Читать книгу Модная народная - Надежда Бабкина - Страница 7

Мое детство проходило очень бурно и активно, я была непоседой. Однажды играли в казаков-разбойников. А мама как раз купила мне классную юбку из поплина в полоску. Поплин тогда только входил в моду. И я раз! – через забор в ней. А забор деревянный, с торчащими штакетинами. Я перепрыгнула через него и повисла на колу. Юбка широкая, на резинке, как парашют. Вишу на заборе и чувствую, как трещит моя юбка. И мне вдруг так жалко стало эту юбочку. Что я маме скажу? Но до крови стиснула губы и молчу, только бы юбка не разорвалась до конца, только бы мне не упасть вниз, потому что рядом проходила другая команда мальчишек, которая нас искала.

Недалеко находился стог сена. Ребята решили, что я в этом стогу спряталась. А я рядом на заборе вишу. Как только они отошли, я рухнула на землю.

Юбка, конечно, разорвалась. Долго я по ней плакала. Но зато никого не выдала. На следующий день, конечно, был кнут и другие вытекающие из моего поступка последствия. Росла боевой девчонкой, дружила исключительно с мальчишками и была главной зачинщицей во всех проделках и шалостях. Все время что-то чудила, ездила на мотоцикле, рвала тюльпаны в сквере у сельсовета, забиралась в колхозный сад за яблоками, а потом, ревя от полученного в одно место выстрела с солью, неслась домой.

В Зубовке, где я жила, была длинная тополиная аллея и огромная труба, в которой мы прятались, играя в казаков-разбойников. У меня была своя компания. Таня Иванова, Наташа Иванова, Лида Гундина, Галя Тимошенко, Володя и Толя Филяевы, Женька и Сашка Фокины. Компания была серьезная. Но нас постоянно разгоняли, потому что не хотели, чтобы мы были все вместе. А у нас был какой-то внутренний протест против несправедливости, против того, что было в школе: ага, ты мне нравишься – значит, любимый ученик, не нравишься – нелюбимый. В нас во всех созревал какой-то внутренний протест. Интуитивно мы все старались противостоять сложившейся традиции. Но как? А как могли!

Рядом со школой жила одна бабулька. У нее клубники было очень много. Она не любила детей, все в нас раздражало ее. А нам, конечно же, обязательно надо было напоминать о себе. Мы вырезали длинный щуп из прутьев с резинкой на конце, ложились под забор. А щуп вырезали как рогатку, дотягивались им до клубники и срезали ее всю, как бритвой. Бабулька приходила, а клубники – нет. Нет бы нам попросить! Может быть, она и дала бы, а может – и нет. Потом перестали ограничиваться клубникой и засунули тыкву в печную трубу. Бабулька затопила печку, дым пошел в избу. Она как заорет: «Помогите! Хулиганы! Это Надька Бабкина и вся ее шпана! Из этой шайки-лейки людей не получится. Все хулиганы. Тюрьма по ним плачет». И много других разных обидных слов. Вот такое веселое детство у меня было!

С завучем в школе отношения тоже не сложились. Вернее, были они очень и очень напряженные. Ворота дегтем ей намазали. А это ж в деревне позор! Да не только мазанули, а еще большие провода привинтили к створкам ворот, чтобы коров не успела выгнать на пастбище. В деревне в четыре утра открывают ворота, выгоняют коров, а сами опять спать ложатся. А тут калитка заперта снаружи. Замотана этим самым проводом, который тянули по деревне, когда свет проводили. Начали выяснять, кто виноват. Выяснили. «Кажется, Надька Бабкина смеялась. Ее был смех».

В общем, определили меня по смеху. Приехала милиция. Быстренько меня взяли. «С кем ты была? Ты была не одна?» Я ни в какую не признаюсь. А отец у меня на высокой должности. «Ну, все, – думаю. – Сейчас меня позорить будут». Папа приехал, посадил меня в коляску мотоцикла и повез в детскую комнату милиции. Там я дала подписку, что больше ни одного проступка не совершу, но все-таки меня поставили на учет как хулиганку.

В общем, девчонка была неспокойная, боевая. Многим моя строптивость не нравилась. Но угомониться не могла: что-то задвигала, переставляла, белила с командой ребятишек стены и двор нашего дома, хотя он совершенно не нуждался в этом, выкорчевывала трубу, которая пролежала в земле сто лет и никому не мешала. Надо было же куда-то девать энергию, руки-то чесались. Организатором всего этого была я. Командовала мальчишками, и все беспрекословно исполняли мои команды. Лидерские качества во мне, видимо, были всегда.

А вечером мы, деревенские девчонки, бегали на танцы, особенно когда приезжали какие-нибудь студенческие группы из Москвы.

Танцы – это было что-то. Обычная деревянная площадка с кольями деревянными и таким же полом. Все рассядутся на лавках по углам и смотрят друг на друга. Стеснялись. Начнут ходить туда-сюда, будто никто не знаком, никого не замечая. Сначала гармонист играл, а потом включали модный тогда бобинный магнитофон и танцевали. Очень был моден вальс. Потом появились шейк, твист. Было весело.

Зимой для нас была утехой круча одна, с которой я любила кататься на санках. Вот санки летят, мороз свирепый, река вся застыла во льду. Ты летишь под гору и орешь как сумасшедшая. А в конце горки куча-мала. Домой придешь – лицо красное, вся в снегу изваляна. Зимой ходили только в валенках. Когда стала постарше, так еще и галоши надевала. На зиму у каждого имелось по две пары валенок, потому что они моментально снашивались, да и высохнуть после такого катанья с горы одна пара не успевала.

Летом рыбу ловили руками. Волга разольется, зальет всю пойму. А потом вода сходит, и в маленьких ямках остается рыба: судаки, сазаны. И так жалко, что она погибает. Мало того что мы принесем домой полные ведра этой рыбы, так еще ее быстренько в Волгу выбрасываем, выбрасываем. А когда начинался нерест, на берегу столько икры было – ногой ступить некуда.

Еще у нас был свой островок. Мы ухаживали за ним, следили за чистотой. Там всегда было чисто, мы никогда там не сорили. Этот островок в дельте Волги был для нас местом свиданий, что ли, не знаю, как правильно назвать. Мы все туда приходили, садились на лужайке и каждый о своем говорил. Слушали лягушачьи концерты, слушали, как пели сверчки. И зачарованно замирали, когда после долгожданного дождичка, который поливал водой землю-кормилицу, чтобы богатым был урожай, на небе появлялась красавица-радуга. Она своими семью цветами улыбалась всему миру. И в ответ ей улыбалась вся природа: и земля, и цветы, и травы, и деревья, и птицы, и зверушки. Всё оживало и преображалось, всё ликовало и радовалось. Воздух наполнялся приятной свежестью. «Райская дуга» или «радость» называли радугу в старину и верили, что она приносит счастье.

Эти воспоминания о красоте и щедрости родной природы, это состояние души я сохранила на всю жизнь. До сих пор в дождливые дни у меня как-то само собой приходит задумчивое настроение. Появляется ощущение, что это явление природы таит в себе нечто большее, ведь всё на свете взаимосвязано. Быть может, Бог в стремлении сделать человека лучше и добрее посылает людям еще и вот такую возможность – смыть гордыню, тщеславие, алчность, зависть. Не зря же сказано: «Дождь – это слезы Бога, очищающие душу Земли… Это как молитва, очищающая человека от грехов». После дождика действительно и настроение улучшается, как после успокоительной ванны, да и жить становится как-то легче.

Родители воспитывали нас в строгих казачьих традициях. Пока я двор не приберу, дрова не сложу (взрослые кололи, а мы с братом Валерой укладывали), никаких гулянок быть не может. Могли и выпороть!

Однажды, вопреки отцовскому запрету, я допоздна загуляла с мальчишками. Брат пришел домой раньше меня, смотрит – отец уже психует, взял нагайку и пошел из дома. Валерка выскочил из окна и прибежал прежде отца:

– Надюха, отец тебя стережет. Давай скорее задами и ложись в кровать, потому что лежачего не бьют.

Я еле-еле успела прибежать до возвращения отца.

Но я на папу никогда не обижалась, потому что всегда получала по делу. Наказали – значит, мы с братом сами спровоцировали, особенно я. Отцовская требовательность к нам никогда не переходила в жестокость. Он меня с братом любил, и отношения у нас всегда были нормальные.

Отец всегда спрашивал с меня как с ответственного человека. Он видел во мне лидера, ну и спрос был соответствующий. А с младшего брата моего Валерки он не спрашивал, говорил лишь:

– Ну а ты чего стоишь? Видишь, как Надя это сделала? Надо было бы тебе это сделать, а ты сидишь.

Пытался сместить акценты.

Папа мне всегда говорил:

– Надька, за что берешься – не бойся! А если боишься – вообще не берись!

И я это помню всю жизнь. И мне это очень помогает. Поэтому, если берусь за что-то, то у меня слова «боюсь» нет. Думаю, что профессия мной выбрана правильно. Буду бороться! Господь дает силы, я борюсь.

Я давно не виделась со своими школьными друзьями. Прошло, наверное, лет двадцать, а может, и больше. И вот я как-то выкроила время и поехала к маме в Астрахань на несколько дней. И вдруг мы встретились уже взрослыми.

Они-то меня видят часто – то на экране, то в газетах, журналах. А я их давно не видела. Встреча была сумасшедшая, неожиданная. Как будто и не было этих лет. С ребятами, с которыми прошло мое детство, мы как братья и сестры по крови, с которыми расстаешься хоть на час – как будто режешь по живому. Вот мы встретились, плакали от счастья.

За эти несколько дней мы все успели. Мы съездили на Лотос. Есть такое место в Астрахани, там Волга впадает в Каспийское море, и видно, как в высокую волну моря плавно и спокойно входит река, как будто поднимается по ступенькам. И здесь, в дельте Волги, растут удивительные, необыкновенной красоты цветы – лотосы. Многие думают, что лотос – это цветок, который растет в Китае или Индии, но, оказывается, и в нашей русской стороне бывают такие чудеса, как лотос – необычный, полупрозрачный, легкий цветок. Мы порыбачили, а рыба в Волге какая! Наварили ухи. Когда вспоминаю, слюнки текут. Еще поставили маме кондиционер, без которого в жару в Астрахани просто невозможно жить. Я успела столько всего провернуть за эти несколько дней, сколько некоторым не удается за несколько месяцев. Вот такой это был момент. Мы все время были вместе и не могли наговориться. Чудесно. Вот это и есть настоящие друзья детства.

Нашу компанию называли «шантрапой». Говорили, что ничего путевого из нас не выйдет. Но все до одного состоялись в жизни. В прежние времена ребята для меня были Наташка, Вовка, Танька, а я для них – Надька. А теперь мы взрослые, серьезные, при должностях. Каждый занят работой, необходимой людям.

Наташа – заслуженный учитель страны, Володя – главный врач санитарно-эпидемиологической станции. Таня работает с людьми неимущими, пожилыми, которые нуждаются в попечительстве. Каждый нашел себя в жизни. У каждого дети, внуки. У каждого своя человеческая ниша.

Моя судьба тоже сложилась правильно. Я не случайный человек в песне. Любовь к русской песне выросла из семьи, из атмосферы, в которой я росла. Дедушки и бабушки, хоть и простые крестьяне, отводили душу в песнях, в народных гуляньях, которые мне потом удалось перенести на большую сцену.

А музыкальностью я «заразилась» от папы. Он хоть и был человеком от земли, имел потрясающие природные данные: мог играть на любом инструменте, на всем, что попадется под руку: фортепиано, баяне, гитаре, балалайке… Будучи человеком, одаренным от природы, он играл, не зная музыкальных нот, был заводилой любой компании. Там, где находился Георгий Иванович Бабкин, всегда царило веселье, всегда звучала музыка, гремели танцы. Отец становился тамадой на любом празднике. Он потрясающе пел народные песни. Фантастически, по-настоящему, широко, от души. Безумно любил украинские, хотя он волжский казак. Ему очень нравилась песня: «Ридна маты моя, ты ночей недоспала». Или: «Солнце низенько, мий вичер близенько, приди до мене, мое серденько, ты ж мое серденько».

В нашем доме постоянно бывали гости. Мама с папой любили компании, праздники, гулянки, веселые маскарады и всегда их устраивали их… Играли на гармонях и пели. Мы с Валеркой сидим на печке, подглядываем из-за занавески и пытаемся угадать, кто отец, а кто мать. Мы их узнать не могли. Родители и гости наряжались в какие-то невероятные костюмы, наклеивали себе усы, бороды, надевали шляпы, сооружали какие-то неимоверные прически. Причем гулянки устраивали не всегда в праздники. Просто люди собирались, и им хотелось веселиться. Они были молоды, и повод всегда находился. Можно ведь было пойти в кино. Нет, они гуляли с гармошками, песнями до тех пор, пока луна не взойдет. Так что с детства я не представляла себе жизни без этого. Росла музыкальной и артистичной. Постоянно ездила с агитбригадами по деревням, читала перед публикой стихи и пела. Мама рассказывала, что маленькой я никому не давала спать, почти все ночи напролет орала – наверное, развивала голос.