Читать книгу Академический литературный альманах №20 - Н. Г. Копейкина - Страница 3

Я влюбился в берёзу,

за её золотою вуалью

нежный взгляд разглядел

одинокой и страстной души,

обрученной давно – ещё в детстве —

с невидимой далью,

в беспредельность влекущей

из этой мертвящей глуши.

Если б знала она,

как я верен, и нежен, и чуток,

как я слушать люблю

вместе с ней в предвечерней поре

сквозь осенний туман

голоса пролетающих уток,

стук созревших орехов

о листья у нас во дворе!

Я касаюсь коры —

шелковистого белого платья,

закрываю глаза,

чтоб никто в них не видел печаль,

потому что всю жизнь

от любви буду к ней умирать я,

даже если сорвёт

с неё вихрь золотую вуаль.

Мои ровесницы красивы,

как много осеней назад,

как на траве густой – росинки,

как тронутый морозцем сад.

Они, как память моя, юны,

вином их душ я напоён,

они прямы, как будто руны

среди затейливых письмён.

Мне лгать не надо им. Бесценен

их дар любой, совет любой.

И с каждым прожитым мгновеньем

я проникаюсь их судьбой.

Ничто так быстро не проходит,

как молодость. И лишь они

напоминают мне про годы

любви – Господь их сохрани!

Поэт, не пишущий стихов,

уже и не поэт.

Почти избавлен от грехов,

он свят, как белый свет.

Душа его чиста, как снег,

не тающий в горах.

Он любит Господа и всех,

в ком есть пред Богом страх.

Теперь над ним одна лишь власть,

и ты его не тронь.

Но где его мечта и страсть,

и удаль, и огонь?

О Боже! Ты ему велишь

талант назад отдать?

В душе его сплошная тишь,

покой и благодать.

И жизнь его стоит пустой —

никчёмная, ничья —

дистиллированной водой

в пробирке бытия.

Если это любовь – эти редкие встречи,

нежелание знать, где сейчас ты и с кем

смотришь в небо, ведёшь бесконечные речи

о любви и о вечности, – значит, я нем.

Если это любовь – ждать упорно, кто первый

позвонит и поделится мыслями вслух,

как гудят, исходя напряжением, нервы

от безжалостной ревности, – значит, я глух.

Если это любовь – затаиться в ухмылке

и смотреть, как влюблённый в обиде нелеп,

как смешон его взгляд, и смущённый, и пылкий,

видеть страх и надежду в нём, – значит, я слеп.

Неужели и ты, как и все, вероломна,

и с тобою не сладят ни ангел, ни чёрт?

Если смотришь мне в сердце из пропасти тёмной

и ни искры в глазах твоих, – значит, я мёртв.

Ты думала, что я тебя забыл,

что зарюсь на других?.. Наверно, зарюсь…

Но нежность всю, весь неизбывный пыл

влюбленного, весь юный дух – на зависть

состарившимся от своих забот,

всё растерявшим – и восторг, и слёзы,

я сохранил лишь для тебя, и вот —

что слышу я? – Упреки и угрозы.

Я, может быть, не так, как надо, жил.

Но кто из вас ответит мне, как надо?

Одно лишь верно: я не заслужил

проклятий – злопыхательского яда.

Я без тебя не стою ничего,

как дождь без туч, без путников – дорога,

как этот стих – без сердца моего,

дух – без любви и небеса – без Бога.

Бродя среди сосен по каменным склонам,

любуйтесь прекрасным, дышите озоном,

следите за играми диких животных

и слушайте пение птиц беззаботных.

И жизнь вам покажется чудом и раем,

где мы не страдаем и не умираем,

где нас не преследуют, лупят и губят,

а ценят всегда, понимают и любят.

И если покажется этого мало,

сомкните ресницы, вздохните устало

и, как в гамаке, среди солнечных нитей

на хвое опавшей навеки усните.

Как жить – не спрашивай совета,

никто тебе не даст его.

Я без тебя не вижу света

в конце туннеля моего.

Куда я шёл во тьме кромешной,

чего желал, кого искал?

Я говорил себе: «Не мешкай!»

и в небо рвался, как Икар.

Взбираясь по смертельным кручам,

не знал, доверившись чутью,

с чего я был таким везучим,

играя с гибелью вничью.

Но риск – ничто, коль нету цели,

и ты смешон, а не велик.

И вот в душе моей и в теле

огонь отчаянья возник.

Он причинял мне боль немую,

он жёг снаружи и внутри,

и ввысь рванулся напрямую,

как башни Notre-Dame de Paris…

Как много этих устремлений

на вашей видел я земле!

От них остались только тени,

бредущие в загробной мгле.

Но как от страха ни дрожи мы

в непостижимой смене лет,

и пусть мечты недостижимы, —

любовь – спасенье нам и свет.

Я откажусь от благ и славы,

от обещаний жить в раю,

чтоб только видеть взор лукавый

и ревность милую твою.

Белёсый туман выплывает из лога,

сквозь тучи сочится лучистая мякоть.

Мне видится здесь присутствие Бога,

и в грустном восторге мне хочется плакать.

Мне хочется в рощах, наполненных светом,

бродить, не ругаясь ни с кем и не споря,

что мир этот создан великим поэтом,

и нет в нём ни капельки мрака и горя.

Лишь с этих высот – мира светлых окраин,

где суть постигается жизни и тлена,

я к вам возвращусь, примирён и раскаян,

молясь о прощении нощно и денно.

И если меня вы услышите прежде,

чем я отвлекусь на иные молитвы,

поймёте, что жил я всё время в надежде

на то, что окончатся вечные битвы

меж небом и адом, меж правдой и ложью,

что некогда нас в этой жизни венчали,

и каждому будет по милости Божьей

отпущено в меру любви и печали.

Ну вот, я так тебя люблю

и так себя я этим злю!..

Я столько лет был во хмелю,

теперь я трезв до чёртиков.

И всё ясней мне и ясней —

любовь мне смерть сулит, и с ней

я проживу лишь пару дней,

а там – всю жизнь зачёркивай.

Ну что ж, я перед ней в долгу,

и рок, как рог, согну в дугу,

пока ещё любить могу

тебя на этом свете я.

Ведь ты же знаешь – я поэт,

а для поэта смерти нет,

миг для него – как сотня лет,

как миг – тысячелетие.

Что думаешь ты, глядя на меня?

Твои глаза затянуты туманом.

В нем тают искры моёго огня,

тебе когда-то бывшего желанным.

Костёр потушен. Небо – изо льда.

Теперь тебя холодный ветер студит.

И страшно думать мне, что никогда

уже любви в твоих глазах не будет.

Сквозь нас промчалось время, мы – не те,

себя уже навряд ли мы улучшим.

Судьба твоя на вечной мерзлоте

стоит, моя же – на песке зыбучем.