Читать книгу Чудеса села Ругачёво - Надежда Белякова - Страница 2

Весна в тот год выдалась холодная, без дождей. Поэтому первые душистые почки показались только к июню, к школьному выпускному балу. Еще не окрепла и не распустилась, очистив воздух, первая зелень. И на улочках Ругачева ветерок поднимал и закручивал спиралью ту особенную, городскую уличную пыль, которая бродит с порывами ветерка, гуляет, пока не прорастет трава. Особое раздолье этим волнам пыли было на школьном дворе в то время, когда все были в школе. Когда-то отбитую хулиганами табличку «Ругачевская общеобразовательная школа №1» каждые каникулы все собирались обновить, но руки не доходили. И в этот день от нее, с отколотым уголком, отскакивали особенно яркие солнечные зайчики.

Пустующие классы школы были залиты солнцем первого теплого дня. Актовый зал, заполненный учениками, вскипал то шумом, то смехом. Здесь собрались чествовать выпускников школы, вручая им аттестаты зрелости.

Окна актового зала были раскрыты. По стареньким боковым ступенькам сцены поднялись директор школы, завуч, учителя. И засидевшаяся за расстроенным роялем старенькая учительница пения бодро заиграла туш.

На сцене в строгом костюме стояла директор. Завуч и учителя поздравляли выпускников с окончанием школы. Директор выкрикивала в зал имена выпускников. Ученики откликались и поднимались на сцену. И тотчас радостно дребезжал рояль, как укрощенное маленькой старушкой чудище, приветствуя каждого выпускника, получившего свой аттестат. Наконец завуч выкрикнула:

– Летунова Марина! 10-й «А»!

И тотчас, воскликнув от неожиданности: «Ой! Я здесь!» – Марина Летунова, заболтавшаяся с подружкой, поспешила на сцену, чтобы получить свой аттестат. Это была красивая, голубоглазая, стройная девушка с длинными прямыми волосами.

Пока Марина Летунова приближалась к сцене, завуч громко произнесла одновременно и Марине, и в зал:

– Наша Марина! Наша гордость! Отличница! Мариночка, спасибо, ты не раз защищала честь школы! И всегда хорошо училась! На многих олимпиадах, соревнованиях – всегда побеждала! Красный аттестат! Вот, смотрите, ребята! Одни пятерки! Молодец, Марина!

И в ответ раздались дружные аплодисменты соучеников Марины. Девушка взяла свой аттестат зрелости и почувствовала, как она счастлива – и от тех слов, что были сказаны всем, и от всего: от весны, от праздника окончания школы. Она счастлива!!! Марина прижала свой аттестат к груди и… взлетела. Как всегда при этих взлетах, закрыв глаза. Она слышала смех в зале, как кто-то свистел, кто-то аплодировал.

Директор школы, помрачнев, произнесла полушепотом, обращаясь к завучу:

– Ну вот, опять! Неужели сегодня нельзя без этого?! Улетела, не дослушав, а я целую речь приготовила.

Учительница пения, нежно глядя на улетающую от школы в небо Марину, попыталась защитить свою любимицу, продолжая играть туш, вслед летящей выпускнице:

– Мариночка не виновата! Она не нарочно! Это у нее от счастья случается! Это у нее наследственное! Мариночка не хотела вас обидеть!

Но Мариночка выпорхнула, не оглядываясь. Прижимая к груди аттестат зрелости, она летела над весенним Ругачевом, над его улочками. Знавшие ее с детства соседи, поднимая головы, здоровались с нею, привычно помахивая ей рукой, и спешили дальше по своим делам.

Она подлетела к своему дому, к обшарпанной блочной пятиэтажке на улице Мира, и легко вспорхнула на балкон своей квартиры на пятом этаже. Тихонько притаилась там, задумав «напугать» маму и бабушку. Ведь не каждый же день она летает. Бабушка как раз гладила для Мариночки платье для выпускного бала в школе, а мама читала ей вслух какой-то женский журнал со статьей о гипербореях. Марина заслушалась. Мама произносила старательно фразы из этой статьи, чтобы глуховатой бабушке было хорошо слышно.

– Загадочные гипербореи проживали на территории современной России. Они летали. Легко и далеко…

Но неожиданно бабушка прервала ее чтение:

– Так, может быть, и Витька-то твой тоже от тех гиперболеев произошел?

Мама Марины даже расстроилась: ну почему, как всегда, «на самом интересном месте» нужно все испортить?!

– Гипербореев! Болеев… Тоже скажешь, мам!

Но бабушка заспорила с нею:

– А правильнее сказать «болеев»! То есть «гиперболеев». Ну чем не болезнь? Хроническое заболевание! Наследственность! Дарвин – он ведь не дурак был. Соображал, кто от кого произошел. Вот и Мариночка наша – «с отягощенной наследственностью»! Помнишь, ведь так доктор в ее карточке и написал – «отягощенная наследственность», когда узнал, что от Витьки ей передалось летание. Хотя ведь правильнее было бы «облегченная» или «летучая» наследственность. Посмеялся тогда доктор: «Пусть летает! Главное, чтоб не летальный исход».

Мама Мариночки, Алла, задумалась и ответила не сразу, а лишь после паузы:

– Да… Кто бы мне до свадьбы такое рассказал, я бы не поверила! Что от счастья чуть что – взлетает мужик.

Бабушка сказала то, что Марина никак не ожидала услышать:

– Да уж, видно, потому и приехал в наше Ругачево, чтобы невесту искать подальше от родных мест. Хороший парень был, и со мной все уважительно! Но отлетался наш Витюша. Теперь с ангелами резвится.

Услыхав разговор мамы и бабушки, Марина почувствовала себя очень неловко и хотела было улететь. Повернулась и, подпрыгнув, села на прутья балконного ограждения. Но тотчас почувствовала, что у нее закружилась голова и появился страх высоты. Да, в это мгновенье она уже не чувствовала себя счастливой, как было до того, как она услышала разговор мамы и бабушки. Поэтому не решилась лететь вниз, чтобы войти с улицы через подъезд и, как обычно, позвонить в дверь.

Слезы застилали глаза Аллы. И, чтобы мать не увидела, она ниже склонилась над журналом, делая вид, что что-то внимательно читает. Ей отчетливо вспомнились те «лихие девяностые». А главное – тот самый вечер, когда она, Аллочка, работала инкассатором. И это в те времена, когда звуки перестрелки становились привычными и чудовищно обыденными звуками ночи. А другой работы не было. Ей и теперь в кошмарах иногда снилось, что она идет одна по черной улице в непроглядной ночи, кругом стреляют, но она идет вперед, понимая, что несет спасительные для целых семей пенсии и запоздалые, порой на полгода, зарплаты.

Так же и в тот вечер – она, хрупкая девушка с мешком денег, спешила миновать самый опасный отрезок пути – от сберкассы до кабины машины. В тот вечер Аллочка подошла и села с мешком в служебную машину, как вдруг от нахлынувшей волны ужаса чуть не потеряла сознание, потому что Ивана Петровича на месте водителя не было. Вместо него в машине сидел совсем незнакомый парень. Но все же она успела рассмотреть его, рослого, загорелого, русоволосого парня. И почему-то вдруг, словно передумав волноваться, она успокоилась и поняла, что и она ему нравится. И ей это приятно. Он смотрел на нее так, что она почувствовала, что вот так сидеть в машине и смотреть друг на друга они могут долго-долго. Бесконечно долго. И обоим от этого так хорошо, что тесная машина – легковушка, приспособленная под перевозку денег, – заменила им весь мир. Не отрывая взгляда, он произнес:

– Я – Виктор. Я вместо Ивана Петровича буду с вами. Буду с вами работать.

И Аллочка ответила:

– Алла, я – Алла… И я буду с вами… с вами, Виктор… работать.

Они были так увлечены друг другом, что так и сидели в машине, молча улыбаясь. Пока в их остановившийся мир не ворвался грохот перестрелки. И ветровое стекло покрылось мелкой сеткой, а потом разом, волной опало россыпью битого стекла вниз, на их колени, скатываясь под ноги.

Жуткие рожи «детей тьмы», размахивающих «макаровым», прилипли к боковым стеклам.

– Открывай! Руки вверх! – услышали Аллочка и Виктор.

Тогда-то мама Марины, Алла, и бросилась в испуге на шею водителя Витюши. А он от счастья воспарил, нежно взяв ее на руки. Аллочка при этом цепко удерживала мешок казенных денег. Так они и вылетели из кабины водителя через разбитое ветровое стекло.

Бандиты сначала оторопели, видя воспаряющую парочку с мешком денег прямо у них на глазах, но быстро сообразили, что сейчас те совсем затеряются в ночной темноте вместе с добычей. И тогда их не догнать никогда. Обстреливали их до последнего патрона. Но они затерялись среди темного неба, к счастью беззвездного в тот вечер.

Они летели и летели! Прямо к милиции. Потом опустились на крышу старинного одноэтажного особняка, в котором находилось районное отделение. Но, даже не отдышавшись, так прильнули друг к другу, что стало им не до бандитов, и не до перестрелки, и не до милиции. И целуются, целуются, целуются они, как голубки неразлучные. Но… То ли звук перестрелки все же побеспокоил стражей порядка, и те выглянули на улицу, то ли крыша ходуном ходила от распаленной страсти Аллочки и Виктора. Словом, да неважно что выманило милиционеров в зловещие потемки из теплого помещения. Но все же милиционеры увидели сладкую парочку на крыше районного отделения. Они стали стрелять в воздух, требуя, чтобы Аллочка и Виктор немедленно прекратили безобразие – нарушение общественного порядка. Возмущенные милиционеры бегали внизу вокруг дома и требовали, чтобы они спускались и немедленно прекратили целоваться в общественном месте.

– Прекратите целоваться в общественном месте! – кричал толстый майор, стреляя в воздух.

– Не стреляйте! Мы при исполнении обязанностей! Я тут с инкассатором! – выкрикнул в ответ Виктор, с трудом оторвавшись от сладкой и томной Аллочки, найдя в себе силы ответить и объяснить, что же случилось:

– На нас напали! У «Промтоварного» по дороге к деревне Петрово! Они там, на повороте на Богданово. Обстреляли нас! Вы теми бандитами займитесь! – крикнул Виктор. Но милиционер не успокаивался.

– Это инкассатор?! – захохотал милиционер, глядя на покрасневшую Аллочку в распахнутой блузке, с растрепанными волосами и истомленными от страсти глазами, но цепко держащую в изящных пальчиках банковский мешок с деньгами.

– Я тобой и твоей кралей сейчас займусь! – крикнул он, несколько раз выстрелив в воздух.

…Вспоминая это, Аллочка уже не плакала, пряча слезы, а прыскала смешком, что тотчас заметила бабушка:

– Чему ты там смеешься, Аллочка?

Аллочка отмахнулась и подошла к воздушному платью. Приподняла его перед собой, любуясь на уже готовое и отглаженное платье Марины. И тут вдруг, заметив замершую на балконе дочь, обрадовалась. Она решительно произнесла:

– Да, хороший он был человек, Виктор! Царство ему небесное! Мариночка! Прилетела?

– Мариночка прилетела? Значит, все хорошо! – сказала бабушка.

– Ну, покажи аттестат! – обрадовалась Аллочка. Марина отдала аттестат маме, а сама подошла к платью, белоснежному, как подвенечное.

– Какое красивое платье!!! – единственное, что она смогла выдохнуть от счастья, зарывшись лицом в его воздушные складки, как в снег.

Мариночка в этом платье была очаровательна! Казалось, что красота этого платья как-то особенно слилась с ее юностью, так, что она, все время спохватываясь, словно «притормаживала» свои чувства радости и счастья. Особенно в танцах на выпускном балу, чтобы не взлетать и тем более не улетать. Так она была счастлива на своем первом баллу. Ночь привычного Ругачева превратилась в бескрайний замок этого праздника. Прекрасный выпускной бал! Но наступившая вслед за холодными днями выпускных экзаменов июньская жара вскоре вытолкнула ребят на улицу из душного актового зала.

Ребята, не сговариваясь, разом выбежали подышать вечерней прохладой. И с ними Марина. Все побежали наперегонки к реке. А она просто взлетела в белом своем платье и поплыла белеющим облачком над засыпающим Ругачевом, а белый шелковый шарфик развевался, как крылья. Она, опережая всех, летела к реке. Пробежала по воде босиком, с туфельками в руках, легко касаясь на лету ступнями еще ледяной воды. И вдруг услыхала доносящийся издалека едва уловимый крик о помощи. Кричал какой-то мужчина.

Марина полетела на крик, в ту сторону, за полями на левом берегу Дурача, где Дурные болота, так все называли те места в Ругачеве. Место мрачное, куда им всем, ругачевским ребятишкам, с детства запрещали ходить родители. А чтобы отпугнуть от попыток забрести в это опасное место, какие только ужасы о нем не рассказывали. Мариночке стало страшно, и в первое мгновение сработал внушенный с детства запрет: строгое «туда ни-ни». Но умоляющий крик о помощи раздался еще раз именно оттуда. И уже низко, задевая придорожные камушки, она летела туда, откуда доносился крик. Ей стало страшно, что она просто не сможет долететь, потому что ее душевное состояние становилось далеким от еще недавно переполнявшего ее счастья. А летала она, только когда поднимала ее неведомая волна радости. Марина представила, что просто плюхнется в болото, и тогда ни сама не сможет взлететь, ни тем более помочь попавшему в беду человеку.

Мариночка постаралась больше ни о чем не думать, а вернула то радостное воспоминание о танцах на выпускном. Она отчетливо осознала, что никогда, никогда больше не должна будет писать контрольные по математике. И она громко закричала, пролетая над болотом все выше и выше:

– Никогда больше не будет диктантов! Никогда больше я не буду сдавать алгебру! Никогда больше не… Ура!!! – От этого она взметнулась ввысь и полетела гораздо быстрее.

И тут она увидела, что в болоте увяз по грудь мужчина лет тридцати, красивый и явно не местный. Его медленно, но верно затягивала трясина. Мариночка подлетела к нему и бросила ему свой белый шарф. Она попыталась вытянуть его. Но… ее силенок явно не хватало.

– Девушка! Милая! Обвяжите шарф вокруг того пня! Я и сам постараюсь вылезти. Только бы не оборвался, – выкрикнул он.

Марина обвязала своим длинным шарфиком пень. Но пень оказался совсем трухлявым. И рассыпался. Марина с досадой выдохнула:

– О! Не удается.

Но все же спасло то, что свой длинный шарф она привязала к дереву, а конец, подлетев, отдала незнакомцу, одновременно вытягивая его в полете. Наконец ей удалось помочь ему. С удивлением для себя самой Марина обнаружила, что какие-то неведомые силы придавали ее полету незнакомой ей прежде крепости. Но то, что это силы радости, – это она ни с чем не могла перепутать.

И вот наконец-то спасенный ею мужчина, обессиленный, лежит на кочке, а рядом витает в белоснежном платье Марина, радуясь, что удалось спасти человека.

Отдышавшись, он произнес:

– Саша… Я – Саша! А я подумал, что раз ангел летит, значит, я уже… все!

– Да, какая беда с вами случилась. Но я не ангел! Я – Марина! Я иногда летаю. Но не всегда, только когда счастлива.

– Счастлива? Значит, мне просто повезло, что именно сегодня вы, Марина, счастливы! Отчего же вы счастливы?

– Так у меня же выпускной бал сегодня! Так хорошо! Но очень жарко на танцах. Вот я и слетала к ручью по воде побегать. Наши, весь класс, на речку пошли, а я полетела наперегонки и тут услышала, что вы на помощь зовете. Я полетела, а тут… вы.

Саша, изумленно разглядывая Марину, пробормотал:

– Счастлива! На танцах жарко. Прилетела по ручью к реке побегать. Марина! Да! Ну и места здесь! А у меня БМВ заглох. А ночь наступила. Безлюдно, пустая трасса, все машины исчезли. А я дом недавно в Диденеве купил. Места плохо знаю. Вот и пошел напрямки в деревню. И угодил в болото.

Утро, первое сладостное утро после свадьбы, в доме Саши было медово-тягучим. И за те несколько месяцев до их свадьбы он успел и сайдингом дом обить, и привести в порядок то, что было недоделано бывшими хозяевами до продажи дома.

Саша любовался спящей Мариночкой. Такой лучащейся от счастья. И вспоминал счастливые мгновения их с Мариной свадьбы. Перебирал их, как отдельные кадры счастья, и, рассуждая про себя, думал: «Хорошо, что все местные знают про Мариночкино летание. И все даже как-то обрадовались, когда она взлетела во время самой брачной церемонии. Такое чудо – парящая невеста! Она была так прекрасна, и все так обрадовались, словно так и надо. Хлопали в ладоши и радовались тому, как красиво она танцевала в воздухе. Как дети на новогодней елке радовались! Да! Ну и места – чудиков тут, похоже, много», – опустив голову на плечо спящей Марины, подумал он, засыпая.

Молодожены проснулись одновременно. Саша, лаская Марину, привлек ее к себе. Она, счастливая, тоже обняла его. Они слились в долгом поцелуе, но… неожиданно Мариночка, словно шелк, выскользнула из-под него и с виноватой улыбкой зависла под потолком прямо над ним.

– Ой! Прости, Сашенька, просто не знаю, как быть… Это от счастья… от счастья… Это, наверное, пройдет.

Возбужденный и расстроенный, Саша был не в силах скрыть досаду. Он взвыл, как раненый зверь. И сказал ей, встав на кровать ногами, поглаживая ее прекрасное стройное тело высоко поднятыми руками:

– Не хватало только, чтобы у тебя состояние души «от счастья» от нашей совместной жизни закончилось! Я твой муж! И я этого не допущу. Что ж, будем исправлять ошибки природы!

То же самое – «от счастья» – с Мариночкой повторилось и вечером, и утром другого дня. В момент близости она взлетала под потолок в дивной кружевной ночной рубашке, нелепым кружевным колом свисающей с потолка. Молодой муж хоть и смеялся, но досада и все нарастающий его страх перед ее взлетами в миг сладостных утех раздражали его все сильнее.

Эта ситуация повторялась и повторялась. Саша был очень огорчен и раздражен. Марина – смущена и расстроена.

Однажды, после очередной неудачной ночи любви, Саша поехал купить на «Строй-дворе» тяжелые железные цепи. Едва дождался ночи! Настораживающие звон, лязг и грохот металла в тиши спящего Ругачева озадачивали соседей. И заставляли только гадать о вкусовых пристрастиях этих странных москвичей. А ведь Саша был москвич. А значит, по местным, ругачевским меркам – уже странен. А тут еще такое вытворяет в медовый-то месяц! Гадали и шепотом делились опасениями: «Уж не извращенец ли он?»

По ночам Саша приковывал Мариночку тяжелыми цепями к железной кровати. И ласкал ее страстно и нежно в надежде, что уж теперь-то им удалось преодолеть этот недуг. Но увы! Не помогли ни цепи, ни маломерки-наручники для малолетних преступников. Ее тонкие, изящные запястья выскальзывали из них. И поднятые невольно взлетающей Мариночкой пудовые цепи с грохотом спадали с нее, сотрясая весь их новый дом. И Мариночка, воспарившая под потолок, извинялась перед любимым, как опоздавшая на урок школьница перед учительницей.

Тогда в спортивном магазине Саша купил тяжеленные гири, которые, надрываясь от натуги, загрузили ему в машину три грузчика. Но не помогло. Хотя следующей ночью он не только приковал Марину к железной кровати, но еще утяжелил оковы неподъемными гирями. Повторилась та же неприятность! Марина опять взлетела в самый трепетный момент.

Он не сдавался и опять и с еще более тяжелыми гирями приковывал ее к постели. Ласкал ее страстно и отчаянно, но… неожиданно для нее самой она опять взлетала. Саша опять взвыл от досады. Его лицо, перекошенное от горечи и неудовлетворенности, так испугало Марину, что она рухнула прямо на гири. И сильно ударилась. Вся покрылась синяками.

С того дня не то что слухи поползли по Ругачеву, а все открыто обсуждали эту беду, свалившуюся на Марину и Сашу. Причем Сашу подозревали в том, что он столичный извращенец. И это, к сожалению, почему-то особенно муссировалось всеми кому не лень в Ругачеве. А тут как раз и еще беда приключилась с Мариной и Сашей, после которой поползли уж совсем зловещие слухи.

А началось все с того, что среди ночи привез Саша Мариночку в одном ситцевом халатике в веселенький цветочек, наспех наброшенном прямо на голое тело… и с хлещущей из ее головы кровью притащил на руках в ругачевский травмпункт. Сильно была разбита голова у Мариночки, но, к счастью, обошлось без сотрясения мозга. Случилась эта беда потому, что, когда они решили залезть в погреб, чтобы там, заперев на засов крышку погреба… Ну, словом, понятно, что их туда загнало. Итак, залезли Марина с Сашей в погреб и заперли крышку. Марина села на прохладные ступеньки подвала. Саша, нежно целуя ее плечи, снял с нее халатик среди посверкивающих в потемках трехлитровых банок с законсервированными ее бабушкой для молодых огурчиками и помидорчиками, да так, чтобы на всю зиму хватило. Голова его кружилась от нежности и страсти, пряные запахи заготовок и влажный аромат близкой сырой земли, сплетаясь между собой, вместе с нежно-пьянящим запахом тепла ее тела, обволакивали их обоих туманом неги и тайны. Все это туманило и будоражило их обоих, как адский любовный напиток. Но тут… случилось же такое! Только он раздвинул ладонями, лаская, ее белеющие в потемках подвала атласные бедра, наслаждаясь едва уловимым запахом ее сладости и страсти, как она опять взлетела. Доски над ее головой разлетелись безумным фонтаном щепок, а взлетевшая Марина головой вдребезги разбила люстру. Да какую люстру! Богемского хрусталя, дворцовую, подаренную на свадьбу его мамой, то есть Мариночкиной свекровью! Люстра осыпалась сверкающими подвесками и хрустальным звоном. Саша, подпрыгивая по лесенке подвала, поспешил на помощь Марине.

В травмпункте они пытались что-то объяснить, но разве такое объяснишь. С трудом уговорили дежурного врача не вызывать участкового. Словом, наложили Марине на голову швы. И Саша увез ее домой.

Не дожидаясь, когда снимут швы с головы Мариночки, Саша решил вести себя в этом вопросе «цивилизованно», по-московски. Он повез Мариночку в Москву, на прием к сексопатологу.

В назначенный день они, немного смущаясь, потоптались у белой двери с табличкой «Психолог по семейным вопросам». И, постучав, решились войти. В кабинете их встретил забавный человечек с искрящимися глазками-буравчиками и всклокоченными на висках вьющимися смоляно-черными волосами. Довольно ехидного очертания эспаньолка украшала его узкий, вытянутый вперед острый подбородок.

С первого взгляда на забинтованную голову Марины он почему-то очень обрадовался. Нежно погладил по бинтам, обмотанным вокруг ее головы, и ласково, как неразумным детям, сказал им:

– Садо-мазо требует четких инструкций! Никакой самодеятельности! Садо-мазо без разумного инструктажа опасно для жизни! Вы поторопились! Это утонченное искусство!

И он затараторил, затараторил, бегая по чистенькому кабинету, всплескивая тонкими руками с благородно утонченными музыкальными пальцами, щедро присыпая свою медицинско-научную речь загадочными латинскими терминами, то ли диагнозами, то ли изречениями, пугая Марину время от времени странными возгласами, словно шаманскими заклинаниями:

– Садо-мазо! Садо-мазо! Садо-мазо спасет мир! Я внимательно выслушал вас! Вы хотите иметь детей! Но есть между вами странное препятствие. Вы, Марина Викторовна, некстати взлетаете. И поэтому вы не можете зале… то есть зачать! Признаюсь, в моей многолетней практике это уникальный случай. Но… – задумался психолог, взмахивая ручонками, словно молча спорил с кем-то незримым в этом кабинете. Потом опять быстро затараторил на дикой смеси русского и латыни.

Понимание того, что он говорит, затрудняло и то, что время от времени в кабинет довольно бесцеремонно врывались красивые молодые женщины, которым без лишних объяснений сексопатолог совал какие-то деньги. Одеты они были так… словом, совершенно так, как те, которых в журналах называют «светские львицы», то есть в одежды расцветкой, как у нас в Ругачеве бабульки говаривали, «вырядиться в ля́перды». Марина засмущалась того, как простовато выглядела она. И сексопатолог, тотчас заметив ее смущение, пояснил:

– Сами понимаете, это мои бывшие. Но нет-нет! Не пациентки! Это мои бывшие жены. Вот только что заходила третья, у меня, знаете ли, свое счастье – у меня много детишек! И представьте себе: всем нужны деньги! Дети – это мое счастье, мой профиль! Так что не сомневайтесь! Я и вам помогу в ваших затруднениях! Следуйте моим советам, и у вас будут, как и у меня, славные детишки!

Мариночка быстро поняла, что хотя и появлялись за деньгами эти бывшие жены любвеобильного сексопатолога не в порядке матримониальной последовательности, но… Появляющиеся в его кабинете жены, сверкающие стразами, у доктора были все моложе и моложе.

Но сексопатолог прервал ход ее мыслей бравурным выкриком:

– Я понял! Я догадался, как спасти ваш брак! Ведь все проблемы вашего брака заключаются в том, что Мариночка слишком счастлива и взлетает оттого, что «парит на крыльях любви»! Значит, нужно сделать так, чтобы Мариночка не то чтобы стала несчастной, а чтобы… ну, чуть-чуть не настолько счастливой.

С этими словами он выдвинул ящики стола и достал оттуда подарочные упаковки с плетками и хлыстами.

Увидев эти орудия, Мариночка, закрыв от отвращения глаза руками, выбежала из кабинета. Следом за нею, немного задержавшись, чтобы расплатиться с сексопатологом, выбежал и Саша.

На следующий день после поездки в Москву Марина по совету мамы пошла к знахарке. Идти нужно было одной. И было страшно идти и искать странную избушку в лесу. Но и это преодолела Марина ради их с Сашей любви. Она вошла в незапертую скрипучую дверь. Там сидела совершенно средневековая старуха с заспиртованными лягушками и прочими атрибутами колдовства и знахарства.

Марина была поражена тем, что увидела ее впервые. Хотя казалось, что в их крохотном Ругачеве все друг друга знают и проживать незнакомый человек здесь просто не может. Но эту древнюю старуху она точно видела в первый раз.

Марина поздоровалась, хотела объяснить цель своего визита, но старушка прервала повелительным жестом ее горестный рассказ, произнеся скрипучим и усталым голосом:

– А! Мариночка! Прилетела, бедная ты моя. Знаю, ребеночка хочешь, а сама все взлетаешь. Ко мне когда-то и Аллочка, мама твоя, также приходила с этой же бедой. И смех и грех, в самый неподходящий момент мужик от счастья, то есть папенька твой, взлетал. И… Ха-ха! И вечно задницей о потолок бился. Ха-ха-ха!

Смех ее перешел в какое-то пугающее карканье, а потом в сильный кашель, который она долго не могла успокоить.

Марина сквозь слезы начала, смущаясь, путано, но все же объяснять знахарке, зачем пришла, хотя уже поняла, что знахарка и вправду, как говорится, в курсе ее беды:

– Бабушка! Помогите! Я ребеночка хочу! Саша очень надеется, что у нас ребеночек будет!

Но знахарка остановила ее унылым жестом, не требующим уточнений.

– Милая, если б ты ко мне от бессонницы, от глаза пришла спасаться, я бы тебе пустырника сушеного да валерьяны дала – и дело с концом. А твою беду уж и не знаю, как отвести. Тебя тоже очень ждали твои родители, так уж хотели ребеночка. То ли Витюша, папка твой, перестал быть счастливым и больше не летал. И все получилось! А может, обмен веществ у него нарушился? Время, годы, жизнь. И вот ты какая красавица получилась! Так что иди и жди! И у вас все получится!

Знахарка была непреклонна в своем отказе. О гостинцах и слушать не захотела.

Нервы у Мариночки совсем сдали. Мрачные синяки под глазами от бессонных ночей прописались на ее молодом лице. Марина отправилась в поликлинику, чтобы как-то подлечить совсем расшатавшиеся нервы. Там ей прописали полезные витаминные уколы. Отсидев в очереди ругачевской поликлиники, она вошла в кабинет. Медсестра сразу же завела с нею разговор, на который раньше бы она обиделась, а теперь странно равнодушно даже не реагировала.

– Да, уж знаю, Марина, о твоей беде! Все Ругачево судачит о твоем походе к бабке! А знаешь… я вот подумала о твоей ситуации. Хм! Группа крови у тебя с мужем одна? Вы проверялись?

Привычно раздеваясь и не удивляясь, что уже все Ругачево судачит о ее беде, она почувствовала, что у нет даже желания, не то что сил, чтобы возражать медсестре и просить не вмешивалась в чужую личную жизнь. И Марина безучастно ответила:

– Первая. Да, одна. У нас у обоих – первая группа крови!

Медсестра даже обрадовалась:

– Так давай переливание крови сделаем! Смешаем вашу кровь, может, и поможет. И ты перестанешь летать. Ну, ты не обижайся только. Словом, если поможет – нормальная станешь, а не улетная жена. Ну, смотри! Решайся!

Саша и Марина пришли в ругачевскую поликлинику к самому закрытию, чтобы избежать любопытствующих взглядов ругачевцев. Сделали им переливание крови обоим. Пока делали, стемнело. Это был дивный летний вечер, напоенный дурманящими, сладкими запахами цветов. По окончании процедуры медсестра сняла с их рук резиновые жгуты. И оторопела. Оба, и Саша и Марина, парили над лежаками, застеленными рыжеватой клеенкой. Они медленно взлетели и перелетели над подоконником распахнутого окна в ночь за окном. Улыбаясь друг другу, забыв от счастья попрощаться с медсестрой, они, взявшись за руки, оба исчезли в ночи. Оглянулись, чтобы крикнуть оторопевшей медсестре: «Спасибо!» И улетели.

Это была ночь полнолуния. И все Ругачево было как на ладони. Они летели и любили в полете друг друга, радостно и страстно. Они оба были счастливы.

Над Мариной склонились врачи. Их возгласы: «Тужься! Тужься!» – уже перестали восприниматься ею как руководство, а распадались за звуки, короткие, длинные, утрачивающие смысл. И Марина закричала от новой волны нестерпимой боли. И тут же почувствовала, что что-то навсегда изменилось.

– Это мальчик! Родился мальчик!

Врачи успели перевязать пуповинку. Но вдруг охнули от изумления и закричали друг другу:

– Ой! Держите его! Держите!

Но младенчик, с висящей и кровоточащей пуповинкой, болтающейся на весу, взлетел и вылетел в окошко роддома. Он летел над Ругачевом и смеялся. Следом с букетом цветов взлетел Саша, ставший отцом. Их догнала в полете и Марина с накинутым на нее чистым белым халатом. Идущие по разным улочкам Ругачева и выглядывавшие из окон ругачевцы – все радовались, увидев летящего младенца. Радовались, что увидели это чудо и радость. И все кричали, размахивая руками:

– Мальчик родился! Мальчик! У нас мальчик родился!

На балкон выбежали Алла, мама Марины, и ее бабушка. Всматриваясь в летящих к ним, бабушка сказала:

– Вот – наши летят! Значит, рад ребеночек, что родился! Раз летает – значит, счастлив!

И Аллочка обняла старенькую маму за плечи и сквозь слезы счастья произнесла:

– Витюшей назовем! А помнишь, как я читала про гипербореев, которые здесь раньше жили. Вот, наверное, все же все мы от них произошли. Просто если б были мы все счастливы, так все бы тоже летали бы.