Читать книгу Дети богини Дану. Том 1 - Морвейн Ветер - Страница 3

Как ни старалась, Дея не могла выкинуть из головы мальчишку, которого видела на берегу реки.

Она думала о нём всю осень, всю зиму и всю весну. Думала перед сном и думала, просыпаясь рано утром, пока не придумала себе собственного Девона из рода Ястребов, сотканного из обрывков сплетен и собственных снов.

Имя своего кумира Дея узнала довольно быстро – понадобилось всего лишь несколько горшков с мёдом и парочка ломтей солонины.

– Де-вон, – перекатывала она на языке, оставаясь в одиночестве, и дополняла придуманный образ новой чертой.

На самом деле, о Девоне она и без того немало знала.

Знала, что тот на три года старше её самой. Что мать его звали Ронат, и что она была одной из трёх приближённых жриц, пока не умерла, не пережив свои третьи по счёту роды – последние, которые были ей разрешены.

Знала, что отец воспитывал сына как наследника, хотя у него были сыновья от наложниц старше самого Девона, и что Девон с детства учился воинскому мастерству – скорее всего куда более тщательно, чем сама Дея, потому что род Горностая предпочитал добиваться своего без меча.

Теперь Дея знала также, что пресловутый Элбон сам завязал ту драку, в которой свернул себе шею, так же, как завязывал драки до этого много и много раз. А вот убил ли Девон своего противника, или тот свалился в овраг сам, Дее было не у кого спросить, и она представляла себе то один, то другой вариант.

Девон был так близко – и в то же время так далеко, что это сводило Дею с ума.

Иногда она была почти что готова подойти и спросить напрямик: «Девон, ты правда его убил?» – но стоило ей отыскать молчаливую фигуру в строю других воспитанников, как Дея тут же тушевалась и ругала себя за глупость. Как можно было начинать знакомство так?

А как? Этого она не знала.

Впервые в жизни Дея из рода Горностая не знала, что сказать.

Она говорила с друидами и с приближёнными жрицами, со старшими сидами, а однажды, когда её представляли ко двору, преклонила колено перед самой богиней – и ни разу не случалось с Деей такого, чтобы она не знала, что сказать.

Стоило же ей завидеть Девона, как ноги становились ватными, и все слова вылетали из головы.

Девон же, казалось, смеялся над ней.

Иногда он награждал младшую воспитаницу долгими задумчивыми взглядами, но никогда не подходил сам, хотя, казалось бы, чего это стоило ему?

Его боялись так, что вряд ли кто-то смог бы ему отказать, и поговаривали даже, что Девон пользуется этим, когда хочет кем-то овладеть.

Впрочем, в этом Дея предпочитала сплетням не верить.

Девон был настолько красив, а глаза его сияли как звёзды в ночном тумане – и можно ли было поверить, что он бывает с кем-то незаслуженно груб? Что он пользуется кем-то? Да каждый, на кого он смотрел, должен был сам ему угождать! – в этом Дея была твёрдо уверена и продолжала смотреть, гадая, когда же Девон предложит что-нибудь подобное ей.

Наблюдая за Девоном в перерывах между учёбой, Дея не раз замечала, как завязываются перепалки между ним и другими учениками. Тогда пальцы Деи сами тянулись к мечу, в непроизвольном желании защитить, вступиться за него – но это было смешно, вступаться за такого, как он, и Дея продолжала стоять неподвижно, издали наблюдая за тем, как старший сид разбивает кулаки в кровь. Надо сказать, что как правило кулаки его страдали больше, чем лицо.

Все построение Деи немного опровергало то, что все до одной перепалки Девон начинал сам – потому что воспитанники давно уже боялись к нему подходить.

Иногда Дея видела, как Девон задумчиво поглаживает золотой обод серпа, с которым учили обращаться его отряд.

Сама Дея занималась с мечом, как и все, кого готовили стать просто одним из воинов туат.

Девон же был избранным, и теперь уже Дея точно знала, что тот должен стать одним из семи.

«Двадцать семь войдут в Ночь Полнолуния в Древесный храм – но только семь выйдут из него» – эту формулу Дея заучила наизусть, хотя она и не касалась её самой. И сглатывала каждый раз при мысли о том, что Девон может и не стать одним из тех семи.

Девон стоял на площадке для тренировок и задумчиво поглаживал золотой серп, которым только что лишил головы чучело.

Он улыбался при мысли о том, что совсем недолго осталось ждать испытания.

«Двадцать семь войдут в Ночь Полнолуния в Древесный храм – и только семь выйдут из него».

Девону не было жаль никого из тех двадцати.

Он ненавидел их всех – всех до одного. Всех, кто был причастен к смерти его семьи. Всех, кто заносил священные серпы. Всех, кто молча смотрел, и всех, кто смел говорить о том, что его отец предал Туат.

Он уже прошёл одно испытание и знал, что ждёт его впереди. Всех их соберут под куполом, но не все получат серпы.

Священное оружие будет ждать их в круге света, и только семь успеют взять его в руки – семь, которые доживут до утра. Остальные останутся лежать, окропив своей кровью корни Великого Дуба.

– Как же любит, когда его удобряют кровью, этот проклятый Дуб, – прошептал он, разглядывая, как мальчишки лупят своих соломенных манекенов.

Девону было всё равно, станет ли он одним из семи. Он готов был умереть так же, как умрут те, кто был слаб.

Но если бы он выжил… Девон знал, что собирался сделать тогда. Он дождался бы дня, когда его, как и других стражей, представят Дану, и рванулся бы вперёд, чтобы перерезать ей горло её же серпом.

И неважно, что Дану возродится с новым лицом. Ему достаточно изуродовать одно.

С каждым годом и с каждым месяцем его злость становилась сильней. Она застилала все остальные мысли кровавой пеленой и заставляла пальцы белеть, сжимаясь на рукоятке серпа. А самого Девона – улыбаться. Холодной, равнодушной улыбкой, которой здесь боялись все.

Давно уже не осталось тех, кто смел бы подходить к нему и первым заводить разговор. Давно уже не осталось тех, кто смел бы оскорблять его или его семью.

Его называли фомором, полукровкой, чудовищем с северных гор.

Он никогда не был с фоморами в родстве – но ему было всё равно. Подобная слава даже радовала его.

Только два просвета было в его персональной мгле.

Первым стали старинные свитки – как и всех их, стражей из круга семи, его учили читать. Пользуясь своей привилегией, всё время, свободное от тренировок с серпом, Девон проводил в архиве. Изучал сказания предков, звёздные карты и заклятья, которые, впрочем, всё равно не работали в его руках.

Он всерьёз задумывался о том, что если бы не судьба, которую уготовила ему Дану – судьба изгоя, и судьба стража у себя за спиной – он хотел бы стать друидом и изучать мир, который его окружал. Лучше понять бег солнца по небосклону и шорохи трав, в которых таилась сама жизнь. Он чувствовал, что есть что-то ещё, что ему не могут преподать в Кругу, и что он должен будет постичь сам. Но тут же одёргивал себя, напоминая, что все его мечты не имеют смысла – он был тем, кем был. И всем, чего ему дозволено было желать, стала месть.

Он холил свою злобу, как драгоценный цветок, медленно прораставший в его душе, и ждал – когда же наступит священная ночь.

– Слышно ли что-нибудь о тех пришельцах, появление которых предсказал Глокхмэй в прошлом году?

– Люди из нового племени, которые выйдут из тумана? – Риган потянулся и, отодвинув в сторону пуховое одеяло, сел. – Это смешно, моя богиня. Сотни лет со стороны восхода не приходил никто.

Дану протянула руку, касаясь кончиками мускулистой спины Великого Друида. Проследила рельефные впадинки там, где мышцы перетекали друг в друга. Коснулась длинных белоснежных волос, которым позавидовал бы любой сид, и потянула их на себя, рассчитывая уронить любовника обратно в постель – но Риган лишь повёл плечом, стряхивая её кисть, и встал.

Дану никогда не дала бы ему тридцать пять.

Тело Ригана принадлежало не сиду, кровь которого разбавлена кровью Фир Болг. Он был истинным сид, и каждая клеточка его тела дышала могуществом их общей прародины. Вечной молодостью, которой теперь не мог похвастаться почти что никто.

Риган был великолепен – со своими снежными прядями волос, разметавшимися по плечам, со смуглой кожей, плотно обтягивавшей мускулистый торс, с бёдрами, будто бы высеченными из мрамора – но Дану не спешила ему об этом говорить.

С каждым годом девушке, которую назвали богиней, едва ей исполнилось пять лет, всё больше казалось, что Риган и без того ценит себя слишком высоко.

Риган был старше её – хоть и всего лишь на несколько лет. Но эти годы пролегли стеной между ними, подарив ему то влияние среди древних сидов, которого не было у неё самой.

Иногда девушке, которая давно уже забыла своё имя, чтобы называться Дану, дочерью Дану, вечной богиней и матерью всех сид, становилось страшно при мысли о том, что не она правит народом туат – а Риган, который пророс сквозь её народ как Вечный Дуб, и так же прочно впился корнями в жителей её земли.

– Я всё ещё думаю, – сказал она, сквозь полог ресниц наблюдая за тем, как Риган потягивается, демонстрируя своё великолепное тело как довольный кот, подбирает тунику из тонкой парчи и, продев в неё руки, накидывает на плечи мантию из драгоценного бархата, расшитого серебром, – я всё ещё думаю, что предать забвению род Ястребов была неудачная мысль. Они были одним из четырёх столпов, на которых исконно покоилась моя власть. Они были мне нужны.

– Перестань, – Риган поморщился и, качнув головой, встряхнул прядями белоснежных волос, заставляя их упасть на плечи поверх мантии красивой волной. – Дело сделано и назад пути нет… – он помешкал и закончил с улыбкой, – моя богиня.

– Кто будет защищать землю Туата Де Дананн, если Ястреба больше нет за моим плечом?

– Может быть, это буду я? – наклонившись над ложем богини, Риган запечатлел на её плече лёгкий поцелуй.

– Ты, – Дану не сдержала презрительного смешка, – Риган, ты всегда защищал только себя.

– У тебя есть Стражи, и они верны тебе.

– Может быть, – богиня села, придерживая покрывало у груди одной рукой, – но их не достаточно, чтобы защитить всех туат.

Риган не ответил. Он повернулся к Дану спиной и принялся стягивать мантию ремнём.

– Ты выбрал себе преемника? – спросила Дану ему в спину. Риган вздрогнул.

– Ученика! – резко поправил её он.

– Как не называй, Риган. Ты выбрал или нет?

Риган стиснул пальцы поверх ремня.

– Да, – сказал он и улыбнулся. – Ты будешь рада. Он один из тех, кого тебе так жаль.

– Кто?

– Увидишь, – Риган улыбнулся и, на мгновение повернувшись к ней лицом, снова отвернулся, так что волосы хлестнули его по щеке.

– Я хочу, чтобы ты представил мне его.

– Само собой.