Читать книгу Лабиринты соблазнов - Надежда Черкасова - Страница 6

Мила сидела ни жива ни мертва, глядя в окно, за которым миражом проплывали мутные картинки, размываемые появившимися на глазах слезами, – широкий, утопающий в зелени и цветах, двор, распахивающиеся перед «Роллс-Ройсом» ворота и начавшийся за усадьбой лес. Только бы не разреветься! Это самое глупое, что сейчас может с ней случиться.

Она мельком глянула на бычью шею водителя и, открыв сумочку, мигом нашла носовой платок и промокнула влагу в уголках глаз. Взяв на заметку тактичность водителя – он сосредоточенно взирал на дорогу и совсем не пялился на Милу в зеркало заднего вида, – немного успокоилась, возвращая себе способность здраво мыслить.

Мила так часто прокручивала в сознании эту встречу с дядюшкой, что знала заранее каждое слово их разговора, каждую интонацию. Ничего особенного и не должно произойти. Всего лишь приехала единственная и любимая племянница к единственному и любимому дядюшке. А как же документы, доказывающие причастность его к смерти родителей? О них лучше пока забыть, иначе она все провалит. Проблемы желательно решать по мере их появления.

Может, сбежать, пока не поздно? Она снова покосилась на крепкого накачанного водителя, которого почему-то боялась больше, чем дядюшку. Ей казалось, что со старичком она скорее найдет общий язык, чем с этим молчаливым угрюмым здоровяком, готовым на все, лишь бы защитить свою хозяйку, на которую он смотрит безо всяких эмоций остановившимся и ничего не выражающим взглядом хорошо вымуштрованного профессионального секьюрити.

И чего она зря боится, ведь ничего дурного пока не происходит? Если она немедленно не направит свои заблудившиеся мысли в нужном направлении, останется только признаться дядюшке в подмене, после чего сесть в тюрьму за убийство его племянницы… Еще чего! Может, хватит уже дурочку-то валять?

Какой дядюшка, какая, к чертям собачьим, тюрьма?! Да провались они все со своими проблемами! На кой ляд ей, деревенской девушке Люсеньке, у которой есть единственная кровиночка бабушка и прекрасный любящий муж, ввязываться в игрища бесящихся с жиру сумасшедших богачей, которым недостаточно своих сокровищ, так они зарятся на чужие? Да какое ей дело до всей этой крысиной возни, до какой-то там великосветской взбалмошной стервы и убийцы, которую хотят обобрать и уничтожить? Вот пусть сами и разбираются со своими заморочками.

Главное – она теперь на свободе! И куда захочет, туда и отправится.

«Роллс-Ройс» уже успел выехать из леса и влиться в сияющий огнями поток машин, направляющийся к городу, значит, ей лучше всего остановиться у метро, спуститься в подземный переход и затеряться в толпе. И ни одна собака ее не узнает, если она снимет парик и наденет черные очки, которые весьма кстати оказались в сумочке Милы Миланской, а Троянов во время обыска их так непредусмотрительно не вытащил.

Мила вмиг успокоилась и огляделась. И словно пелена спала с глаз. Только в эту минуту она осознала, какая же красота ее окружает: потолок салона словно безоблачное ночное небо, усыпанное сверкающими бриллиантами звезд; обтянутые тонкой золотистой кожей сиденья нежны и приятны на ощупь; их невольное поглаживание приносит умиротворение и вселяет надежду на то, что подобное изящество, навеянное сдержанно-элегантным духом благородной роскоши, никак не может оказаться опасным.

Ну и кто теперь скажет, что ее положение незавидно? Не об этом ли Мила мечтала последние два года? Вот же она – та самая сладкая жизнь, которая не давала ей покоя ни днем, ни ночью, сводила с ума, делая посмешищем в глазах окружающих, и все равно притягивала ее, как бабочку к яркому пламени. Не сгореть бы!

Неужели она теперь похоронит заживо свои мечты, даже не попробовав их на вкус и не узнав, от чего отказывается? И тогда эти радужные мечты в отместку за измену и предательство начнут преследовать Милу и на многие годы испортят ей существование, напоминая о непростительной глупости, которую она совершила, поддавшись пустым страхам. Но где же набраться столько смелости, чтобы принять то, что само идет в руки?

Пальцы, нервно бегающие по обивке, вдруг зацепились за что-то. Мила, старающаяся не задеть случайно ни одной из многочисленных кнопок, чтобы не привлечь ненужного внимания водителя, отдернула руку, как от огня. Так как ничего ужасного не произошло, она осторожно приподняла верхнюю часть подлокотника сиденья и обнаружила углубление, в котором стояли графинчик с темным содержимым и два пузатых бокала.

Ясненько-понятненько: Мила Миланская даже в машине не расставалась со своим любимым коньяком. А раз так, то почему бы и ей не тяпнуть немного для храбрости? Мила Миланская она, в конце-то концов, или кто? И не давая сознанию опомниться от столь бесстыдного заявления, Мила наполнила бокал на треть и залпом его осушила. Мгновенно ощутила внутри себя победоносный салют фейерверка непередаваемых ощущений, в которых совсем не хотелось разбираться. Поэтому, недолго думая, налила еще столько же и выпила до дна. Оставив бутылку в покое, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, повторяя про себя и еле ворочая опьяневшими мыслями: «Лечения ради, не пьянки для…»

Напряжение потихоньку оставляло ее, и она самонадеянно подумала: «А фиг ли мне, истинной Миле Миланской, вернувшей себе наконец свою прекрасную жизнь, бояться какого-то там разоблачения?!»

Эта мысль настолько ее подбодрила, что она было потянулась к бутылке, но, глянув в окно, замерла: они уже выезжали из столицы, оставляя позади пробки и суету огромного, сверкающего огнями мегаполиса. А как же метро и побег? Да никак! Мила снова плеснула в бокал и выпила все до капельки, вздрагивая от крепости напитка и на мгновение задерживая дыхание, чтобы предоставить нутру возможность прийти в себя от неслыханной встряски.

Автомобиль на большой скорости мчался по широкой автомагистрали, поблескивая лакированными боками. За окнами замелькали леса, поля и сиротливые деревеньки, мечтающие стать частью самого величественного и прекрасного города на свете. Еще немного, и «Роллс-Ройс» свернул с основной автотрассы и, миновав автоматический шлагбаум с сигнализацией, камерой видеонаблюдения и грозной табличкой «Проезд запрещен! Частные владения!», резво покатил по неширокой гладкой асфальтированной дороге в глубь зеленого массива.

У Милы тревожно забилось сердце, закружилась голова, и пришлось даже прикрыть глаза. Это от коньяка или от предчувствия, что она уже когда-то ехала по этой дороге, так как все ей до боли знакомо? И немудрено: книгу Милы Миланской она изучила от корки до корки, а тут еще Троянов со своими подробнейшими описаниями, планами и фотографиями.

Вот сейчас за лесом начнутся поля с молодыми подсолнухами и яблоневыми садами, живописные цветочные поляны с пчелиными ульями и пастбище с коровами. Мила открыла глаза и увидела то, что ожидала: подсолнухи, сады, ульи и коров. Это дежавю совсем подкосило ее, лишив остатков и без того слабеющих сил. Она сидела бледная и несчастная, не будучи в состоянии пошевелить даже пальчиком и понимая, что это конец!

Автомобиль остановился возле высоких, украшенных кованой фигурной решеткой ворот, которые при его появлении гостеприимно растворились и, впустив внутрь, тут же важно затворились. Мила окинула мутным взором знакомую по фотографиям, поблескивающую позолотой дорожку, обсаженную по краям цветами, белоснежный в два этажа дом с золотистыми мраморными колоннами, фонтан с устремленными ввысь мощными струями воды и прекрасных дев сквозь прозрачную водяную завесу. «Павлинов, наверное, уже в помещение загнали…» – последнее, что она успела подумать, перед тем как потерять сознание.

Распахнув дверцу машины и не выражая никакого удивления состоянием хозяйки, водитель поднял Милу на руки и понес к дому. От нее пахло дорогим коньяком, которому она в последнее время отдавала предпочтение перед всеми другими напитками. Уверенный в том, что Мила просто спьяну заснула, водитель оставил ее на попечении важной домоправительницы Маняши и отправился в машину дожидаться дальнейших распоряжений. Маняша, уже привыкшая ко всякому виду своей барышни, сердито поднесла к ее носу ватку, смоченную нашатырным спиртом, и Мила пришла в себя.

Открыв глаза, она в ужасе схватилась за голову, проверяя, на месте ли злосчастный парик, и на чем свет стоит ругая себя за то, что не решилась самостоятельно перекраситься в блондинку. Слава богу, тот оказался на своем законном месте! Мила облегченно перевела дух. Она взглянула на стоящую рядом, крепкую на вид, аккуратно одетую женщину за пятьдесят. Да уж, ласковым ее выражение лица никак не назовешь. Прямо какая-то каменная баба.

«По всему видно, что Милу Миланскую она терпеть не может, – подумала Мила и сделала неудачную попытку улыбнуться неприветливой тетке. – Интересно, существует ли способ, чтобы умаслить ее хоть чем-нибудь? Фурия, да и только! А мне лишние враги ни к чему».

– Милости просим, барышня, – строго сказала Маняша. – А я-то думаю, кто это к нам на ночь глядя пожаловал? Что водителю прикажете передать? Загнать машину в гараж?

– Нет, пусть едет обратно. Я позвоню, как понадобится, – сказала Мила, присаживаясь на роскошном диване и глядя на огонь в камине, успокаивающий и убаюкивающий. Голова тут же закружилась. – Что-то мне не очень хорошо. Я полежу немного. – И она снова прилегла на мягкую диванную подушку, понимая, что ничего с собой не может поделать. – И посплю чуть-чуть. – «Лучше бы совсем не просыпаться». – А дядюшка дома? – заплетающимся языком спросила Мила.

– Где же ему быть-то? Конечно, дома. Весь день из кабинета не выходит. Через час ужинать будем.

– Его лучше предупредить, что я приехала. Вдруг он не захочет, чтобы ему мешали.

– Предупредим, – произнесла строго Маняша, подозрительно посверлив Милу взглядом, и удалилась.

Мила поняла: сделала что-то не то. Но ей теперь уже было все равно, так как она засыпала. Сквозь сон доносились чьи-то крадущиеся шаги, перешептывания, а потом и они исчезли…

Проснулась внезапно, словно от толчка. Сколько она здесь лежит – минуту, час, целую вечность? И зачем она отпустила машину?! Надо было уехать обратно, не повидав дядюшку. Но не возвращаться к этому упырю Троянову, а спрятаться где-нибудь. Это в незнакомом-то городе?

Однако долой панику! Неужели после стольких лет репетиций она не позволит сыграть себе свою звездную роль?.. Или с позором провалит ее, закончив младые годы за решеткой!

Мила уставилась на огонь, который завораживал и обнадеживал. Дрова потрескивали так уютно и знакомо, что она начала успокаиваться. Нет, Мила не подведет себя и сыграет эту коронную роль как надо! Надо кому – Троянову? Да нет же! Как ни странно, ей самой. Зачем – чтобы провести остаток своей никчемной жизни в тюрьме, так как на шутку, несмотря на уверения Троянова, ее безрассудная выходка совсем не тянет?

А может, она спит и видит сон? И стоит ей только проснуться, как она окажется в крепких объятиях Алеши?.. Нет-нет, лучше о нем не думать! Иначе немедленно от навалившейся слабости подкашиваются ноги, мутится рассудок.

Тогда зачем ей этот убийственно опасный маскарад? Чтобы полюбоваться на чужую красивую жизнь и подивиться, как роскошно, богато и беззаботно живут другие – те, на кого когда-то ей хотелось походить? Они действительно живут в роскоши. Но так ли уж беззаботно, если племянница собирается из-за денег убить своего единственного дядюшку? Да и сам дядюшка, похоже, тот еще душегуб, хоть это пока и не доказано. Но ведь дыма без огня не бывает. И стоит ли доверять этому злобному упырю Троянову? Не иначе как здесь у него какой-то свой личный интерес, и, скорее всего, не только денежный. Какое множество вопросов, и ни одного ответа.

Мила поднялась и, превозмогая головокружение, отправилась на поиски кабинета. Дядюшка, высокий седой старик, сидел в большом уютном кресле возле камина и, чуть прищурившись, смотрел на огонь. Его голубые глаза словно застыли на какой-то одной точке, выдавая состояние задумчивости и отрешенности. На его коленях лежала раскрытая книга.

Приветствие Милы он оставил без внимания. От поцелуя, с которым она было к нему наклонилась, и вовсе увернулся, недовольно отмахнувшись, как от надоедливой мухи, и только указал пальцем на кресло возле себя.

– А я мириться приехала. – Мила вздохнула. – Прости, я была неправа! Во всем. Ну правда, я очень-очень раскаиваюсь! Что мне сделать, чтобы ты простил меня?

– Ничего мне от тебя не нужно! Все, что могла, ты сделала.

– Я всегда считала, что пока человек жив, он в состоянии исправить свои ошибки. Поздно бывает, когда человек умер. Или я тоже для тебя умерла? Тогда, конечно, я явилась слишком поздно. А может, лучше все-таки поздно, чем никогда? – настаивала Мила.

Дядюшка сидел, насупившись и сердито уставившись в камин невидящим взором. Он решительно не хотел ни разговаривать с Милой, ни мириться. Видимо, так сильно она обидела его в последнюю встречу, что он теперь и знать-то ее не хочет.

– Дядюшка, ты, кажется, собирался мальчика усыновить из детского дома? – снова сделала попытку Мила. – Я думаю, что это совсем не плохая идея.

– Странно, что ты об этом заговорила. После того как устроила грандиозную истерику и «цыганочку с выходом» на моих старых костях сплясала. До сих пор сердце колотится, никак не успокоится.

– Прости, я была неправа! И вообще я раньше такой дурой была, что вспоминать тошно.

– Я что – сплю?! – с саркастической ухмылкой обратился дядюшка к Миле. – Что это за игру ты со мной, Людмилочка, затеяла? Или еще не протрезвела? Маняша мне рассказала, какой вдрызг пьяной тебя привезли. А может, опять каверзу какую для меня придумала? Или решила соответствующие инстанции заморочить-подкупить, чтобы мне ребенка не отдали? Ты что – честностью и справедливостью вдруг заболела? Или у тебя приступы истерии начинаются и ты решила перед этим как следует поиздеваться надо мной?.. Да ты ли это вообще?! Может, ты вместо себя какую другую Людмилочку прислала, чтобы вывернуть меня наизнанку, наплевать в душу, а затем посмеяться над стариком?

У Милы от такого провидческого заявления даже колени ослабли. И хорошо, что она уже успела сесть в кресло, иначе бы точно свалилась прямо на роскошный ковер.

– Я, наверное, не вовремя приехала, извини! Не буду тебя больше беспокоить. Пожалуй, поеду обратно. Вот уж никогда бы не подумала, что мне будет отказано в покаянии.

– В церковь иди, там кайся! Потому что ты не только перед людьми, ты перед Богом виновата! За то, что творишь с молодыми душами, развращаешь их своей гнилой потребительской философией, словно нехристь какая. За то, что меня, старого и больного дядюшку, своими истериками да скандалами изводишь. Что – никак не дождешься, пока помру? Не переживай, уж немного осталось: еще один сердечный приступ – и ты наследница.

– Скажи, а если у меня никогда не будет детей, ты от меня отречешься?

– Это еще что за разговоры! Может, хватит уже чушь-то молоть?

– Извини! Я думала, ты терпишь меня только как мать твоего будущего внука.

– Час от часу не легче! Да ты в своем уме или как?! Ну не будет у тебя дитя – и что? Значит, так Богу угодно. Возьмем мальчонку из детского дома… Хотя я уже и не знаю, как лучше поступить. Вот съездил опять, поглядел на деток и понял, что совершу большую ошибку, если сделаю это. Все они считают меня своим дедушкой. А если я только одного заберу, другие возненавидят меня, сочтут предателем. За то что не их выбрал. Они все мне дороги. И каждому я помогу устроиться в этой нелегкой жизни, никого не обижу. Так пусть я останусь дедушкой для них для всех, а не для кого-то одного. Их у меня целых три детских дома. И не могу я обидеть всех, выбрав только одного. А так – все довольны… Они ведь мне письма пишут, секретничают со мной, дедушкой называют. И я им отвечаю. Будет теперь кому наследство оставить после моей смерти… Чего притихла? Намерения мои тебе не нравятся?

– Просто слушаю.

– С каких это пор ты меня слушать-то начала? Чудеса в решете, да и только!

– Начиная с сегодняшнего дня, теперь буду слушать всегда. Так что там с детками?

– Странная ты сегодня какая-то, будто сама не своя. Случаем, не заболела? А то, может, доктора?

– Да здорова я, здорова! Ты рассказывай.

– Так вот, и намучился же я там с директорами, пока не подобрал надежных. Прежние-то воровали нещадно, никакая моя помощь до детей не доходила. Ох и злыдни были! Веришь, детей за границу стали продавать за большие деньги под видом усыновления. И ведь все делали по закону, мерзавцы, ни к чему не придерешься! Я целое расследование провел, чтобы выяснить, каково там, за границей, живется нашим ребятишкам. Из пятерых проданных нашлись только трое, но в таком истерзанном состоянии, что опоздай мои люди хоть на день, не застали бы их в живых. Не медля ни секунды, обратился в соответствующие органы, и детей изъяли у так называемых «родителей», а потом через суд вернули обратно в детский дом… Что с тобой, Людмилочка, – тебе плохо?

– Не знаю, что-то голова закружилась.

Мила вдруг почувствовала внутри какую-то тяжесть. Неужели от коньяка? Или от перенапряжения?

– Это я, дурак старый, во всем виноват! Ты приехала со мной по душам поговорить, а я тебя своими проблемами гружу. Прости меня, дорогая, совсем из ума выжил, не ведаю, что творю. Надо срочно Семена вызвать, чтобы он осмотрел тебя. Маняша! – В дверях немедленно показалась озабоченная домоправительница. – Сей же час звони Николаеву, чтобы приехал. Людмилочка себя плохо чувствует.

– Ну к чему все эти хлопоты? Мне уже лучше, – запротестовала Мила, напуганная до смерти встречей с семейным доктором, который наверняка изучил истинную Милу Миланскую вдоль и поперек. Если к дядюшке и удалось подобрать заветный ключик, то от опытного взгляда специалиста вряд ли повезет увернуться. – Вот только есть очень хочется.

– Вижу я твое «лучше»: бледная сидишь, краше в гроб кладут. Маняша, вызови Николаева и подавай на стол, – распорядился он. – А ты приляг пока на диван, голова меньше станет кружиться, – хлопотал дядюшка возле Милы, чуть не силком заставляя ее лечь и укрывая пледом. – Отдохни, и тебе полегчает. Это от переутомления. Слишком много берешь на себя. И все не то, что надобно. Потому твой организм и не выдерживает, что идешь против своей природы. Вот Бог силы-то и отнимает. Ну ты полежи тут одна, а я пойду проверю, готов ли ужин. – И дядюшка вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

Мила немедленно поднялась с дивана и прислушалась. А если он что-то заподозрил и отправился за охранниками, чтобы ее схватили и сдали куда следует? Нет, лучше быть рядом с ним. И она спустилась в столовую.

– Ты уже отдохнула? Что-то больно скоро. Ну да ладно, выспишься еще. Садись к столу. Вон тебе сколько всего Маняша наготовила. А вот мне что-то борща захотелось.

Мила учуяла запах наливаемого в тарелку наваристого борща и все яства, стоящие перед ней, словно растворились в тумане. Она вяло ковыряла вилкой нечто бледно-зеленое в своей тарелке, видимо, любимое кушанье Милы Миланской, которое перед ней поставила Маняша, и чувствовала, как у нее от голода кружится голова.

Уже почти неделю Троянов упорно кормил ее исключительно только блюдами, которые предпочитала королева светского бомонда. Мила возненавидела эту звездную кухню, ее бедный, измученный голодом желудок требовал простой и здоровой пищи, сигналя о своем желании болью и полнейшим дискомфортом.

– А можно мне тоже тарелку борща? – робко решилась наконец разрушить установленные традиции Мила, игнорируя все наставления и предупреждения Троянова.

Дядюшка от неожиданности уронил ложку на пол, и та, звонко ударившись, отскочила под стол. Маняша охнула и схватилась ладонями за пухлые щеки. Пока дядюшка удивленно разглядывал племянницу, пришедшая в себя Маняша уже наполняла тарелку и ставила перед капризной хозяйкой, а глаза так и светились любовью и умилением.

«Как же мало нужно, чтобы заслужить твое расположение! – думала Мила, принимаясь за еду и чувствуя, как приятное тепло и спокойствие разливаются по благодарному желудку. Голод мгновенно утих, и ей все стало безразлично. – Вот сейчас поем, и сама признаюсь, что я не Мила Миланская. И пусть что хотят со мной, то и делают… Скажу, что я ни при чем и что меня заставил притворяться Троянов, пригрозив смертью, а потому сами друг с дружкой и разбирайтесь… А как же дядюшка-душегуб?! Да никак, я просто ничего про это не знаю. И знать не хочу! К тому же на душегуба он явно не тянет. Да и Троянов из тех, кто соврет – недорого возьмет. Этому хмырю вообще нет никакой веры. Уж лучше сдаться на милость дядюшке. Детишек же детдомовских жалеет, так, может, и меня не станет зря обижать… А как же тогда быть с Милой Миланской, которая собирается убить дядюшку?»

– Людмилочка, ты себя хорошо чувствуешь? – спросил дядюшка, дивясь на племянницу.

Мила даже вздрогнула. Она так углубилась в размышления, что не заметила, как опустошила тарелку и принялась за любимый яблочный пирог, выбрав самый большой кусок.

– Ужасно вкусно, – ответила Мила, не отвлекаясь от еды.

– Да она устала с дороги-то, – тут же бросилась на ее защиту Маняша. – У нее вон и глаза слипаются. Ей нужно поспать. Завтра наговоритесь.

– Маняша, большое спасибо! – Мила благодарно, осоловелым от сытости взглядом посмотрела на домоправительницу, и та совсем растаяла. – Мне бы и в самом деле лечь пораньше, я прямо на ходу засыпаю. Да еще поела так вкусно, что у меня только одно желание – упасть где-нибудь и уснуть.

– Так я пойду мигом постель приготовлю, – бросилась в комнату Милы Маняша.

– Батюшки святы! Да ты ли это?! Тебя не узнать совсем. – Дядюшка подозрительно оглядывал племянницу, гадая, что же за сим последует: новая истерика или признание в розыгрыше. – Никогда тебя такой не видел. Тебя что – подменили?!

– Да, точно, по-другому и не скажешь – подменили… И если бы у меня сейчас были силы, мы бы с тобой на эту тему поговорили. Но лучше этот серьезнейший разговор оставить на завтра. Утро вечера, как известно, всегда мудренее, – заплетающимся языком заявила Мила, силы которой были совсем на исходе, и она уже не хотела думать о том, выдала она себя или нет, так как ей все фиолетово, лишь бы поскорее лечь и забыться долгим и глубоким сном.

– Ну конечно, дорогая, как скажешь. Ты сейчас точно не в себе, – согласился дядюшка. – Может, тебя проводить?

– Я сама дорогу найду. – Мила встала из-за стола и покачнулась, ноги подкосились, перед глазами поплыло, и она снова села.

– Подожди, не торопись, – засуетился рядом дядюшка. – Мы сейчас с Маняшей поможем тебе добраться до кровати.

Мила уже плохо помнила, как они вели ее под руки, как укладывали в постель, заботливо укрывая одеялом, а она из последних остатков сил пыталась сосредоточиться на том, чтобы случайно не потерять свой парик, так как последствия этого конфуза для нее были бы смерти подобны.