Читать книгу 7-я терапия – это ад! - Надежда Нелидова - Страница 3

Боевое крещение, и сразу сутки. Заступил в 7 утра, закончил в 7 следующего утра – и на лекции до вечера.

Не могу сказать, что устал как собака, потому что сравнение не корректно. Псина вольно бегает на солнышке, обдувается ветерком, нюхает травку, у какого хочет дерева ногу задерёт. А когда устанет, свернётся и всласть отоспится в парке на тёплой крышке люка.

Шёл домой в раскоряку, как, извините, ночная бабочка с полицейского субботника, двигая ногами будто циркулем. Рухнул на диван, но уснуть не мог. В голове, будто стёклышки в калейдоскопе, мельтешили картинки прошедшей смены. Ноги ломало как у девяностолетнего ревматика.

Именно старики – основной контингент 7-й терапии. А ещё бомжи, наркоманы, цыганки-попрошайки и прочий антисоциальный элемент. Как высказалась старшая сестра Алевтина, в неуклюжую рифму: «Свозят всё г… но, которое никому не нужнО». За глаза 7-ю терапию называют богадельней, бомжатником и шалманом.

Но каким образом родне удаётся спихнуть престарелых дедушек и бабушек на дефицитные койко-места – тайна сие велика есть.

Многоопытная подружка Верка утверждает, что перед этим родственники обычно посещают кабинет заведующей и проводят там довольно продолжительное время. Замечено, что обе стороны расходятся чрезвычайно довольные друг другом. Порозовевшая как девочка заведующая запирает ящик стола, а оживлённые родственники, засовывая в карманы опустевшие бумажники, уносят ноги – не исключено, продавать по доверенности дедушкины-бабушкины освободившиеся квартиры. Больше мы их не видим – иногда забирать тело из морга приходится разыскивать через полицию.

Другая категория родственников – те ещё подарочки, визгуны каких свет не видал. Перед ними пасует даже заведующая. Попробуй не прими у них стариков – напишут в страховую компанию, в Министерство здравоохранения, на Центральное телевидение, президенту РФ, в Страсбургский суд и ООН. Как правило, именно от таких праведников поступают самые запущенные старики: истощённые, грязные, во вшах, расчёсах и пролежнях.

В праздники и на выходные, когда больница пустеет, престарелые отказники как малые детдомовские дети жалобно хныкают и просятся домой. В первое время я пытался их утешить, присаживался, расспрашивал о доме, о детях и внуках. Сейчас проношусь мимо как электровеник: элементарно не хватает времени.

***

Один дедушка на майские праздники кричал как резаный. Пришёл врач.

– Чего он у тебя орёт на всю больницу?

Склонился, прислушался.

– Домой просится. Думает, мы его похитили и насильно удерживаем. Эй, дед, мы бы со всей душой, да за тобой не пришли. Не при-шли!

Дедушка истошно кричал, пока не вкололи феназепам.

Кто-то из стариков лежит брёвнышком, кто-то едва переставляет ноги, цепляясь за стенки или за провожатого. Они хотят есть, пить, какать и писать. Все они хотят жить – даже те, кто клянёт заблудившуюся по дороге к ним смерть. Особенно те, кто клянёт, хотят жить.

Иногда родственники, бесцеремонно разглядывая больного, прямо при нём громко и небрежно интересуются:

– Он что, скоро умрёт?

О, каким собачьим отчаянием, ужасом, паникой и тоской наливаются при этом стариковские глаза! Врать нехорошо, но я сухо говорю:

– С чего вы взяли? Мы ещё ого-го, повоюем, правда, дедушка (бабушка)?

Справедливости ради замечу, что встречаются родственники – настоящие подвижники. В критических ситуациях спят ночами на стульях. Едва больница откроется – бегут перед работой с судками, разогревают, кормят с ложечки, воркуют, искренно целуют. Старики лежат у них как херувимчики, чистенькие. Слабо ворчат: «Ну куды, куды натащили?»

«Подкидыши» поглядывают на них с завистью и ревностью: «А мои-то, о-хо-хо…» Или горько молчат, или, если могут, потихоньку ковыляют в коридор. Чтобы не видеть, не сравнивать.

***

Нас назвали «птенцы Скворцовой», или «скворчата». Мы – первая опытная партия студентов медиков, на нас обкатывают Положение об интернатуре, вернее, её ликвидации.

Кратко для imprudens (несведущих). Раньше студенты выбирали свою стезю после учёбы. Ломали зубы не о цельный гранит науки, а целенаправленно и усердно «выгрызали» облюбованный кусочек. Будущий хирург учился делать операции, гематолог изучал кровь, онколог – опухоли, ЛОР – заглядывал в уши-горло-нос…

Но в в налаженный ход событий вмешалась очередная реформа. Прежде чем завоёвывать недосягаемые, сияющие вершины узких специальностей – пожалуйте попрактиковаться, желательно в населённом пункте Заедрёнки.

Помните, археолог в «Джентльменах удачи» говорит: «Посадят вора в чан с дерьмом… и возят по городу. А над ним янычар с мечом, и через каждые пять минут как вжи-ик мечом над чаном. Так что если вор не нырнёт – голова с плеч. Так весь день в дерьмо и нырял».

Теперь вместо «вора» поставьте участкового терапевта, вместо «янычара» – пациента и чиновника, а вместо «каждые пять минут» – 12 минут, отведённые на приём больного. И картинка готова. А не хотите весь день нырять в дерьмо – наработайте баллы медсестрой- медбратом во время учёбы.

Они хотели разом убить трёх зайцев. Решить вопрос с острой нехваткой среднего медперсонала (вкалывать за гроши дурных нема) – раз. С острой нехваткой терапевтов (вкалывать за гроши дурных нема) – два. С переизбытком частных клиник – три. А то ишь, эти негодяи в белых халатах взяли моду устраиваться, где платят больше. Дружно рванули в лакомые деликатные отрасли: проктологию, урологию, гинекологию, дерматовенерологию и пр. Твари неблагодарные. Оголили передовую – нищенские муниципальные больницы.

Странно, почему чиновникам не пришло в голову убить трёх зайцев другим способом: просто нормально оценивать труд докторов? А то ведь у простых врачей и сестёр не зарплата – а раздача супа бездомным.

***

Заступаю на смену. В очередной раз «обрадовали»: нештатная ситуация. Моя сменщица не успела ни документы заполнить, ни процедуры провести. Блин, да сколько можно, каждый день у них аврал и внештатная ситуация.

Ну да где наша не пропадала. Бодро замурлыкал под нос: «И живу я на земле доброй за себя и за того парня. Я от тяжести такой горблюсь…»

К отбою сгорбился в прямом смысле. Стою мокрый как мышь посреди коридора: в одной руке штатив с капельницей, в другой охапка назначений. Ноги, намотавшие за день не меньше 15 километров, дрожат, тыква не соображает. Рот открыт как у птенца, взгляд бессмысленно и загнанно шарит вокруг. Должно быть, видок был жалкий.

Женщины, совершавшие перед сном променад по коридору, пожалели: «Что уж ты, сынок, себя изводишь?» Скажите, блин, это румяным реформаторам из Министерства здравохранения.

До двух ночи заполнял кипу историй болезней. Начинаю осваивать знаменитый медицинский почерк «как курица лапой». На лекции нам привели цифры: за последние 15 лет в российском здравоохранении пишущую бумагу «Снежинка» стали закупать в 45 раз больше! Картриджей для принтера – в 140 раз больше! Шумим, братец, шумим! Дела идут, контора пишет.

При этом в отделении нет лейкопластыря, чтобы зафиксировать иглу в вене. Приматываем скотчем – пламенный привет отечественному здравоохранению! На свои деньги беру в аптеке пластырь: рулончик 100 рублей. Боюсь, скоро придётся самому закупать бинты. К сведению: за ставку получаю чистыми на руки 12 тысяч рэ.

Управился с писаниной, лёг в сестринской – за тонкой стенкой туалет. Там мужик из левого крыла, с раком прямой кишки, на унитазе кряхтел всю ночь, четвёртая стадия. Ладно, попался терпеливый, а то некоторые кричат как в гестапо у папаши Мюллера. Таких спешно отправляют домой «на долёживание».

Так и проворочался на диване. Трудно уснуть, когда каждую минуту могут привезут экстренного. Завидую напарнику: того в любое время, в любом месте и любой позе уложи, и хоть Рамштайн над ухом вруби на всю мощь – дрыхнет как суслик.

***

7 мая. Умер пожилой мужчина. Поступил с головокружением и лёгкой тошнотой. Привезли по скорой ближе к ночи. Врач не успел даже до него дойти и назначить исследование: на нём одном три этажа (ещё раз привет Министерству здравоохранения и лично госпоже Скворцовой!)

Известно, что у мужчины семья, но навещала его только пожилая сестра. Приносила магазинное, самое дешёвое: плавленый сырок, упаковку сока, пачку вафель. С гордостью рассказывал, что является участником тылового фронта, что День победы – и его праздник. Мальчонкой встал к станку. Чтобы дотягиваться до пресса, под ноги ставил ящики из-под патронов. Греть коченевшие ручонки бегал к костру, его разжигали прямо в цеху.

Во время работы боялся свалиться и уснуть где стоял. Если бы при этом пресс искалечил руку – вполне могли признать малолетним вредителем. Как-то шёл домой мимо пекарни – привалился к забору, потерял сознание от сытного хлебного духа. Замёрз бы в сугробе, спасибо, прохожие растолкали. А вот сейчас начальник цеха на том самом заводе.

Рассказывал, всё больше задумываясь, замедляясь, как бы прислушиваясь к себе, путаясь и заплетаясь языком. Усмехнулся, прошептал: «Поздравьте меня, я, кажется…» – и голова запрокинулась. Рот слева мелко задрожал, потёк слюной и искривился подковой книзу, и левая рука упала как плеть. Острое нарушение мозгового кровообращения. Ещё подряд два приступа…

Слышал, как заведующая орала на молоденькую дежурную врачиху, что приняла больного в предынсультном состоянии. Портить статистику по летальным исходам ни одно лечебное учреждение не хочет.

Задача дежурного врача: если больной критический, придраться и правдами и неправдами сплавить бедолагу по профилю: в сосудистую патологию, в кардиологию, неврологию. Cito (срочно)!

Встречная задача кардиолога и невролога: стабилизировать без пяти минут жмурика, признать терапевтическим больным и отфутболить обратно. Задача врача неотложки: как можно быстрее скинуть пациента на кого угодно. За смерть в карете скорой помощи поставят в позе ракообразного и выдерут по полной.

Так, бывает, и возят несчастного туда-сюда. А уж у какой службы пациент волею божию помре, кому писать посмертный эпикриз и трусливо огрызаться на начальственном ковре – как повезёт.

Это в зарубежных фильмах реанимация оснащена будто кабина космического корабля. У них бомжа привезут – всеобщая тревога, тарарам, все на ушах. Бригада как чумовая бегает: «Немедленно на томограф!»

У нас в 7-й терапии спасибо если штукатурка по башке насмерть не пришибёт. Из гнилых деревянных рам сами собой сыплются стёкла. Слава Богу, не в палату на больных, а на улицу. Прямо под окнами проложена асфальтовая дорожка, и ходят люди. Ясно, что это стеклопадение до поры до времени и добром не кончится. Воображение рисует кадр из ужастика: громадный треугольник стекла пронзает мужчину насквозь, как гильотина, буквально разрубая пополам и пригвождая к земле. Быдыщ! На пластик «нет денег». И это в центре города, в крупной областной больнице! Что же творится в сельских?!

***

– 7-я терапия – это ад! Дольше месяца никто не выдерживает. Куда угодно, только не в 7-ю терапию, – так говорили выпускники нам, желторотикам, четверокурсникам медакадемии. Советовали переждать, порыскать в поисках вакансии в нормальных учреждениях. Только, упаси бог, не в 7-ю терапию!

Впрочем, советчики сами себе и отвечали: да где найдёшь, тёпленькие-то места плотно заняты блатными студентами. Для них – частные клиники, четверть ставки по выходным. Или того проще: мамы с папами нанимают вместо дитятей пожилую медсестру, без официального зачисления. Женщинам сохраняется пенсия и капает денежка в кошелёк. Студентам – стаж в трудовую книжку. Заведующая отделением, за то, что закрывает глаза на подлог, тоже не в накладе. И все довольны.

Громче всех возмущалась однокурсница Верка. Она старше нас на пять лет, получает вторую «вышку», бессменный член студсовета. У нас с ней был один пьяный секс, после которого она взяла надо мной нежную опеку. Вербует меня: «Хочешь весёлой халявы – иди в волонтёры». Сама она «волонтёрит» со дня поступления. Активно участвует в патриотических мероприятиях.

Видимо, неплохо на них зарабатывает. Копит, чтобы свалить куда подальше. Со школьных лет влажно, взасос мечтает о забугорной жизни. Разумеется, перед этим нужно «обрасти жирком» в родных пенатах. Не в районной или муниципальной больничке – упаси Боже! Только в ведомственной, для «белых» людей. Полы паркетные – врачи анкетные.

О волонтёрстве рассказывает: «Прикинь, катают задарма по всей стране. Знай размахивай плакатами, шариками, раздавай буклетики, флажки с триколором, привязывай андреевские ленточки. Гостиницы – бесплатно, развлекуха на любой вкус, жратва, выпивон – от пуза. С трахом нет проблем, главное презик всегда при себе иметь. Ну и полезные знакомства удобно заводить – визитки не успеваю печатать».

В доказательство Верка листает фотки в Инстаграм: вот она жмёт руку модному актёру, вот чокается шампанским с популярной певицей, вот обнимается с известным политиком.

2—3 месяца в году её не бывает на занятиях: пропадает на молодёжных сборах. То на Селигере, то в Москве, то в Питере, то в Крыму. Прогулы ей не засчитывают, на экзаменах не заваливают, зачёты ставят «сквозь зубы».

– Препод при виде меня весь скривится, будто лимон куснул, а поделать ничего не может. Попробуй поставь неуд, – усмехается Верка. – Тут же пришьют саботаж, политическую близорукость, не понимание текущего момента и государственной важности волонтёрского движения.

– Слушай, Верка, не наваливайся своей шикарной грудью. Не мешай конспектировать. Я не волонтёр, мне на экзаменах поблажек не будет.

– Дурачок. Холопом родился, холопом помрёшь, – печально ставит мне диагноз боевая подруга.

***

Ура, карантин по случаю гепатита А! Сидим, радуемся непривычной вольнице. Старшая сестра Алевтина пьёт чай, звонко кусая сушку. Авторитетно рассуждает о ситуации в государстве в целом и медицине, в частности.

Во всём видит американский след и лапу ЦРУ. Убеждена, что ЦРУ-шники развалили Советский Союз: сначала пользуясь дряхлостью Брежнева, а после отравив половину Политбюро. Чтобы вызвать социальное недовольство, устраивался искусственный дефицит. Алевтинина тётка, собирая поутру грибы, якобы своими глазами видела, как выливали молоко в речки и закапывали сливочное масло в землю.

А сейчас успешно и целенаправленно, по плану Бжезинского (вязким от сушек языком получается «Бжыжыншкого»), доканывают оставшиеся социальные островки: школы и больницы. Публику науськивают на учителей и врачей. Задача: окончательно сломать последних из могикан, этих подвижников, этих святых. Алевтина скромно причисляет к их лику и себя.

***

Минутку политпросвещения и общую идиллию подпортил поступивший больной Игорёк – торчок со стажем, наш постоянный клиент. Желтуха ему не грозит: переболел в детстве. Воображаю Игорька маленьким: ангелочек с пушистыми, пузатыми персиковыми щёчками, в цыплячьих колготках, с ясными глазёнками, прижимает к груди автомобильчик… Сейчас ему грозит передоз, асфиксия от блевотины, «крокодилова» гангрена, имуннодефицит – полный наркоманский набор.

Накрылся отдых. Игорёк будет неотвязно ходит по пятам и с тупостью и настырностью умалишённого ныть, выпрашивая «любой укольчик, хоть с кеторолом».

Вечером к нему заявилась подружка, явно с «дурью». Непонятно как просочилась через охрану. Обдолбанная парочка улеглась спать в одной койке, чего-то не поделила и разодралась так свирепо, что пришлось вызвать полицию.

Обоих увезли. Каково же было моё изумление, когда среди ночи в игорьковой постели обнаружил спящую девицу. На мои требования («позвольте вам выйти вон») – сообщила, что больна сифилисом и СПИДом, и укусит и поцарапает меня до крови, если не отстану. Когда не сработало, пообещала, что накатает на меня заяву, что я её сексуально домогался. В доказательство раздвинула чёрные от синяков ноги с таким чудовищно развороченным между ними содержимым, что ну её на фиг связываться. Пускай утренняя смена разбирается.

***

Дома, захлопнув учебник, с облегчением открыл любимую книгу – и задумался. А ведь мы все своего рода наркоманы. Для кого-то, как для Игорька, наркотик – собственно наркотик: ханка, кислый или кокс. Для кого-то наркотик – водка. Для меня заменитель водки – книги, я запойный книгочей. Пока не проглочу положенную книжную дозу на ночь – не усну. Хоть кодируй и антикнижную «торпеду» вшивай.

Кто-то с головой ныряет в соцсети, кто-то – в азартные игры или секс, кто-то – в путешествия. Можно подстёгивать себя наркотическим адреналином, вроде сёрфинга и покорения горных вершин. Можно, как большинство простых граждан, «окунаться» в огороды, дачи, в цветы, в телесериалы. В рыбалку или охоту. Одни счастливы, собирая спичечные коробки или магнитики. Другие не представляют жизни без общения с людьми, без болтовни и приятельства. Самый счастливые – те, кто ушёл в религию.

Для трудоголиков наркотик – работа, для маньяков – пьянящие крики жертвы. Олигархи ловят острый кайф от делания денег. Власть балдеет от самого сладкого наркотика – повиновения. Меломаны подсели на музыкальную иглу, графоманы – на иглу сочинительства и пр. Все мы, каждый по-своему, игорьки.

Все хотим отвлечения, забытья, наслаждения… Лиши нас подпитки – придут симптомы как у Игорька в ломке. Тревога, неудовлетворённость, тоска, раздражение и жгучее желание немедленно вколоться любимым занятием. Всем нужно куда-то уходить от жизни. Чтобы не искать ответа на безжалостные, неотвязные вопросы: зачем? Зачем я? Зачем всё?

Иначе поедет крыша. Доктор Юнг сказал:

«Около трети моих пациентов страдают не от невроза, а от бессмысленности и пустоты их жизни».

А кто-то, не найдя ответ на свои вопрос, добровольно уходит в смерть.

***

Есть у на препод Медведцев Архип Ильич с кафедры эндокринологии и гематологии. Ну, мы ему сраз дали погоняло Архимед. Однажды во время лекции он глубоко задумался, прислушался к себе и, ничего не сказав, стремительно куда-то убежал. Возвратился минуты через три и, довольно вытирая руки салфеткой, сообщил: «Ну-с, молодые люди, как подмечено законом Архимеда, последняя капля всегда падает в штаны…» Нас он называет мелкими грызунами науки, себя горько сравнивает с микроскопом, которым забивают орехи. Тихо ненавидит преподавание и практику в районной поликлинике. О нём известно, что он несколько раз защищался – неудачно. У него затяжной конфликт с ректором.

В интернете про Архимеда гуляет анекдот. Как студенты, во время запарки с ФГС и колоноскопией по случаю диспансеризации, оказались свидетелями следующей сценки. Взмыленный Архимед выбежал, неся на весу повисшую, как дохлая змея, трубку с эндоскопом. Только что она на их глазах погуляла в кишечных глубинах орущего от боли мужичка.

В кабинете напротив Архимед деловито сполоснул трубку над тазиком и заправил в разинутый рот пациентки. Студентам велел молчать как партизанам, «ибо, молодые люди, данное деяние пахнет уголовной статьёй и, чтоб знали, пойдёте как соучастники».

– Разумеется, Архип Ильич! Как вы могли такое подумать, Архип Ильич! – галдели молодые люди, только что за спинами выложившие в сетях бюджетное орально-анальное зондирование.

Когда я наблюдаю эту средневековую процедуру, каждый раз мысленно провожу аналогию с Катилиной из «Легенды об Уленшпигеле». Помните, инквизиторы всовывали несчастной шланг в глотку?

Та же пытка: больные мычат, выкатывают глаза из орбит, лихорадочно вцепляются в «кишку», сбивают клеёнку с кушетки, со страшной скоростью суча ногами. Синдром велосипедиста на финишной прямой. О глубинных исследованиях в недрах задницы вообще молчу: папаша Мюллер от зависти грызёт пальцы.

Говорят, в нормальных клиниках давно используют зонды, тонкие как волос. Говорят, больным милосердно дают лёгкий наркоз. Ещё говорят, что давно изобретена капсула с мини-камерой. Проглотил, капсула мирно движется по ЖКТ к выходу, тщательно снимая малейшие патологии на своём пути. Ещё говорят, в Москве кур доят, а в Рязани грибы с глазами. Их едят, а они глядят.

***

…Жидкие фекалии как пластилин, прилипли к судну, даже ёршик не берёт. Тру с остервенением, полощу под сильной струёй, снова тру. И так вскакивал 8 раз за ночь: у бабушки острое расстройство кишечника.

Нянечки не работают в выходные и после четырёх дня: оптимизация, язви её в горлышко: экономия на ночных санитарках. «А зачем ночью санитарка? – косит под дурочку родное здравовохранение. – Ночью больные спят». Ещё бы услышал данные сентенции слабый кишечник бабушек и дедушек – старики пачкаются по ночам хуже младенцев.

Все процедуры: кормление, клизмы, обработка, смена подгузников и белья, подмывания, переворачивания – ложатся на студентов-дежурантов. Которые, замечу, и своими-то прямыми обязанностями загружены втройне. Никто нам «санитарские», разумеется, не платит.

Моя многоопытная однокурсница Верка убеждена, что всю эту великую шумиху- 2017 с ординатурой замутили с единственной целью: сократить ночных нянечек и на этом сэкономить некоторую сумму. Медсёстры со стажем наотрез отказались мыть по ночам горшки и стариковские задницы. Кого привлечь? Зачуханных, запуганных студентов!

Студентиков перемололи в пушечный фарш. Живьём сварили из них медицинский клей, чтобы лихорадочно, наспех залеплять зияющие прорехи в российской медицине.

Итак, по мнению Верки, у Минздрава программа-минимум: тупо срубить бабла. Тайная программа-максимум: разрушить остатки российской медицины и «раскачать лодку», вызвав социальные потрясения. Якобы об этом в подпитии проболтался политик, с которым она на фотке обнималась. В общем, политик недалеко ушёл от Алевтины.

Недавно у них на Студсовете разбирали письмо. Вообще-то оно было адресовано в министерство здравоохранения России. Но, как водится, его спустили в областное управление, оттуда перенаправили в нашу Медакадемию, а затем оно попало в руки той особы, на которую, собственно, была послана жалоба. Особа психанула, подключила Студсовет.

***

Верка принесла письмо.

«Добрый день!

Вынужден Вам сообщить о неподобающем поведении и профессиональной непригодности врача медпункта медицинской академии.

В Академии очень напряженный учебный график. Студенты предпочитают переносить болезни на ногах, нежели затем навёрстывать пропущенные лекции. Обращаются за больничным листом в крайних случаях, с высокой температурой 39, с непереносимой слабостью. В таком состоянии тяжело сидеть в очереди. Моя дочь пришла ко времени, указанному в расписании, с температурой 38 градусов.

Докторица спокойно и привычно опоздала на один (!) час. Молча прошла мимо очереди. Извинения? Что вы, о чём?! Это же в порядке вещей. Поработав 20 минут (!), ушла на обед, который длился час.

Таким людям противопоказано носить белый халат. Чему они научат будущих врачей? Равнодушию, недисциплинированности, наплевательству?!

Докторица дала дочери справку об освобождении на один (один!!!) день.

А мы потом удивляемся, откуда берутся горе-врачи, губящие пациентов: на протяжении 6 лет маячил «достойный» пример перед глазами. Вот одна такая, с позволения сказать, «доктор» способна своим поведением пустить насмарку, перечеркнуть ВСЮ работу коллектива. Наглядно преподавать изо дня в день уроки хамства, жестокости, равнодушия и непрофессионализма.

Простите, что не указываю фамилии. Моей дочери ещё учиться и, не дай бог, снова заболеет и попадет на приём (или не попадёт – как повезёт) в медпункт.

Боюсь, после этого письма докторица из медпункта ещё больше озлобится и отыграется на студентах. Очень надеюсь, вы примете кардинальные меры. Пользоваться беззащитностью, безропотностью и зависимостью студентов – это глубоко непорядочно.

С уважением, отец Вашей студентки».

– Хамло страшное, – охарактеризовала врачиху Верка. – Подняла жуткий поросячий визг. Мы, в свою очередь, подняли документы. Просмотрели записи видеокамер, провели внутреннее расследование. Не для того чтобы наказать врачиху из медпункта – а чтобы достойно проучить подлых ослушников и наглядно показать студентам, что их ждёт, если они посмеют пикнуть… Папашу с дочкой выявили, пропесочили, заставили писать опровержение.

Прикольный наставник- доктор Кокс из фильма «Клиника» – в душевную минуту говорит, не дословно: «Больной врач, по определению не может хорошо лечить. В первую очередь, врач должен думать о себе (своём здоровье), а потом о пациенте».

Представляю, какой шквал возмущения вызвали бы эти слова среди наших пациентов. Но ведь не возмущаются же люди другому, известному факту. По инструкции, в терпящем катастрофе самолёте первыми кислородные маски надевают взрослые. Потому что если они потеряют сознание, некому будет спасать детей. То же и с врачами.

Скажете, сравнение с падающим самолётом – явный перебор и преувеличение? Но не зря у нас в последнее время всюду звучат полувоенные, авиационные термины: «запасной аэродром», «подушка безопасности», «эвакуация в Европу», «обеспечить тылы», «золотой парашют», «мягкая посадка», «страна в режиме автопилота». А уж медицина, находится в таком глубоком пике, что вряд ли есть надежда выправить курс. Для этого должны измениться мы, а мы, увы, не изменимся.

Как говорят эскулапы в таких случаях, бросая в таз инструменты, сдирая перчатки и отворачиваясь: «Patientes estote ad nullis medicamentis sanabilem». Пациент неизлечим.

***

С некоторых пор заметил, что оцениваю всех граждан на улице, в магазине, в автобусе – исключительно с точки зрения транспортабельности. При виде тех, у кого вес за центнер, у меня рефлекторно ноет ущемлённый позвоночный диск и дремлющая паховая грыжа. Успел заработать, перемещая бегемотиков с койки на каталку, переворачивая, чтобы поменять простыню. Ау, люди, не жрите столько, а?!

А ещё с тех пор, как начал делать первые внутривенные, делю людей исключительно на 2 типа. Взгляд инстинктивно нашаривает чужие сгибы локтей: вены «мечта наркомана» или «нет вен – найдёшь хрен». Не в смысле найдёшь хрен, а хрен вену найдёшь. Особенно беда с упитанными, кровь с молоком, девчатами. Разминаешь их толстую, тугую сметанную, резиновую кожу в локтевой ямке – хоть плачь, ни на намёка на сосудик.

– Давайте в кисть, – предлагаю.

– О-ой, только не в кисть! Там бо-ольно!

Спросил старшекурсника, надолго ли сохранится навязчивая идентификация людей по типу «венистый», «не венистый».

– На всю жизнь, – усмехнулся он.

Особенно был ужасен – и для меня, и для пациентов – первый день. Игла тщетно блуждала в розовой мясистой плоти (у молодых) либо рвала бумажную кожицу и протыкала ускользающие мыльные, стеклянные сосуды стариков.

Мои напряжённые руки, закушенные до крови губы, пот из-под шапочки, отчаяние, моё тяжёлое дыхание. Оханье и дёрганье больных:

– Руки из задницы растут?! Что вас там, на слонах тренировали?! Позови Танечку из процедурной, у неё рука лёгкая… в отличие от некоторых.

К концу смены выдохся по полной, мною овладело усталое равнодушие. Тупо деревянными пальцами отламывал кончик ампулы, тупо набирал лекарство, на автомате колол. И… ура, получилось! У меня стало получаться!

…У Катюшки ручки хрупкие и прозрачные, кожица мяконькая и голубоватая, как её пижамка. Игла входит будто по маслу. С восхищением говорит мне: «Какая у тебя лёгкая рука, комарик укусил!»

Познакомились, когда во время ночного дежурства обнаружил её облитой слезами в курилке, с мятой сигареткой в трясущихся пальцах: бросил парень. Так и сказал: «Наши пути разошлись, как в море корабли. Не собираюсь за тобой горшки выносить».

У Катюшки спинальная травма после автомобильной аварии. Прогноз неблагоприятный, передвигается в коляске. А я бы её на край света на руках унёс, а потом обратно, и так бы и ходил туда-сюда всю жизнь. Вчера в первый раз поцеловались.

Лечу на дежурства, перепрыгивая через лужи и делая в воздухе антраша. Ищу глазами нашу 7-ю терапию, третий облупленный этаж. Угловое окно – наше с Катюшкой условленное место. Машет хрупким голубым крылышком, мой маленький.

***

В одиннадцатой «язвенной» палате лежит немтырь Спиридонов. Он из глухого района «на краю света». Имеет группу по глухоте и задержке развития, но работает: разносит по домам платёжки. Вернее, развозит на велике «Кама».

Само собой, его сразу прозвали почтальон Печкин: уж больно похож на мультяшного героя. Высокий, сутулый, и жёсткая щёточка усов под носом-хоботом. Даже больничный халат (санитарки пожалели и дали из своего гардероба) носит с гордо поднятым воротником – ни дать ни взять дождевик с капюшоном. Его все любят за добродушие, за детскую беззубую улыбку до ушей.

Спиридонов до этого поймал и приручил, на забаву палате, таракана-альбиноса. Совершенно прозрачный, белёсый: хоть кровеносную и позвоночную систему насекомых по нему изучай. Назвал Спиридоном, Спирей. Кормил тёзку больничными котлетками, поил из чайной ложки сладкой водичкой… «Чистый Герасим и Муму», – вздохнула санитарка.

Ночью Спиря бегал где вздумается, а ночью шуршал в коробочке из-под витаминов. Если подумать, отчего люди так ненавидят тараканов? Нужна-то только капелька человеческого тепла да крошка хлеба, упавшая со стола.

И вот травили тараканов, а дрессированного питомца нигде нет. Спиридонов лежит в подушку лицом, не ест и ни с кем не разговаривает, в смысле, не мычит.

Сосед по койке вздумал поднять настроение Спиридонову. С чувством продекламировал:

Зачем Герасим отравил Муму?

Ему ведь это было ни к чему.

А ведь Мума могла ещё пожить,

Зачем же было Мумочку травить?..

Да, он жестоко поступил с Мумой,

Наш язвенник глухонемой.

На него зашикали и сказали: «Не смешно. У человека горе».

Надо зайти в общагу к нашим, там тараканами кишит. Не может быть, чтобы не нашлось альбиноса, похожего на Спирю-Муму.

***

…Бабуля с Альцгеймером обкакалась. Пока мыл её дряблые ягодицы, смазывал, присыпал тальком – она отблагодарила. В моё доверчиво склонённое лицо залепила жидкими каловыми массами, которые вероломно утаивала в горсти. О, мои глаза, нос, рот… В дУше, как всегда, жиденькой струйкой бежит едва тёплая ржавая вода. На неделю потерял аппетит: любая еда запахом и консистенцией напоминала бабулин сюрприз.

Потом больной из «люкса» одновременно со мной схватился за поднос с обедом. Мы изящно препирались, как два английских лорда:

– Юноша, я сам в состоянии донести обед.

– Я вас понимаю, но если увидит старшая, мне попадёт. Люксовых больных мы обслуживаем от и до…

Был объявлен армрестлинг и перетягивание подноса. Победил борщ. На мужчину опрокинулась тарелка, оставив на дорогой шёлковой пижаме оранжевое жирное пятно и капусту. Хороший мужик, посмеялись вдвоём.

Хотя мужчины бывают разные. Вот один, с циррозом печени, закатал рукав после моей безуспешной попытки поймать склеротическую, мыльно скользкую, шишковатую вену. Поморщился: «Э, парень, медицина явно не твой конёк». Знал ведь, как больнее поддеть. А я этого 110-килограммового дядьку на закорках в туалет таскал, на толчок подсаживал, штаны снимал-надевал, подтирал… И вот вместо спасибо.

Вообще-то хирургу, анестезиологу, наркологу умение делать внутривенные уколы всегда пригодится. Но хорошо бы эти премудрости спокойно постигать на интернатуре. Если честно, после скворцовского майского нововведения – ни учёбы, ни работы.

На лекциях ребята с ночной забиваются на галёрку и дружно отсыпаются. Потом сон аукнется такими же дружными отработками, но… Это потом. А сейчас спать, спать, спать, спать…

***

Меня за 9-минутное опоздание на пару ревнивый препод заставил переписать от руки (!) 9 листов машинописного реферата. Тупо, по странице за минуту. Пытался объяснить ему, что я же не стайер и за час не успеваю добежать с работы до учёбы. Он сурово отрезал: «Учёба – вот ваша работа». Ты, блин, это мадам Скворцовой скажи

Не бывал в Америке, но, говорят, у них уклон в сторону практики. Студенты стадцем бегают по палатам за наставником, пытаются самостоятельно ставить диагнозы, назначать лечение… У нас мощный перекос в сторону теории.

…А заведующая 7-й терапией на наши объяснения сухо роняет: «Меня не интересуют ваши учебные дела. Устроились работать – работайте. Никаких поблажек».

Тем временем чередой идут подмены и переработки: сёстры то в отпуске, то в отгуле, то на больничном. И это в сессию! Угрюмые, смаргивая которую по счёту бессонную ночь, дрожащими от набивания текстов руками, мы ловим вены больных – вечного крайнего звена.

Студенты оказались меж двух жерновов. Пробовал подбить на мирный протест пятерых ребят из академии: тоже пашут в 7-й терапии, но на полставке. Предложил написать общее заявление, что переработки без нашего письменного согласия – не законны. Ребята при слове «протест» тихо слились, как улитки заползли в свои раковины.

Ещё предложил: те, кто сегодня не с ночной, делится записями лекций со сменщиками. Переглянулись и что-то промямлили.

Говорят, студенты во всём мире – синоним сплочённости, энергии, обострённой жажды справедливости. Со всей ответственностью заявляю: российские студенты – самая апатичная и забитая часть населения. Особенно студенты-медики. Не удивляйтесь, когда из них (нас) вырастают внутренне озлобленные терпилы врачи.

Насчёт сессий – вот ведь «удивительное рядом». Почти каждый день мы видим человеческие страдания, смерть. Кажется, на экзамен должны приходить эдакие умудрённые опытом будущие врачеватели, вершители судеб, посматривающие свысока, скептически и горько усмехающиеся над бумажной тщетой.

А вот же трясёмся по дверями как цуцики. Девчата сегодня ночью привычно вытаскивали больного с того света. Не вытащили, заглянули смерти в лицо. А сейчас молитвенно складывают ладошки, как маленькие: «Ой, только бы лёгкий билетик!»

…Заведующая отодвинула моё заявление (что нам не доплачивают переработку и санитарские) и сухо сказала:

– Вот бог, а вот порог. И не вздумай жаловаться в трудовую инспекцию. Учти, с характеристикой, какую я тебе напишу, тебя не примет ни одно медицинское учреждение города. Уволю по статье (см. выше: был бы медик, а статья найдётся). Так что не мути воду, не взбрыкивай, не вые… йся, а иди работай. Хороший ведь парень.

С того времени ко мне прилепилась кличка «смутьян».

***

Зашедшая на минутку всезнающая Верка бесцеремонно вытащила из моих рук книгу: «К тебе, между прочим, дама пришла». Сообщила:

– Слышал, китайцы по обмену прибыли? А к ним наших послали. Я вот думаю: кому, как не тебе, ехать в Китай. Ты же у нас на красный диплом идёшь, и вообще… Великим диагностом прослыл. Тебе не предлагали?

– Не-а.

– Ну правильно. Туда, как всегда, управленческих деток двинули. То-то китайцы поразятся, какие тупые в России будущие врачи.

Хозяйски прошлась по комнатке, окинула взглядом полки:

– Охренеть. Откуда это? В нашей библиотеке одно зачитанное до дыр старьё. Через почту выписываешь?! За такие деньжищи?! Совсем рехнулся? Правду говорят: ума нет – считай калека… А это что у тебя?

– Женщина одна, пациентка литровое ведёрко вишни принесла. Угощайся.

Верка ела вишни, плевала косточки в фунтик и снисходительно учила:

– Ты можешь прочесть все умные медицинские книжки на свете и стать прекрасным врачом. Но заруби на носу: никому распрекрасные профессионалы даром не нужны. Распрекрасные профессионалы прозябают и, более того, на них воду возят и все косяки вешают, и шишки валятся. Спасибо, если от тюрьмы и сумы отвертятся. Балда. Ты в какой стране живёшь?! Когда это ты видел, чтобы у нас ценили хорошего врача?! Начальству нужны прохиндеи, проныры и подельники.

А публике подавай чудо, завёрнутое в красивый фантик. Она, разинув рот, бежит за шарлатанами, целителями – сантехниками, бухгалтерами какими-нибудь, с дипломом из перехода. Лишь бы лапшу вешали и мозги компостировали.

Я провожаю подружку и по дороге заворачиваю в почтовое отделение.

– Куда?! – курлычет Верка.

– Извещение на новую книгу пришло.

– Да уж… – поражается Верка. Она застывает посреди улицы как вкопанная. Когда дар речи возвращается, выносит вердикт: – Если мёртв – это надолго, если глуп – то навсегда. Не хотите умного человека слушать – пускай жизнь вам, клиническим идиотам, по шее надаёт… Иди давай жри свои вишни, приятного аппетита! На большее, чем ведёрко вишни, тебе в этой жизни рассчитывать нечего.

Она резко разворачивается и ныряет в подошедший трамвай. Свесившись, кричит:

– Предупреди старосту, меня неделю не будет! Еду на спортивное мероприятие в Москву-у-у!

***

Выдалась минутка, присел на подоконник в коридоре, приложился лбом к прохладному стеклу. На улице – чудо, редкая для наших мест погода. В безукоризненно, изумительно синем небе торжествует, ликует солнце. В багрец и золото одетые леса, вернее, городской парк, в который выходит окно. Выходные. Много влюблённых парочек на скамейках, возле киосков с мороженым, в очереди к аттракционам. Обнимаются, целуются, ходят пошатываясь от любви.

Забыл, когда гулял с девушкой. Вообще когда вот так беззаботно гулял. Наши с однокурсницей (ещё до Катюшки) отношения скатились до отрывистых смс-ок.

«Как ты?» – «Падаю с ног, устала зверски».

Или: «Не буди, я после смены». – «Аналогично».

Железный аргумент пациентов: «Знали, на что шли. На безденежье, на бессонные ночи, на проклятую работу, на неадекватных больных». Я бы ещё добавил пункт: «И на съеденную, сожранную юность и молодость». Не будет её, юности и молодости – забудь о них, всяк сюда входящий. Входящий в медицину.

ИСТОРИЯ СОНИ.

– Да ты у нас великий диагност, – слышу я, не без сарказма, в последнее время в свой адрес. Даже заведующая подколола: «Прямо не знаю, как нам, бедным, и руководить-то такой знаменитостью».

А дело было так. Положили пациентку с циститом. Бедняжка скулила, шипела, вскрикивала, охала – ну, как ведут себя люди в острой стадии цистита. В анамнезе: жалобы на тяжесть в низу живота и пояснице, на давление в прямой кишке. Мочеиспускание без боли и жжения, правда, стыдливо призналась, «как будто не до конца».

Усадил её перед собой, начал заполнять карту. Пациентке (зовут Соня) на УЗИ поставили шеечный цистит. Сонина участковая терапевт очень покладистая, внимательная и ласковая старушка, её обожают подопечные. Соня поделилась с ней, что такие приступы с ней не в первый раз, и ей очень помогает нолицин.

Добрая терапевт улыбается: «Ну что же». Даёт направление на анализы и беспрекословно выписывает антибиотик, который, в сущности, Соня сама себе назначила. Через десять дней грустная Соня приходит:

– Не помогло.

Смотрят анализы – чистенькие, даже лейкоциты не повышены – как будто в помине нет никакого воспаления. Баклаборатория тоже ничего не высеяла. Между тем Соня сидит скорчившись, обхватив руками живот.

– Ну что же, кишечная палочка? – раздумывает терапевт. – Давайте попробуем монурал, разочек примете – как рукой снимет.

Но увы и ах – никакого эффекта. Старушка терапевт договаривается о приёме к урологу. Это ничего, что Соня потравлена сильными антибиотиками – она благодарна старушке-терапевту. И за то, что та достала ей страшно дефицитный талончик к урологу, дарит коробку конфет. Ничуть не жалко: просто человеческое отношение, чтобы тебя участливо выслушали, сочувственно поговорили – нынче такая редкость. А антибиотики – ну подумаешь антибиотики.

Уролог смотрит анализы и флегматично пожимает плечами:

– Антибиотики-то зачем пили? Нет у вас ни бактерий, ни грибка. И вообще нет такого понятия – шеечный цистит.

– Но узист сказал, что отекла только шейка. Мочевой пузырь спокойный, – возражает Соня.

– Цистит, он и есть цистит, – позёвывает уролог. – Сколько пили мочегонные? Месяц? Их люди годами пьют. Брусничный лист, медвежье ушко…

Соня пытается сказать, что от мочегонных у неё уже перебои с сердцем и судороги в ногах – но её поторапливают. Время у уролога золотое, лимит приёма истёк, скопилась очередь в коридоре. И что за раздражающая манера поучать доктора?

Дома Соне звонит подруга:

– Немедленно включай телевизор! Там Мясников рассказывает о нетипичном цистите, как раз как у тебя.

Действительно, с экрана говорят о неинфекционном цистите. Дескать, природа его не изучена, лечения против него нет, врачи разводят руками. Рекомендуют лишь облегчать состояние, соблюдая постельный режим и накладывая на низ живота сухое тепло.

От электрогрелки Соне резко плохеет, у неё одеревенела половина туловища. А от горизонтального положения становится только хуже. Я могу игнорировать Сонины слова: больные такие фантазёры, часто эмоции выдают за боль, а боль умножают на десять.

Это не Соня с мочевым пузырём, а какая-то алгебраическая задача с кучей неизвестных. Поговорив с нею час я, как Сократ, прихожу к выводу: я знаю только то, что ничего не знаю.

– Послушайте, – говорю, крутя носом: – А откуда так пахнет ромашкой? А вчера от вас пахло клубникой.

– Прокладки, – улыбается Соня. – Правда, приятные? В целях гигиены, я же часто в туалет бегаю. Так удачно купила, в продуктовом магазинчике. Там же и тампоны взяла.

В общем, аллергенные прокладки и тампоны я у Сони изъял, и на следующий день она поскакала домой совершенно здоровая. А меня стали в шутку называть великим диагностом