Читать книгу Тысяча и одна Ведьма - Надежда Мунцева - Страница 8

Ученица заледеневшего сердца.

Рассказ первой Ведьмы

Но всё же, они смогли познакомиться, благо отсылка к договору помогала.

И так как ужин звал, то плавно переместились за стол. Хороший стол, это я вам доложу не семечки на завалинке щелкать! Гораздо, гораздо располагательней к доброму разговору. Семечки – это если просто посплетничать. Кто налево сходил, кто справа чего- то левого притащил. Кому больше досталось, а кому только семечки щелкать и осталось. Хотя, кто их на завалинке-то держит?! Вопрос вопросов!

После сытного ужина, где будущие собеседники перебрасывались только короткими фразами, ибо с набитым ртом говорить оно как не очень удобно, ситуация перетекла к чаю.

А вот тут уж простор! А вот тут уж и разговор! Или даже целая беседа может завязаться. Иногда и более чем.

– А слышали вы, уважаемый Валд, старую, старую сказку, – начала Ведьма, – да что я спрашиваю! Кто её не знает?!

Но есть у неё продолжение. Сказочник малую деталь упустил. Сказочники они такие, начнут своё плести, как наплетут, наплетут, потом глядь, поглядь, а почему от разобранного механизма куча деталей осталась. Так было и в этот раз.

В далекой, далекой стране, с холодным, холодным, ОООООЧЕНЬ, очень холодным климатом жила прекрасная королева. Очень прекрасная. И настолько же холодная, как климат тех мест.

Ей было лень платить дровосекам за дрова, истопникам за работу, и она поступила иначе.

Заледенела сама. Ну, что с ней потом сталось, вы и сами помните. Растаяла.

И сказочник сказал, что на том сказке конец, а кто слушал молодец, возьми с полки пирожок.

И вот тут и скрылся тот самый рогатый, который вечно прячется в деталях.

У королевы была ученица. На тот момент, когда двое подростков умело, растаяли замороженную на всю себя правительницу, ученица была послана очень далеко. Королева вообще была умелицей по части послать.

В командировку её заслали. Платили ли ей посуточные и так далее, не могу, сказать, не важно для нашей истории.

Важно то, что она вернулась к своей повелительнице, а той и след простыл. Прогрелся, если уж соблюдать истину.

Ученица тоже была жуть, какая холодная, и её девизом было:

«Мстю лучше подавать из морозильника!»

И она убралась ещё дальше. Что ей никто не мешал строить коварные планы.

Ученицу звали Льдинкой. И она была гораздо умнее и изощренней в хитростях, чем растаявшая учительница. Впрочем, так и должно быть, ученики должны стать сильней учителя. Это даже не обсуждается.

И должна вам рассказать, что она не так просто стала Льдинкой, у девочки было очень трудное детство.

Родители её так назваться имели право только по бумажкам.

На дочку внимания не обращали вообще, отдав всю свою любовь странной, завлекательной жидкости. Они топили в ней и любовь к дочери, и к её младшим братьям.

Мелким часто приходилось ночевать где-то попало.

На чердаках, около печных труб, скупо делившихся с ними тем теплом, что оставалось от прогорающих в теплых каминах дров.

Летом ещё как-то можно было согреться, свернувшись калачиком под лапами елей.

Этих детей знали все лесные обитатели. Зайцы жалели дрожащих двуногих. Больше, чем их собственные родители, и даже больше, чем остальные двуногие, яростно провозглашавшие свою праведность и высокую моральность.

Зайцы делились с ними морковкой, уворованной на огородах, капустой, с раскидистыми листьями.

И дети благодарно гладили их по ушкам, обнимая, когда засыпали. Так было теплее.

Иногда родители вспоминали, что они родители. И начинали воспитывать своих чад.

Чада после этого долго плакали, и потирали места воспитания. Порой им приходилось лечить друг друга, чтобы стало возможным хотя бы сидеть не на коленках.

Соседи…что ж, соседи, у каждого была своя семья, и свои семеро по лавкам. Кому нужны чужие голодные рты? Да и сражаться с родителями, поднявшими свой дух до победного над всем и всеми состояния, пока они были в состоянии стояния, мало кому хотелось.

Росли малыши, как сорная трава. И как любому сорняку им доставались и тычки, и пинки, и затрещины. Они сами становились похожи на зайчат, или волчат, когда их слишком уж затюкивали.

В конце концов, нашлась-таки одна неравнодушная душа, и отправила детей в приют. Не факт, что их условные родители не произвели бы ещё. Но хотя бы эти были пристроены.

Младшие остались в приюте. Но старшая, Льдинка, давно уже поняла, что ничего хорошего ни от близких, ни от далеких ждать не приходится.

И сбежала из приюта, решив, что обязательно станет сильной. Такой сильной, чтобы все, кто обижал её и её братиков и сестричек, склонились перед ней, дрожа и заикаясь от почтения!

Но что это всё я, да я говорю! – прервала рассказ Ведьма, – расскажите о себе, Валд.

Валд замялся. Немного нерешительно начал:

– Понимаете, я раньше думал, что я весь такой, растакой, замечательный. Но почему-то после разговора с вашей старшей…как-то понял, что мне действительно нечего о себе рассказать!

Ну, родился. Ну, в садик ходил…в школу…в институт…

А вспомнить-то особо и нечего.

Он примолк, Ведьма спокойно смотрела на него, ожидая продолжения.

– Я не отказываюсь исполнять договор, поверьте! – умоляюще вскинул на неё глаза Валд, – я только прошу дать мне немного времени, что-то сейчас бурлит в мыслях, что-то пытается мне показать себя. Но…пока я самого себя не совсем понимаю. Просто прошу дать мне немного времени.

Повторил он.

Ведьма понимающе улыбнулась.

– Что ж, понимаю. Тогда на сегодня можно попрощаться.

– Позвольте! – воскликнул Валд, – а как же сказка про Льдинку?

– Завтра моя подруга продолжит вам её рассказывать. Эту сказку, – Ведьма немного грустно усмехнулась, – знают все мои сестры. Вся тысяча Ведьм. И те, что будут после нас, тоже станут её рассказывать.

Она грустная, но очень поучительная. И с абсолютно неожиданным окончанием!

Улыбка стала лукавой. И как Валд не просил рассказать всё до конца сегодня, девушка осталась совершенно непреклонной, попрощалась, и растворилась в сумерках.

И ему тоже пришлось отправлять домой. Вечер уже был. Поздний. Пора спать.

Чтобы завтра поработать, ожидая вечерней встречи.