Читать книгу 1 000 000 причин для счастья - Н. Ф. Козлова - Страница 7

Из наушников – музыка племени:

танец духа и воинский марш мне стучат.

Не понять, мир танцует ли, дремлет ли;

зыбким маревом воздух планеты измят.

Сандалеты к земле прикасаются

невесомо, неслышно, кошачьи легко:

африканской мелодии таинство

научило кружить, повернуть и – рывком…

Ангара, прикоснувшись ладонями,

остудила закат до лилового льда.

Охлаждённые звёзды не поняли,

что упали, ритмично добавив удар

по мембранам небесного купола.

Мне неважно, сколь правилен звук:

исцелённое сердце искупано

в перестуках сангбан* наяву.

Сангбан – средний афр. барабан.

Брошенный дом пропитался не-снами,

в которых ещё раздавались шаги.

Вместо улыбок – коты-валерьяна.

Живые и ладно, другого не ждал…

Ночью похрапывал шорохом ставен:

засовы давно унесли чужаки.

Полночь работала молотом рьяно,

из месяца выковав острый кинжал.

Топот ребяческих ног за верандой

фантомно касался пустых этажей,

эхо будил оживлённости в кухне —

кипело жаркое, пеклись пироги.

Дедушкин голос ворчал, что не рад он:

весь клёв испарился на третьем ерше.

Бабке казалось, чуток тугоухой,

что сетки с добычей совсем нелегки.

Хлопала штора с рисунком измятым

и солнечный свет из окошек мерцал.

Любящий дом заливался румянцем

от ласковых рук, протирающих пол.

Пахло до одури чаем из мяты,

растущей несорно в тени у крыльца…

Хлопьями пыль кувыркалась в пространстве.

К крыльцу грузовик покупателя полз.

Верка, девчонка приютская в сером пальто,

просит прохожих поджечь сигарету.

Рыжие кудри подвязаны в шишку-гнездо.

Голос прокурен «Альянсом» запретным.

Люди брезгливые, молча бредут по делам.

Лица привычно кривятся в укоре.

С Ромой-стритовщиком сигой* дымят пополам.

В школе директор, плюясь, тараторит.

Старшие классы и выпуск почти на носу,

слово «экзамен» впивается дрелью.

После попросишь, помочь никому недосуг.

Взрослая жизнь неприятием смелет.

Сладко мечтает освоить Его – контрабас.

Ночью листает каналы «YouTube» -а.

Снова с мензу́рой смещённой струна порвалась.

Глупо мечтать о несбыточном, глупо…

Память покажет, как пьяный отец приходил,

хрипло стеная о доле бездомных.

Клялся, что ныне он честный уборщик могил,

купит, накопит: «Ты, доча, запомни!».

Верка страдает, смычком заставляя звучать

струны больного давно инструмента.

В сердце трепещет о месте в оркестре мечта:

«Взять бы заём навсегда беспроцентный».

Вечером тёплым приют навестит меценат.

Звуки услышит за дверью музкласса.

«Вера, с талантом таким вы везде нарасхват?»

– Спросит её господин седовласый.

Щедрой рукой он оплатит заявку в «Орфей»,

школу из лучших, что есть по России.

Верка уедет из Киренска. В город южней.

Выучит разных Прото и Россини.

Шёпот преследовать будет, плевки за спиной:

«С улицы взял. Пожалел нищебродку».

Сплетни, наветы… Глумя́щимся всё прощено.

Некогда плакать. Путь к верху нечёткий.

Вере сегодня немного за двадцать. Лет пять.

Счастлива. Замужем. Место в оркестре.

Учит знакомых и встречных всегда повторять:

«Воля поднимет с земли до созвездий».

*Стритовщик – уличный музыкант (сленг).

*Сига – сигарета (сленг).

Однажды твой взгляд станет ищущим, как у меня.

К изорванным струнам души прикоснётся смычок

и волны скрипичного моря помогут понять:

ты здесь, ты вдыхаешь, ты любишь, в груди горячо.

Нам чаячьим криком напомнит, что значит «ты жив».

Протянешь ладонь – я боюсь забираться на трап,

по сколотым доскам до борта идти…

В каюту? Останешься мёрзнуть со мной до утра?

Полжизни мечтала увидеть приморский рассвет.

Мне как-то сказали – он пахнет как тающий снег,

янтарными искрами, словно до солнца прогрет,

и синью прозрачного неба… Бывает ясней?

Однажды мы будем смотреть на далёкий причал.

Беспомощно щурясь в просоленном свете лучей,