть, доказательства коей предъявлялись ей чуть ли не ежечасно: король публично похвалялся, что его молодая супруга устает быстрее, чем он. Вскоре он начал худеть. Перестал интересоваться государственными делами. Каждая неделя старила его чуть ли не на целый год. И скончался он 22 августа 1350 года в возрасте пятидесяти семи лет, из коих двадцать два правил Францией.

Несмотря на свою внушительную внешность, этот государь, которому я верно служил… ведь он был королем Франции, в конце концов, и, кроме того, я никогда не забывал, что именно он выпросил для меня кардинальскую шапку, – так вот, этот государь был более чем посредственный военачальник и никуда не годный финансист. Он потерял Кале, он потерял Аквитанию; после себя он оставил Бретань, охваченную смутой, и десятки областей или ненадежных, или разоренных. И сверх того потерял свой престиж. Ах да, он все-таки купил Дофине. Ведь нельзя же, чтобы были одни только несчастья да беды. Так вот, знайте, племянник, именно я провел всю эту операцию за два года до Креси. Дофин Юмбер окончательно запутался в долгах и уже не знал, у кого призанять денег, чтобы расплатиться с особенно настойчивым заимодавцем… Я вам потом об этом подробно расскажу как-нибудь в другой раз, ежели вам интересно меня слушать, расскажу, как я взялся за дело, как и почему корона дофина досталась старшему сыну короля Франции, как жители графства Вьеннского очутились в лоне нашего государства. Могу сказать, не хвалясь, что я лучше служил Франции, нежели служил ей король Филипп VI, ибо он ее уменьшил, а мне удалось ее увеличить.

Уже шесть лет! Уже шесть лет назад скончался король Филипп и герцог Иоанн стал королем Иоанном II! Эти шесть лет пролетели с такой быстротой, что кажется, он только-только начал царствовать. Не потому ли это происходит, что наш новый король не совершил за это время ни одного сколько-нибудь достопамятного деяния или, быть может, к старости само время как бы ускоряет бег свой. Когда человеку двадцать лет, каждый месяц, каждая неделя чреваты чем-то новым, и кажется, дни тянутся и тянутся бесконечно… Вы сами убедитесь, Аршамбо, если только вам посчастливится дожить до моих лет, чего я вам желаю от всей души… Оборачиваешься и говоришь: «Как? Год уже прошел! Так быстро?» Быть может, это потому, что каждую минуту вспоминаешь прошлое, вновь переживаешь пережитое…

Ну так и есть, уже темнеет. Я же знал, что мы доберемся до Нонтрона в полном мраке.

Брюне, Брюне!.. Завтра мы должны выехать до зари, ведь нам предстоит длинный переезд. Поэтому пусть лошадей запрягут вовремя и пусть каждому выдадут на руки съестные припасы, так как у нас не будет времени устраивать в пути привалы. А кто поскакал в Лимож предупредить о моем приезде? Арман де Гийерми, что ж, прекрасно, прекрасно… Пошлю также нескольких своих пажей, пусть поглядят, какое отвели мне жилище и как готовятся к моему приезду, но пошлю только за день или два, никак не раньше. Как раз достаточно времени, чтобы люди зашевелились, но недостаточно для того, чтобы со всех епархий слетелись недовольные и замучили меня своими прошениями… «Ах, кардинал? Да, мы сами только накануне узнали. Увы, он уже уехал…» А иначе, дорогой племянник, я, чего доброго, превращусь в бродячее судилище…