Читать книгу Признак высшего ведьмовства - Надежда Первухина - Страница 2

– И последний вопрос, мадам Белински…

– Мадемуазель!

– Миль экскюзе! И последний вопрос, мадемуазель Белински: что бы вы сделали, получив гранд поссиблитэ, мм, великую возможность… о, нон! Всесильное могусчество Главной Ведьмы?

– Гипотетически?

– Кес кю се?.. О, уй!

– Хм… Я бы избавилась от критических дней. Без скидок на возраст. И без вреда здоровью, разумеется… Понимаете, мне так надоели эти противные крылышки…

Лицо благообразного мужичка – корреспондента французского еженедельника «Ле оккюльтист» – залило румянцем. Он стиснул в холеных пальчиках диктофон, икнул, изобразил поклон и мгновенно растаял в толпе остальных журналистов. А красивая и по виду крайне язвительная девушка, повергшая его своим ответом в состояние неврастенического возбуждения, ехидно ухмыльнулась:

– Сейшен закончен, дамы и господа! Всем спасибо. И, не дожидаясь, пока публика покинет этот роскошный беломраморный зал, девушка, подобрав длинный шлейф своего вечернего платья, изящно вышла. Сквозь закрытую дверь.

Комната, куда она вошла, была куда скромнее мраморного зала. Скромнее и строже. Это скорее был рабочий кабинет – светло-серые стены, жалюзи на окнах, офисный стол, облицованный шпоном из натурального дуба, жесткие кресла, компьютер и застекленный шкаф с книгами. За компьютером сидела дама, не имеющая возраста. Ее лицо было бесстрастно, но по тому, как при появлении девушки изогнулась правая бровь дамы, чувствовалось, что девушке сейчас будет учинен разнос. Или по меньшей мере объявлен выговор.

И он не замедлил быть.

– Дарья, ведьме вашего статуса не пристали такие… девчоночьи выходки, – сухо сказала дама.

– Вы о чем? – весело изумилась девушка по имени Дарья. – Что я прошла не в дверь, а сквозь нее? Подумаешь!..

– Нет, я не об этом. Вы совершенно фраппировали корреспондента из Франции своей шуточкой насчет, кх-м, критических дней. И уже завтра парижский журнал «Ле оккюльтист» напишет о том, как плохо воспитана нынешняя Госпожа Ведьм.

Девушка вскинула изящные бровки:

– Вы считаете меня вульгарной, Хелия?

– Помилуйте, Дарья, конечно нет. – Голос Хелии был профессионально беспристрастен. Такими голосами обладают, вероятно, только секретари и прокуроры, а Хелия как раз относилась к первой из этих божественных каст. – Я давно исполняю эти обязанности и могу с полным основанием заявить, что мне приходилось наблюдать в роли Госпожи Ведьм дам гораздо…

– Вульгарнее? Наглее? Бестактнее?

– Дарья, если вы заметили, в своей речи я не употребила ни одного из этих определений. И вам настоятельно рекомендую делать так же. Что же касается этой выходки с корреспондентом… Полагаю, ваша мать была бы недовольна.

Девушка заметно помрачнела. Казалось, даже блестки на ее платье мгновенно утратили свой озорной блеск.

– Да, я плохо соотношусь с маминым светлым обликом, – сказала она, глядя в сторону и стараясь не допускать в голос предательской надтреснутости – признака близких слез.

– Дарья… Зачем вы так… – осторожно произнесла Хелия. – Я вовсе не хотела упрекать. Просто должность Госпожи…

– Я на эту должность не напрашивалась! Сами предложили!

– Верно. Но это не освобождает вас от ответственности за каждый ваш шаг. За каждое слово. И даже за каждый вздох. Вы не только находитесь на высоком посту, вы… Можно сказать, что вы изменили мир.

– Я понимаю, – шмыгнула носом особа, занимающая высокий пост. – Основным условием моего согласия на должность Госпожи был самороспуск Трибунала Семи Великих Матерей Ведьм. И этим не все довольны.

– Более того, – поддержала Дарью сухая дама. – В Общей Ведьмовской Сети с некоторых пор возникают настроения, – последнее слово она выделила. Будто курсивом.

– А именно?

– Отдельные представительницы Ремесла выражают недовольство тем, что пост Госпожи заняли именно вы – без голосования, без предварительного отбора, без благословения Бафо…

– Если вы еще раз при мне помянете эту тварь, – ровным голосом сказала Дарья, – я уволю вас без выходного пособия.

– Извините. Так вот, есть основания предполагать, что в недрах Сети формируется блок оппозиции. Ваши прямые противники, Дарья. И потому вам следует быть предельно осмотрительной во всем, включая интервью. Тем более интервью.

– Я учту это, Хелия. – Девушка Дарья прикусила губу. – Благодарю за информацию и совет. Каков на завтра распорядок моих дел?

– В девять тридцать утра встреча с председателем движения «Ведьмы за культуру и духовность». В десять утра – просмотр текущих документов, в два пополудни прием делегации вудуисток Анголы…

– Фи! – поморщилась девушка. – Опять тамтамы, костяные бусы и служебные зомби, от которых омерзительно пахнет!

– В шесть вечера – изучение…

– Какое изучение? – удивилась Дарья.

– Артефактов, нагруженных информацией о жизни и деятельности ваших предполагаемых женихов. На данный момент имеется, – Хелия сверилась с компьютером, – шесть кандидатов.

– Женихов? – изумилась Дарья. – Я не припоминаю, чтобы в моей должностной инструкции был параграф, касающийся обязательного замужества.

– Тем не менее. – Хелия была непреклонна. – Видите ли, Дарья, традиционно органом управления всеми ведьмами являлся Трибунал. Однако он был не всегда. До Трибунала эти функции исполняли Госпожа Ведьм и ее Герцог.

– Герцог?! Святая Вальпурга, я попала в старый фильм «Как стать принцессой»! Только этого мне не хватало!

– Увы, это не фильм. С введением Трибунала должность Герцога Ведьмы была упразднена, но теперь, когда Трибунала больше не существует…

– Вы решили заполнить появившуюся вакансию, – обреченно вздохнула Дарья. – Но объясните мне ради святой Вальпурги, Хелия, нам что, действительно так нужен этот Герцог?! Выдавать меня замуж – это обязательно?

– Если вы хотите заткнуть рты всей оппозиции, да. Кроме того, вы уже совершеннолетняя, Дарья. Замужество лишь упрочит ваше положение. Никто не посмеет больше заявлять, что трон Госпожи Ведьм занимает девчонка без царя в голове.

– Спасибо, Хелия, вы умеете утешить. Еще что-то планируется на завтра?

– Да, – кивнула Хелия. – В восемь вечера вам необходимо утвердить рабочий вариант вашего личного герба.

– Час от часу не легче! – всплеснула руками Дарья. – Зачем мне сдался личный герб? Я что, рыцарь? И, насколько я помню, герб даруется вместе с дворянским титулом. А я, как ни крути, плебейка. Хотя… Если мой дедушка – Баронет…

– Издревле все ведьмы, исполнявшие обязанности Госпожи, получали титул. Но, так как сословное ведьмовство было упразднено с введением Трибунала, об этом позабыли. Теперь же, когда Трибунала нет…

– Вы заново решили ввести сословия? Я уже начинаю жалеть, что так опрометчиво распустила этих милых старушек, именованных Матерями Ведьмами. Погодите… Это что же, мне дворянство пожалуют?

– Именно, – наклонила голову Хелия.

– Кто?! Для этого нужна августейшая особа. А ведьмы, насколько я помню, не жалуют монархию ни в каком виде.

– Видите ли, Дарья, у сторонниц Ремесла несколько иное представление о сословиях, знати и настоящей монархии. Так что вам, дабы стать, к примеру, герцогиней, не нужно специального рескрипта короля или королевы. Тем более что вы правы – монархии у ведьм нет.

– Мило. Что ж, герб так герб. Но это так глупо! – Дарья поднялась с кресла. Платье зашуршало и блеснуло, как россыпь драгоценностей на черном бархате. – Я пойду спать. Завтра тяжелый день. Герцог Ведьмы! Надо же такое придумать!

Дарья двинулась к двери, но тут вопрос Хелии остановил ее.

– Я хотела вас спросить, Дарья, – неожиданно мягко произнесла секретарша. – О них… Никаких вестей?

Глаза девушки затуманились. Она покачала головой:

– Никаких, Хелия.

– Я не оставляю надежды…

– Я тоже. Вот уже три года, как я не оставляю надежды. А она не оставляет меня. Хотя, возможно, это – очередное безрассудство девушки без царя в голове. Благословенны будьте, Хелия.

На этот раз Дарья воспользовалась дверью совершенно по-человечески. Хелия посмотрела вслед своей госпоже.

– И вы тоже благословенны будьте, дитя мое, – прошептала она.

Госпожа Ведьм Дарья Белинская по крытой стеклянной галерее покинула официальную часть Дворца Ремесла. Дворец Ремесла почти досконально копировал архитектуру знаменитого средневекового дворца Алькасар, но был также и модернизирован в угоду современной строительной моде. При чем здесь Алькасар, спросите вы? Да при том, что Дворец Ведьмовского Ремесла вот уже несколько десятилетий подряд располагался в Толедо – городе с древней и очень дурной колдовской репутацией. Давным-давно в Толедо заседал известный своей жутью Совет черной магии, практиковавший некромантию и человеческие жертвоприношения демонам древнего колдовства. Кстати, лучше всего о репутации Толедо говорится в не слишком шуточных виршах сеньора Рэма Тедена, действительного статус-квотера Лондонского отделения Ложи Магистриан-магов, без пяти минут Верховного магистра:

… Сеньор Рэм Теден вообще стяжал себе славу умелого рифмоплета, но речь о нем пойдет позже. Всему свое время.

Итак, Госпожа Ведьм Дарья Белинская направилась в свои покои. За стенами Дворца Ремесла томно дышала весенняя ночь, напоенная ароматами Новой Кастильи, но девушка была куда более утомленной, чем выглядела, и ей было не до ночи и ее томных ароматов. Покои Госпожи Ведьм представляли из себя эклектичную смесь средневековой изысканности и скудоумия современного пентхауза. Дарья считала, что выглядит это ужасно – как карамель чупа-чупс в фантике из драгоценного китайского шелка, но ее секретарша Хелия настояла, чтобы девушка жила в этом воплощенном дизайнерском кошмаре, дабы кричащая и даже вопиющая роскошь обстановки соответствовала занимаемому девушкой служебному положению.

Дарья остановилась на пороге своих покоев, заклятием отперла дверь, прошла внутрь огромной, полуосвещенной комнаты и сбросила с ног туфли на высоких острых каблуках-шпильках. С видимым наслаждением прошлепала босыми ногами по толстому ковру – прямиком к расплывавшемуся от самодовольства бархатному дивану, предвкушая, как рухнет сейчас в его податливые успокоительные объятия… Зазвонил телефон.

– Смолкни, – велела ему девушка, и аппарат подавился звонком, стих, будто его под подушку сунули. – Я устала. Оставьте меня в покое!

Однако телефон сделал свое черное дело – падать в объятия дивана Дарье расхотелось. В девушке снова на мгновение взбурлила та злая и веселая энергия, под напором которой она сводила с ума всех на сегодняшнем званом вечере. Всех, включая корреспондента французского оккультного журнала…

Мгновение прошло, и Дарья снова почувствовала себя усталой и скучной, как надпись на коробке с диетическими хлебцами. Девушка вяло потянула свое шикарное платье за бретельки и сбросила его, оставшись практически нагой. Тут обнаружилось, что у девушки имеется хвост – длинный, сантиметров восьмидесяти, гладкий и розовый, как у крысы. На конце хвоста крепился маленький золотой полумесяц. Дарья вольно помахала хвостом туда-сюда, отчего золотой полумесяц засверкал, как падающая звезда.

– Бедный мой хвостик! – грустно сказала Дарья. – Скоро ты наверняка отвалишься, если я буду и дальше носить такие неудобные наряды. Ладно. Я устала, мне все надоело, а потому… Принять душ, ответить на письма – и спать, спать, спать!

Под струями душа девушка долго не нежилась. Она вот уже три года занимала должность Госпожи Ведьм – должность, у которой всегда в наличии богатый ассортимент врагов. Дарья приучила себя мало и чутко спать, не расслабляться, пищу проверять не только на возможность заклятий, но и на простые яды.

Как Госпоже Ведьм, ей полагались телохранители, но Дарья предпочитала не их, а уроки владения холодным оружием. Не только шпагой, рапирой, мечом, но и стилетом и дагой – кинжалом для левой руки… У Дарьи, кстати, была отличная коллекция стилетов, и об этой коллекции не осведомлен был только ленивый, хотя еще ни разу госпоже Дарье Белинской не пришлось использовать свое оружие в настоящей схватке… Но, став Госпожой Ведьм, она твердо усвоила правило: когда ты слаб, ты уязвим, и не позволяла себе ни малейшей слабости. Что же касается ее сегодняшней выходки с журналистом, то эта выходка была тщательно продумана, ибо госпожа Дарья Белинская точно знала, что популярность можно завоевать не только благотворительностью и правильным поведением. Скандалы нравятся публике больше, чем скучные жизнеописания праведников.

– Похоже, я становлюсь настоящей интриганкой, – сказала девушка самой себе, выходя из душа. Она бережно расчесала свои роскошные волосы, протерла тело лосьоном собственной рецептуры и нанесла на хвост питательную маску из взбитых сливок и пропаренных овсяных хлопьев. В последнее время хвост сильно шелушился – видимо, сказывался весенний недостаток витаминов.

Тщательно укутав хвост в бумажное полотенце, Дарья набросила халатик и присела к столу. На столе громоздился солидных размеров шар, укрытый лиловым бархатным покрывалом. Шар был магическим кристаллом последнего поколения – с выделенной линией, высоким графическим разрешением, голосовым интерфейсом и антивирусной защитой. Такой кристалл стоил целое состояние и представлял собой штучную работу. Бережливая Хелия настоятельно советовала Дарье для нужд, не связанных напрямую с магией, пользоваться не этим кристаллом Общей Ведьмовской Сети, а обычным компьютером, но девушка игнорировала этот совет. Компьютером она пользовалась, лишь когда хотела почувствовать себя до конца человеком, а сейчас случай был не тот.

Дарья сдернула с кристалла покрывало, голосом активировала его (кристалл, разумеется, а не покрывало!). Шар загудел, осветился изнутри туманно-сиреневым светом. В его глубине быстро замелькали нечитаемые темные символы.

– Приветствую вас, госпожа, – неживым голосом проскрипел кристалл. – Благословенны будьте.

– И тебе не зависать, – ответила Дарья. – Почту проверь.

– Пожалуйста, подождите, идет соединение с сервер-кристаллом Общей Ведьмовской Сети…

– Что-то ты тормозить стал. Апгрейдиться не пора?

– Нецелесообразно. Вот сетевые руны обновить бы…

– Погоди. Лень мне заниматься сетевыми рунами.

– А если зависну?

– Выкину к святой Вальпурге.

– Пожалуйста, подождите… Музыку будете слушать?

– Да, пожалуй. Что-нибудь задумчивое, старое и родное. Давай «Белую гвардию». Меня потянуло на ностальгию.

– Выполняю.

Негромко зазвучала гитара, и полудетский-полуженский голос запечалился о том, что «растаяла жизнь, как маленькая снежинка». Дарья отрешенно вздохнула. Лирика, романтика были сейчас ей противопоказаны так же, как снотворное стоящему на посту пограничнику. Так, во всяком случае, думала сама Дарья с тех пор, как полностью осознала свое теперешнее положение и все связанные с этим положением неприятности. Госпожа Ведьм – должность, предписывающая отказаться от очень многих слабостей. Как бы эти слабости ни были дороги… И потом, взросление – это и есть процесс отказа от слабостей, а Дарья Белинская раньше времени стала взрослой.

– Почта, – встрял в мелодию голос кристалла. Кристалл выпустил из своих недр луч. Неподалеку от лица Дарьи луч превратился в светящийся экран. По нему поползли заголовки, строчки и трехмерные картинки.

– Ты почему опять рекламные рассылки не отфильтровал? – недовольно спросила у кристалла Дарья. – На кой инкуб мне реклама наборов магической посуды, а? «Купите пять ступок для растирания волшебных порошков, и в подарок получите дополнительный пестик с функцией вибромассажа!» Чушь какая! Или вот: «Всего за пятьсот долларов приобретите художественно оформленный календарь праздничных дней ада»? Какой в нем смысл?! Я что, эти праздники отмечаю?!

– Извините, программа фильтрации получила сведения об ошибке. Вы можете отправить отчет…

– Заткнись. Отчет не отправлять. Давай нормальные письма.

– Выполнено.

Перед Дарьей возникло увеличенное изображение миловидного девичьего лица. Причем стороннему наблюдателю, буде он оказался бы сейчас в комнате Главной Ведьмы, было бы видно, что Дарья и девушка из письма похожи как две капли воды.

– Машка! – обрадовалась Дарья. – Привет, старушенция!

– Привет, сестричка! – заговорило личико. Оно улыбалось, но чувствовалось, что фразы оно произносит без особых эмоций, словно считывает какую-то запись. – Ты долго не писала. Как у тебя дела? Я сдали вступительные экзамены в универ и теперь буду учиться на психолога…

– Пф! – презрительно фыркнула Дарья.

– Дашка, я знаю, что ты недовольна моим выбором. Потому что это выбор обычного человека. Ну кому-то из нас нужно быть обычной, верно? Ты в шестнадцать лет стала Главной Ведьмой и уехала из России, а я просто закончила школу и просто поступила в университет. Потому что, в отличие от тебя, я хочу иметь образование, а не звание. Нет, я восхищаюсь тем, что ты самая великая ведьма, но… У тебя там есть возможность встречаться с симпатичным парнем? Поехать в выходной день на шашлыки? Потанцевать в клубе? И вообще… Ладно, извини. Лучше передам тебе свежие новости. Тетя Инари отправилась с сыном и дочкой (ты же помнишь, у нее родилась дочка; ее зовут Нацуко) в Японию, на родину своих драконов-предков. По-моему, жизнь с мужем у них не ладится, хотя тетя Инари в этом не сознается, она очень скрытная и не любит жаловаться, как все японки. Сото приезжал ко мне на Рождество и снова предлагал выйти за него и уехать в Африку, но ты же знаешь, для меня прежде всего важны образование и карьера. А в Африку я всегда успею. Твой Ираклий Чавчавадзе (помнишь, был у тебя такой поклонник с ярко выраженным восточным акцентом?) получил премию «Оскар» за лучшую мужскую роль в фильме «Кутаисский парфюмер». Представляешь? И хоть бы пригласил на церемонию вручения!..

А еще меня замучили издатели. Ну, из-за папиных книг. Ведь папа исчез, и неизвестно, что будет с авторскими правами, а объявлять нас с тобой законными наследницами еще нельзя, потому что нет свидетельства сама знаешь чего. И пусть его не будет, этого свидетельства! Я не верю, что случилось страшное! Дашка, вот ты ведьма, неужели у тебя нет никаких волшебных способов узнать, что случилось с нашими родителями и Яськой? Да, я помню, ты писала, да и в газетах об этом было, что в Тихом океане нашли дрейфующий парусник без команды. Но я не верю, что это тот самый парусник… И потом, ты же знаешь нашу маму – она просто так не может пропасть без вести. Извини, не буду больше об этом. Я знаю, что все разговоры на эту тему сильно тебя расстраивают.

Я вот что хотела узнать: раз ты стала Госпожой Ведьм, тебе уже не нужно учиться? Не ведьмовству, а человеческим знаниям: экономике там или философии, допустим? Высшей математике, основам безопасности жизнедеятельности? У тебя есть репетиторы? Или ты ходишь в вечернюю школу? Должно же у тебя быть свидетельство о среднем образовании! И высшее тоже надо получать. Ведьма без диплома – это не ведьма, я так считаю.

Кстати, я на первом курсе собираюсь писать курсовую по теме «Психологические аспекты интереса субъекта к сверхъестественному». Там будет раздел, посвященный магии. Не поможешь материалами?

Ладно, пока. Пиши мне. И, как вы, ведьмы, говорите, благословенна будь!

Личико погасло. Дарья морозно смотрела на кристалл. Потом сказала:

– Какое ей дело до того, есть у меня официальное образование или нет? Какое ей вообще дело до того, как я живу?!

– С точки зрения теории родственных связей, госпожа, ваша сестра беспокоится о вашей дальнейшей социализации, – ответил кристалл.

– Я тебя спрашивала?! – рявкнула Дарья кристаллу.

– Ну, я думал – да.

– Меньше думай. Дольше не зависнешь. – Но ярость Дарьи уже угасла. – Давай следующее письмо.

– Выполнено. Письмо со статусом диалога в реальном времени.

– О. Тогда я уже знаю, от кого оно, – поморщилась Дарья.

И, судя по выражению ее лица, она не ошиблась.

– Благословенны будьте, великая Госпожа Ведьм! Вас приветствует магистр Рэм Теден, действительный статус-квотер Лондонского отделения Ложи Магистриан-магов…

– Святая Вальпурга! – простонала Дарья, но было поздно.

Перед ней в воздухе возникло лицо молодого человека исключительной красоты. Все в нем дышало гармонией, тщательностью и дивным совершенством. Темно-карие глаза магистра Рэма Тедена взирали на Дарью Белинскую с поистине неизбывной нежностью. И только госпожа Дарья Белинская на самом деле знала, чего стоит эта самая неизбывная нежность и куда свою неизбывную нежность может засунуть магистр Рэм Теден.

– Благословенна будь, Госпожа Ведьм! – бархатным голосом сказал Рэм Теден (точнее, его голосом сказал магический кристалл).

– Шлю свои приветствия высокому представителю славной ложи! – официально ответствовала Дарья, делая до крайности чопорное личико. А потом не выдержала и хихикнула: – Рэм, ты что, опять себе пластическую операцию сделал?

– Нет, а что? – немедленно напрягся магистр.

– Значит, снова экспериментировал с эстетической магией, – проницательно заявила Дарья. – Рэм, ты выглядишь настолько красивым, что от этого меня уже тошнит. Мужчина моей мечты не должен выглядеть сплошным совершенством.

– А я и не сплошное совершенство, – обаятельнейше улыбнулся Рэм Теден.

– Ты и не мужчина моей мечты, – парировала Дарья. – Так, по какому поводу твое письмо? Да еще в диалоговом режиме! Учти, я трачу немало магической энергии на подобные входящие письма. Так что я надеюсь, тебе действительно есть что сказать. А симпатичную свою мордашку прибереги для девиц из сатанинской общины «Инфернальные красотки».

Лицо Рэма посуровело, столь вопиющая его красота немедленно сменилась мрачной мужественностью. Все-таки магистр ложи знал себе цену и даже Главной Ведьме не позволял насмехаться над собой безнаказанно.

– Да, мне есть что сказать вам, Госпожа Ведьм, – отчеканил он. – Новая насланная смерть.

Дарья не дрогнула лицом. В последнее время она слышала о смерти довольно часто. Но слышать – не значит привыкнуть. Однако при магистре Рэме не следовало выдавать ни малейших эмоций.

– Как выглядит? – спросила она. – Имитация естественной смерти или стандартное самоубийство?

– Второе.

– Стандартное самоубийство… Значит, наверняка была записка с просьбой никого не винить и прочими сентиментальными словами, а потом…

– Жертва бросилась под проходящий поезд. Причем интересной деталью является то, что этот неизвестно откуда взявшийся поезд – первый за пятьдесят последних лет. Железнодорожная ветка на месте трагедии считалась давно заброшенной, транспорт там не пускали – шпалы были трухлявы настолько, что пальцами раскрошить можно. Когда наши ребята из отдела спецобследований там побывали, поразились, как вообще этот поезд мог пройти. Именно это заставило насторожиться магистерскую службу.

– Неожиданный поезд на неожиданной железнодорожной ветке еще не доказательство. Как вы поняли, что это было насланное убийство? Хотя это потом… Где произошло убийство? Страна, город, местность?

– Венгрия. Город Дебрецен.

– Никогда о таком не слышала.

– Я тоже не слышал, покуда из Венгерского филиала ложи не пришло сообщение.

– Понятно. Кто жертва?

– Девочка. Пятнадцать лет.

– Святая Вальпурга… – прошептала Дарья. – Как ее звали?

– Мирта Ишкольц. Наши проверили ее прошлое: никаких отклонений, росла нормальным ребенком, кстати, была истой католичкой, как и ее семья. Отлично училась в школе, судя по фотографиям – симпатичная…

– Все не то. Магистр Рэм, скажите, ваши люди смотрели личные дневники Мирты Ишкольц? Обычно такие дневники выглядят стандартно – пухлые тетрадки в розовых или сиреневых обложках, с наклейками из розочек, сердечек и фотографий домашних любимцев… Девочки возраста Мирты Ишкольц старательно ведут дневники, потому что пишут там о своих кумирах, своих первых влюбленностях и разочарованиях. Что было в дневниках Мирты? Что такого, что привело ее к падению в пропасть?!

– Я сожалею, Госпожа Ведьм, – ответил магистр Рэм Теден. – Но у Мирты Ишкольц не было обнаружено личных дневников.

– Так. А подруга? Лучшая подруга, которой известно все? Одноклассники? Приятельницы во дворе или просто какие-нибудь хорошие знакомые, которым Мирта излила душу незадолго до гибели? Должно быть хоть что-то!

– Мы ничего не обнаружили. И никого. Казалось, что девочка живет…

– Жила!

– Жила будто в пустыне.

– И все-таки ложа считает, что ее смерть была наведена! Что в ее смерти повинна какая-то ведьма! Так?

– Да. Госпожа Ведьм, ситуация требует вашего личного вмешательства. И вы знаете почему.

– Знаю. – Дарья склонила голову, но тут же подняла ее, и в глазах Госпожи Ведьм горел яростный фиолетовый огонь. – Потому что это убийство – не первое! Их уже тринадцать – таких смертей – по всему миру! Мирта Ишкольц – четырнадцатая! И мне стыдно, магистр Рэм, что я не обратила внимания на это раньше, чем ваша ложа! Теперь же я официально заявляю вам, как магистру ложи: я, Госпожа Ведьм, объявляю расследование. И я возглавлю его. А посему прошу вас, магистр Рэм, предоставить мне все материалы, собранные ложей. Все материалы касательно четырнадцати наведенных смертей. И сделайте это незамедлительно.

– Я приложу все усилия, Госпожа Ведьм, – склонил голову магистр Рэм. – Материалы прибудут интернет-каналом сегодня после полуночи.

– Хорошо. У вас что-то еще, магистр Рэм? Красавец с глазами цвета темного меда слегка смешался:

– Нет, ничего.

– Тогда…

– Погоди ты, – совсем другим голосом вдруг сказал Рэм Теден. – Еще не надоело тебе в официальщину играть, королева ведьмовства? Да, у нас проблемы. Да, мы облечены высокой властью. Но, Дарья… Ты не устала быть вечно сильной?

– Магистр Рэм!..

– Знаешь, чего тебе не хватает? Прогулки по заросшему клевером утреннему лугу, купания в речке, вечернего сидения у костра. И все это – с любимым человеком. Разве ты не хочешь этого? А я… я хочу. Дашка…

– Магистр Рэм, – Дарья старательно выпуталась из сладких чар голоса Рэма Тедена. – Я снова вынуждена напомнить вам, что мои желания, равно как и мечты и надежды, не подведомственны вашему магистерству. Жду материалов по убийствам.

– Дура ты, Дашка, – печально и зло проговорило лицо Рэма Тедена.

– И вы благословенны будьте, магистр, – ровно ответила Дарья и приказала кристаллу прервать связь.

До полуночи оставалось совсем немного времени, и Дарья поняла, что на сон она его уже не потратит. А завтра ведь такое расписание дел… Но Мирта Ишкольц не шла у нее из головы.

– Почему ты это сделала, девочка? – прошептала Дарья Белинская, глядя на матовую поверхность волшебного зеркала. – Почему?

То, что не попало в досье ложи. Венгрия, г. Дебрецен, 5 апреля 2019 года, смерть Мирты Ишкольц.

Сегодня утром Мирта проснулась и поняла: что-то произойдет.

Что-то очень важное.

С нею.

Недаром ночью ей приснились стихи.

Мирте часто снились стихи. Они нарушали ее спокойный, почти детский сон, но она все равно просыпалась и записывала их. Некоторые из своих стихов Мирта показывала учительнице литературы, и та говорила, что стихи талантливые, но немного странные для Миртиных лет.

Девочка села в кровати и потянула с тумбочки листок бумаги – с «ночными стихами». Перечитала их.

– Как я ухитряюсь их сочинять? – удивлялась Мирта. – У нас в семье никто никогда не увлекался поэзией…

Сегодняшняя очередная мысль о семье слегка омрачила прелестный лоб юной поэтессы, и она, натягивая халатик, решила подумать о чем-нибудь более приятном. Например, о вчерашнем дне…

Вчера после школы в парке, куда она пошла, повинуясь волнению, охватывающему ее каждый раз с тех пор, как Шандор Елецки впервые посмотрел на нее, Мирта также в первый раз целовалась «по-взрослому». Целовалась конечно же с Шандором, первым красавцем их класса, парнем с удивительно чистой кожей (не то что его заросшие угрями ровесники), пробивающимися усиками и глазами цвета сахарной жженки. Шандор Елецки был стройный, спортивный и знающий себе цену мальчик. Потому девчонки, поначалу просто осаждавшие его, как туристы знаменитый собор в Эстергоме, волей-неволей прекращали свои попытки завоевать красавца и в отместку принимались изводить его насмешками. Но Шандор Елецки, как видела Мирта, обращал внимание на колкости одноклассниц не больше, чем породистый английский дог – на тявканье бездомных шавок. Шандор и сам был таким – породистым мальчиком из очень приличной семьи. Непонятно только, почему его папа, Освальд Елецки, владелец нескольких антикварных лавок и, по всему, стопроцентный буржуа, дал сыну имя революционного поэта. Впрочем, отчего бы ценителю антиквариата не ценить поэзии Шандора Петефи? Революция – это тоже антиквариат в какой-то мере.

Конечно, вовсе не такие мысли воробушками кружились и чирикали в голове Мирты Ишкольц. Мирте совсем недавно исполнилось пятнадцать – сами понимаете, это уже событие, важнейшее не только в Венгрии, но и на всей земле! И еще: судя по отражению, которое она каждый день видела в зеркале, Мирта была привлекательной девочкой, с отличными, от природы вьющимися белокурыми волосами и ногами, которые можно не прятать под длинную форменную юбку (в их школе носили форму, но многие учащиеся нарушали правила, а школьный совет смотрел на это сквозь пальцы). Мирта, конечно, не рвалась в записные красавицы вроде парочки гордячек Ильмы Сопеч и Мэрион Мюллер, но с момента своего пятнадцатилетия Мирта мечтала о парне, с которым у нее будет Это. И Это будет просто волшебно! Ведь Ильма и Мэрион наверняка уже не девственницы, да и почти все остальные девчонки их класса – тоже. Мирта прекрасно слышала, о чем одноклассницы болтают в спортивной раздевалке или во время перемен: казалось, ничего, кроме секса и подходящих мальчиков, их не волновало. Поэтому Мирте совсем не улыбалось оказаться единственной девственницей в классе. Чтобы на нее пальцем показывали? Ну уж нет!

По правде говоря, Мирта вовсе не так уж и жаждала секса. Фильмы, рассказы подружек и пара преступных походов в интим-магазин, конечно, разжигали воображение, но реальность вполне могла оказаться куда примитивнее. А Мирта не хотела примитивного. Она пыла не только привлекательная, но и умненькая девочка, гордость своей небогатой и честной семьи. И, как умненькая девочка, Мирта знала об оборотной стороне медали плотских удовольствий: СПИДе, изнасилованиях, ранних беременностях и подпольных абортах, которые могут стоить жизни… К тому же Мирта была верующей, католичкой, как и вся ее семья, и долго не могла избавиться от той истины, что целомудрие – самое дорогое сокровище…

Но сейчас ей было пятнадцать, и стояла весна. Слова сами собой складывались в строфы, голова легкомысленно рифмовала «аллилуйя» и «поцелуи», хотелось нежности, поэзии и восторга. Апрель этого года был особенно солнечным, небо превратилось в магическое средоточие голубого, синего и бирюзового цветов, на клумбах распускались ранние тюльпаны, городской парк кутался в зеленую вуаль первой листвы… И дело было вовсе не в сексе, а в любви, в том прекрасном, разлитом в весеннем воздухе ощущении влюбленности, которое пьянило и туманило голову. И хотя у католиков начался предпасхальный пост, мысли Мирты были вовсе не покаянными. Потому что третьего дня она получила на уроке записку:

«Мирта, я бы хотел после школы поговорить с тобой. Буду ждать возле старой котельной, ты знаешь где. Посмотри на меня, если согласна прийти. Шандор».

Тогда Мирте показалось, что эту записку читает имеете с ней весь класс, а ее сердце тут же выпрыгнет из груди прямо на парту, на раскрытый учебник алгебры. Она склонила голову, стиснула во вспотевшем ку-лаке записку и лишь спустя бесконечное количество часов, дней, лет и веков она осмелилась повернуться к парте, за которой сидел Шандор, и посмотреть на него. Шандор ждал ее взгляда, и его глаза цвета сахарной жженки улыбнулись испуганному и недоверчивому взгляду девочки.

… Они встретились возле старой котельной, а потом пошли в кино. Показывали давний русский фильм «Ночной Дозор», который Мирта смотрела раз пятнадцать, но сейчас был важен не фильм, а то, что рядом с нею в темном кинозале сидел красавец-мальчик Шандор Елецки и гладил ее руку, безвольно растекшуюся по пластиковому подлокотнику кресла.

На следующий день Мирта явилась в школу с видом человека, которому доверили хранить страшную тайну. Но записные красавицы Ильма Сопеч и Мэрион Мюллер были слишком заняты собой, чтобы заметить такую, по их мнению, «серую мышку», как Мирта. А девочка словно пребывала в эйфории – ведь Шандор, проводив ее до дома, сказал, что она очень ему нравится и он хотел бы быть с ней. Так и сказал: «Я хочу быть с тобой, Мирта». И от этой фразы что-то сладко обрывалось внизу живота, шумело в ушах, дрожали колени… И вчера Мирта и Шандор гуляли в парке, выбирали самые укромные тропинки, а потом долго целовались возле фонтана, еще не расчищенного от прошлогодней мокрой листвы… Мирте было немножко стыдно от таких поцелуев, она чувствовала себя дурочкой оттого, что во время поцелуя думает, как бы Шандор не оцарапал язык о ее зубы… Прощаясь с ним на пороге своей квартиры, она мысленно дала себе зарок, что завтра все у них будет еще лучше. Еще интереснее и… Мирта даже не задумывалась, нравится ли она Шандору всерьез и нравится ли Шандор ей. Была весна, а по весне положены всякие безумства, маленькие чудачества крови и плоти взрослеющих людей…

И вот оно наступило, благословенное завтра!

– Мирта, – озабоченно глянула на нее за завтраком мама. – Что с тобой?

Мирта в это время думала о глазах Шандора Елецки, и мамин вопрос был совершенно неуместен.

– Ничего, – ответила Мирта, чуть не подавившись кукурузными хлопьями с апельсиновым соком. – Все нормально.

– Тогда откуда этот румянец? – улыбнулась было мама, но тут вмешался младший братец Мирты Словен и все испортил.

– У тебя вся рожа красная! – заявил он сестричке.

– На себя посмотри! – огрызнулась Мирта. Она терпеть не могла младшего брата – с тех пор как тот накормил какой-то дрянью ее хомячка и зверек издох после продолжительных мучений. – У тебя вообще вместо рожи задница!

Мирта, когда хотела, могла быть очень грубой девочкой. В такие минуты она не ощущала в себе ни поэзии, ни романтики и уж тем более не желала быть гордостью семьи. Семья! Разве этот ад называется семья?!

– Дети! – всплеснула руками мама Ишкольц. —

Как не стыдно!

– Он первый начал, – традиционно заявила Мирта. Словен свел глаза в узкие злые щелочки:

– Сама дура! И воровка! Когда ты сперла мою коллекцию бейсбольных карточек? – прошипел он. – Ведь признавайся, ты их сперла? Я их третий день ищу, найти не могу!

– Совсем дурак? – хмыкнула Мирта. – Нужны мне твои сокровища, как же. Сам запихнул куда-нибудь, все знают, что у тебя в комнате – большая городская свалка.

… В действительности же драгоценная коллекция братика была старательно изрезана ножницами Мирты на мелкие кусочки и отправлена в унитаз. Мирта сделала это с чувством глубокого удовлетворения: во-первых, одиннадцатилетний сопляк должен знать свое место и не препираться со старшей сестрой, а во-вторых, она терпеть не могла бейсбол и все эти дурацкие трансляции бейсбольных матчей по спортивному каналу…

– Не нужны мне твои карточки, – твердо повторила Мирта, и даже румянец на ее щеках поблек. Еще бы – ведь приятные мысли о Шандоре Елецки сменились повседневными размышлениями над тем, как прикончить братца и при этом избавиться от трупа. – Не нужны. Заткнись!

– Нужны, я знаю, – с убеждением натурального параноика заявил Словен. – Они стоят бешеных бабок по школьному курсу, одна карточка – двадцать форинтов.

– Ну и что?

– А то, что ты их загнала бы кому надо и купила бы себе всякие мазилки для своей рожи, как все вы, девки, делаете! Чтобы вас трахали большие пацаны! – выдал Словен. И добавил, словно поясняя маме: – Из старших классов.

– Мама! – возмущенно взвилась Мирта. И румянец снова залил ее щеки. – Скажи ему, чтоб он заткнулся, иначе… Иначе я расскажу и тебе, и учительнице Ванбладт, что Словен говорил про нее на прошлой неделе!

– Только попробуй, шлюха! – заорал в ответ Словен.

– Как ты меня назвал?! – заорала в ответ Мирта.

– Дети, что вы такое говорите? – ахнула мама Ишкольц. Она была тихой, замороченной домашним хозяйством матерью-одиночкой, поэтому реальной властью над своими чадами, родившимися, кстати, от разных отцов, не обладала. Более того, Роксана Ишкольц, любя своих детей беззаветно и преданно, при этом побаивалась их, словно ее дети могли в любой момент превратиться в динамитные патроны. – Словен, не смей никогда больше называть сестру плохими словами. Это грешно. И запомни, что никому не нужна твоя коллекция, уж поверь мне. И Мирта на нее не будет посягать – правда, Мирта? Кстати, а что там с учительницей Ванбладт?

– Только попробуй, скажи, шлюха! – У Словена глаза были как у бешеной собаки. А следы взбитых сливок на губах – ну просто натуральная пена. – Я тебе морду разобью! И все твои тетрадки со стихами порву на клочки!

– Словен!!! – это мама.

– Ах так! И расскажу! – это Мирта, чье солнечное настроение ушло безвозвратно и осталась лишь глухая ненависть к младшему братцу. И зачем только мать родила его, да еще и неизвестно, от какого мужика! А еще говорит, что верующая, как будто верующие не знают: блуд – смертный грех. И они, дети без отцов, – дети греха. – Мама, он сказал ребятам из своего класса, что учительница Ванбладт берет у него и рот. Потому, мол, оставляет его после уроков на дополнительные занятия, чтобы заниматься оральным сексом.

– Словен!!! – закричала мама, прижав ладони к щекам. На лбу у матери проступили белые пятна – как всегда, когда мама сильно нервничала. – Как ты смеешь такое говорить про учительницу! Или… погоди… Это правда?! Мальчик мой, тебя совращает эта женщина?!

Словен густо покраснел и только молча яростно смотрел на сестру.

– Мама, не верь ему! – заявила Мирта. – Он выдумывает. Будет учительница Ванбладт брать у него в рот, как же! Он просто не хочет ходить на дополнительные занятия. И к тому же он не хочет, чтоб мальчишки из класса дразнили его…

– Заткнись!!! – Словен швырнул в Мирту коробку с кукурузными хлопьями. – Сука, сука поганая!

– Словен, не выражайся, это грешно! – У мамы в глазах стояли слезы. – Почему ты не сказал мне, что тебя дразнят, я бы пришла в школу, поговорила с твоим педагогом…

– Потому что его дразнят, знаешь, мама, как?! – В Мирте клокотала злая, ненавидящая энергия. – «Самый маленький пенис», вот как! Вот он и придумывает, что у него сосет взрослая женщина! Ай, мама, убери его, он меня убьет!!!

Утренний завтрак, с невинной маминой фразы превратившийся в отвратительный скандал, достиг точки кипения. Словен с кулаками накинулся на Мирту. Та по праву старшинства принялась отвешивать ему солидные оплеухи и подзатыльники.

– Дети, да уймитесь же! – плакала мать. – Как вы можете! Вы должны любить друг друга! Подумайте о грехе и воздаянии… Мы ведь в прошлое воскресенье ходили на мессу, и преподобный отец Марк говорил…

О чем говорил в прошлое воскресенье преподобный отец Марк, осталось неизвестным. Потому что в данный момент на сцене семейной драмы появилось еще одно лицо – бабушка Антония, мамина мама. Бабушка была еще крепкой и нестарой и умела укрощать обоих отпрысков своей непутевой дочери. У бабушки в руках, как всегда, имелись два предмета укрощения: трость с крепким костяным набалдашником и тяжелая семейная Библия. Это от бабушки Мирта знала, что они с братом – чада греха. Бабушка, кстати, всегда их так называла. Вот и теперь…

– Чада греха! – загремела бабушка Антония своим совсем нестарым голосом. – А ну уймитесь! Иначе моя трость сделает не одну прогулку по вашим спинам! Мирта, это и тебя касается. Если ты стала девушкой, это еще не значит, что я прекращу тебя пороть. Словен, дрянной мальчишка!

Дети смолкли и уставились в свои тарелки полными ненависти взглядами. Если бы их взгляды могли воспламенять, кукурузные хлопья в момент превратились бы в пепел.

– Матушка, – Роксана Ишкольц и сама побаивалась своей матери и всегда чувствовала себя перед нею виноватой – за то, что не смогла достойно устроить свою судьбу, за то, что родила вне брака. – Простите, что побеспокоили вас. Дети опять…

– Сквернословили? Повздорили? Словен, посмотри на меня, не прячь глаза, бессовестный мальчишка! Что ты такое наговорил матери и сестре?

– Он назвал меня сукой и шлюхой, – расплакалась Мирта. Ей стало горько и обидно. Снова все вокруг было серым безрадостным и наполненным глухой ненавистью к родственничкам, которых зачем-то послал ей Бог. Почему Бог вообще так поступает? По-чему Он вынуждает жить под одной крышей людей, которые не любят и никогда не любили друг друга? Ведь даже мама не любит их – Мирта как-то слышала ее разговор с бабушкой об интернате, – не говоря уже о самой бабушке. Бабушка считает Мирту и Словена ублюдками и выродками. Правда, когда Мирта приносит только отличные оценки (а случается это часто, потому что Мирта хочет быть гордостью семьи и в дальнейшем попасть не в интернат, а получить хорошее образование), бабушка бурчит что-то вроде похвалы и с важным видом дает денег, которых не хватает даже на мороженое.

– Словен, ты знаешь, как я наказываю за плохие слова? – начала допрос бабушка, угрожающе покачивая тростью.

– Матушка, не надо, – взмолилась Роксана Ишкольц. – Ему ведь сейчас в школу! Будут потом спрашивать, откуда синяки.

– Ничего, – сказала бабушка. – Соврет, что упал с лестницы. Словен…

– Я больше не буду, – торопливо пробормотал мальчик. В его глазах теперь ненависть мешалась с животным ужасом.

– Словен, – повторила бабушка Антония. – Выйди из-за стола.

– Матушка, он опоздает в школу… – пыталась еще вступиться за сына мать.

– Ничего. Успеет. Словен, наклонись. Или ты хочешь, чтобы я отколотила тебя по рукам?

Мирта, дрожа, смотрела на экзекуцию. По ее спине бабушкина трость не прохаживалась последние три года, но она очень хорошо помнила, каково это. И сейчас ей было жалко брата, сейчас она корила себя за то, что наябедничала… Но тут же вторая, внутренняя.

Мирта, которая была позлобнее внешней, сказала: «Он получает, что заслужил. Никто не имеет права называть тебя сукой и шлюхой безнаказанно. Он сам виноват».

Словен получил причитающиеся ему колотушки и чуть не бегом кинулся в свою комнату.

– Не вздумай опоздать в школу! – напутствовала его вслед бабушка. – Иначе еще всыплю.

Тут ее взор обратился на Мирту. Та тихо поднялась из-за стола.

– А ты, красавица, – сказала Мирте бабушка, – не думай, что раз я тебя не порю, то, значит, и не за что. Подойди ко мне.

Мирта повиновалась.

– Посмотри в глаза. Мирта повиновалась.

Бабушка оценивающе посверлила ее взглядом.

– Косметики нет, это хорошо, – сказала бабушка. – И не смей краситься до самого выпускного бала. Девушку украшает скромность и целомудрие. И если вдруг ты начнешь встречаться с мальчиком…

Мирта похолодела. Ей показалось, что собственные глаза, лицо, руки – все, чего касался Шандор, сейчас окрасится в какой-нибудь ядовитый цвет вроде фальшивых денег и выдаст ее. Но ничего не произошло. Бабушка почти не больно подергала Мирту за ухо и напутствовала:

– Хорошая учеба и никаких мальчиков! Вот для тебя закон! Ступай в школу.

… Когда младшие отпрыски семейства Ишкольц ушли в школу, мать сказала бабушке:

– Матушка, прошу тебя, не будь с ними так строга…

– Я выколачиваю из них твои грехи, дочь, – ответила бабушка Антония. – Они ублюдки. Они дети греха. Их надо воспитывать денно и нощно, чтобы из них получились достойные люди. Следи за Миртой. У нее опасный возраст. Я не уследила за тобой, и в шестнадцать лет ты оказалась беременной. Пришлось брать грех на душу – вести тебя на аборт…

– Мама, не надо об этом!

– Надо. Если ты хочешь, чтобы, в отличие от тебя, твои выродки стали достойными людьми… Подай мне завтрак, что стоишь?

Роксана Ишкольц подавала матери завтрак и старалась унять злые, непокорные слезы. Мать была права. Как всегда. И дети нуждаются в суровом воспитании.

… Мирта и Словен всегда ходили в школу разными путями. А сегодня этот маневр приобрел еще и статус демонстративной ненависти – брат не мог простить сестре своего унижения, а сестра брату – самого его существования. Потому Словен потопал через блошиный рынок, где продавалась всякая чепуха, понятная и любимая разве только мальчишками окрестных кварталов. А Мирта зашагала сквозь небольшую рощу, которая выросла на месте старых-престарых железнодорожных путей. Мирте всегда нравилось идти по заросшей травой и простенькими цветами узкоколейке, не опасаясь, что появится поезд, и мечтать о том, как однажды она вырастет и навсегда уедет от своей нелюбимой семьи. И из этого города. Она способная, она поступит в столичный университет, а там начнется иная жизнь, в которой не будет проклятого братца, ненавистной бабки с ее тростью!

Вот только Шандор… Жаль будет расставаться с Шандором. Хотя почему расставаться? Теперь до окончания школы они будут гулять вместе, а потом – вместе же и поедут в Будапешт навстречу новому прекрасному будущему…

Мирта выкинула из головы мечты – размечтавшись, можно и впрямь опоздать в школу, заработать «желтое замечание» и нарваться на неприятности. И быстрее зашагала по трухлявым шпалам, уже высушенным горячечным апрельским солнцем… И тут она отчетливо услышала за спиной рев приближающегося поезда.

Она обернулась, леденея от страха. Здесь не могло быть никаких поездов!..

… Никакого и не было. Только метелки прошлогодних бессмертников да опушенные белыми свечками ветви верб покачивались от теплого весеннего ветра.

Мирта помотала головой, но страх не отпускал. Рев несуществующего поезда все еще стоял в ушах, заставляя тело трепетать от ужаса. Мирта припустила бегом из этой рощи и поклялась себе, что отныне шагу сюда не ступит. Хотя не знала почему.

А про настроение и говорить нечего. Мирта не опоздала в школу, но явилась туда с таким похоронным видом, что никому на глаза не хотела показываться. Но разве это получится? На первом же уроке Шандор прислал ей записку:

«Что случилось? Гусь прошел по твоей могиле? Улыбнись, Мирта! Я скучаю по твоей улыбке».

И пририсовал улыбающееся сердечко, пронзенное стрел ой.

Мирта даже не повернулась в его сторону. С ней творилось что-то странное. Рев несуществующего поезда никуда не делся, он бился внутри черепа и заставлял глаза слезиться, а все тело – противно ныть и болеть как при высокой температуре. Мирта не услышала, как началась перемена, как одноклассники вылетели резвиться в школьный сад и в комнате осталась лишь она и Шандор. Мирта не заметила, как к ее парте подошел Шандор, и очнулась, лишь когда он робко коснулся ее плеча. Она подняла голову и посмотрела на него.

– Что с тобой? – испуганно спросил Шандор. Девочка не отвечала; она была бледна меловой бледностью, тяжело дышала, а в расширенных ее глазах буйствовал неудержимый ужас.

Мирта молчала, глядя сквозь мальчика, а рука ее, держащая карандаш, вывела в тетради:

«Мне очень плохо».

Но Шандор не прочел этой надписи. Он не смотрел на тетрадь, он смотрел в глаза Мирты, потому что за свою не слишком длинную жизнь мальчику еще не приходилось видеть столь страшных и несчастных глаз.

– Ты заболела? Мирта, что у тебя болит? – Шандор говорил это и не мог оторвать взгляда от налитых болью глаз девочки. – Давай я отведу тебя к школьному врачу. И опять он не заметил, как ее безвольно лежавшая на парте рука ожила и вывела в тетради новую запись:

«Я не хочу так больше жить».

Лицо Мирты искривилось, из глаз полились слезы. Плакала она беззвучно и как-то автоматически. Шандор отшатнулся. Ему показалось, что у девочки припадок.

– Погоди! – воскликнул он. – Я сюда сейчас врача приведу!

Шандор убежал за врачом. Мирта сидела в пустом классе и выводила в тетради строчку за строчкой, глядя, однако, не в тетрадь, а в пустоту, где ревел и плевался искрами из-под колес страшный, черный поезд со стеклами вагонов, заляпанными кровью, с колесами, острыми, словно кинжалы, с кабиной машиниста, где скалился скелет в форменной фуражке:

«Не хочу так, не хочу так, не хочу так. Почему? Почему? Почему?»

И тут в видение Мирты добавилось персонажей. Теперь рядом со скелетом-машинистом стоял Словен. Он был избит, его лицо опухло от синяков, а из груди, там. где сердце, торчала бабушкина трость. Словен больше не ругался, он молча плакал и с упреком смотрел на Мирту. Чувство безумной нерассуждающей пины перед братом хлынуло в душу девочки и затопили ее. У Мирты тряслись руки, но она продолжала писать, глядя внутрь своего видения:

«Я виновата перед Словеном. Его били за меня. Не хочу. Не хочу. Не хочу. Виновата. Виновата. Прости, Словен. Прости. Я искуплю».

Словен-видение кивнул ей мертвой головой, словно одобряя написанное. Поезд пронесся мимо. Рев в ушах стих мгновенно, и наступившая тишина показалась чем-то ужасным вроде конца света. Мирта всхлипнула, автоматически захлопнула тетрадку и потеряла сознание.

Очнулась она в кабинете школьного врача, на кушетке. Сначала ей показалось, что она совсем не чувствует собственного тела – до того оно было расслабленным и вялым. Над Миртой склонились двое людей в медицинских халатах: один – школьный врач, а Другой, точнее другая – красивая молодая девушка, совсем незнакомая. Девушка держала в руке пустой Шприц – видимо, его содержимое она только что ввела в правую руку Мирты, потому что руку начало покалывать.

– Я подозреваю невралгический припадок, – сказал школьный доктор девушке. – Потому и вызвал вас. Случай серьезный.

– Нет, – отозвалась девушка и пощупала пульс на шее у Мирты. – Это не припадок. Осложненная подростковая цефалгия, скорее всего. У них, особенно у девочек этого возраста, часто случаются подобные приступы сильнейшей головной боли. Мирта, тебя ведь зовут Мирта, верно? Ты слышишь меня? Можешь говорить?

– Да, – сказала Мирта. Она начала ощущать собственное тело.

– Что с тобой было? Расскажи.

– Голова… Болела.

– А тошнило? – Нет.

– Ты чего-то испугалась, Мирта? – продолжала спрашивать девушка. – Переволновалась, может быть?

Мирта на миг увидела черный поезд.

– Да… Я переволновалась, – с трудом произнесла она.

– Ты много занимаешься? Ты волнуешься из-за уроков? – Девушка не отставала от Мирты. Но ее красивое лицо, в отличие от сердечных вопросов, было профессионально безучастным.

– Да, – ответила Мирта.

– Полагаю, – сказала девушка, обращаясь к школьному врачу, – что у нее развивается психогенная цефалгия. Постоянное нервное напряжение, школьные нагрузки. Возможно, скрытая депрессия. Из-за оценок. Да и вообще они в этом возрасте все эмоционально неустойчивые. Я бы рекомендовала девочке пройти курс у школьного психолога. А вы понаблюдайте за ней и выпишите направление на рентгено-компьютерную томограмму в клинику.

– Хорошо, – покорно кивнул головой школьный доктор, как будто девушка был а бог весть каким медицинским светилом. А та опять обращалась к Мирте:

– Ну что, детка, ты можешь встать?

Мирта честно попробовала. И тут же в голове разразилась такая канонада, что она вскрикнула от боли.

– Ясно. Полежи еще немного. Я сделаю тебе еще один укол. Успокаивающий и обезболивающий. А вы, доктор, пожалуйста, проследите, чтобы на сегодня девочку освободили от занятий и отправили домой. Думаю, уже завтра она будет в норме, но пока ей лучше отдохнуть дома.

Школьный врач согласился. Девушка сделала Мирте еще один укол – теперь в вену левой руки. Улыбнулась:

– Полежи пока. А потом тебя проводят домой.

– Хорошо. – Мирта закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на неприятное покалывание в обеих руках.

Школьный врач отправился провожать девушку со «скорой помощи», а Мирта все еще лежала на кушетке. В голове у нее крутились какие-то обрывки фраз, мусор из сновидений, грез, несбывшихся желаний… Главное, что среди всего этого не было черного поезда, который ужасал, лишал воли и высасывал остатки добрых чувств из сердца. Мирте представлялось, что ома, как герой из любимого ею фильма Джармуша «Мертвец» в последних кадрах, лежит, смертельно раненная и в то же время умиротворенная, в лодке, а лодка плывет по медленной реке. И можно видеть, пока еще можно видеть, небо, облака, далекие берега… И засыпать, понимая, что сон плавно перейдет в смерть…

Мирта заставила себя встряхнуться. Она еще не собирается умирать! Да, она отвратно себя чувствует (что-то инъекции девушки-доктора никак не действуют), но это не значит, что сегодня же она и умрет. Глупости какие! У нее столько жизни впереди, столько всего светлого!

Эта мысль придала девочке сил. Мирта села на кушетке, проморгалась. Голова кружилась, и тупо ныли виски, но тело слушалось свою хозяйку. Тут в кабинет вошел школьный доктор.

– О, похоже, ты уже приходишь в норму, – сказал он Мирте.

– Да…

– Вот, возьми. – Врач протянул девочке два плотных, вчетверо сложенных листа бумаги. – Это тебе освобождение от занятий на сегодня и еще (постарайся не потерять!) направление на компьютерное диагностирование в городскую клинику. Тебе обязательно нужно обследоваться. Поняла?

– Да. Спасибо, доктор Малкош.

– А теперь ступай домой. Около дверей моего кабинета топчется некий юноша. Похоже, он горит желанием проводить тебя.

Доктор Малкош постарался, чтобы в его словах девочка уловила юмор и развеселилась, но Мирта, вставая, только безучастно сказала:

– Спасибо. Можно, я пойду?

– Да, конечно, – кивнул школьный врач. А когда девочка вышла, у него мелькнула глупая мысль, что больше он ее в школе не увидит.

… Мирту действительно ждал Шандор. Он решил прогулять занятия ради того, чтобы сопроводить до-мой столь внезапно заболевшую подружку. Он даже собрал сумку с Миртиными тетрадями и учебниками, а Мирта прошла мимо него, даже и не заметив.

– Мирта! – окликнул ее Шандор. Она обернулась. Остановилась.

– Я жду тебя, – сказал мальчик. – Я провожу тебя, ладно? Ты сейчас как, ничего?

– Ничего, – эхом отозвалась Мирта.

Шандор взял ее за руку, девочка покорно пошла за ним.

– Ты выздоровеешь, – утешал ее Шандор. – Пойдем послезавтра в клуб, потанцуем?

– Да, – рассеянно кивнула Мирта.

… Они вышли из школы, прошагали два квартала до дома Мирты по прямой дороге, а потом, когда дом Мирты уже был виден, девочка сказала:

– Спасибо тебе, Шандор. Ты иди, ладно? Я не хочу, чтобы мои видели, как ты меня провожаешь. У меня такая бабушка…

– Ладно, я понял, – улыбнулся Шандор. – А можно тебя поцеловать? Хотя бы в щечку, чтобы ты побыстрей выздоравливала.

– Да, – улыбнулась Мирта.

Они поцеловались. Мирта стояла и смотрела, как Шандор уходит. Она даже не обратила внимания на то, что мальчик забыл отдать ей ее школьную сумку. Девочка дождалась, когда ее друг скроется из виду, и решительно повернула в сторону заброшенной железной дороги.

Она не хотела туда идти!

Ноги понесли сами.

А голова… Она так страшно разболелась, что ничем нельзя было унять эту боль. Но даже не это путало Мирту и гнало ее в глушь, к ржавым рельсам и нависавшим над ними ветвям плакучих ив. Девочку изводил голос – внутри нее, безжизненный, холодный, осуждающий и обличающий.

«Ты должна это сделать, Мирта, – говорил голос. Не грозно, а спокойно и обыденно. – Ты сама прекрасно это понимаешь».

– Почему? – едва слышно шептала девочка и продиралась сквозь кусты, еще не распустившегося шиповника.

«Потому что ты грешница, – пояснял голос. – Ты ведь лгунья, Мирта. Ты лжешь матери и бабушке, очень часто лжешь. И своему брату ты тоже лжешь, разве не так? А еще ты воровка, Мирта. Ты украла у своего брата дорогую ему вещь – его коллекцию. Воровство – большой грех, Мирта, и ты это знаешь. Но это еще не все, Мирта. Разве ты не помнишь того, что Бог заповедал людям? Чтобы они любили ближних своих. Как самих себя. А ты не любишь своего брата. Ты очень часто делала ему зло. Обижала его. А ведь он еще маленький. Ты могла бы быть добрее, Мирта!»

– Он тоже злой! – вскрикивала Мирта. – Тоже обижал меня, а ведь я старше!

«Ты должна была терпеть. Ты должна была показывать пример. Словен еще маленький мальчик, и если бы он научился добру у своей сестры…»

Голос превратил Мирту в объятое невероятным страхом и чувством вины существо.

– Я все исправлю, – залепетала Мирта. Ноги ее подкашивались. – Я буду доброй со всеми, и со Словеном тоже. Я подарю ему новую коллекцию карточек. Я больше не буду врать…

«Поздно, Мирта, поздно», – холодно отвечал голос.

– Почему?!

«Он скоро будет здесь. Он надвигается. И тебе суждено принять этот удар, потому что ты сильно прогневила Бога».

– Нет! Я не хочу умирать! – закричала Мирта. – Простите меня, я еще ребенок, я вырасту и буду другой!

«Прошением делу не поможешь. Нужно искупление. Ты-должна искупить. И ты искупишь».

– Я не хочу!!! – закричала Мирта…

И вдруг увидела, что она стоит на рельсах старой дороги. Только сейчас эти рельсы были другие – не прежние, ржавые и засыпанные мусором. Они сверкали в лучах весеннего солнца ледяным блеском новой стали, а вокруг них разливалось пронзительное голубое сияние. И еще эти рельсы гудели. Негромко и угрожающе.

– Я не хочу, – повторила Мирта беззвучно. – Не надо. Пожалуйста.

И тут девочка услышала рев надвигающегося сзади поезда.

Она обернулась.

Поезд – черный и сверкающий – стремительно надвигался на нее.

– Беги, Мирта! – крикнула она сама себе.

Но ноги не слушались, ноги предали ее. А голос сказал:

«Прими это, Мирта. Так будет лучше».

– Для меня?! – вскричала Мирта…

Но она не успела получить ответа на свой вопрос.

А потом сине-стальные рельсы снова стали ржавыми. Над заброшенной железной дорогой нависла не нарушаемая ничем тишина. Ярко-желтая апрельская бабочка смело села на остывающий лоб неподвижно лежащей на полусгнивших шпалах девочки.