Читать книгу На другом берегу (сборник) - Надежда Никитина - Страница 2

Утро было ясным. Трава уже высохла от росы. Настя сидела на дедовой куртке и грызла яблоко. Рядом валялась недочитанная книжка по школьной программе. Читать было лень. Дед не обращал внимания на то, что Настя отлынивает от чтения. Он смотрел на свой неподвижный поплавок.

– Дед, а что там такое?

– Где?

– Да вон, черные столбы на берегу.

Дед хотел было отмахнуться, но любовь к внучке взяла верх. Он воткнул удочку в песок, присел к Насте и взял из пакета с перекусом еще одно яблоко.

– Здесь стоял мост. Эти черные сваи – остатки моста. Построили его немцы во время войны. Не сами, конечно. Военнопленных согнали. А перед наступлением наших мост разбомбили.

– И на той стороне такие сваи есть?

– В том-то и дело, что нет. Мы давно весь берег облазили. Нет на том берегу никаких намеков на строение. И дорог, как ты видишь, нет ни с той, ни с другой стороны.

– Зачем тогда мост, если нет дорог? Может, это была баня или ангар для лодок?

Дед усмехнулся. Настя хитрила. Она была сообразительной девчонкой и видела, что остатки строения принадлежали именно мосту. Ей просто была интересна тема разговора. Дед оглянулся на поплавок и продолжил.

– Мост был секретный. Местное население сюда не подпускали. Военнопленных, участвующих в строительстве, расстреляли. Но интересней всего другое. После прихода наших, лет через десять после войны, мост пытались восстановить.

– Зачем?

– Никто не знает. Работы тоже велись в строгой секретности. Команда строителей из пяти человек жила в том здании, где сейчас ваш школьный интернат. Люди эти исчезли. У моста даже стояла сторожка, где дежурил военный. Жителям сказали, что в том районе могут оказаться снаряды и поэтому ходить туда нельзя. Потом пост сняли, но место долго считалось нехорошим. И рыба не клюет.

– Клюет, дед!

– А, черт!

Дед по-кошачьи метнулся к удочке.

Настя легла на бок и стала разглядывать старые опоры сгоревшего моста. Ей даже показалось, что она видит перила и переброшенный с того берега брус, что над серединой реки клубится туман, но тут она заснула, завернувшись в просторную теплую куртку дедушки.

Настя нехотя открыла глаза. Она проспала свой завтрак и макияж. Давно надо было встать, но во сне было так тепло и хорошо, что в действительность возвращаться не хотелось. Неподвижно посидела на кровати перед решающим рывком, тупо смотря на минутную стрелку настенных часов. Когда та стала в позицию «без пятнадцати», она сделала, наконец, решающий рывок к стулу с одеждой. Дежурные джинсы да свитер на мгновенье обожгли холодом, но привычно адаптировались. Согрелись сами от Настиного тепла и стали в ответ согревать хозяйку. На автомате схватив сумку с кошельком, накинув ветровку и закрыв квартиру, она торопливым шагом вышла на короткую протоптанную дорожку к автобусной остановке. Сегодня дорожка сухая, сосредотачиваться на преодолении луж не нужно, можно по дороге обдумать приснившееся.

В ее жизни не было дедушек, прадедушек, отца, брата. Муж был – недолго, но и этого ей хватило. Такая вот сложилась «женская» семья. Оба прадеда не вернулись с войны. Один погиб в первый месяц войны где-то в этих местах. Второй – в последний месяц на подступах к Берлину. Дед по линии отца умер давно, а про второго, по линии матери, она никогда не слышала, потому что бабушка про мужа не рассказывала. Был ли у нее вообще муж? Отца они с мамой похоронили, когда Настя училась в третьем классе. Он долго болел, в памяти остались его твердая мужская ладонь, которой он гладил ее по голове, да глаза – внимательные и очень усталые.

Настя была поздним ребенком. Мама считала своим долгом сделать для дочери все, что принято, работала на заводе в две смены, чтобы скопить ей денег на учебу. А Настя вместо учебы выскочила замуж. Через два года разошлись. Жить осталась в старой крохотной квартирке, которую мама оставила им с мужем после свадьбы. Дом старого фонда доживал на окраине городка. Из благоустройства – холодная вода, отопление да туалет – не с канализацией, а старый – с колодцем, на улице, который чистила специальная машина с неприличным в народе названием. Настя была рада и такому. В соседних домах стояли грязные общественные кабинки.

Смешно, конечно, работать на ТЭЦ, подавать горячую воду всему городу, а самой греть ее в тазике на газовой плите. Общественную баню она ненавидела. Мылась у мамы в ее ветеранской квартире, хотя добираться туда было далеко и неудобно.

А жить с мамой она не могла. Ходила к ней, делала уколы и массажи, слушала ее разговоры, но жить хотела только у себя. Дома можно было послоняться по комнате без дела, и никто не окрикнет: «Делать тебе разве нечего?» Можно было позволить себе вот так вот поздно вскочить с кровати, чтобы тебя никто не тормошил и не отрывал от сна. К своим снам Настя с детства относилась бережно. У нее было два вида памяти – одна обычная, другая – та, что во сне. Во сне она вспоминала то, что видела с трех лет. А может, раньше? Даже маленькой она никогда не рассказывала своих снов. И ей всегда хотелось найти те места, которые она видела. Иногда она понимала, что объекты сна должны находиться вот здесь, но в действительности место было немного не таким. Например, их река.

Вода в ней грязно-желтая, берега заболочены, к тому же вода издавала запах гнили и многочисленных свалок, которые стихийно возникали вокруг городка в последнее время. Во сне река шире и глубже, с прозрачной водой и красивыми берегами. Вдоль берега – кудрявые деревья и густая трава. Кромка берега – желтый песок. На дне блестят камешки и ходят рыбьи мальки. Пахнет свежестью. Слышны соловьи. Только остатки старого моста торчат как нечто лишнее. Впрочем, мост во снах появился не сразу.

Тряска в переполненном автобусе. Проходная. Показать пропуск. Через асфальтированную площадь – в цех. Из шкафчика достать черный комбинезон (постирать бы!), старые кроссовки. Теперь – к ведомостям. Заспанный сменщик, показывая документацию, ткнул карандашом на цифру времени промывки фильтров.

– Слушай, – не выдержала Настя, – ну хоть этот ты мог бы сам промыть?! Посмотри, какое время переработки.

– Ну, Насть, не обижайся. Вчера к ночи бутылочку раздавили. Так сморило. Старею, видно.

– Что праздновали?

– Юрка в отпуск уходит. Промоешь, прям счас? Да? Я твой должник.

Сменщик ручкой поставил в ведомости другое – нужное – время и скрылся за дверью раздевалки. Настя только вздохнула. Вода, которая проходила сквозь фильтры, поступала на котел ТЭЦ. Начальник цеха за такое отношение мог взгреть по первое число. На промывку фильтра уходило примерно полчаса. Только именно этот, последний в цеху фильтр Настя не любила. Что задвижки на нем были тугие – полбеды. После подачи воды трехметровая махина начинала трястись, как припадочная. Того и гляди разорвет.

С фильтрами провозилась часа два. Только присела, как аппаратчик другой линии Андрей позвал к телефону. Настя пошла к столу начальника смены Елены Петровны, которая протягивала ей трубку телефона.

– Настя! – закричала мать так, что обернулись Андрей, еще одна аппаратчица Аня и Петровна. – Ты сегодня на дежурстве? Ты освободишься когда?

– Да как всегда, мама, в двенадцать. Зайти не смогу – поздно, устану.

– Так завтра ж у тебя выходной.

– Завтра зайду.

Настя поморщилась, немного отнесла телефон от лица. Андрей улыбался во весь рот и откровенно наслаждался ситуацией.

– Ты утром зайди в школьный интернат. Звонила из деревни тетя Нюра. У нее Светка закончила девять классов, а дальше у них не учат. Так ее в наш школьный интернат поселяют. Нюра девчонку хотела сама отвезти и устроить, так тут ее Васька запил. Скотину оставить не на кого. Светка сама уехала, а как устроилась – не звонит. Сходи, доченька, посмотри, как там она. Может, скучает, так возьми переночевать на первое время. Хоть дальняя, да родня. Я обещала Нюре.

– Мам, ты хоть меня бы сначала спросила перед тем, как обещать.

– А чего у тебя там – семеро по лавкам? Или ты замуж засобиралась?

– А вдруг?

– Одного раза хватит. Забыла, как намучались?

– Да ладно, схожу. Пока, мам. Нас ругают за личные разговоры. И работа стоит.

Настя торопливо нажала на рычаг телефона, боясь, как бы мать громогласно не начала перечислять подробности ее недолгой семейной жизни. Андрей, глотавший минералку, подвинул ей налитый стакан:

– Работай, подруга.

Петровна неодобрительно покачала головой.

– Всем некогда с мамой поговорить. Состаритесь – поймете, как обидно, когда от вас отмахиваются.

– А чего она такого сказала, Петровна? – возмутился Андрей. – Ей тоже жить надо.

– А кто вам жить не дает? – не унималась Петровна. – Жизнь – это что? Это работа и забота о близких.

– Работа, работа, – цинично процедил Андрей, который запивал минералкой соленые сухарики. – С детства только и слышишь. А для чего работаем? Не к столу будь сказано, на унитаз.

– На глотку свою вы работаете.

– И на глотку тоже. А почему нет? Хоть какое-то удовольствие. Водка да бабы. Других не вижу. Правда, Аня?

Аня отвернулась. Она работала недавно и еще не привыкла к полуприличным шуткам Андрея.

– Учиться нужно, – назидательно заметила Петровна.

– Зачем?

Петровна замялась. Она выучила сына, помогла ему купить квартиру в большом городе. Тот женился, родил двоих пацанов, потом спился, развелся с женой, за копейки разрешил выкупить ей квартиру, а сам вернулся на шею к матери. Мать искала ему работу, он держался два-три месяца, потом срывался и его увольняли. Петровна во всем винила невестку, но к каждому празднику, прикусив свой острый язык, возила ей гостинцы для внуков.

Остаток смены Петровна с Андреем вяло переругивались. Поводом послужил слив кислотной воды в реку. Вода, подаваемая на котел, проходила три степени очистки и по технологии должна была быть нейтральной, чтобы не вызывать коррозию дорогостоящего оборудования. Проходя через одни фильтры, вода отдавала свои кислотные примеси, через другие – щелочные. Фильтры периодически промывались. Вода после промывки собиралась в две емкости. Спускать их содержимое в реку можно было только одновременно, потому что одно служило нейтрализатором другого. Андрей не стал ждать, когда заполнится вторая емкость.

– Если ты такая принципиальная, Петровна, то почему смолчала при приемке смены? Ты смолчала, Настя смолчала, все хотят быть добрыми, а я виноват.

– Часть бы спустил. На часть бы щелочи хватило.

– А мне больше делать нечего, как два раза одним и тем же заниматься.

– А рыбу тебе кислотой губить не жалко?

– Мне как раз и жалко. Я же рыбак. А тебе что, Петровна? Ну что ты, ей-богу?! Как будто я один этим грешу!

Смена тянулась медленно. К концу смены, когда из цеха ушло начальство и ремонтники, помирившиеся Петровна с Андреем перекинулись в дурачка. Петровна взяла реванш, оставив Андрея дурачком три раза подряд. Настя никогда с ними не играла, хотя им так не хватало третьего. Ей было скучно играть в карты. Аня за карты не садилась, каждую свободную минуту доставала учебник. Бедная девочка переживала крушение своих планов поступления в вуз.

Домой пришлось добираться дальней дорогой, так как пользоваться тропинкой в темное время Настя не решалась. Мать намертво запугала ее в детстве разными нехорошими случаями.

Постель осталась неубранной еще с утра. Сварив пару сосисок, она проглотила их под вечерние новости с недочитанным детективом и задремала. Ей хотелось увидеть продолжение сна про рыбалку с дедушкой, но не удалось. Сны редко приходили по заказу.

Набережная ярко освещалась солнцем. Лето в самом разгаре. На берегу реки красивые загорелые ребята играли в мяч. Настя тоже была высокой, стройной, красивой и загорелой. На ее плечи волной спускались блестящие светлые волосы. Рядом с ней постоянно маячил рослый черноглазый парень. Вот он подает ей руку, когда они всей ватагой прыгают в моторную лодку, садится рядом, касаясь теплым плечом. Компания весело кричит. Брызги летят во все стороны.

Они доезжают до небольшого выступа с остатками старого моста. Им кажется забавным повисеть на перекладинах. Выступ моста – как утес над рекой. Настя стоит на этом утесе. Внизу смеются парни и девчонки, а тот, кому она очень нравится, машет ей рукой. Он так восхищен ею, что в ответ на это восхищение хочется сделать что-то необычное.

Настя отчетливо видит перед собой перила моста и брус под ногами, который перекинут через реку. Она пробует его ногой – держится прочно. Приставными шагами она легко и грациозно начинает передвигаться. Внизу одобрительно кричат. Идти интересно. Река широкая, как озеро. Кажется, водопад внизу. Все равно не страшно. На том берегу уже виден второй остаток моста.

Она проснулась от звука телевизора, который забыла выключить на ночь. Мать бы отругала. Кстати, о просьбе матери. Назовем это просьбой. Нужно заглянуть к Светке, посмотреть, как та устроилась, и отчитаться перед матерью и тетей.

Настя не любила Светку. Тетя Нюра – добрая и чуткая, вырастила свою младшую дочь совершенно беспардонной особой. Светка, бывая в гостях, позволяла себе залезать в ящики стола, открывать шкаф и холодильник, рыться в чужих тетрадях и косметике.

Настин отец приходился тете Нюре старшим двоюродным братом, но он давно умер, а мама вообще была ей чужой. И все-таки она поддерживала отношения с родственниками отца в память о нем. Отец любил вспоминать свои деревенские корни и навещал родные места. Нюра с мужем Василием его принимали когда-то, а теперь пользовались ответным гостеприимством его семьи.

Настя подмела комнату, заправила кровать, прошлась по дому, отправляя на свои места разбросанные вещи. Нужно было привести квартиру в порядок на тот случай, если придется привести Светку на обед. О ночлеге она собиралась сразу поставить вопрос ребром. Ночевать Света должна в интернате. У Насти сменная работа, в том числе – ночная. Нужно хоть торт купить в магазине.

Оделась, подошла к зеркалу. Оттуда на нее взглянула низкорослая и плотная девушка с короткой стрижкой. Глаза – маленькие, брови – белесые, губы невзрачные. Она вспомнила себя настоящую – какой была во сне, какой ощущала себя внутри. Что-то она упустила сегодня важное. Ах, да! У моста все-таки есть окончание на другом берегу!

Ай, какой же нахалкой была эта Светка! Приехала два дня назад, успела обежать все магазины и побывать на дискотеке, а матери позвонить не удосужилась. Хорошо еще, что единственная школа с интернатом находилась на краю города. Можно только представить, как бы эта девчонка «зажигала» в центре!

– Ты что за два дня матери не позвонила?

– А чего говорить-то? Занятия только завтра начнутся. Завтра бы и позвонила.

– Так трудно номер набрать?

– Да не люблю я нашу соседку. Звонить-то ей придется. Я говорила своим: «Оставьте себе этот телефон. Купите мне новую модель». Каждый день могли бы созваниваться.

– Так ты их наказываешь, что ли?! – ужаснулась Настя.

– Они сами себя наказывают своей экономией.

– И для кого ж они, интересно, экономят?

Светка нетерпеливо соскочила с заправленной кровати и начала перебирать на тумбочке всякую мелочь.

– А ты думаешь – для меня? Не волнуйся. Все копится и отсылается Толику с его грымзой.

Уставшая стоять на пороге Настя без приглашения шагнула к железной кровати и присела на нее, потому что стульев в комнате не было. Торт поставила на тумбочку – стола тоже не было. Парты для занятий размещались в комнате в конце коридора.

– А я слышала, что твоему брату помогают выплатить кредит за покупку квартиры с тем условием, чтобы он тебя взял после школы.

– Пообещать все можно. Ты бы видела, как его жена на меня смотрит.

Настя чуть не ляпнула:

– Неужели хуже меня?

Ей стало смешно от этого, и она смягчилась. Хорошо еще, что Светка не думала о переселении к ней. Ее, похоже, устраивала вольная общага. В дверь заглянула старая воспитательница.

– Вы родственница Светы? Сестра?

– Двоюродная.

– Понятно. Все равно, придется сказать вам. Денег на ремонт интерната нам в этом году отпустили мало. Все, что было, потратили на пожарную сигнализацию и огнетушители. Хотелось бы сделать косметический ремонт. Осень теплая. Дети из ближних деревень еще месяц будут ездить ночевать домой. Одна-две комнаты будут по очереди свободны. Наши нянечки могли бы быстро поклеить обои, если бы родители скинулись. Ну посмотрите, старые обои от стенки отстают.

Женщина потянула кусок обоев, приставших друг к другу, и открыла старые доски. На темной поверхности мелькнул рисунок. Две буквы «Г» с косой перекладиной смотрели навстречу друг другу и соединялись пунктирной линией.

– Что это у вас? – вкрадчиво спросила Настя.

Воспитательница вгляделась в рисунок.

– Не знаю. Похоже на мост. Давно кто-то нацарапал.

– А что, это здание старое?

– Старое, еще послевоенное. Казарма бывшая. Город наш был небольшим поселком. Мы все почти друг друга знали. Казарма стояла в центре. А как здесь ТЭЦ и фабрика появились, жилые дома стали строить на другом берегу реки. А здесь так – что осталось. Все снести обещают.

– Разве у нас была воинская часть? – Настя постаралась вернуть разговор в прежнее русло.

– Где их после войны не было! Это же приграничная территория. В казармах жили не только военные, но и гражданские. Другого жилья не было. А здесь, кажется, жили инженеры. Ваше лицо мне знакомо. Ваша фамилия, случайно, не Смирнова?

– Моя – нет. Но моя бабушка была Смирновой. Она умерла. Вы ее знали?

Насте показалось, что собеседница или не хочет продолжать разговор, или боится сказать лишнее.

– Жаль. А мама ваша жива?

– Да.

– Тогда пусть ваша мама расскажет вам об этой группе. От бабушки должна была слышать. А я мало что знаю. Так вы передайте родственникам девочки насчет ремонта.

Она поторопилась выйти из комнаты. Света пошла закрывать за ней плохо прилегающую к косяку дверь, и Настя успела потихоньку от них заснять старый рисунок на мобильный телефон.

Значит, ее дедушка из сна был прав. Здесь жили военные секретной части, которые пытались восстановить мост.

В середине сентября пришло приглашение на свадьбу от школьной подруги Оли. Настя посмотрела на дату свадьбы и дату отправки письма. Нет, не ждала ее Оля, а просто не удержалась, чтобы не похвастаться. Между строчек сообщала, что поступила в институт, что учиться будет на дневном, поскольку муж может позволить себе содержание неработающей жены.

«Ты догадываешься, конечно, кто будет моим мужем?! Да, это Володя! Очень хочется, чтобы ты увидела, как мы смотримся вдвоем. На тот случай, если ты все же не сможешь приехать, желаю и тебе жить такими же земными радостями, а не витать в облаках. Целую. Летом увидимся».

Володя-старшеклассник нравился им обеим. Только Настя мечтала о красивом мальчике, а Оля действовала. Володя на них, малолеток, не смотрел. Оля познакомилась с его матерью, напросилась учиться у той рукоделию, стала бывать в семье. Там она вела себя скромно, совсем не так, как в классе или во дворе.

Володя поступил в военное училище, Настя мысленно с ним простилась, а Оля – нет. Рано научившись строить глазки, она кокетничала со всеми подряд. И с Настиным женихом, когда тот появился – просто так, из спортивного интереса. После школы она поехала учиться, а мама Володи попросила сына встретить и провести по незнакомому городу землячку. Поступить – не поступила, но осталась готовиться.

Настроение у Насти испортилось настолько, что она неделю запрещала себе думать о мостах и перилах, заводила громкий будильник, чтобы просыпаться с некоторым испугом и забывать сны. Она вскакивала сразу после пробуждения и шла жить реальной жизнью. Она согласилась принять у себя дома разведенную приятельницу со знакомыми мальчиками. Та мальчиков пригласить не могла – жила с бабушкой и маленькой дочкой.

«Мальчики» оказались тридцатилетние, перезревшие. Принесли вина, не водки, подчеркивая этим уважение к компании. Насте стало скучно с первой же рюмки. Она с трудом выдержала час общения и, уговорив компанию проветриться, убежала от них через десять минут, сославшись на необходимость выспаться перед утренней сменой.

Эта была смена, которой она наслаждалась, так ей надоели разговоры «за знакомство». Андрей с Петровной, а тем более Аня, не лезли в душу. За время их совместной работы все было уже выговорено. Разве что новая сплетня да поддразнивание Андрея возбуждали справедливую Петровну.

Но ничто хорошее не длится долго. Подходя к дому после смены, она увидела маячившего на крыльце «мальчика» и вовремя повернула обратно к остановке. Из автобуса позвонила маме, что приедет ночевать, потому что очень хочет принять ванную.

Бывший муж подошел совсем близко. Стало страшно, как в тот вечер, когда он первый раз ударил ее.

Она пробовала отбиваться, просить, но его стеклянные глаза выражали только одно – удовольствие от ее унижения. Наутро он просил прощения, но после первой же рюмки все повторялось – сначала вульгарные, пьяные ласки, потом побои. Настя пробовала терпеть ласки, пробовала пресекать их – результат был один. Споить его до такой степени, чтобы он заснул, было невозможно. Она научилась сворачиваться в клубок, защищая лицо от синяков. Заметив это, он силой отдирал от лица ее руки и бил в глаза, в нос, в губы.

Расставание было тяжелым. Настя пряталась у мамы, не пытаясь делить имущество. От мамы тоже хотелось сбежать, потому что вместо утешений та причитала о том, как предупреждала, как не хотела, как знала, чем кончится этот скоропалительный брак. Настя приходила к ней с работы и падала в постель. Именно в то время ей впервые приснился другой город, в котором, кроме женщин, жили добрые и сильные мужчины – дедушка, отец, красивый смуглый парень.

Помог случай. Перед разводом муж подрался, попал под статью. Квартира осталась за ней. Развод дали легко. Она узнала, что на зону к нему ездит другая женщина – его первая любовь. У той в деревне был хороший дом, хозяйство и ребенок от первого брака.

Сейчас ее бывший муж был рядом, нехорошо улыбался и тянулся к ней. Настя побежала по пустой улице. Он настигал ее, хватал за руки. Она вырывалась и бежала дальше, пока дорогу не преградила река. Настя поняла, где ее спасенье. Опоры моста стояли на своем месте. Она вскарабкалась вверх, не чувствуя усталости, и тут похолодела от ужаса. На выступе не было ни перил, ни перекидного бревна. Внизу зияла черная пропасть.

– Почему ты копаешься в моих вещах без спроса? – строго спросила мать, появившись на пороге маленькой комнаты, которая во время развода была Настиной. Настя, не оправившаяся от кошмарного сна, вскрикнула от неожиданности и с досадой ответила:

– Смотрю фотографии. Здесь мои тоже есть.

– Умру, можешь копаться, где хочешь. А пока я жива, пусть все лежит, как я привыкла.

– Мам, ты живи, сколько хочешь. Я только посмотрю и положу на место.

– Ты что ищешь-то, скажи, не темни. Я же вижу.

Мама была женщиной проницательной. Чтобы ее обмануть, надо было придумать версию заранее. Придется сказать правду.

– Я хочу найти фотографию бабушкиного мужа. У нас она есть?

– Не знаю. А тебе зачем?

– Мама, ты хочешь сказать, что не знаешь, есть ли в доме фотография твоего родного отца? Если тебе не интересно, то мне – очень.

Мать присела к ящику с фотографиями. Лицо у нее было растерянным. Сейчас заберет ящик и спрячет.

– Твоя бабушка не любила о нем говорить.

– Даже с тобой?

– Перед самой смертью стала вспоминать. Только непонятно уже было, где правда, где бред. А как боялась! Все просила, чтоб никому ни слова.

– Столько лет прошло. Они оба уже умерли. Чего скрывать теперь? Чего бояться?

Мама нахмурилась:

– Это вы теперь такие смелые. У нас соседка со второго этажа девчонкой в Германии батрачила. Когда немцы начали компенсацию платить, она ни в какие списки себя включить не дала. До самой смерти ни копейки не получила. Боюсь, говорила, что по этим спискам потом отвечать придется.

– Не пугай меня. Дед во время войны был подростком. Ты родилась после войны, стало быть – не от немца. Ну, признавайся, кем дед был? Женатым, что ли? Бросил вас?

Мама осторожно приподняла пласт старых фотографий и вынула маленький пакетик. Оттуда достала черно-белое изображение человека в форме, сфотографированного на документы, и подала ей. Настя вгляделась в выцветший снимок. Широкий лоб, волосы, зачесанные назад, строгий официальный взгляд и, кажется, добрые глаза. Обычное русское лицо. Вспомнить лицо из своих снов и сравнить с этим не удавалось. Память дневная и ночная совмещаться никак не хотели.

– Похожа я на него? – неожиданно спросила мама.

Настя виновато посмотрела на маму. Мама улыбалась. У нее разгладились морщины и глаза помолодели.

– Да, мама, очень похожа, – наугад ответила Настя.

– И твоя бабушка тоже так говорила.

– А ты его не помнишь?

– Откуда? Я родилась уже без него.

– Так куда он делся?

– Пропал он. Странная история. После войны у нас в городе появился небольшой отряд военных. Командир отряда вроде был известным инженером. Без охраны не появлялся. Дед же был обычным строителем. Секретами не владел, поэтому ходить в городе ему разрешали. С бабушкой они все же встречались тайком. Пока скрывались, меня «придумали». Сказал он ей как-то, что на работе у них чертовщина началась. Если с ним что-то случится, пусть она в церковь сходит, помолится, свечку поставит. А потом все они исчезли. Объявлять, понятно, об этом не объявляли, но лес вокруг прочесали, дно реки осмотрели.

– Не нашли?

– Нет. Слухи быстро пресекли. Такую антирелигиозную пропаганду развернули, что наши бабки иконы прятать стали.

– А свечку бабушка поставила?

– Каждый год ставила на день исчезновения – пятнадцатого ноября. И мне наказала делать это до смерти. Когда помру, ты уж не забывай. Кто знает, куда он сгинул, как ему там.

– Родственников его искать не пробовали?

– Нет. Если они его не искали, то и нам не за чем.

– А может, и искали, да не знали, где.

– Это еще страшнее. Значит, скрыли от родных, как он погиб, и до сих пор скрывают. Ты там ничего не задумала? Прошу тебя – никаких поисков! Не доведет это до добра. Дай мне остаток дней в покое провести.

Настя завернула фотографию деда в бумажный конвертик и протянула маме. Мама положила его на дно деревянного ящичка. Ящик закрыла и, подумав, понесла его к себе в комнату.

– Мама, – окликнула Настя, – а он тебе хоть раз снился, отец твой?

– Нет. Муж иногда снится, а отец – никогда. Я же его не видела.

Ночь дежурства выдалась относительно спокойная. С вечера взрыхлив все фильтры, удалось прикорнуть часа на три. Спать на работе нельзя, поэтому никакой мебели, располагающей к отдыху, в комнате аппаратчиков не было. У начальника смены стоял письменный стол и мягкое удобное кресло. Правда, не все начальники смен дремали на работе и давали это делать другим. Петровна была не вредной, понимала, что настоящего сна не получится, но краткий ночной отдых организму необходим. Аппаратчики пристроились на стульях, положив голову на стол, где заполняли ведомости и перекусывали ночью. Днем питаться на рабочем месте запрещалось, для этого работал буфет.

С пяти часов все были на ногах, отработали свои участки и глотали кофе, ожидая сменщиков. Аня уже уткнулась в учебник. Говорят, при приеме на работу она извинялась на тот случай, если ей придется уйти через год. «Но вы не волнуйтесь, я, может, еще не поступлю», – добавила она. На что начальник цеха ответил: «Мы обрадуемся любому вашему успеху – как рабочему, так и учебному». Андрей когда-то собирался на заочное отделение, а потом сказал: «Какая разница? Петровна с высшим и я без него сидим рядом. Петровна больше бумажек пишет и задвижки тяжелые не крутит, но я – мужик, мне писать лень, а крутить не трудно».

Насте казалось, что она устроит семейную жизнь и тогда начнет учиться… А ее устроило то, что есть. Она достала телефон и стала рассматривать снимок со стены интерната. Рисунок сначала был выцарапан, потом прокрашен чернилами. Надо же – сохранился! Пунктирная линия между двумя опорами должна означать временный характер переправы. Она может появляться и исчезать. Опоры моста есть с обеих сторон. Во сне она видит левый берег и широкую реку. Наяву река мелкая, а опоры моста должны стоять на правом берегу.

– Андрей, у нас на речке есть остатки старого моста?

– Погоди, дай подумать. Ну, есть старые сваи километрах в пятнадцати вверх по реке.

– На правом или на левом берегу?

– На правом. Там течение быстрое, откос, а под ним остатки свай. Раньше там был и бункер – еще с войны. Потом все заросло, разрушилось.

– А на левом есть сваи?

– На левом не сохранились.

Петровна прислушалась к их разговору и поддержала его:

– Немцы после начала войны были здесь через месяц. До границы-то меньше суток ехать. Устраивались надолго. Пленных пригнали на строительство дорог. И мосты тогда строили. Дороги добротные вели, камнями мостили, а ничего не сохранилось.

– А куда вела дорога с тем мостом?

Андрей и Петровна задумались.

– Я там никаких деревень не помню, – наконец отрезала Петровна. – Лагерь у них там был для пленных.

Что же получается? И во сне, и в жизни есть остатки секретного моста, который построен во время войны. Причем, как во сне, так и в действительности опоры стоят только на одном берегу реки. И там, и здесь работали военнопленные, которых потом расстреляли, потом мост разбомбили, потом секретная команда наших мост восстанавливала, но пропала. Все сходится, кроме берегов. В конце концов, это может быть эффектом переворота. Когда едешь в поезде, тоже кажется, что движешься не в ту сторону. Информация от дедушки могла быть плодом услышанных в детстве разговоров матери и бабушки. Никакой мистики! Нужно жить реальной жизнью.

– А какой мост тебе нужен? Куда? – прервал ее размышления Андрей.

– В параллельные миры.

– Ну, ты, мать, даешь. Вот это прыжки!

Петровна улыбнулась:

– Я с молодости тоже фантастику любила, а теперь и читать перестала. Некогда. Сериальчиками балуюсь по вечерам. И то, и это – выдумки.

Аня подняла глаза от учебника. Андрей, почуяв слабину в доводах начальства, «сделал стойку».

– А веришь ли ты в Бога, Елена Петровна?

– Я не фанатик, конечно, но верю.

– А вот ты на работе шарфы вяжешь. Сколько ты их связала за рабочее время?

Петровна покосилась на него.

– Болтай больше! Ты кроссворды решаешь, я рядок-другой провяжу. Дело от этого не страдает.

– Петровна, я не об этом. Ты умеешь вязать, но ты же не ограничилась одним изделием. И хотя ты вяжешь за смену рядок-другой, десятка два шарфов связала?

Елена Петровна улыбнулась:

– Не считала. Я ж не только шарфы…

– Тем более. Теперь о Боге. Если он умеет творить, то почему должен ограничиться одним нашим миром? Логично? А если учесть, что наша жизнь конечна, а его – нет, то миров может быть не десятка два, а намного больше. Логично?

– А чего ты свою логику от Петровны разматываешь? – подколола парня Настя. – Наша Петровна может быть исключением.

Петровна с Аней рассмеялись, а Андрей только слегка улыбнулся своей хищной улыбкой, обещавшей грядущее словесное наступление и никак не оборону.

– Попробую рассказать просто, как в детской литературе. Если взять лист бумаги, то у объекта две характеристики – длина и ширина. Можно провести две линии, и они никогда не пересекутся. Пока понятно? Проверим на нашей ведомости?

Он действительно потянул к себе рабочий документ, но Петровна проворно ударила его по руке.

– Мы тебе пока верим. Ври дальше.

– Оставим незаслуженные оскорбления. Следим за ходом моей мысли. Предположим, что есть миры, где всего два измерения. Плоские люди в них могут воображать, что они единственные во Вселенной. Они просто не могут видеть таких миров, как наш трехмерный: с длиной, шириной и высотой. В трехмерном измерении на трех плоскостях двухмерные миры могут встретиться. Могу показать. Проведу линии на каждой стене в этой комнате. И вы увидите точки их пересечения. А теперь все то же, только на ранг выше.

– Это как? – не поняла Петровна.

– Так. Есть миры с четырьмя измерениями. На практике представь, что несколько подъемных кранов везут навстречу друг другу комнаты. Комнаты проходят одну и ту же траекторию, но в разное время. А могут и зацепиться, не разрушаясь при этом. У нас нет органов чувств, способных обнаружить пространство высшей организации. В том измерении есть точки пересечения трехмерных миров. Достаточно знать такие точки, и можно попасть в параллельный мир.

– А почему они называются параллельные, а не пересекающиеся? – не выдержала свою молчаливую роль Аня.

– С точки зрения геометрии название подкачало, согласен. Но жизнь там идет где-то рядом, параллельно, а видеть ее никому не дано. Логично, Петровна?

– Логично-то логично, но пока там никто не был, это только теория.

– Настя туда собралась! Заглянет, узнает, как там – столько же платят за ночную смену или больше. А мы с этой информацией – к руководству ТЭЦ.

Настя с уважением посмотрела на Андрея.

– А ты ведь больше знаешь, чем рассказал. Ты что – такими вещами интересуешься?

– Так, читаю. Пока Петровна вяжет…

Аня улыбнулась, заглянула в последний раз в учебник и спрятала его в сумку. Все потянулись переодеваться.

Настя собиралась поехать домой на автобусе, но утренний осенний воздух подействовал на нее освежающе. Захотелось часок прогуляться, и она решила вдоль реки пройти к своему кварталу. Дорожка шла то приближаясь к воде, то отдаляясь, то повторяя ее изгибы, то скрадывая путь напрямую. За одним из поворотов показался мост. Вернее, его половина… Как на рисунке… Или во сне…

Настя так испугалась, что не сразу сообразила: это знакомый с детства старый пешеходный заброшенный мост, который прозвали в народе «мостом в никуда». Мост был целым, просто его правая и левая части были разного цвета. Правая – старая и черная от времени. Левая – более светлая – достроена позже.

В послевоенном поселке дороги были узкие. Когда городок расстроился, и разъездов, и парковок стало не хватать. Власти городка задумали ввести два направления дорог с односторонним движением. Для этого решили построить новую объездную дорогу по окраинам. Дорога упиралась в реку. Решив сэкономить, отдали распоряжение достроить остатки послевоенного разрушенного моста. Мост достроили, открыли с большой помпой в день праздника.

Когда по нему пошли первые машины с подсыпкой для новой дороги, мост не выдержал. Пробовали ремонтировать, но после нескольких неудачных попыток шоферы отказались рисковать. Виновных в расчетах не нашли. От идеи дорог одностороннего движения отказались. Мостом изредка пользовались только рыбаки да охотники, поскольку за ним начиналась полоса болот и кустарников. «Мост в никуда» находился совсем рядом с ее домом.

Настя подошла к недостроенному мосту. День был ясным, прохладным. На том берегу у костра сидела группа солдат в немецкой форме. Пара часовых с автоматами, сменяясь время от времени, подходила к реке. Там, внизу, в холодной осенней воде вяло передвигались люди, таскавшие и устанавливающие тяжелые бревна. Настя пошла к ним. Грязные, небритые и худые, они уже людьми себя не чувствовали. Не только от голода и холода. От унижения. От безысходности. У них не было ни малейшего шанса остаться в живых.

От костра отделился плотный немец. Он стал подманивать птиц, бросая им куски хлеба. Один кусок упал в воду. Крайний военнопленный протягивает руку. На берегу ждут. Дождались, пока он поднесет кусок ко рту, но откусить не дали. Автоматная очередь. Смех. И красная струя в светлой воде. Тело уплывает так медленно, словно ожидает оставшихся в живых. Товарищи замерли на мгновенье. Но стоять нельзя.

А она почти рядом, невидимая. Если сделать еще несколько шагов, она окажется в том мире, ее заметят. Настя приседает, чтобы вода скрыла по горло, и продвигается вперед.

– Ребята, – шепчет она, – не оборачивайтесь. Найдите меня глазами. Я помогу вам.

– Я один с ума схожу? Или мы вместе? – сквозь зубы произносит тот, что с краю.

Почему-то кажется, что он был командиром. Гимнастерка сидит более ладно, не мешком.

– Вместе, – чуть слышно отвечают сразу двое.

Настя боится, что ей не поверят. Она горячо шепчет:

– Возьмите все вместе бревно и несите на мой голос. Здесь стена. За ней вас не увидят.

– Ты кто?

– Да какая разница! Скорее! Сюда!

– Верим, мужики. Один хрен помирать.

Настя боится, что их суета привлечет внимание часовых, но вода не дает ускорить темп передвижения. Солдаты подтягивают бревно подлинней. Часть выстраивается на одном конце, поднимает для установки, роняет. Бросившись поднимать бревно, группа почти разом пересекает границу невидимости. Они сразу это понимают. На том берегу – переполох и стрельба, но их не видят. Стреляют по воде, по окрестным кустам. Пули не залетают на этот берег. Это берег другого мира.

Солдаты, их двенадцать человек, выбравшись из воды, рухнули на песок. Отсюда хорошо видно, как беснуются их мучители.

– Что дальше? – спросил тот, что выглядел старшим и по званию, и по возрасту.

– Дальше вы сами. На этом берегу постарайтесь избежать плена и выйти к своим.

– Я был неверующим. Но, думаю, ты – ангел. Значит, не пойдешь с нами?

– Я не смогу. Я живу не здесь, и у меня свой путь.

Разбудил ее звонок в дверь. Поглядела на часы – восемь. Испугалась было, что перепутала смены, но вспомнила вчерашний день и успокоилась. Сон еще звал к себе, но звонок в дверь повторился – длиннее и настойчивее. Настя, путаясь в рукавах халата, заспешила к двери. За дверью нетерпеливо приплясывала Светка.

– Настя, спаси меня!

– О, господи!

– Пусти скорей. Я все объясню. Тебе надо только расписаться в дневнике и дать свой телефон. Вот здесь, под записью.

Дневник она заранее приготовила и держала в руке, раскрыла страницу, где крупными буквами с сильным нажимом запись: «Прогуливает уроки без уважительной причины. Прошу родителей сообщить мне о том, что они поставлены в известность».

– Не помню, чтобы я тебя удочеряла, – зевнула успокоенная Настя.

– Распишись. Иначе меня на литературу не пустят. Ты имеешь право как совершеннолетняя сестра. Я бы и сама расписалась, так она просила дать телефон, чтобы позвонить и убедиться.

– А я при чем? Пусть маме звонит.

– Так матери надо звонить через соседку. Ты ж понимаешь! Пообещай ей, мол, сама сообщишь маме, что со мной поговорят, накажут, и все такое.

– Свет, эта запись неделю назад сделана. Чего тянула?

– Думала – забудет. Не забыла, представляешь? После выходных уперто требует телефон родителей. Ты запиши ей там свой мобильный.

– Ага, чтобы потом вся школа год читала. На листочке запишу. Смотрю я на тебя, Света, и сердце мое радуется, что я детей не завела.

– Только ты меня не добивай, ладно?

– Да ладно уж, беги. С уроков почему уходила, поделись со старшей сестрой.

– Надо было.

– Мне так учителю и сказать?

– Скажи, заболела, простудилась, голова болит и все такое.

– Скажу – тошнота по утрам, аллергия на запахи, резкая прибавка в весе.

Светка гневно на нее взглянула, но отвечать не стала – некогда. Оставила Настю в неведении – встать или лечь. Легла, но ее замечательный сон не вернулся. Очень захотелось побывать на месте события. Теперь она совершенно уверена, что мост во сне – тот, что рядом с домом.

Вторая смена хуже первой и хуже ночной. В первую нельзя выспаться, но и во вторую не расслабишься. То и дело смотри на часы, чтобы не пропустить время выхода из дома. Настя растягивала время, чтобы выйти не по поводу сна, а как будто на работу. На мост поглядеть мимоходом, по дороге. Она же решила быть реалисткой. Пробовала читать, помыла посуду. Посмотрела на письменный стол с ноутбуком.

В начале сентября она дала себе зарок – сесть за компьютер с одной целью: найти учебное заведение. Хоть заочное, хоть курсы какие-нибудь. Но в роли студентки представить себя уже трудно, а упрямый характер не давал нарушить слово. Если б знать хотя бы область интересов! На работе поощряют учебу по специальности. Но к химии душа не лежала.

Наконец времени осталось столько, чтобы вдоль реки, не спеша, дойти до проходной. Накинула куртку и вышла из дому. В неуверенном утреннем свете мост снова выглядел наполовину реальным. Правая сторона – темная, левая – светлая. Посередине моста маячила одинокая фигура с удочкой. Настя вышагивала по направлению к мосту и явственно увидела, как фигура рыбака, взмахнув руками, исчезла.

Зажмурилась. Открыла глаза. Никого не видно. Настя заспешила к мосту и скоро поняла, в чем дело. Рыбачок медленно поднимался, потирая ушибленный локоть. Он уже заметил Настю, так что отступать поздно. Настя пошла к старичку.

– Не ушиблись?

– От народ, дочка. Ворье кругом! Смотри, что творят. Правду говорят, Сталина на них нет.

Середина моста была разобрана. Оставались одни перила да поперечные бревна. Досок не было.

– Неделю назад здесь рыбачил. Кто-то с той стороны досок пять снял. А сегодня прихожу – моста нет. С краю пристроился, да видишь – забыл, оступился. Рыбалка здесь никакая, но охота пуще неволи. Поплавок дернулся. И я дернулся. Чуть сам к рыбам не пошел. Спасибо тебе, что испугалась за меня. Не каждый бы побеспокоился. От народ! Сначала церковь на кирпичи разобрали, потом мост к церкви.

Настя насторожилась:

– А что, этот мост вел к церкви? Я не слышала, чтобы здесь строили церковь.

Старичок собирал свою снасть и охотно пояснял. Небольшая церквушка простояла недолго. Здесь до революции жил богатый купец. У него была единственная дочь. В этом месте она, якобы, утонула. Тело девушки не нашли, хотя искали тщательно. А потом многие стали ее видеть на другом берегу. Она могла показаться, могла исчезнуть. Бедный отец решил освятить место на том берегу, построил церквушку, мостик перебросил. Потом началась революция и гражданская война, потом церковь взорвали, мост сожгли. Фундамент и остатки кирпичных стен держались долго. Но кто-то вспомнил про прочный довоенный кирпич, подчистил остатки строения. И до этого моста добрался.

– Чего улыбаешься-то? Не веришь?

– Просто подумала, почему, если у отца сыновья, то среди них обязательно один дурак, а если дочь, то – любимица-красавица-умница, но топиться идет и русалкой становится?

Рыбак хмыкнул, но за словом в карман не полез:

– Оно как получается… Если сын дурак, то отец вроде как не виноват. У каждого мужика своя голова на плечах. А если дочь не в порядке, то считается – отец не уберег. Дочь больше балуешь. От этого ей кажется, что все мужчины, как ее отец, на любой каприз откликнутся. А в жизни получается по-другому. Хочет наказать жениха, а страдает батя. Тебя-то, небось, отец тоже жалеет.

– Еще как, – захотелось соврать Насте. – И отец, и дедушка.

Старичок поохал еще и ушел, а Настя осталась стоять и рассматривать берег реки с искореженным мостом. Где-то здесь грелись у костра гитлеровцы. Она пришла с другого берега.

Эта фраза как будто осветила ее мозг. Она. Пришла. С другого. Берега. Она родилась в другом мире и жила на другом берегу. А здесь оказалась по ошибке. Разве не казалась ей своя жизнь чужой? Разве могло быть в жизни вот так – ни отца, ни брата, ни деда, ни бабушки, ни мужа, ни любовника, ни подруги, ни ребенка? Собственная мать через раз понимает. В институте учится подруга Ольга, которая в старших классах у нее списывала. Работа – так себе… Кстати, туда опаздывать не стоит.

На работе – народу полон цех. Из этого народа – половина тех, кто тобой командует, вплоть до лаборантов. В буфет можно ходить только по очереди. А что может быть хуже еды в одиночку в общественном месте? Ремонтники – ватагой. Лаборанты – компанией. Управленцы – по парам. Только аппаратчики – по одиночке.

Настя выслушала выговор за перерасход дорогих реактивов. Андрею указали на небрежное заполнение ведомостей. Петровна недовольно хмурилась. Каждое замечание было адресовано и ей лично.

Наконец цех опустел от «лишних» людей. Можно было немного передохнуть. Андрей схватил журнал, Петровна достала из сумки спицы. Аня сидела над книжкой, но вышла вслед за Настей, когда та пошла к фильтру.

– Настя, есть разговор.

– Я сегодня всем словно мать родная. Ну, говори, что случилось.

Аня оглянулась на комнату аппаратчиков за стеклянной стеной, из которой просматривался весь цех.

– После вчерашнего разговора я подумала, что мы можем сходить в одно место. Я знаю адрес гадалки. Наши девчонки к ней бегали. Говорят, интересно.

– А что тебя смущает?

– Ну, не знаю. Я спрашивала многих. Мне кажется, что она всем говорит одно и то же. Но с другой стороны, есть случаи, когда она реально помогает. Хочется сравнить впечатление.

– А причем тут вчерашний разговор?

– Я слышала, она тоже говорит что-то про параллельные вселенные.

– Молодая тетка?

– Не очень.

– Деньги берет?

– Не просит. Уходя, оставляют, кто сколько хочет. Можно коробку конфет оставить. Пойдешь? Я созвонюсь. Без звонка может не открыть.

Жила гадалка в деревянном доме, выкрашенном в коричневый цвет. Дом был построен под старину – с высоким, тоже крашеным забором, глухими воротами и ставнями. Настю с Аней впустила маленькая сухонькая старушка, показала, где разуться и повесить куртки, провела через коридор, пару комнат, обставленных мебелью годов, наверное, 50-х, и посадила их за стол с цветной скатертью. Гадалка вошла немного погодя. Вполне современная женщина. Спокойная, адекватная с виду. Одета по-домашнему, без выкрутасов. Она оглядела гостей и спросила, как их принимать – вместе или раздельно.

– Можно вместе, – поторопилась ответить за двоих Аня.

– Тогда с тебя и начнем.

Настя отсела на диван и стала наблюдать. Гадалка представилась Марианной. Спросила дату рождения. Достала карты. Заговорила общими фразами про людей, рожденных под Аниным знаком. Насте быстро надоело слушать. Она обшарила глазами книжную полку: «Травник», «Карты таро», «Хиромантия», «Практическая психология», «Дзен-буддизм», «Астрология», «Язык жестов», «Графология» – пожалуй, она бы покопалась здесь.

– Теперь поработаем с твоим страхом, – говорила Марианна напарнице. – Сейчас ты пойдешь в другую комнату, сосредоточишься на том, что тебя беспокоит, и будешь рисовать все, что захочется. Не старайся нарисовать красиво, дай волю руке. Поняла? Пойдем, провожу.

Вернувшись, женщина пригласила Настю за стол и сама села напротив.

– С вами что-то происходит?

– По каким признакам вы это определяете?

Марианна снисходительно улыбнулась.

– Хотя не в моих интересах раскрывать методы работы, но я отвечу. Я старше тебя раза в два и учусь наблюдать. Есть определенные типы людей. Одни за жалостью приходят, другие – от злости на ближнего, третьи – из любопытства.

– И вы всем помочь можете?

– Чудеса на поток не поставишь. Но сам человек подсознательно знает, где искать выход. Я же каждому типу свою песню пою. А посетитель, если он готов, конечно, выделяет из разговора одну-единственную фразу. Она для него и диагноз, и лекарство. Я ведь не уговариваю тебя открыться. Только когда вернется твоя девочка, будет поздно. При ней ты правду говорить не будешь. Впустую визит пройдет.

Настя решилась и коротко рассказала о том, что во сне видит себя в параллельной жизни, где все как у нас, но лучше. Ей кажется, что она оттуда.

Марианна спросила разрешение закурить. Настя кивнула. Сделав пару затяжек, гадалка сказала:

– Физики и математики признают существование параллельных миров, эзотерики – тем более. По мнению первых, попасть туда можно или в специальных аномальных зонах или – с помощью приборов. По мнению вторых – достаточно впасть в особое состояние.

– Сон может быть таким состоянием?

– Почему бы нет? Что мы знаем о сне? Ничего! Но ведь одну треть суток человек спит. Дети и старики – больше. Получается целая маленькая жизнь.

– Что мне делать?

– Тебе же хочется на тот берег?

– Да.

– А что останавливает?

– Во сне я прихожу оттуда, а в реальности не знаю, как туда попасть.

Марианна оглянулась назад, не вышла ли Аня, затушила сигарету, убрала пепельницу и приоткрыла форточку. Насте казалось, что она обдумывает ответ.

– Мне показалось, что ты знаешь место перехода.

– Знаю. Только в обычной жизни оно бездействует.

– Девочка моя, поверь, что обычное, что необычное – это все вопрос восприятия. Как захочешь представить – так оно и будет.

– Легко сказать – будет, как захочешь, а поверить трудно. У меня на том берегу есть дед, есть друг. Ну, перейду я речку возле дома. И – что? Откуда все вдруг появится?

– Если по теории, то после стыка двух реальностей они могут сливаться, исправлять ход событий, материализовать мечту. Зачем тебе знать механизм того, до чего мы не доросли? Но ты можешь просто им воспользоваться. Короче – ты или веришь, или не веришь. Долго думать нельзя. Переходные зоны нестабильны, меняют свойство, размеры, перемещаются во времени. Не пожалеешь потом, что откладывала переход?

Настя заглянула в себя и удивилась тому, о чем она действительно пожалеет.

– Я боюсь, что после перехода ничего не изменится. Пока я стою на берегу – есть надежда на другую жизнь, на то, что она в принципе возможна. А потом надежды не будет.

Марианна, казалось, ее понимала.

– Будущее многовариантно. Переход – это выбор варианта. Мгновенных изменений не жди. Ты можешь ничего не почувствовать, но в ходе событий наступит перелом. Параллельный мир в твоей судьбе сольется с реальным.

Из соседней комнаты показалась Аня с рисунком. Марианна взяла в руки лист бумаги, мельком на него посмотрела и улыбнулась:

– Ты не так проста, девочка. Знаешь, куда и зачем идешь. Своего обязательно добьешься. Страх тебя не остановит. Потратишь для достижения цели чуть больше, чем планировала. Раскроешься в полную силу годам к тридцати.

– Но вы ведь даже не спросили, что на рисунке, – с некоторой обидой произнесла Аня.

Марианна сложила лист пополам и вежливо ответила:

– Дело не в том, что ты нарисовала, а какими штрихами, в каком направлении и каким цветом. Еще что-нибудь или вас проводить?

– Проводите, – успокоилась Аня.

На выходе из дома на крашеной тумбочке стояла ваза, в которой лежали мелкие деньги. Марианна попрощалась и ушла к себе. Аня толкнула локтем Настю и вынула из кошелька денежную купюру. Настя достала такую же. Из боковой комнаты вышла маленькая старушка, чтобы закрыть дверь дома и ворот. На улице Настя спросила провожатую:

– Почему Марианна здесь живет? Ей бы в большой город.

– Работу научную пишет, – шепотом пояснила старушка.

Впервые за много лет Настя осталась после ванной ночевать у мамы. Прилегла на диванчике и заснула. Мама, как в детстве, не стала будить, а осторожно накрыла пушистым одеялом.

Утром ее разбудил запах пирогов. Пироги мама пекла вкусные. Тесто раскатывала тонко, начинки клала много. Уже насытившись, Настя продолжала их поедать, пока поняла, что не сможет двинуться с места. А ей еще тащиться домой через весь город.

– Ты дома готовишь или на сухомятке?

– Когда как. В наш буфет полуфабрикаты привозят неплохие.

– Я собрала два пакета с пирожками – один тебе, другой Свете занесешь. Мне к вам тяжело добираться – спина опять ноет. Есть в вашем краю новости?

– Есть. «Мост в никуда» на доски разобрали.

– Действительно, не везет мосту. Да и бог с ним. Не любила я никогда то место. Однажды мы с отцом завозились с огородом. Там на берегу раньше многие сажали. А ты пропала. Испугались мы, бегаем, кричим, а ты выходишь с моста, и вся голова у тебя мокрая. Не могла же ты перегнуться и достать до воды. Росту не хватило бы.

– Не помню. А что я сказала?

– Что пришла из воды. На реку показала.

– Мама, мне сосед байку рассказал про утопленницу, которая на том берегу появляется. Ты об этом слышала?

Мать помрачнела.

– Ты обманываешь меня. Я же просила тебя не заниматься этой историей!

– Мам, ну что ты начинаешь?! Стоит тебе правду сказать, так ты не веришь. Вот с чего ты взяла, что я чем-то занимаюсь?

– Да с того, что твой дед перед исчезновением такие же вопросы бабушке задавал.

Там, в параллельной жизни, у ее двойника мама, наверное, как в кино: обнимет, поверит, утешит, но таких вкусных пирогов точно не напечет.

Возвращаясь к себе в тесном автобусе, Настя осторожно прижимала пакеты с пирогами, которые грели живот. Тепло и сытость уносили от реальности. Она стала смотреть вокруг как бы глазами девушки из другого мира. Городок ей понравился бы летом, но осенью было бы грустно. Она постаралась бы завести подругу, например, ту же Аню. Она бы непременно узнала, где учат распознавать людей, как умела это делать Марианна. Она бы даже в этом городке нашла высокого черноглазого парня – вроде того, что сейчас стоит на остановке. Парень забеспокоился под пристальным взглядом, повернул голову и увидел ее в окне автобуса. Она помахала рукой. Он засмеялся и кивком головы показал на место рядом с собой. Автобус тронулся. Парень развел руками. Да, не судьба…

Как говорила Марианна? Будущее многовариантно, и переход моста – выбор своего варианта. После перехода внешне ничего не изменится, но наступит перелом в судьбе. А чего, действительно, бояться? Надо пройти несколько метров от дома и…

Что на нее нашло? Откуда взялась такая уверенность, что откладывать больше нельзя? Она действительно, не заходя домой, пошла к мосту. Никого, слава богу. Вокруг светло и тихо. На том берегу невзрачные кустики светились последними красками осени. Обломок моста нависал над берегом. Из темной воды торчали черные сваи.

Накатил страх. Пройти можно было только по боковому бревну, держась за перила. Те выглядели ненадежно. Упадет она в воду! Даже если не разобьется, то как пойдет в мокром виде до дома?! Стоять бесполезно. Знает ведь свой упрямый характер! Все равно сделает, а думать будет потом.

Настя отложила в сторонку пакет с пирогами, подошла к мосту и осторожно взялась за перила. Затем ступила на бревно и, скользя кроссовками по нему, медленно стала передвигаться приставными шагами. В ладошку впилась заноза. Терпимо. Главное дойти до половины. Не торопимся. Остановимся на минуту. Спокойно. Ничего страшного. Не по крыше небоскреба идем. А почему мы о себе думаем во множественном числе? Настя поглядела вниз и увидела смотрящего на нее двойника. Только девушка в воде выглядела чуть выше, потому что видела ее Настя снизу. То есть смотрела на нее сверху, а видела снизу. Дежурные джинсы в дрожащей воде казались длинной струящейся юбкой и придавали фигуре стройность и очарование. Они послали друг другу воздушные поцелуи и разошлись. Ей тоже нужно было решать свои проблемы. Мост заканчивался. Страх отступал. Над пологим левым берегом падать невысоко. Появилась площадка с остатками досок. Настя прочно стала ногами в новую жизнь и засмеялась. Дело сделано.

Дальше – что? Не возвращаться же таким путем обратно в старую неудачную судьбу. Вдоль этого берега тоже шла полузаросшая тропинка. По ней нужно пройти километра полтора до следующего перехода через реку. Там она выйдет на ТЭЦ с другой стороны и сможет вернуться домой на автобусе. Ну, что ж. После ночной смены у нее есть время. Почему не прогуляться? Заодно прислушаться к новым ощущениям.

На полпути ее размышления прервал звонок.

– Здравствуйте. Вам звонит учительница Светы.

– Как, у нее и здесь проблемы?

– Где – здесь?

– Простите. Я имела в виду – опять. Она же обещала.

– С вашей девочкой все в порядке. У меня к вам личная просьба. Света сказала, что вы работаете на ТЭЦ. У меня есть племянник. Бывает здесь проездом. По образованию он инженер-энергетик. Хотел бы поговорить с вашим директором о возможном переезде и трудоустройстве. Знаете, мечтает о самостоятельном участке, а в большом городе и конкуренция большая, до пенсии придется ждать. Вас не затруднит заказать ему пропуск и записать на прием? В прошлый раз его даже на территорию не пустили. Сказали – пропуск заказывается за сутки. И не факт, что директор будет на месте. А к нужному дню он подъедет. Не затруднит? Вот и хорошо.

Настя сделала это сразу, благо пришлось проходить мимо ТЭЦ. Она перезвонила Светиной учительнице и обещала передать пропуск через Свету. Давно она не ходила на такие расстояния. Устала. Но, доехав до дому, все-таки опять завернула на берег. Надо ж было убедиться, что девушка-двойник с ее бывшего берега тоже оставила ей пироги. Оказывается, оставила. И ей, и Свете.

Дома она убедилась и в том, что пирожки этого мира такие же вкусные, но объедаться не стала. У нее же важная примерка! Перерыла ворох одежды в поисках юбки, которая на ней сойдется. Одна, в самом деле, ничего. Вполне составит комплект со светлой курткой, которую незачем больше беречь для праздника. Если праздник не идет, надо его смоделировать! Только у нее и туфель, пожалуй, нет. Остановилась на полусапожках. По осеннему времени – в самый раз. Захотелось пройти по улице в новом обличье. Просто так, попробовать, не разучилась ли она носить юбку. В довершение нового образа она поменяла свою повседневную черную шапку с отворотом на дурашливую, еще школьную, с косичками из цветных ниток.

Настя вышла за порог, заглянула на всякий случай в почтовый ящик. Ждать, в общем, нечего. Бывший муж не написал ни разу. Они забыли о существовании друг друга настолько прочно, что оставалось только удивляться, как прожили вместе целых два года.

Письмо… Адресовано Марии Смирновой. Как странно! Покойной бабушке!

«Здравствуй, дорогая Мария!

Пишет тебе Федор. Прости, что беспокою. Старый я стал и больной. Боюсь помереть, не увидев тебя – свою первую любовь. Прости меня за все, если сможешь, и подай весточку. Расскажу тебе все по порядку с того самого нашего последнего дня, как я видел тебя последний раз.

После войны в немецких донесениях прочитала известная контора о странных случаях на мосту в вашем городке. Будто бы является иногда там женщина, манит к себе людей, а ушедшие за ней – пропадают. Немцы придавали большое значение всяким мистическим явлениям. И это пробовали изучать. Даже получили какие-то результаты. Эти результаты после войны заинтересовали и наших. Речь шла, конечно, о возможности применения неизвестного типа оружия. Для прояснения вопроса послали в ваш городок троих инженеров из арестованных. С ними гэбиста, и меня – вместо прораба. Корешиться с ними на глазах нашего начальника не стоило, они тоже посматривали, не стучу ли я.

Слухам мы не верили, а собирались составить убедительный отчет. Чтобы от чего-то оттолкнуться, стали мост ремонтировать. Я уже в то время неплохим плотником считался, со смекалкой. Механизмы любил встраивать в свои изделия.

И вот наши арестанты после месяца работ начали рассказывать, что появляется на том берегу женщина. Внезапно возникает, ниоткуда. То один ее увидит, то другой. Гэбист не верил, сердился. Велел позвать, как увидят. А видно ее, дескать, было, с середины моста. Даже так рассказывали – на шаг вперед пройдешь – является она, шаг назад отступишь – пропадает.

В то утро они позвали нашего начальника на мост. Я не пошел. Ты меня спасла. Зачем мне смотреть на других женщин, когда я целыми днями думал о тебе?! Молодым был, влюбленным!

Так я и не понял, что случилась. Услышал крик, выстрелы, подбежал – арестантов наших нет, гэбист исчез. Местность открытая, а вокруг – ни души. И вроде как воронка из воздуха меня вперед затягивает… Или казалось мне это? Испугался я здорово. Убежал… До вечера прятался, не знал, как и кому заявить. А к вечеру меня арестовали.

Не буду рассказывать в письме, через что пришлось пройти. Следователь выдвинул версию, что арестанты застрелили гэбиста, а сами ушли к границе. От меня добивались ясности, а мне рассказать было нечего. Нечистую силу в свидетели не призовешь и к делу ни пришьешь. Предъявили оставление поста, дезертирство. Стыдили, что на помощь не пришел, подмогу не вызвал. Ответить пришлось.

О тебе я никому не говорил. Не хотел, чтобы эта история как-то тебя задела. А когда освободился, попытался выяснить, могу ли вернуться. Мне сказали, что у тебя семья, ребенок. Не стал я мешать твоей семейной жизни. А теперь твой муж, надеюсь, оценит это, поймет меня и простит.

Сам я был женат, жену схоронил, а детей нам Бог не дал. Если ты разрешишь, то я приеду повидаться. Ты не думай, что мне помощь нужна. Все мои неприятности позади. Руки у меня рабочие. Спрос на них есть до сих пор. Дачу поставил сам. Квартира есть. Пенсию я заработал хорошую, накопил кое-чего. В тягость никому не буду. Если приехать нельзя, отпиши просто, как живешь. Мне и это в радость будет. Очень жду.

Федор».

Да, она увидит деда! Она написала ему ответ еще до того, как показала письмо матери. Теперь обе ждали его приезда. Он звонил, плакал в трубку, выразил желание купить в их городке домик или небольшую квартирку, чтобы остаток жизни провести с родными. Он посоветовал Насте пойти на курсы вождения, потому что свою машину водить ему теперь ни к чему. Один у него маршрут – на кладбище к первой жене, и туда он хочет ходить пешком, пока жив.

Настя стояла в своем новом образе на остановке автобуса, опять замечтавшись, как через полгода она поедет на работу на семейном авто. Один автобус она уже пропустила, потому что ждала учительницу Светы. Пропуск через сестру передать не удалось – та в день разговора затемпературила и уехала болеть к маме с папой. Учительница, спросив, как будет одета Настя, обещала быть с минуты на минуту. Прошло уже двадцать. Опаздывать на смену нельзя. Через десять минут следующий автобус. Холодно. Надоело. И вообще – чего она ждет?!

– Привет! Вы меня ждете? Значит, я успел!

Настя обернулась. На нее с улыбкой смотрел высокий смуглый парень – тот самый, с остановки.

– Тетя описала мне ваш внешний вид, но упустила довольно яркие детали.

Сегодня все детали казались яркими – утро было ясным …