Читать книгу Убить куклу - Надежда Черкасова - Страница 3

Кто-то пытается убить в себе дракона, виновника низменных человеческих страстей, а Лера мечтала убить в себе куклу, которую дергают за веревочки все кому не лень. Осталось потерпеть каких-нибудь три недели, и связь с ненавистным прошлым оборвется навсегда, тогда и с куклой будет покончено. Она больше никому не позволит указывать, что ей делать и как жить. А пока перед ней одна задача – выжить.

Лера тенью кралась по пустому коридору, замирая на мгновение и прислушиваясь. Сердце билось так громко, что казалось, его стук эхом отражается от голых серых стен, унылых даже под лучами восходящего солнца, проникающего сквозь высокие окна. До подъема еще полчаса, а этажом выше уже гуляют неясные шорохи, гулкие звуки одиночных шагов: детский дом нехотя просыпается.

Надо спешить. Прежде чем свернуть за угол, Лера осторожно высунула голову и, убедившись, что коридор по-прежнему свободен, проскользнула к заветной двери. Вставив в замочную скважину большую искореженную скрепку и крутнув несколько раз, открыла дверь и юркнула в приемную. По сравнению с первым препятствием мощная дверь директорского кабинета, обитая черным дерматином, казалась неприступным бастионом, но ни одному бастиону не устоять перед желанием Леры узнать истину.

Одежный шкаф вполне подходил под временное убежище. Еле успев прикрыть за собой его дверцу, Лера услышала, как, повозившись ключами в замках открытых дверей, в приемную и затем в кабинет вошла уборщица. Гремя ведром и ловко орудуя шваброй, она за считаные минуты прошлась по облезлому паркету, недовольный старческий голос бормотал: «Убираешь тут, убираешь каждый день, а оно опять натоптано. Эх, грехи наши тяжкие! Заставить бы их самих за собой мыть, не пачкали бы».

Дождавшись, пока уборщица выйдет и стихнут ее удаляющиеся шаги, Лера перебралась за плотную штору, собранную складками, и приникла худеньким телом к стене.

«Неужели я сделала глупость? Может, надо было оставить все как есть? – подумала она, прижимая ладони к плоскому животу, чтобы заглушить урчание. – И завтрак пропущу. Но ведь это того стоит? Или нет? Лишь бы в обморок не упасть».

Стараясь превозмочь головокружение, Лера глотала пресную слюну и представляла на белой плоской тарелке с голубой каймой огромный кусок хлеба с маслом, а сверху еще и внушительный ломоть сыра. Рядом стоял стакан с дымящимся горячим какао. Вот только отведать лакомства у нее не получалось. Как только она подносила бутерброд ко рту, он исчезал вместе с ароматным сладким напитком. Мечты-мечты! Лера и дня не помнит, чтобы ее не мучил голод. Теперь она не отказалась бы и от обыденной утренней овсянки на воде и даже с удовольствием выпила бы стакан мутноватой, чуть подслащенной жидкости, именуемой чаем.

Лера выглянула из-за шторы. В горле пересохло, и даже слюна глоталась с трудом. На роскошном столе директрисы красовался графин с водой. Луч солнца добрался и до него, отбрасывая бриллиантовые блики на зеркальную полировку. Как же хочется пить! До стола пара шагов. А еще нужно налить воду в стакан, бесшумно, не расплескав и не поперхнувшись, чтобы ненароком не закашляться, быстро выпить и вернуться обратно. Притом что в любой момент в кабинет может войти секретарша, уже с полчаса возившаяся в приемной.

Нет, лучше не рисковать, так как последствия даже вообразить страшно. Хотя нет, как раз этот проступок Леры непременно истолкуют как помутнение рассудка, после чего вколют какую-нибудь дрянь и отправят в психушку. Такое уже проделывали с другими воспитанниками. Лера теперь первая на очереди, в этом даже сомневаться не приходится. Странно, что она до сих пор в полном здравии, ведь в детдоме уже не осталось ни одного выпускника с закрепленной за ним при поступлении жилплощадью, а за Лерой числится нехилая трешка в центре города, оставшаяся после смерти бабушки.

Холодный утренний воздух, проникающий в щель приоткрытого уборщицей окна, заставлял поежиться. Лера теснее прижалась к стене, чувствуя, как старый кирпич возвращает ей тепло тела. То и дело подступала тошнота, колени предательски подгибались.

«Ничего, – успокаивала себя Лера, – надо только потерпеть немного, совсем чуть-чуть. Ведь вся жизнь в этой обители для несчастных – одно сплошное терпение. И кто дотерпит, тот победитель. У меня обязательно получится. Получалось же все эти четырнадцать лет».

Наконец в приемной раздались голоса, кабинет наполнился вздохами и пыхтением. Включив сотовый, Лера настроила глазок видео, протиснув его сквозь узкую щель между шторой и тюлем. Она боялась упустить даже самую малость из происходящего.

– Ты худеть не собираешься? Пора бы и о здоровье подумать. Я уже не говорю о фигуре. Хотя твоему наверняка уже все равно. Или его еще тянет на подвиги?

Лариса Дмитриевна, невысокая, крепко сбитая сотрудница отдела опеки и попечительства, налила воду в стакан, залпом выпила и только после этого расположилась на просторном диване перед журнальным столиком. Привычку говорить со всеми назидательным и непререкаемым начальственным тоном она приобрела, работая в детдомовской школе учительницей математики. Лера до сих пор помнит ее испепеляющий взгляд и напор, с которым Лариса Дмитриевна вдалбливала в «тупые головы недоумков» утверждения превосходства всевозможных формул и цифр. Вот и теперь создавалось впечатление, что она гвозди вколачивает в стену, или, того и гляди, схватит указку и треснет ею по голове собеседника, как не раз лупила подвернувшегося под горячую руку воспитанника – чтобы тот не перечил.

– Ох и язва же ты, Ларка. Своего нет, так ты моего готова с грязью смешать. Разве не знаешь, что завидовать грех? – парировала Антонина Семеновна, директриса детдома, открывая шкаф и кокетливо поправляя перед зеркалом, встроенным в дверцу, жиденькие волосы.

– Было бы чему завидовать, так позавидовала бы, не постеснялась.

– Да уж, ты у нас не из стеснительных. Только сначала своего заведи, а потом и изгаляйся над ним сколько влезет. А моего не трожь! Моя семья – не твоя забота.

Директриса кинула равнодушный взгляд на собеседницу, закрыла шкаф, чуть прикрыла окно и с трудом втиснула роскошные формы в начальственное кресло. Обилие еды, приносимой на завтраки, обеды и ужины заботливой поварихой, никоим образом не способствовало сдерживанию аппетита, а потому пылающие щеки Антонины Семеновны лоснились от жира, а тело добрело изо дня в день, что к истинной доброте не имело никакого отношения.

– Ладно тебе обижаться-то, – фыркнула директриса.

– Я на дураков не обижаюсь, себе дороже, – надменно проговорила Лариса Дмитриевна.

– Так как с нашим делом? Решайся уже, меньше трех недель осталось.

– А ты понимаешь, что без ножа меня режешь? Я не могу обидеть бедную сиротку.

– Да знаю я, какая ты у нас добрая и жалостливая! – не унималась Лариса Дмитриевна. – Других обирала до нитки, а эту вдруг пожалела? С чего бы это? Или хочешь в этом деле без меня обойтись? Так не выйдет, не на ту напала!

– Не могу я так больше, душа не на месте.

– Обеспечь сначала себя к старости, потом о душе будешь думать. Тебе до пенсии всего ничего, а ты никак не поумнеешь. Сейчас надо думать о завтрашнем дне, сегодня. Завтра уже поздно будет. Зачем упускать то, что само в руки идет? Тоня, пойми, она, как и все остальные, уедет отсюда, и ни одна собака о тебе не вспомнит. И ты под старость лет не будешь нужна никому! – вбила очередной гвоздь Лариса Дмитриевна.

– Лара, да что же ты такое говоришь?! У меня муж, дети. Это у тебя, кроме кота, никого.

– Вот именно! Я что, твоего муженька-лодыря не знаю, который всю жизнь сидит на твоей шее да на баб помоложе заглядывается? Вот только не надо такую постную мину корчить! Кто, как не я, твоя подруга, скажет тебе правду в глаза? А ты цени это! Другие льстят без всякого зазрения совести, а сами за твоей спиной интриги плетут. Я же, напротив, помочь пытаюсь. А ты уперлась рогом, как упрямая корова, да еще глаза закрыла, чтобы не видеть, что у тебя под носом делается.

– Ну что ты такое говоришь?!

– Я знаю, что говорю! Или деток своих возьми: один уже лет пять как в Москве и глаз не кажет, потому что у него там своя жизнь. Другой сын тоже с тобой не живет. И ты им нужна только как подмога. Что – не зовут они тебя к себе? И не позовут, если ты не поможешь им жильем собственным обзавестись. А на какие, спрашивается, шиши? Вот я тебе предлагаю дело, на котором мы бы с тобой неплохо заработали, а ты сама отказываешься от своего блага. Знали бы твои детки, которые чужие клоповники снимают за бешеные деньги да нужду испытывают, не сказали бы тебе спасибо.

– Лара, перестань! – отмахнулась пухлой ручкой Антонина Семеновна. – Будет тебе преувеличивать-то! Мне и без тебя тошно.

– Не перестану. Ты ведешь себя как собака на сене: и сама не ам, и мне не даешь кусок пожирнее отхватить.

– Да чем же я-то тебе мешаю? Ешь сколько влезет.

– А тем, что отказываешься помогать. Без тебя-то я разве справлюсь?

– А если нас разоблачат?

– Как?! И главное – кто? Те, кто сам не прочь полакомиться чужим? Так мы с тобой не жадные, поделимся с кем нужно. Уплывет квартира-то! Ты ею пользовалась много лет, сдавала внаем, денежку хоть и копеечную, но получала же. Неужто не жалко будет кому-то даром отдавать? Я тебе раньше предлагала реализовать ее, а ты вот дождалась, пока девчонка подросла. Теперь сложнее будет. Да, кстати, а что это ты о ней так печешься? Уж не родственница ли она тебе какая?

– Скажешь тоже! Да разве позволила бы я родственнице в детдом попасть?

– Ну так давай действовать! Теперь у нас одна возможность беспрепятственно получить квартиру – признать Славину недееспособной. Другого пути нет.

Лера чуть было не вскрикнула. Зажав рот ладонью, она чувствовала, как по щекам бегут слезы. В ней еще теплилась крохотная надежда, что речь идет не о ней, а о ком-то другом. Но теперь сомнений не осталось: именно ее собираются упрятать в психушку, чтобы отобрать квартиру.

– Жалко девочку. Такая умненькая, рассудительная. Даже воспитанники к ней уже давно не пристают с разборками, привыкли видеть ее читающей. Знаешь, как они ее прозвали? Гура. Это от слова «гуру», представляешь? Потому что она почти на любой вопрос знает ответ. Книжный, конечно, и мало что с жизненным опытом имеющий, но все-таки. У меня никогда с ней не было проблем. Куда пошлешь, туда и идет. Что скажешь, то и делает. Просто мечта, а не воспитанница. Не то что другие – оглоеды. Эх, были бы все такими тихими, как она!

– И чего ты так ею умиляешься, не пойму? Забыла, как она чуть не утопила в речке твоего любимчика-стукача?

– Не забыла. И у нее могут нервы сдать. Топили человек десять, все они потом были строго наказаны. В том числе и она. Да, девочка поддалась чувству стадности. Такое в детдоме бывает.

– А другой случай, год назад, когда она чуть не зарезала пацана украденным в столовой ножом, как ты назовешь? Это самая что ни на есть настоящая попытка убийства, которую ты тихонько замяла.

Лера вспомнила случившееся и стиснула зубы. Как жаль, что ее успели оттащить от этой твари. Никогда она не забудет то, что он с ней сделал. Поэтому и попыталась отомстить за себя. А когда не получилось, загнала душевную боль в угол и приказала, как собаке, лежать смирно до поры до времени. Чтобы когда-нибудь иметь возможность своей затаившейся псине выкрикнуть: «Фас!», стоило тогда выжить. Так что этому ничтожеству не уйти от возмездия. Рано или поздно!

– А может, она в число твоих стукачей входит?

– Нет, не может. Она не такая.

– Да хватит уже ей дифирамбы-то петь! Детдомовка – она и есть детдомовка. А с них спрос один – по всей строгости. Так ты решилась или нет?

– Жалко мне ее.

– Жалко?! А ты думаешь, она тебя пожалеет, если что? Дожидайся! Тоня, ты меня знаешь: я кланяться не буду. Не войдешь в долю, я сама спровоцирую Славину на неадекватный поступок с помощью других воспитанников и по-любому упеку в психушку. Не видать ей своей квартиры, как воли вольной. Решайся, все равно спать спокойно из-за нее не будешь, а так хоть польза какая-то. У меня и поддельные документы для продажи уже готовы. Ты бы спасибо сказала, что в обход тебя не иду.

– Хорошо-хорошо! Уговорила, – сдалась наконец Антонина Семеновна. – Пусть будет по-твоему. Сегодня же вечером приглашу ее в кабинет, а отсюда она отправится уже в психлечебницу.

– Вот и ладненько. Моя помощь требуется?

– Нет. Ты готовь документы и ищи покупателя. Квартирантов я уже выселила, так что можно показывать. Актом для лечебницы я займусь немедленно. А через неделю – подождем на всякий случай, пока слухи о ее исчезновении поутихнут как между воспитанниками, так и между воспитателями, – можно будет и квартиру продать.

– А что с новым жильем? Такой удобный случай не скоро подвернется. Ведь уже семь лет ни одной квартиры, а тут администрация расщедрилась сразу на несколько. Ну, вспомни, ведь лишь пару раз, не считая этого, нам так повезло. Надоело уже по мелочам-то рисковать. Вот теперь у нас настоящее дело, на миллионы. Для этого я уже и документы начала собирать… Да успокойся ты! – в сердцах произнесла Лариса Дмитриевна, видя, как широкое лицо Антонины Семеновны покрывается красными пятнами. – Никто на улице не останется. Все получат по комнатенке, пусть крохотной и в коммуналке, но куда им больше-то? Нам лишь бы нужную галочку в нужном месте поставить. Тогда и разбираться с этим никто не будет.

– А если найдется кто?

– Велика беда! Откупимся!

Лера слушала и ушам не верила. Они говорили так откровенно и так буднично, словно речь шла о лишении детей просмотра кинофильма в качестве наказания. И не за какую-то явную провинность, а чтобы доказать, кто в доме хозяин. Но главное – даже пожаловаться некому. Можно, конечно, но только через опекуна, которым является сама же директриса детдома. Лера отключила телефон и сунула в карман. Прижала ледяные ладони к пылающему лицу: только бы получилось!

Другой счастливый случай, чтобы оказаться в нужное время в нужный час, ей вряд ли представится. Но лучше не вести речь о своенравной и капризной удаче. То, что Лера здесь и сейчас, – ее личная заслуга. И для этого она держала ушки на макушке, нос по ветру, а потенциальных источников информации, которые вполне могли оказаться заклятыми врагами, – на прицеле. Вот и сделала вывод, что именно сегодня, с приездом Ларисы Дмитриевны из администрации из заштатного Энска, и решится ее судьба.

Улучшив момент, пока дамы вышли прогуляться и «помыть руки» перед предстоящей обильной трапезой, а секретарша, стоя на стуле, рылась в толстых папках на верхних полках высокого стеллажа, Лера незамеченной выбралась из кабинета и приемной. Она со всех ног летела в свою комнату, тешась надеждой, что девчонки принесли ей из столовой хоть что-нибудь поесть. Однако ни кусочка хлеба, ни даже стакана чая она на тумбочке не обнаружила. Обыскала соседские – ни крошки. И в комнате никого. Наверное, после завтрака воспитанников собрали в актовом зале, чтобы сообщить о предстоящих летних трудовых лагерях, где они будут работать.

Про обед Лере лучше не мечтать. К этому времени в детдоме ее и след простынет. Куда она отправится? К себе домой. Лера почувствовала, как на душе потеплело. Всякий раз, как только ей становилось невыносимо трудно, она вспоминала, что у нее – не в пример другим детям – есть родной дом. Не чужой, не общий, а свой собственный, который она не отдаст никому. И этот дом – ее прекрасная квартира, ее единственная и любимая родина с самыми дорогими сердцу воспоминаниями. И адрес она знает, бабушка заставила выучить его наизусть, чтоб от зубов отскакивал. На всякий случай. Вот этот случай и пригодился. Да и визуально она помнит, ведь большенькая уже была – целых четыре года.

Порывшись в шкафу, выбрала что поновее и почище – синие джинсы и куртку, футболку болотного цвета и кеды. Различия между своим и чужим здесь не признавались. Все было общее. Поэтому носили одежду по очереди, ежедневно меняясь. Создавалось впечатление, что у каждой девочки вещей предостаточно, чтобы иметь возможность выглядеть разнообразно. А если нацепить дешевую бижутерию, украденную на рынке в городе, то и вовсе прослывешь за модницу.

Хорошо было бы и внешность как-то изменить, ведь ее скоро начнут разыскивать. Но как? Лера высокая и худая – с этим уже ничего не поделаешь. Черные короткие прямые волосы тоже вмиг не перекрасишь и не отрастишь, а косынка наверняка привлечет внимание. Если только убрать со лба густую челку, о которой обязательно сообщат преследователям как о примете, потому что без челки Леру никто никогда не видел, то может сработать.

Обыскав тумбочки соседок и перебрав скудные безделушки, Лера остановилась на лаковом черном ободке: то, что нужно. Примерив, заглянула в небольшое зеркало на стене и не узнала себя. Высокий лоб, огромные, вполлица синие глаза, которые раньше наполовину скрывала челка, преобразили Леру настолько, что она даже испугалась: какая худая, беспомощная на вид, а во взгляде столько страха и скорби, что впору разреветься.

Лера сорвала с головы ободок, еле сдерживая слезы, и сунула в небольшой рюкзачок, тоже ворованный. Туда же отправилось простенькое платьице, косметика и триста рублей, что наскребла под матрасами соседок.

«Простите меня, девчонки, я вам обязательно верну. Если останусь жива».

Все, пора!

Метнувшись к двери, она услышала приближающиеся шаги, голоса. Неужели это конец?! Узнав, что она собирается бежать, ее сдадут свои же. Из зависти, что решилась. Из ненависти, что не такая, как все, – и умнее, и с жилплощадью. Прежде сдерживались, чтобы не разорвать на части, лишь потому, что утешать умела как никто, приободрить, обнадежить и научить терпению – самому главному неписаному правилу выживания.

Лера затравленно оглянулась на окно. Второй этаж, но здание старинное, а потому потолки высоченные и каждый этаж по высоте все равно что два, вот и выходит – четыре.

– Девочки, Леру не видели? – послышался голос секретарши. – Ее Антонина Семеновна разыскивает.

– Не видели.

Соседки остановились возле двери.

– А в комнате ее нет? – настаивала подошедшая секретарша.

– Нет, мы только что вышли. Но если увидим, передадим, что вы ее разыскиваете.

– Не я, а Антонина Семеновна. И передайте ей, что…

Лера осторожно открыла окно и, взяв в зубы рюкзак, вылезла на карниз, образованный из выносных плит, опоясавших здание, которое в прежние времена уютно называлось «Дом отдыха». Ей пришлось тесно прижаться спиной к стене, чтобы уместиться на узкой полоске спасительного пространства. Стоило лишь оступиться или потерять равновесие – ее будут соскребать с асфальта. Может, вернуться? Неужели смерть после неосторожного полета лучше смерти в психушке?.. Гораздо лучше, потому что она умрет от страха уже в парении, не дожидаясь приземления. Но если хотя бы попытаться сделать невозможное и выжить?

Выдохнув, Лера сделала шаг по карнизу. Потом еще один и еще: бог любит троицу. Теперь остановка, вдох, задержка дыхания, а на выдохе снова шаг, второй, третий. И снова отдых. Ну что ж, получается. Тьфу-тьфу-тьфу – мысленно, конечно, – чтобы не сглазить. Третья попытка и заслуженная награда – открытое окно! Запреты воспитателей курить в туалете привели только к одному – постоянно открытым окнам для выветривания последствий нездоровых губительных привычек. Лера хоть и не баловалась сизым змием, боясь втянуться, но никого не осуждала. А теперь и вовсе мысленно благодарила несовершеннолетних дымильщиков, желая им всяческого здоровья и долгих лет жизни. Если выберутся отсюда.

Лера влезла в окно и снова почувствовала, как к горлу подступила тошнота. Она напилась из-под крана и прислушалась. Наполненный водой желудок отказывался быть обманутым, а потому отозвался резями и болью.

«Ну потерпи еще немного, – уговаривала его Лера. – Если я сейчас сдамся и пойду в столовую что-нибудь выпросить, это будет твоя последняя трапеза. Ты это хоть понимаешь?! А если потерпишь немного, я куплю тебе что-нибудь вкусненькое. Вот только в город выберусь. Правда-правда, ты даже не сомневайся! Разве я тебя когда-нибудь обманывала?»

«Обманывала-обманывала! И не раз», – тут же напомнил язвительный ум.

«А ты вообще молчи! Я сейчас не с тобой разговариваю».

Лера прислушалась. Желудок ее никогда не был дураком, и терпения ему не занимать – весь в хозяйку, умница! – а потому и сейчас решил предоставить ей шанс выполнить столь заманчивое обещание, наверняка простив за все прежние уловки.

Выглянув за дверь в пустой коридор – все воспитанники уже высыпали на улицу, – Лера бросилась по лестнице на первый этаж, затем в подвал, из которого через узкое окно выбралась на пустырь за домом. Сюда никто из воспитанников не ходил, так как заросли репья и кустарников не казались привлекательным местом не только для игр, но и для бесцельного шатания по территории детдома. Вот он, заветный лаз, куда привела еле заметная в высокой траве тропинка. Стоит лишь разомкнуть проволочки в определенном месте сетки рабицы – и она на воле.

Лера и прежде, когда терпение подходило к концу, тайно покидала территорию детдома. Пацаны давно уже показали ей это хорошо замаскированное «окно в Европу» за густым двухметровым многоствольным кустарником дикой алычи. О нем знали лишь избранные, она в том числе. Только отсюда можно было выбраться в город «за покупками», как они между собой шутили. Воспитанники самозабвенно учили ее воровать. Но Лера так и не воспользовалась полученными знаниями, пока не осознала, что без сотового, чтобы выжить, ей не обойтись. Страх умереть оказался куда сильнее страха быть пойманной, поэтому украсть телефон в магазине было делом совсем пустяковым. Тем более что пацаны подробнейшим образом рассказали, как это лучше сделать.

Через полчаса она уже подъезжала на автобусе к Энску.

Городской парк, через который Лере следовало пройти, чтобы добраться до нужного дома, приветствовал ее солнечными бликами, проникающими сквозь густую крону деревьев. Буйное майское празднество цветов и запахов кружило голову, вселяя уверенность в завтрашнем дне. Любимое время года Леры, когда, как говорят в народе, весна выходит замуж.

Интересно, а ей когда-нибудь посчастливится стать чьей-то женой? Только не абы кого, а хорошего, умного и любящего мужа. И чтобы любовь их была взаимной. Лера даже глаза прикрыла, чтобы представить своего суженого-ряженого.

Вот только желудок не разделял ее опьянения свободой. Резкая боль вмиг вывела Леру из состояния эйфории, заставив на всех парах мчаться на запахи парковой кафешки, приветливо распахнувшей двери для страждущих. Свое обещание она выполнила. Невзирая на умопомрачительные цены, Лера заказала пару беляшей и апельсиновый сок. Скукожившийся от голода желудок принял подношение как царский дар и тут же успокоился. Немного посидев в кафе и привыкая к нормальным людям без злобных огонечков в настороженных взглядах, Лера представляла себя частью единого сообщества счастливых людей. Однако стоило поторопиться спуститься на грешную землю, так как наверняка отсутствие Леры уже обнаружили.

Она вышла из парка и, расспросив прохожих, отправилась на поиски нужной улицы. Дорога казалась ей знакомой. Неудивительно, ведь они с бабушкой здесь когда-то прогуливались. И дома вроде не изменились. И деревья – такие же великаны, как раньше. Интересно, как же она попадет в квартиру без ключей? Поможет ли и на этот раз всесильная скрепка-выручалка, которая справилась даже с директорским бастионом?

Вот и нужный дом. Лера подняла голову и тут же отыскала родные окна на четвертом этаже. Их не раз показывала бабушка. А потом и Лера, когда они с прогулок подходили к дому, указывала на них бабушке, вытянув тонкий пальчик. Дождавшись, пока кто-то из жильцов магнитным ключом откроет металлическую дверь и скроется в подъезде, Лера взбежала на крыльцо и успела сунуть ногу в исчезающую щель входа. Распахнув дверь, проникла внутрь. Даже запах сухой штукатурки ей показался знакомым.

Она птицей вспорхнула на четвертый этаж и остановилась перед знакомой дверью с глазком, обитой уже потертым, но таким родным темно-бордовым дерматином. Сердце неистово колотилось, но не из-за бега, а из-за охватившего волнения, что вдруг откроется дверь и на пороге появится бабушка, живая и здоровая. Лера на секунду закрыла глаза и прижалась лбом к мягкой обивке. Нет-нет, только не расклеиваться. Ностальгия, воспоминания, сожаления – все потом, после, когда она окажется в безопасности. А теперь нужно действовать. Они могут появиться с минуты на минуту. Тогда что здесь делает она?

Хороший вопрос. Наверное, пытается защитить свой кров, свое далекое детство, когда ее любили. А еще пытается спрятаться, ведь, говорят, дома и стены помогают. Лера повозилась с замком, дверь не стала долго сопротивляться и, словно вспомнив ее, распахнулась. Перешагнув порог, Лера закрылась на засов: это ее жилье, и только она здесь имеет право хозяйничать! Пересилив вполне законное желание, она перевела задвижку в прежнее положение. Нет, это не выход. Теперь ей может помочь только время наступления совершеннолетия. Тогда она вправе будет обратиться за помощью к кому угодно, минуя бывшую опекуншу – директрису. А пока терпение и смекалка.

Лера обошла пустую квартиру: вынесли все подчистую. Голые стены, и спрятаться можно разве что за выцветшими обоями. Высокие потрескавшиеся потолки, словно вспоминая былые дни, все еще кокетливо хвастались лепными узорами с облезлой позолотой. Колонка в ванной комнате с окном почернела от копоти, но не сдавалась, было видно, что ею недавно пользовались. Казалось, что из квартиры выжали все, что только можно было. Но и сейчас она представляла немалую ценность, если ради нее готовилось преступление.

«Не получат они тебя, – думала упрямо Лера. – И меня не получат».

В кладовке также невозможно спрятаться. Нет, отсюда лучше убраться подобру-поздорову. Бравада, конечно, хорошее дело, но когда пахнет жареным, лучше хватать ноги в руки и бежать куда глаза глядят. А куда ее глаза глядят?

Лера стояла в кухне и, задрав голову, изучала антресоли. Она что же, серьезно рассматривает их как укрытие?! Превратиться бы в невидимку, хотя бы временно! Вполне возможно, если забраться на антресоли. Более умного выхода все равно нет, так почему не воспользоваться дурацким? А если она проломит дно и свалится преследователям прямо на головы? Да, может и свалиться. Надо все же попробовать туда забраться. Подпрыгнуть, что ли? Но она не чемпионка по прыжкам в высоту. Плохо, когда не чемпионка, когда нет шапки-невидимки, когда поплакать некому над ее могилкой.

И вдруг Лера услышала звук вставляемого в замочную скважину ключа. Она вмиг подхватила рюкзачок, подпрыгнув, ловко ухватилась за верхний наличник кухонной двери и, опираясь ногами на дверную ручку и выступающие части филенок, добралась до антресолей, мигом распахнула дверцы и втиснулась в черноту проема, исчезнув из поля зрения. Еще и дверцы за собой прикрыла. Казалось, что она даже дышать перестала. Да и нечем было. Пришлось приблизить нос к щели между дверцами, чтобы не задохнуться.

Лера видела, как в кухню вошла преступная парочка – директриса и ее подруга из опеки.

– Ты кого в квартиранты брала – бомжей, что ли?

– Нет, вполне приличные люди.

– А что ж твои «приличные» так квартиру засрали? Хотя чего тут удивляться? Чужое-то никому не жалко. Иные и за своим собственным жильем ленятся ухаживать.

– Может, им денег не хватает… Нет ее здесь, я же тебе говорила. И не может быть.

– И я тебе говорю: некуда ей пойти, кроме как в свою квартиру. Если бы она была ума палата, то эту квартиру стороной бы обошла. А она всего лишь глупая детдомовка, и в голове у нее сейчас от страха каша, которую расхлебать ей не под силу.

– Ну не скажи, она девочка умная!

– Что ты все заладила: умная да умная! Если так думать, мы ее и в самом деле не поймаем. Она такая же дурочка, как все остальные. Поэтому нечего от нее и ждать чего-то разумного. Сюда она придет, больше некуда.

– Тогда где она?

– Скоро заявится.

– Так ты предлагаешь здесь ее ждать?! Мне больше делать нечего!

– Тогда нужно кого-то в засаду посадить. Она явится, а ее тепленькую и повяжут и нам привезут.

– А кого ты предлагаешь в засаду?

– Да твоих стукачей. Они с удовольствием за эту работу возьмутся. Особенно если ты им заплатишь хорошо за молчание. Да, кстати, в число стражи обязательно включи того паренька, которого она чуть не утопила. Я слышала, эта твоя Лера большая мастерица убеждать кого угодно в чем угодно. Так что лучше перестраховаться.

– Хорошо. Тогда поехали. Пообедаем, а потом привезем их сюда.

– Ты о чем-нибудь, кроме еды, можешь думать?

– Могу. О том, как ужин не пропустить. Сегодня повариха обещала пирог испечь с капустой и яйцами – мой любимый. Не желаешь попробовать?

– Если я по столько начну есть, то лопну.

– А мне веселее от еды становится. Ну что – поехали?

Голоса стихли, хлопнула входная дверь: неужели ушли? Лера полежала недвижно еще минут пять и только после этого спустилась вниз. Снимая паутину с волос и одежды, Лера думала о том, что и в самом деле, как говорили эти меркантильные дамы, она – круглая дура. Как она могла сюда заявиться?! Никакие стены не помогут, если в голове пусто. И куда же ей теперь податься? Ни родных, ни друзей. Никому не нужна, абсолютно! Да и ей никто не нужен. А она еще о каком-то счастье мечтает.

На что уповать сироте? На что надеяться выпускнику детдома? Принято считать, что единственный шанс, который ему дается, – это шанс на чудо. Но Лера ясно осознавала, нутром чуяла, что, если не перестанет верить в чудеса, не выживет.