Читать книгу Тихий омут – индивидуальные черти - Надежда Ивановна Арусева - Страница 3

Дома Женя первым делом позвонила на работу и сказала, что задержится. Можно было бы, конечно, устроить себе выходной, пить аспирин и жалеть себя. Но она была уверена, что мыслить нужно конструктивно, поэтому на переживания выделила себе один час. Сбросив вчерашнее ненавистное платье неудавшейся невесты и облачившись в уютный халат, Женя сварила себе кофе, уже не такой крепкий, как варил ее утренний знакомый. Вспомнив о нем, она снова разозлилась, постаралась успокоиться, перевела дыхание и задумалась. Переживаний для нее достаточно. Из-за чрезмерной чувствительности, собственной слабости и глупости люди и попадают в такие ситуации, просыпаются в чужих квартирах и ничего не помнят. Надо сказать судьбе спасибо, что ночное приключение закончилось именно так и никак иначе. Поразили Женю три вещи. Первое: за все утро она ни разу не вспомнила про предателя Дмитрия. Это отчасти объясняется необычной эмоциональностью по отношению к вчерашнему спасителю. И это вторая удивительная вещь. Еще никому в жизни не удавалось настольно вывести ее из себя. И третье, она оказалась настолько невоспитанной, что за все утро из вредности даже не спросила его имени. Впрочем, он тоже до знакомства не снизошел. Теперь остается только вычеркнуть этот неприятный эпизод из памяти и жить дальше. Нужно решить, как быть дальше с Дмитрием. Но об этом думать нужно тщательно, в специально отведенное время и на свежую голову. Удивительным было и то, что ни головная боль, ни бессонная ночь, ни алкогольная интоксикация не привели сегодня к затяжным переживаниям на тему непостоянства мужчин.

Раздался звонок телефона. Сердце Жени встрепенулось – а вдруг, это Дима – схватила трубку и холодно произнесла:

– Слушаю…

– Женечка, доченька, ну что же ты не звонишь? Уже девять часов. Я же сгораю от нетерпения! Ну как вчера все прошло? – игриво спросила мама.

– Мам, прости, ну никак не могу сейчас разговаривать, я на работу опаздываю, – Женя энергично вскочила со стула и принялась изображать бурную деятельность, как будто мама могла ее видеть, даже слегка запыхалась.

– Ты еще дома? Проспала! Ты проспала! Вот и замечательно. Ну, в двух словах…

– Мам, давай вечером, никак сейчас не могу. Бегу. Пока-пока. Целую! – Женя быстро положила трубку. Врать маме было стыдно, недоговаривать малоэффективно. Теперь мама обязательно примчится вечером спасать любимое дитя. И как-то сразу стало себя жаль… Но надо спешить на работу.

Рабочий день начинается в девять утра, время спешит и не хочет остановиться, подождать, пока мы выспимся, позавтракаем и настроимся на работу.

Ровно в десять часов, с опозданием на один час, Женя вошла в офис, который уже стал ей вторым домом и не испытала обычного удовольствия. Ей казалось, что сотрудники замечают синяки у нее под глазами, а сотрудницы отсутствие колечка на безымянном пальце. Хотя Женя не афишировала свои матримониальные планы, Дима настолько часто являлся к ней на работу, что уже считался здесь за своего, почти полноценного Жениного мужа. Регистрация семейных отношений – это просто формальность. Лучше, конечно, когда эта формальность соблюдена.

Женя зашла к себе в кабинет, тут же на пороге появилась ее коллега и по совместительству заклятая подруга Лена Фоменко.

– Салют! Чего это ты опаздываешь? Шеф куда-то посылал? Кофе будешь? Я сейчас принесу, давай кофе выпьем, а то глаза не раскрываются.

Лена, тридцатилетняя особа, симпатичная, очень энергичная блондинка, находящаяся «в активном поиске». Коммуникабельность Лены была развита чрезвычайно, собеседнику было легко с ней общаться, он мог не отвечать на ее вопросы или вообще отсутствовать, она могла и не заметить. Лена демонстративно сладко зевнула и тут же бодро продолжила:

– Я тебе сейчас такое расскажу! Я в прошлую субботу познакомилась с таким мужчинкой. Красавчик! Вылитый Джастин Тимберлейк. Такой глазастенький, упакованный, на машинке солидной. Мы с ним слегка посидели в баре, он телефон мой попросил, я дала, но интерес свой, естественно, не показываю. Но чувствую – он запал! Короче, вчера позвонил. Я так слегка поломалась – на работу завтра и так далее. Но уговорить себя позволила. Ты не поверишь! Мы с ним за ночь в трех клубах были! Я просто с ног валюсь, – она томно закатила глаза, – утром его еле выставила. Думаю, это все просто так не закончится, это начало чего-то большого и светлого. Чувствую, это мой мужчина.

Про обещанный кофе Лена совершенно забыла. Потом сфокусировала взгляд на Жене и как будто, обнаружив в ней изъян, критически протянула:

– А, кстати, почему твой Димочка тебя так редко выгуливает? Что денег не хватает? Расскажи, как там наш Димон поживает?

У Жени сегодня не было настроения слушать про Ленкины приключения. С периодичностью в один-два дня та встречала глазастенького Тимберлейка или плечистого Форда в соседней с домом забегаловке и начиналось «большое и светлое». Поэтому Женя сделала вид, что ищет какие-то бумаги, но Лена не отставала:

– Что-то ты вялая какая-то сегодня и мешки под глазами… У меня косметолог хороший есть.

Она прищурилась, пытливо вглядываясь Жене в лицо, и утвердительно сказала:

– Вы поругались! И из-за чего же? Ты ему сахар в чае не размешала или макароны в супе разной длины оказались?

Лена, сделав вывод о сложностях в отношениях Жени и Дмитрия, тут же приняла пренебрежительно-наставительный тон:

– Ты, Жень, не обижайся, но мужики таких женщин как ты не любят. Ты слишком пресная. А им нужны эмоции, даже не всегда положительные. Нужен накал страстей, водоворот чувств. Это он еще долго с тобой продержался.

– Лен, ты за кофе идти собиралась. И не придумывай мне проблемы, а то накаркаешь еще. Ты же прекрасно знаешь, что с Димой поругаться практически невозможно. Он в командировку уехал. Его несколько дней не будет. А я уже соскучилась и, кажется, немного простыла. Ты бы держалась от меня подальше, а то всякая там воздушно-капельная инфекция…

– Зараза к заразе не пристает, – но Лена все-таки отодвинулась подальше.

Женя, зная, что Лена только на словах опытная искусительница, про себя ее немного жалела, не обижалась и всегда слушала в пол уха, но сейчас ее слова задели за живое.

– А может быть ты и права, – пробормотала она себе под нос, направляясь к кофемашине. – Давай кофе пить.

Девушки уютно расположились за столом, потягивая горячий ароматный напиток, когда дверь в кабинет широко распахнулась, громко стукнувшись о стену. На пороге стоял Олег Палыч Смоляков, лучший друг шефа и гроза всего офиса. За глаза его называли Жабером, от слова жаба, и было за что. В нем, как в человеке, все было равноценно не прекрасно – и лицо, и душа, и одежда. Толстый, лысый пятидесятилетний дядька с очень плохой кожей на лице, свидетельствующей об отсутствии женского внимания в молодости, и отвратительным характером, развращенным карьерным ростом в налоговой полиции. С владельцем компании «Мой дом» он дружил с детства, тот часто пользовался его услугами и поэтому в офисе Жаберу никто не смел слова поперек сказать. При всей своей внешней неказистости самомнение его доставало до небес.

– Ну что, мурки, кофеём с утра напоите? О, я как всегда вовремя.

Женя невольно скривилась и спряталась за чашкой с кофе, кажется, она сегодня жива только благодаря этому благородному напитку. Лена сделала слабую попытку избавиться от гостя:

– Олег Палыч, напоим, но у нас из автомата кислятина, а вы – гурман, такую гадость не пьете.

– Так сгоняй к шефу, его старая секретутка сварит, а ты принесешь.

– Олег Палыч, работы много, некогда мне по этажам бегать…

– Иди, иди, работа не волк, ляшки растряси. А мы тут с Женькой пошепчемся.

Смоляков грузно опустился на стул прямо напротив Жени, навалился на стол, поставив локти прямо на документы:

– Ну, рассказывай, Солнце…

Лена немного помялась на пороге и пошла за кофе.

– Да какие у нас новости, Олег Палыч, – Женя откинулась на спинку стула, чтобы быть подальше от собеседника.

– Ну, меня, например, интересует твой цвет лица. Я бы даже сказал, беспокоит. Что-то ты бледноватая, сероватая, бледновато-сероватая, – он усмехнулся, наклонился ближе, всматриваясь в лицо Жени. – Мешочки под глазами. Но я знаю, как тебе помочь!

– Действительно?

Женя вдруг всерьез запаниковала. Сегодня все ей указывают на плохой цвет лица и мешки под глазами. Захотелось срочно посмотреться в зеркало, убедиться, что все не так уж плохо и вполне поправимо – достаточно хорошо выспаться. Но у Смолякова были другие планы на этот счет.

– Знаю я одно местечко. Представь, озерцо небольшое, на нем островок с банькой березовой. Не какая-то там сауна! А настоящая баня, деревянная, попаришься, а потом голышом в озеро! Вода, воздух!

Палыч мечтательно закатил глаза:

– Я бы тебя веничком так оприходовал, – и гаденько засмеялся своей двусмысленной шутке, – как раз то, что надо для твоей фигуры. В пятницу едем!

– Олег Палач, вы так здорово рассказываете, мне очень хочется с вами поехать. Пожалейте меня, не соблазняйте такими предложениями. Вы же знаете, я скоро замуж выхожу, а поскольку я невеста не первой свежести, то и рисковать никак не могу. Вдруг меня будущий муж приревнует и замуж не возьмет? Кому я потом нужна буду? Я знаю, что вы человек порядочный и ничего этакого в виду не имеете. А вот мало ли что злые языки скажут? Вы ж на мне потом не женитесь…

Он уже не в первый раз донимал ее предложениями типа «выпить и помыться». И Женя каждый раз мягко отказывала Смолякову. Ссориться с ним было себе дороже: натура у него подлая, а начальник дружбой с ним очень дорожит. Женя, конечно, тоже ценный сотрудник, но плохой мир лучше, чем хорошая война.

– Так мы ж с тобой никого в известность ставить не будем. Я да ты, да мы с тобой, – Жабер уже навалился на половину стола.

И тут, наконец, вернулась Лена:

– Ваш кофе, Олег Палыч.

– Ты, Ленка, сильно быстро ходишь. Давай свой кофе. А ты, Солнце, подумай. Я больше трех раз не предлагаю. Пожалеешь, – то ли предупредил, то ли пригрозил Смоляков Жене.

После того как незваного гостя проводили, Лена сказала:

– Он так просто не отстанет. Нужны очень веские причины. Конечно, ничего страшного, но начнет шефу наговаривать, а ведь «вода камень точит». Ты ему скажи, что у тебя Димка очень ревнивый, каждый день тебя после работы встречает. А Димка пусть действительно встречает. Ты ему все как есть расскажи – и тебе бонусы, как привлекательной женщине и Димка у тебя не Отелло, выяснять отношения к Жаберу не полезет. Как идея, подходит?

– Хорошая идея, я так и сделаю, – отстраненно сказала Женя, ниже склоняясь над бумагами. Если Смоляков появиться здесь еще раз, она может не сдержаться и послать его далеко и всерьез. Даже ее терпение не безгранично.

Никогда еще работа не была настолько тягостной, а рабочий день бесконечным. Женя находилась в напряжении, с чрезмерным энтузиазмом она приступала к решению самых незначительных рабочих вопросов, но внимание быстро рассеивалось, сосредоточиться не получалось. Вернулась утренняя головная боль. Опять не к месту вспомнился нахальный тип, в квартире которого она проснулась, приступами накатывал стыд. К вечеру Женя совсем обессилела. Фоменко отпросилась домой пораньше и как только Женя осталась наедине с собой, полились слезы, чем больше она пыталась их сдержать, тем больше они лились. Пришлось даже замкнуться в кабинете и постараться в конце дня уйти последней, так меньше был риск попасться кому-то на глаза. Не могло быть и речи показаться в таком виде у родителей. Из последних сил Женя собралась и позвонила маме.

– Мам, я сегодня к Тане иду, ее Вовка на дежурстве, а у нее какая-то очередная депрессия, я у нее переночую. За меня не волнуйся, завтра я точно к вам приеду.

– Женечка, у тебя все в порядке? Вчера… Ты заскочи к нам на минутку, а потом иди к Тане. Я рулет с орехами испекла, возьмешь Тане к чаю.

Мама беспокоилась и пыталась что-то прояснить, уловить тревожные нотки в голосе дочери, затягивала разговор. Татьяна жила по соседству с Жениными родителями, зайти и успокоить маму было бы правильно. Но Женя представила мамины глаза, проникающие в самую душу и поняла, что истерики не миновать.

– Все хорошо, мам. У нас с Димой получилось не совсем так, как я планировала, но ведь даже я иногда ошибаюсь,– она попробовала пошутить, надо было срочно сворачивать разговор, чтобы снова не разреветься. – Я тебе все-все завтра расскажу, а сегодня у нас с Танькой девичник. Алло! Мам! Что ты говоришь? Я плохо слышу. Сегодня связь плохая, я перезвоню.

Лучше уж пусть мама немного поволнуется от неведения, чем увидит истерику любимой дочери.

В свою квартиру возвращаться тоже не хотелось. Эта квартира такая долгожданная, с трудом заработанная еще не стала домом. Так как большая часть Жениных доходов уходила на погашение ипотечного кредита, денег хватило только на самый скромный ремонт, мебель оказалась недостижимой пока роскошью. Было только самое необходимое: на кухне – печь, мойка, холодильник, стол и старый родительский пенал для посуды, в гостиной – компьютерный стол, шкаф и любимый диван с горой подушек, спальня пустовала. Но до сих пор этого было вполне достаточно. Ведь Женя планировала строить семейное гнездышко в квартире Димы. А свою, скорее всего, пришлось бы сдавать. Сегодня вечером захотелось домашнего уюта и тепла, поэтому Женя забрала машину со стоянки у вчерашнего ненавистного ресторана и поехала страдать к Тане.

Танька, увидев на пороге шмыгающую носом подругу, сочувствия не проявила, с чрезвычайным неудовольствием на лице раскрыла дверь шире. Затем повернулась спиной к гостье и пошла назад на кухню, на ходу бросив:

– Надеюсь, все живы?

Дело в том, что Танька совершенно не боялась всяческих жизненных передряг, таких как потеря работы, разбитая машина, разорившийся банк и потеря крупных вкладов, измена любимого мужа (тьфу, тьфу, тьфу) и т.д. Ее пугали только глобальные события, на которые она лично повлиять не могла, хотя обязательно попыталась бы – цунами, метеоритный дождь, извержение вулкана, и как следствие необратимая потеря близких. Все остальное она могла изменить или хотя бы пережить.

– Все живы, – ответила Женя, переобуваясь в тапочки.

– А по какому поводу сопли?

– За что я тебя люблю, Танька, так это за твое понимание, сочувствие и бесконечное гостеприимство.

Однако, помимо воли Женя взяла себя в руки.

– Не обижайся, – мягче сказала Татьяна. – Это я на Вовку злюсь и по инерции на всех срываюсь.

– А он что, дома?

– На дежурстве. Я ему бутерброды и термос с кофе собрала. Да вот в руки сумку не вручила, на пороге прямо перед дверью поставила, чтобы не забыл. Так он, представляешь, через нее споткнулся, перешагнул и все равно забыл! Ну что за человек! Где мне на них терпения набраться.

По мере увеличения стажа семейной жизни у Татьяны стала проявляться некоторая сварливость. Она объясняла это слишком долгим сидением дома. Действительно, ее деятельной натуре не хватало самореализации. Но что делать, если замуж она вышла в тридцать лет и до тридцати пяти по-стахановски выполнила свое женское предназначение, родив двоих детей – Вовку-младшего четырех лет и Екатерину полутора лет от роду. При отсутствии бабушки-дедушкиной помощи она была вынуждена четвертый год сидеть дома. Это не могло не сказаться на характере. Муж ее, Вовка, нерядовой хирург, семью свою обожал, в слегка располневшей Таньке видел писаную красавицу с покладистым характером. В целом, они были предметом белой зависти для Жени и одновременно полным опровержением ее концепции построения семьи. Но не бывает правил без исключений.

У Таньки можно было отдохнуть душой. А ее некоторая грубость как ничто другое могла привести Женю в чувство и заставить трезво оценивать ситуацию.

Подруги прошли на кухню. За большим круглым столом сидели дети. Вовка-младший рисовал фломастерами не понятно что, но с большой производительностью. А Катюша, сидя на высоком детском стульчике, как настоящая леди кушала йогурт из баночки.

– Присоединяйся, – пригласила Танька. – Тебе фломастеры или йогурт? Все-все-все, больше не буду! – Замахала она руками в ответ на укоризненный взгляд Жени. – Сейчас детей уложу спать и ты мне все расскажешь. Сделай нам чайку, пожалуйста. В холодильнике торт остался и, кстати, Вовкины бутерброды доедим, не пропадать же.

Домашние хлопоты отвлекли Женю и через час они сидели под абажуром на кухне, пили чай, и Женя смогла рассказать обо всем, что произошло.

– Ну, мерзавец, негодяй, подлый предатель, – слова Тани бальзамом лились на душу. – Жень, я бы такой фортель скорее от своего Вовки могла ожидать – вечно у него эмоции зашкаливают, но от твоего Димы – никогда! Уж такой он у тебя идеальный. А какими глазами на тебя смотрел, какой внимательный, нежный. Если это не любовь, тогда я не знаю!

Таня задумалась:

– А может у него что-нибудь не в порядке? Может быть, он заболел страшной болезнью и решил дать тебе свободу, чтобы ты не видела его умирающим. Или эта Любовь его шантажирует, она изголодавшаяся старая дева и хочет его на себе женить. А может он маньяк? И в перерывах между рецидивами, он страдает и боится причинить тебе зло.

Женя невольно улыбнулась:

– Тань, у тебя как всегда, если уж возникают гипотезы, то космического масштаба. По мелочам ты не размениваешься. Ты бы видела его сияющие глаза, когда он про Любу говорил! Любовь Голицинская! Прямо, Королева Английская, не иначе! У него от восторга дыхание перехватывало. Он влюбился, тут и гадать не о чем. А старая дева – это я.

– Ты – красавица! А ты эту Любовь-то видела? Что там за чудо? Может быть не так уж там все серьезно? Ты что делать думаешь? Оставить все как есть или меры какие-нибудь принять?

– А что тут можно поделать, если он меня разлюбил.

– Разлюбил – не разлюбил! А ты его любишь? Только не торопись, себе ответь.

– Конечно, люблю, что ж я столько времени с ним вместе, – быстро ответила Женя.

– Ну, да… – качала головой Таня. – Тут тебе ничьи советы не помогут. Механизм такой: ты для себя должна решить, нужен он тебе или нет. Если ты свою жизнь только с ним видишь, тогда прости его и попробуй вернуть. Помнишь, я тебе рассказывала про медсестру в Вовкином отделении. Ну, мы еще женаты не были, – напомнила Таня, – такую блондинку в невесомом халатике. Вовка на нее глядел и прямо слюни пускал. А я тогда ему лучшим другом была. Все его откровения выслушивала, советовала, понимала. Не могла же я ему прямо сказать: «Ты, Вовка, мне больше подходишь, а эта блондинка тебя не оценит, к ней такие вовки в очередь выстраиваются каждое дежурство». Вместо этого говорю: «Ты, Владимир, не теряйся. Девушки сюрпризы любят – у нее день рождения, а она дежурит, бедняжка». Вовка и пошел поздравлять, а ее в ординаторской завотделением уже и поздравил и свечку задул. Вовка тогда так переживал, что дураком себя выставил: они, понимаешь, на рекорд шли – «Кама-сутра» отдыхает – а тут он с розочками и тортиком. Вся любовь прошла за пять минут. Зато до сих пор гордится тем, что меня, честную девушку, соблазнил.

– Что тебе сердце подсказывает? – уже серьезно спросила Таня, вглядываясь в лицо подруги. – Может и не нужен он тебе вовсе?

– Нужен, Таня, – тверже сказала Женя.

– Ну, тогда еще не все кончено. Вы с ним долго вместе, а это чего– то стоит. Если бы жены мужьям каждый раз вольную давали как они накосячат, так про институт брака только в учебниках истории писали бы.

Как всегда бывало рядом с Таней, к Жене возвращалось душевное равновесие и вера в лучшее будущее. И, как всегда, всколыхнулось чувство легкой белой зависти к семейной подруге с ее каждодневными домашними заботами и хлопотами о любимых и любящих. Но, к счастью, сил физических для переживаний у нее уже не было и в эту ночь она быстро заснула на Танькином скрипучем диване.

Когда на следующий день Женя приехала к родителям, она уже была почти спокойна. Мама, конечно, уже догадалась, что замужество любимой дочери откладывается по неизвестным пока ей причинам. Ирина Степановна всегда сердцем чувствовала, что требуется в трудный жизненный момент ее родным: сочувствующий или даже жалостливый взгляд, крепкое словцо или нужно сделать вид, что ничего не происходит. Последнее сейчас требовалось Жене. Отцу было велено никаких вопросов не задавать и вести себя как обычно. Для Алексея Ивановича главным было то, что руки-ноги-голова у дочери на месте, а все остальное поправимо. Тонкой душевной организацией он не обладал и в части семейных отношений полностью полагался на мнение жены, сдержать любопытные взгляды не мог, но помалкивал.

Семья поужинала. За столом родители беседовали и за себя и за дочь. Потом Женя ушла в свою бывшую комнату, в которой уже много лет ничего не менялось.

Мама пришла через полчаса, присела на край кровати и спросила:

– Жень, я бы хотела знать, что произошло у вас с Димой. Конечно, если ты захочешь рассказать. Что так тебя расстроило?

Женя, лежавшая на кровати, резко села. Она только и ждала этого вопроса.

– Мам, как ты считаешь, после стольких лет знакомства, после пяти лет совместной жизни были ли у меня основания думать, что он меня любит? Был ли у меня повод рассчитывать на узаконивание отношений с Димой?

– Наверное, да…

– Нет, мама, ошибаешься!

Женя почувствовала, что ведет себя как обиженный обозленный ребенок и это пугает маму. Надо было это все позавчера в ресторане Диме высказывать, а перед родителями шашкой махать ни к чему. Она сделала паузу, положила голову маме на плечо и продолжила уже спокойно:

– У нас, оказывается, никакой любви не было. Он только теперь узнал, что такое любовь! Завел какую-то девицу месяц назад и уже подал с ней заявление, – Женя устало вздохнула. – У меня нет слов для возмущения.

– Доченька, но как же это… Дима не мог так поступить. Он на редкость порядочный маль…мужчина. Это совсем на него не похоже. Он такой… рассудительный.

– Вот именно, а теперь у него помутнение рассудка. Надеюсь временное.

– Ничего, свет клином на нем не сошелся. Он сам не понимает, чего лишается. Знаешь, говорят, что Бог не дает все к лучшему. Слишком вялотекущие у вас отношения…

Ирина Степановна бросила взгляд на дочь и осеклась, это было не совсем то, что хотела слышать Женя. Она и не услышала.

– Мам, ты не понимаешь? Какая страсть!? Мы же не подростки! Он идеально подходит мне как муж, у нас схожие взгляды, интересы, мы не раздражаем друг друга. Я к нему привыкла. Я всегда знаю, что он думает… ну, почти всегда. Мне с ним спокойно.

Женя, как по списку, обосновывала необходимость брака именно с Дмитрием. Не один день обдумывала.

– Мама, мне тридцать три, ты слышишь?! Да у меня просто нет времени искать мужа! Мне нужны муж и ребенок. А детей от первого встречного не рожают, это же не в магазин за сметаной сходить. И потом, чем я хуже этой женщины? Он пять лет не мог со мной до загса дойти, а тут за месяц заявление подал. Я себя чувствую униженной.

– Ты себя послушай, ты не мужа выбираешь, а на рынке коня со всех сторон рассматриваешь! Сама себе честно признайся – ты ведь Диму не любишь. Ты убедила себя, что он подходит тебе для семейной жизни по выдуманным тобой же критериям и идешь к намеченной цели.

Мама встала с кровати, прошлась по комнате, потом присела перед Женей на корточки, как перед маленькой, взяла ее руки в свои:

– Женька, ты пойми, мы ведь просто люди, со своими слабостями, комплексами, горестями, надеждами. Мы от этого ни плохие, ни хорошие. Даже ты можешь ошибаться. Ты решила, что тебе подходит только Дима, но ведь он не совершенен, в конце концов. Может быть миллион причин для вашего расставания, с которыми ты усилием своей воли никак справиться не сможешь. А вдруг у него какого-то мужского гормона не хватает и у него детей не будет? Ты же у него справку не брала. Раз уж столько преград становиться на пути ваших отношений, может быть, стоит отпустить эту ситуацию? Просто пусть все само собой происходит.

– Может быть ты и права, но я надеюсь, он одумается. Многие мужчины налево ходят, а жены прощают. А Дима, во всяком случае, всё мне честно рассказал.

Женя слышала только себя, а потом повторила заученную фразу:

– Я хочу, чтобы отношения в моей семье строились на любви, уважении и понимании, как у вас с папой.

Ирина Степановна тяжело вздохнула и ответила:

– Напрасно ты нас идеализируешь.

Женя усмехнулась:

– Уж мне ли вас не знать!

Ирина Степановна хотела было что-то сказать, нерешительно взглянула на дочь, но промолчала. Она чувствовала себя виноватой. Вырастила идеалистку! Слишком строга была к дочери в детстве.

***

11 февраля 2002 года

…Ненавижу, ненавижу! Обещали день рожденья! Я все сделала, как просили: не больше семи человек, квартиру вылизать, уроки заранее, тесто для медовика сама – пожалуйста! Я на все согласна, только разрешите. А они так загадочно улыбались: всё для тебя, только хорошо учись, только убери, только не разбрасывай, только пиши аккуратно, только, только, только! Всю неделю ломали голову, как от меня отделаться. Как я теперь в школе скажу, что все отменили! У папы сложная ситуация на работе! Можно подумать! Вот если бы он умер, тогда понятно! Лучше бы сразу сказали – обойдешься без праздника. Я бы ничего не ждала. Как теперь отменить! Я не пойду в школу.

***

12 февраля 2002 года

Мне 14 лет. Дня рождения не было. Писать не хочу!

***

15 февраля 2002 года

Папа подарил мне энциклопедию, двенадцатую по счету. Каждый год с двухлетнего возраста он дарит мне новую энциклопедию. Надо отдать ему должное – энциклопедия дорогая. Я думаю, когда мне исполнится восемнадцать, папа сложит мои шестнадцать энциклопедий в чемодан и скажет: «Вот твое приданное, любимая моя дочь. Бери его и иди в большой мир. С таким богатством тебе больше ничего не понадобится!» Лучше бы компьютер купил.

А я их продам, эти проклятые энциклопедии! Хоть какая-то польза от них будет. Ненавижу!

***

21 марта 2002 года

Отпраздновать мой день рождения мне не разрешили. И к Карасевой не пустили. Ну что ему стоило отпустить меня на этот день рождения! Сегодня воскресенье! Я почти все уроки на завтра сделала. Я бы ночью доучила историю и английский. Все бы успела. Весь класс ходил в кафе и меня в первый раз пригласили к Карасевой! Может, что-то бы изменилось…

Перед ней все девчонки заискивают. Одна я знаю чего она стоит на самом деле – тупая, безмозглая дура. Всегда списывает. Дура, дура, корова! Если бы не ее родители, так никто бы с ней не дружил. Все с ней дружат только потому, что у нее всегда деньги есть, она и в магазине может что угодно купить и в парке прокатить и в кафе сводить. Ну и что! Ну и пусть из-за денег! Я бы тоже унижалась, когда все, то не обидно. Зато я всю жизнь в гордом одиночестве. Меня уже вообще перестали замечать, как приведение! Отцу денег на подарок Карасевой жалко, наверное, стало!

***

А может быть все правильно? Я же знаю, что меня она пригласила только заодно со всем классом. Лично ко мне она не обращалась. Ну и не надо!

***

9 сентября 2002 года

Все плохо. Не так как всегда, а очень-очень плохо! Чтобы я ни делала, все получается ужасно. Я раскрыла Карасевой секрет, самый большой свой секрет. Я думала, это нас сблизит. И она была такая внимательная, разговаривала только со мной, оставила всех своих подружек, сказала, что у нас с ней столько общего, я особенная, не такая как все, со мной интересно говорить, я могу сопереживать и умею хранить тайны. И мы поделились самыми главными своими секретами, она мне рассказала, что любит Андрея Т. из 8 класса, а я ей сказала, что люблю Славу. А оказалось, что девчонки поспорили, в кого я влюблена, и подслушивали наш разговор в раздевалке. Они смеялись и называли меня – сексигел. А Слава сказал, что такой подлости от меня не ожидал, я его подставила, потому что пацаны над ним теперь прикалываются, а моя влюбленность для него «западло». Как мне теперь в школу ходить? Я больше не пойду в школу никогда!!!

***

19 октября 2002 года

Ну почему я такая тупая! Может быть, я болею какой-нибудь серьезной болезнью, которая проявляется очень медленно, но не излечима. Так бывает: человек мучается, сильно устает, плохо выглядит, ничего не успевает, а на него все только орут, что он идиот и лентяй, а он потом раз – и умирает и все сразу: «Ах, как мы были несправедливы и жестоки». Но уже ничего нельзя вернуть назад. Если бы так со мной случилось, то папа до конца своей жизни мучился бы. А может быть нет. Может, я им на самом деле не родная, и они раскаиваются, что в детдоме взяли худшего ребенка, чем могли? Там выбор большой, а они опростоволосились.

Ну что он так на меня орет? Ну не могу я запомнить этих Людовиков и Генрихов. Что за имена дурацкие – Урбан – это же не имя, а издевательство! Пока читаю историю все понятно, а как только на отца глаза подниму, так сразу все забываю. Я плачу, а он орет: «Пока все не выучишь спать не ляжешь!» Даже в воскресенье выспаться не дает – учи-учи!!!

***

20 декабря 2002 года

В школу больше не пойду. Случилось ужасное – как я могла так расслабиться и заснуть на литературе. Яна Семеновна – Язва Семеновна сказала, что очень рада, что сумела своими сказками меня усыпить и чем это я занимаюсь по ночам. А Славка на весь класс крикнул: «Он…змом!» Даже Язва улыбнулась.

По истории в четверти будет четверка. Тест я так и не написала. Отец сказал, что четыре по математике – это еще можно понять – у меня не математический склад ума. Но по истории четыре может быть только у полного ничтожества.

***

25 декабря 2002 года

Папа со мной не разговаривает, уж лучше бы накричал и все, но нет – он меня будет душить своим молчанием все каникулы. Он маме сказал так, чтобы я слышала, что при полном отсутствии способностей можно учиться только усердием. Я же и этого не могу. Ему стыдно иметь такую дочь, и он удивляется, как у него могло родиться такое бесполезное и бесталанное существо. Придется учить. Мама сказала, что я расстроила папу, и она по-дружески советует мне почитать дополнительную литературу, и потрясти папу глубиной знаний. Опять ни погулять, ни поспать.

Мы недавно сочинение писали на литературе «Моя мечта». Я, конечно, про правильную мечту написала – стать доктором и вылечить все человечество. Как они за этот бред оценки ставят? А на самом деле я мечтаю, чтобы мамы и папы не было, а у меня был килограмм конфет «Ласточка» или штуки четыре или пять «Гулливеров». Я бы завалилась на диван и посмотрела «Грязные танцы» или «Красотку» целиком, не отрываясь. А потом заснула и проснулась не от будильника, а потому что выспалась.

***

Подарка, кстати, на новый год не предвидится – не заслужила.

***

26 декабря 2002 года

Так и буду сидеть в парке, пока не замерзну и не умру. Идти мне больше некуда. Дома одно презрение и упреки. Очень холодно. Руки мерзнут, не могу писать. Прощай, дневник…