Читать книгу Славянская Масленица. Соление молодых, катание на прялках и балаганы под горами - Надежда Рычкова - Страница 3

В начале рассказа о Масленице мы хотим прояснить несколько важнейших моментов, первый из которых – время возникновения этого праздника.

В советской научной литературе и в наследующих ее современных любительских описаниях часто встречается утверждение, что Масленица возникла еще в дохристианскую эпоху – а значит, и изначальный смысл этого обряда заключался в прославлении языческих богов. Однако от дохристианской Руси до нас не дошло ни одного источника, из которого можно было бы узнать что-либо о праздничных традициях того времени. Самые ранние русские христианские хроники («Повесть временных лет», Псковская первая летопись, Псковская вторая летопись и др.) содержат упоминания Мясопуста, Сырной, или Масленой, недели только в качестве обозначений календарного периода и, увы, ничего не рассказывают о том, как его отмечали.

Первые подробные описания Масленицы как обрядового комплекса – совокупности ритуальных действий, имеющих символическое и сакральное значения, – появляются только в XVI веке в записях иностранцев, посещавших Россию. С этого столетия и стоит отсчитывать время возникновения обряда, хотя бы потому, что быть уверенными в существовании праздника в более ранние периоды мы никак не можем.

Одно из первых описаний русской Масленицы составил австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн, в 1526 году живший при дворе Василия III:

Именитые мужи чтут праздничные дни тем, что по окончании богослужения устраивают пиршество и пьянство и облекаются в более нарядное одеяние, а простой народ, слуги и рабы по большей части работают, говоря, что праздничать и воздерживаться от работы – дело господское. […] Человеку простого звания воспрещены напитки: пиво и мед, но все же им позволено пить в некоторые [особо торжественные] дни, как, например, Рождество Господне[2], праздник Пасхи, Пятидесятница и некоторые другие, в которые они воздерживаются от работы, конечно, не из набожности, а, скорее, для пьянства. […] В Четыредесятницу они постятся семь недель подряд. В первую (неделю), которая у них называется Syrna, т. е. “сырная”, они едят молочное; в последующие же недели все они, кроме путешествующих, воздерживаются даже от рыбы[3].

Второй принципиальный момент для понимания содержания этой книги – это территориальные варианты обряда. Масленица – праздник народный по происхождению и отмечаемый по традиции, а одной из характеристик традиционной культуры является вариативность.

Все славяне – крупнейшая в Европе этноязыковая общность людей, говорящих на славянских языках, – делятся на южных, западных и восточных. Несмотря на общее происхождение, со временем исторические пути славянских групп разошлись, сформировав культурное своеобразие каждой. Эта книга касается особенностей Масленицы у восточных славян: русских, украинцев и белорусов.

Путешествие на санях. Гравюра Сигизмунда Герберштейна, 1556 г.

Polona Digital Library

Для периода XIX – начала XX века на европейской части России исследователи выделили два комплекса масленичной обрядности: северный и среднерусско-поволжский. Их главное отличие друг от друга состояло в отсутствии в северном обряде «проводов Масленицы»: изготовления и ритуального уничтожения (разрывания, погребения или сожжения) куклы в последний день недели, – тогда как для центральных территорий этот эпизод был ключевым и стал прочно ассоциироваться с Масленицей в современной массовой культуре.

Катанье, песни, звуки гармоники, шум и гам в последний день продолжаются до вечера, когда, в заключение всех затей, «провожают масленицу», т. е. сожигают чучело, изображающее Масленицу, за деревней, на ближайшей горке, именно там, где и встречали Масленицу. Сожжение Масленицы устраивается повсюду, даже в окрестностях Пскова. Чаще всего сожигают ту «Масленицу», с которою катаются в последний день. Для этой цели устраивают за деревней огромный костер из сухих веток, дегтярных бочек, кострики ото льна и соломы. Чучело или привозят к костру прямо с катанья, или же насаживают его на высокий шест и торжественно приносят к месту сожжения. Сожигают чучело при пении подходящих песен, при громких криках. Бывает и так, что в сожжении «масленицы» принимают участие несколько соседних деревень, и тогда обряд сожжения сопровождается большим оживлением. Присутствующие при этом обряде парни и девушки образуют круг и поют песни. Мальчишки выхватывают из горящаго костра пучки соломы, кружатся с ними и припевают: «Мы масленицу первые повстречали, мы широкую первые сожигали». Когда горит Масленица, замечают, как исчезает дым: если он поднимается столбом вверх, то это, по поверью крестьян, сулит в наступающем году урожай, а ежели дым разстилается по земле, то это признак неурожая. Сожжению Масленицы по местам приписывается такое значение: чрез это сожжение сожигаются, уничтожаются все грехи, совершенные во время масленичнаго веселья и разгула, также сожигаются на весь пост всякия удовольствия и развлечения[4].

Вместо «проводов Масленицы» на севере на первый план выступила тема семейного благополучия: игры молодоженов, обязательное посещение на неделе родственников супругов и т. д. Приблизительная граница между комплексами прошла по направлению Псков – Новгород – Пошехонье и далее по северным районам Ярославской и Костромской губерний. Южные территории России – Воронежская и Курская области, районы по Дону, Кубани и Тереку со смешанным казачьим населением в отношении масленичных обрядов представляли собой переходную зону.

На территории Украины центральным эпизодом Масленицы был обряд привязывания колодки – обрубка дерева, который в отдельных случаях мог быть заменен на ленту или платок. Считалось, что в понедельник масленичной недели колодка нарождается, в последующие дни происходят ее крестины, смерть, похороны и оплакивание. Участвовавшие в обряде женщины проходили с колодкой по домам холостых парней и незамужних девушек и привязывали им колодку к ногам. Чтобы освободиться, молодежь откупалась от женщин алкоголем и закусками.

Сожжение куклы на Бакшевской Маслянице, 2024 г.

Фото В. Комаровой

В Беларуси не встречались многие элементы Масленицы, характерные для российских территорий: не устраивались кулачные бои и не возили по деревне чучело; как и на Украине, там преобладали элементы обряда, связанные с семьей и браком. В Полесье[5] на передний план праздника вышла поминальная тематика.

Отдельного обсуждения заслуживает вопрос отличия городской праздничной культуры от сельской. По численности горожане стали преобладать над жителями сел и деревень только во второй половине XX века, поэтому в первую очередь в дореволюционной Масленице выделяются сельские черты. Разумеется, у крупных городов было больше денег и возможностей устроить пышное празднество. Но в целом городская Масленица проходила в рамках общей структуры, характерной для региона: в Ярославле в понедельник на рыночную площадь съезжались показать себя молодожены окрестностей, в Нижнем Новгороде боролись на кулаках на льду реки Оки, в Ишиме строили и брали приступом снежный городок, в Архангельске мясники десятками впрягались в сани и возили по городу быка. А вот в столицах – Москве и Санкт-Петербурге – празднество получило исключительный размах, если судить по красочным воспоминаниям современников. В середине XIX века в крупных городах стали особенно популярны представления народных театров.

Дореволюционная Масленица в Москве

Устройство массовых гуляний горожан контролировали правители государства. Например, в конце XVII века Петр I повелел делать московскую Масленицу у Красных ворот в конце улицы Маросейки. Там он выпивал чару вина за здоровье своего народа, обедал блинами, а затем открывал торжество, лично участвуя в празднестве. В конце масленичной недели, на Прощеное воскресенье, по обычаю прежних царей Петр Алексеевич посещал Успенский и Архангельский соборы Московского кремля и находившиеся в нем подворья монастырей. В Грановитой палате исполнялся обряд прощения: к царской руке подходили все должностные лица: дворяне, дьяки и гости столицы.

К Масленице 1690 года царь приготовил подданным свою любимую забаву – фейерверк.

Красные ворота, Москва. Раскрашенная фотография издательства Джузеппе Дазиаро, ок. 1880 г.

The New York Public Library Digital Collections

В Воскресенском[6] по случаю Масленицы устроен был фейерверк. Празднество началось пальбой из пушек сначала из каждой в отдельности по два выстрела в цель, а потом залпами из всех 50 холостыми зарядами. Затем происходил парад войск. Войска проходили перед государями[7] маршем, а затем, разделясь на два отряда, произвели нечто вроде примерного сражения, сопровождавшегося пальбой залпами. Когда стемнело, зажгли фейерверк на переднем дворе Пресненского дворца, он горел в течение двух часов. Затем на внутреннем дворе этого дворца был сожжен другой фейерверк, еще больших размеров, приготовленный самим царем и продолжавшийся три часа. Двор вернулся в Кремль около полуночи[8].

Первый российский император любил шутовство и карнавалы и устраивал представления, надолго остававшиеся в памяти очевидцев. На Масленицу 1722 года в честь недавней победы Русского царства в Северной войне (1700–1721) и заключения Ништадтского мирного договора со Шведским королевством Петр лично написал сценарий настолько грандиозного праздничного шествия, что его даже запечатлели на гравюре.

В четвертый день Масленицы из Всесвятского села, через Тверские ворота, по данному ракетой сигналу, прямо в Кремль двинулся потешный поезд, состоявший из множества разного вида и величины морских судов, поставленных на сани, запряженные зверьми. Шествие открывал штукарь[9], ехавший на больших санях, в шесть лошадей цугом. После двинулся флот, с Нептуном на колеснице, держащим в руках трезубец; колесницу его везли две Сирены. За ним ехал на большой лодке, запряженной двумя живыми медведями, князь Ромодановский с княжескою короною на голове. Потом шел 18-пушечный корабль с тремя мачтами и полным вооружением; эту громаду везли 16 лошадей. Сам государь, в одежде флотского капитана, сидел на нем с офицерами и генералами. За ним плавно двигалась гондола с государыней, одетой в костюм ост-фридландской крестьянки; окружавшие ее знатные и придворные дамы были в аравийских одеждах. «Маскарадные шуты» сидели в разных смешных положениях, в длинных и широких санях, сделанных наподобие драконовой пасти. Они были наряжены разными птицами и зверями; здесь были журавли, лебеди, огненные змеи, волки, медведи, лисицы и пр., и пр. Уже поздно вечером шествие это было встречено в Кремле пушечными выстрелами. Празднество продолжалось четыре дня, закончившись грандиознейшим фейерверком[10].

В 1763 году в Москве императрица Екатерина II устроила замечательный масленичный маскарад, продолжавшийся три дня. Маскарад назывался «Торжествующая Минерва» и содержал девять отделений, каждое из которых в аллегорической форме высмеивало какой-либо порок: глупость, пьянство, злобу, обман, невежество, взяточничество, пустословие, тщеславие и мотовство. Тексты песен написал для маскарадного хора придворный поэт Александр Сумароков.

Итак, стремление партии Панина обуздать власть императрицы и на сей раз не осуществилось. Никита Панин потерпел второе поражение. Двор продолжал веселиться вовсю. Московский люд в конце концов тоже получил свою долю удовольствий. Наступила Масленица. По Москве появились афиши, что в три последних дня Масленой недели с 10 часов утра ежедневно по улицам Немецкой, двум Басманным, Мясницкой и Покровке будет ездить большой маскарад под названием «Торжествующая Минерва», в коем изъявится «гнусность пороков и стезя наук и добродетели». На смотренье маскарада и на вечернее катанье с гор приглашались «всякого звания люди». А на тех гуляньях в особом театре представят, мол, народу разные игрища, кукольные комедии, гокус-покус и пр. И вот на маскарадные зрелища, сочиненные и остроумно поставленные знаменитым актером Федором Волковым, привалила вся Москва, – даже древние старцы и старухи[11].

В середине XVIII и в первой половине XIX века Масленица отмечалась на Воскресенской площади, Пресненских прудах и на Неглинной улице, а также на месте ныне срытого земляного вала рядом с Новинским монастырем (сейчас это часть Садового кольца). По имени монастыря гулянье стали называть Новинским или Подновинским. На нем бывали Александр Пушкин, Евгений Баратынский, Карл Брюллов, Михаил Глинка, Федор Достоевский и другие выдающиеся люди.

В 1860-е годы пустырь решили превратить в Новинский бульвар, и с 1864 года по 1911-й общемосковское масленичное гулянье проводилось на Девичьем поле в Хамовниках. Вот как описал его Николай Телешов в своих знаменитых «Записках писателя»:

На Девичьем поле, где теперь зеленые скверы, где построены клиники, где стоит памятник Н. И. Пирогову, где выросли уже в наши дни новые великолепные здания, в прежние времена было много свободного места. Здесь на Масленице и на Пасхе строились временные дощатые балаганы[12] длиннейшими рядами, тут же раскидывались торговые палатки с пряниками, орехами, посудой, с блинами и пирогами, а в неделю «мясопуста» устраивалось «гулянье», и тогда здесь все звучало, гремело, смеялось, веселилось, кружилось на каруселях, взлетало в воздух на перекидных качелях. И громадная площадь кишела народом, преимущественно мастеровым, для которого театры были в то время почти недоступны.

Чего здесь только не было! И тут и там гремят духовые оркестры, конечно, скромные – всего по нескольку человек, громко гудят шарманки и гармошки, и без устали звонят в колокольчики «зазывалы», уверяя публику, что «сейчас представление начинается»… А на балаганах, во всю их длину, развешаны рекламные полотна с изображением каких-то битв или необычайных приключений на воде или на суше. […]

Всякие эти гулянья и развлечения, приближаясь к субботе «Широкой Масленицы», проходили с каждым днем все более и более возрастающе, а на самую субботу даже в школах освобождали от ученья ребят, доставляя им праздничный день; закрывались многие торговые конторы и магазины, прекращались также работы в мастерских. […]

В некоторых частях города организовывались праздничные катанья на рысаках. Особенной славой пользовались эти катанья в Таганке, заселенной преимущественно богатыми торговыми людьми, где купеческие «свои лошади» украшались тряпичными и бумажными цветами, а сани – пестрыми дорогими коврами; здесь же во время катанья устраивались смотрины купеческих невест и завязывались сватовства, кончавшиеся свадьбами после Пасхи, в неделю так называемой Красной горки. В этот субботний день некоторые извозчики тоже украшали цветами и лентами облезлые гривы своих несчастных кляч и возили по улицам веселящихся москвичей.

В воскресенье, ближе к вечеру, город начинал затихать и смиряться. На набережную между Устьинским и Москворецким мостами начинали съезжаться деревенские сани-розвальни, груженные кадками с квашеной капустой, огурцами в рассоле, солеными и сушеными грибами и разной постной снедью, с булками, баранками и сайками. Начинали становиться в ряды вдоль реки на мостовой и налаживать временные палатки на целую неделю[13].

Дореволюционная Масленица в Санкт-Петербурге

С первых же лет существования Санкт-Петербурга гулянья в нем устраивались вокруг катальных гор на льду Невы: напротив Зимнего дворца, напротив Академии наук, наискосок от Смольного и на Островах. Уже в конце первой трети XVIII века игра под горами стала популярной традицией Северной столицы.

Масленица. Литография Василия Тимма, 1851 г.

The New York Public Library Digital Collections

Между жителями петербургскими сохранилось предание, что масляница приезжает сначала на Охту, потом в Ямскую, а после в город. По этой причине Охта именуется первоначальницею масляницы, потому что в старые годы строились там ледяныя горы и кто охтенским горам не сделал чести, своим посещением, тот считался отъявленным врагом масляницы. В прежние годы нигде столько не пекли и не ели блинов, как на Охте; в прежние годы под именем первоначальницы масляницы разумели Охтянку, которую представляли нагруженную блинами, аладьями и пирогами. Вот описание Охтянки, первоначальницы масляницы, которая, обращаясь к своим подругам, говорит:

Сестрицы!

Встречайте масляницу нам любезную,

И к весельям нашим быть полезную.

Вот, здесь уже раствор,

Блины и оладьи подпекать;

А вы готовьте

Более масла подливать.

Не жалейте притом

Яиц, сметаны и творогов

Для напечения

Масляничных пирогов.

А особливо для дородных молодцов

Напечем мы поболее пряженцов![14]

Павел Свиньин, автор путеводителя по Петербургу (1816), писал:

Каждый народ имеет свои отечественные любимые забавы, показывающие некоторым образом его нрав и душевные наклонности. Масленица во всей Европе есть время торжества забав сиих: тогда видим мы у испанцев сражения с буйволами, у англичан – кулачные бои, лошадиные скачки, у французов – пляски, у итальянцев – маскарады и проч., а для русских главнейшее удовольствие составляют ледяные горы. Горы сии строятся по сие время не только во всяком городе, но и во всяком почти селении. В Петербурге строят их обыкновенно на Охте, на Крестовском острове и на Неве перед императорским дворцом. Вокруг Невских гор строятся тогда сараи, в коих показывают разных животных, привозимых из чужих краев, кукольные комедии, китайские тени, пляски на канате и прочее[15].

В масленичных гуляньях в Санкт-Петербурге участвовали горожане всех возрастов и сословий. С четверга – начала Широкой Масленицы – школьников и гимназистов освобождали от учебы, и они с родителями ехали на балаганы: представления народного театра, которые до 1873 года разыгрывались вдоль Адмиралтейского бульвара и на Дворцовой площади. По распоряжению Екатерины II к выходящему на площадь фасаду Зимнего дворца был пристроен «балкон-фонарь», из которого императрица наблюдала за гулявшей многолюдной толпой. Позже представления переместились на Царицын луг (как тогда называлось Марсово поле).

И самое представление я помню как сейчас. Это была настоящая пантомима с Арлекином, Пьерро (которого публика звала, к моему негодованию, «мельником»), Кассандрой, феями, чертями и пр. Первое действие изображало нечто вроде рощи; справа был холм, в котором моментами сквозились всякие видения, слева – трактир с навесом. Приезжал шарабан, у которого отлетало колесо и из которого вываливались очень нарядные люди. Под навесом они оправлялись и пировали. Арлекин прислуживал. За какую-то провинность его затем убивали, что доставляло большую радость его коллеге – Пьерро. Последний, оставшись наедине с трупом, разрезал его на части, а затем глумился над покойным, составляя снова члены самым нелепым образом. И вдруг наступал полный переворот. Появившаяся в белом бенгальском огне фея своей волшебной палочкой возвращала Арлекина к жизни, да и сам Арлекин становился каким-то волшебным существом. Его поварская batte[16] приобретала чудотворную силу, и все, чего он ни касался ею, сразу становилось ему послушным[17].

Балаганы были излюбленным развлечением петербуржцев и пользовались популярностью долгие годы. Среди известных антрепренеров середины XIX века были: купец 2-й гильдии Василий Егарев, Христиан Леман, его ученики братья Легат, Вильгельм Берг, купец Василий Малафеев, купец 2-й гильдии Абрам Лейферт.

Титульный лист программы театра «Развлечение и польза», 1894 г.

Фото автора

Кроме самих балаганов, сколько еще было всевозможных приманок! Среди шума толпы вертелись и звенели карусели, и можно было лихо прокатиться верхом на деревянной лошадке в яблоках, и стоял треск выстрелов в маленьких тирах – «стрельба в цель», к ним меня ужасно тянуло, но няня ни за что не пускала, боясь ружей и пуль и из опаски, что меня еще подстрелит какой-нибудь озорник. А покататься на круглых качелях мне и самому не очень хотелось […], тут было действительно страшно вдруг застрять и повиснуть в воздухе, – и я только издали поглядывал, как летали на этих качелях в открытых будочках обнявшиеся парочки и лущили семечки. Но с какой завистью я смотрел на катавшихся с ледяных гор, которые казались гигантской высоты! Один только раз с кем-то из взрослых я с замиранием сердца ухнул с горы на салазках среди взвившейся ледяной пыли[18].

Специально для катаний на лошадях на Масленицу собирались извозчики вейки (ингерманландские финны, которых много проживало в Санкт-Петербурге и окрестностях) на своих маленьких санках, запряженных лохматыми лошадями-шведками, с разукрашенными разноцветными лентами и бубенцами дугами и упряжью.

В детстве с веек все и начиналось. Проснешься в воскресенье и из кроватки слышишь, как сверлят воздух серебристые колокольчики. Няня непременно доложит: «Вставай скорей, уж вейки приехали». И хотя, в сущности, в этом событии ничего не было поразительного и неожиданного, однако босиком бежишь к окну, чтобы удостовериться собственными глазами. Вероятно, это возбуждение являлось все по той же склонности ребенка к беспорядку, к нарушению будничной обыденщины. Извозчик, что городовой, что дворник с метлой, что почтальон с сумкой или трубочист со стремянкой, что разносчик с лотком или нищий на перекрестке – органически сросшееся с улицей существо. Вейка же – нарушитель уличной обыденщины. Во-первых, это иностранец, то в самом деле не понимающий русского языка, то притворяющийся, что он его не разумеет – для вящего шика. Лошадь его не просто лошадь, а шведка. А затем это какой-то бунтарь, для которого законы не писаны. Он едет другим темпом… он берет не то дешевле, не то дороже обыкновенного, на нем можно усесться и вдвоем, и вчетвером, и вшестером – скорее, нечто неудобное, но по этому самому и приятное в дни повального безумия, в дни общественных вакханалий.

Но вид вейки означал не приглашение просто на прогулку по улицам столицы, а он манил к особому путешествию – на Царицын луг. И просто прокатиться было очень занятно и весело, особенно весело, когда дороги были смяты и залиты оттепелью, когда полозья то скользили, как по маслу, то начинали дергаться по оголившейся мостовой, и вейка оказывался на мели. Но это наслаждение было простым баловством сравнительно с ритуалом поездки «на балаганы». Тут и сам вейка принимал более торжественный вид. Он сознавал, что служит какому-то большому делу, что он видный актер в пьесе[19].

Происходили в Санкт-Петербурге и традиционные для Масленицы кулачные бои. На Неве и на Фонтанке охтяне бились с работниками фабрик; у стеклянного и фарфорового заводов, на Адмиралтейской стороне, на Аптекарском острове, в Екатерингофе и даже у Зимнего дворца скапливались толпы простого народа – зрителей и потенциальных участников драк. «И как-то странно, что этот самый холодный и чинный из русских городов умел так преображаться в дни Широкой Масленицы», – вспоминал в 1931 году в своих «Очерках минувшего» князь В. А. Оболенский[20].

Последняя Масленица на Марсовом поле прошла в 1897 году. Со следующего года под гулянья был отведен Семеновский плац: по рассказам Алексея Алексеева-Яковлева, место это было неуютное, с недоброй славой – там казнили народовольцев.

Весной 1898 года народные гулянья площадного характера с их театрами, театриками, каруселями, «горами» и «качелями» закончили свою жизнь на малолюдном Семеновском плацу[21].

Bот эту-то прелесть потом у нас отняли! Балаганы происками ревнителей общества трезвости были сначала сосланы на Семеновский плац… А там на далеком плацу они захирели, зачахли и умерли[22].

* * *

После революции 1917 года массовые масленичные гулянья были запрещены на долгих четыре десятилетия. Только в 1958 году праздник решили возродить под именем Проводов русской зимы: с 14 по 23 февраля на недавно открывшемся Центральном стадионе Москвы (сегодня это Большая спортивная арена «Лужники») провели масштабное мероприятие, чтобы возродить исстари существовавший в России обычай и продолжить народную традицию на современной основе. Вскоре после этого все советские социалистические республики перешли на единый специально прописанный и внедренный через дома культуры сценарий празднования Масленицы, который в значительной степени потеснил обычаи, складывавшиеся без вмешательства сверху. Централизованное проведение праздника привело к стереотипизации Масленицы, однако некоторые фольклорные элементы и представления об обряде все же сохранились в народной памяти до нашего времени.

В конце XX и первой четверти XXI века в массовой культуре постепенно возрастает интерес к воссозданию дореволюционных масленичных традиций. В 1980-х создается сообщество реконструкторов знаменитой Бакшевской Масляницы, с начала 2000-х начинают устраивать огромные масленичные костры в Никола-Ленивце. Организаторы этих мероприятий по-своему переосмысляют традиционные элементы обрядового комплекса и наполняют их новым содержанием. Об этих региональных и временны́х трансформациях и рассказывает наша книга.