Читать книгу Пещера Трёх Братьев - Надежда Петраковская - Страница 4

Лишь на пятый день вода стала спадать. Словно дух воды – многорукий Плещ открыл невидимый заплот[3] и с тихим шуршанием повлек волны в подводные пещеры. Обнажились верхушки сосен. Вода неохотно отпускала горы, забирая с собой добычу. Огромные, лишенные корней деревья срывались вниз, взбаламучивая мутные предосенние волны. Холодный ветер свистел в ущельях.

Белая шкура тумана закрыла тропы, и Убейтур до боли в глазах всматривался в молочную дымку. Он забрался на большой валун. Холод четырех ночей ожил в нем, короткий стремительный озноб сотряс тело. Он закрыл лицо руками, чтобы, когда уйдет туман, не видеть пустой отмели… Той самой отмели, где еще недавно ютились прикрытые пологами дымоставы.

Разгневался Небесный Очаг – кто-то из оставшихся в живых хранителей огня бросил в кострище заранее припасенные сухие ветки. Острый, как дротик, луч пробил живую шкуру тумана.

– Убейтур! – позвал маленький Чун. – вода уходит вниз! Скоро мы будем есть горячее мясо и собирать выплески на берегу Большой Воды.

– Замолчи!

Как объяснить глупышу, что пока есть надежда – говорить о сородичах не сто́ит. Но Чун не унимался. Он толкал спящего Рика, щекотал ему ухо обглоданной заячьей костью, но Рик спал крепко. Всю ночь, под неусыпным надзором Небесных Стад, он вглядывался в необозримую живую толщу – и первым заметил отступление воды. Рик спал и во сне видел себя не робким выростком, а заново рожденным охотником, добытчиком рода. Через две, самое большое – через три зимы он зайдет в Пещеру Испытаний… и выйдет оттуда суровым, немногословным охотником, и Шестипал затянет на нем охотничий пояс, старая Шептала протянет налобник, украшенный маховым пером Предка.

А Чун – просто глупыш. Ему даже не полагалось стоять в ночных дозорах: все равно устанет, все глупыши – сурки и сони!

– Давай спустимся, Убейтур! – канючил маленький Чун. – Я соберу много выплесков и брошу в кострище, а когда костяные ладошки раскроются…

– Да замолчи ты, щен!

В сердцах Убейтур запустил в брата камешком. Чун обиженно замолчал, но ненадолго. Туман рассеялся. С болью и гневом глядел Убейтур на охоту многорукого духа Воды.

Словно ободранные туши, теснились в унынии голые скалы, усыпанные несметным поголовьем грызунов. За раздвоенной сук зацепилась, да так и повисла молодая косуля, не успевшая стать матерью. Лесной кот с раздутым брюхом медленно съезжал по влажной осыпи – и рухнул в ущелье. Сколько вокруг дичи… Мертвой дичи – падали!

Убейтур растер себе грудь и руки. Жаль, что он не захватил плечегрей. И братья дрожат. Там, в ущелье, крутой завал из длинных стволов, преграждающих путь на Красную Отмель… Дымоставы. Неужели нет ничего – ни дымоставов, ни доброй ворчливой Беркутихи, ни… страшно подумать! Всего рода?!

Убейтур тихо застонал от тоски, обхватив на миг голову. И тут наконец проснулся Рик. «Вот и все, что осталось от рода Беркутов», – вдруг четко и ясно сказал себе Убейтур. Он же не глупыш. Он понимает. Вот и сейчас, пока Рик пляшет от утренней сырости, он понимает, что от той волны спасения внизу не было. Рик под взглядом старшего брата остановился и подошел к краю пропасти. Брезгливо спихнул легкоступом[4] тушку мертвого глухаря.

Он сказал, стараясь подавить дрожание в голосе:

– Вода ушла.

Он пересек макушку холма и бесстрашно глянул на отмель. И сжалось его сердце, и взмыло высоко, чтобы обрушиться сверху на скалы, больно раня себя. Даже стволов не было на отмели. И сама она стала у́же и острее – как рысье ухо.

Крепкая ладонь старшего брата легла и прижала Рику темя: так Беркуты выражают клекот отчаяния.

Еще миг – и Рик заревел глупышом. В горьком, скорбящем вое тряслись худые черные плечи. И тонко, по-заячьи откликнулся ему Чун в смертной тоске. А старший их брат Убейтур распахнул руки-крылья, и словно тень от умирающего беркута заскользила по низкой траве. «Где вы, сородичи? – слышалось в погребальной тоске. – Где вы – Нерод, Шестипал, Остронюх? Где матери наши и ваши жены – выносливые Кабанихи, где очаги наши и кто ест на Верхних кострищах молодое оленье мясо?..»

И неотвратима, как смерть, перед глазами Убейтура страшная правда: стена водяная, глупыши плещутся у ее подножия, матери бегут за глупышами, а старая Шептала все медлит и снизу не подает ему тайного знака. И Чун никогда не узнает, что означал этот знак.

Внезапно он оборвал танец и сложил руки-крылья, спрятав под ними братьев.

И когда затихло все, вплоть до дуновения самой слабой былинки, Убейтур сказал:

– Пока жив хоть один Беркут – род не погиб! Мы идем к Орлиным Гнездовьям!