Читать книгу А в чаше – яд - Надежда Салтанова - Страница 5

По случаю воскресения Нина принарядилась, одела новую темно-синюю столу20 поверх светлой туники. Мафорий накинула тоже синий, расшитый по краю мелким речным жемчугом, что много лет назад Анастас привез ей. Заперла аптеку, поправила покрывало на голове, и неспешно пошла к церкви Святой Ирины. Любит она этот собор, хоть и идти до него неблизко. Стоит Ирина в небольшом цветущем саду, чуть в стороне от храма Святой Софии. Старая это церковь, уже и горела, и землетрясение ее разрушило, а вот гляди-ка, опять миром отстроили. Возродилась и всех снова привечает. Хоть и не видела Нина большей красоты, чем в Софийском храме, где купол высок и огромен, в ожерелье малых окошек одет, где роспись на своде, да на стенах – глаз не отвести. Однако Нина себя чувствовала маленькой и потерянной перед величием Большого собора, перед золотом фресок да сиянием тысячи светильников. В Большой храм вся знать ходит, да император с семьей. А горожане чаще в храмах поменьше молиться предпочитали. Да, что и говорить, уж церквями столица не обделена, на всех хватало.

После службы Нина, вспомнив обещание Никону, отправилась на форум. Сегодня был базарный день, что ей на руку. В другие дни торговцы по своим лавкам сидели, поди исходи всех. А в сегодня собирались люди торговать на площади Константина, что недалеко от дворца и Софийского собора.

Любит Нина Константинопольский базар. На просторной площади всем хватало места. Гомонят торговцы и покупатели, в жаркий, пыльный воздух вплетаются запахи меда, специй, ароматических масел, свежеиспеченных лепешек, перезревших фруктов. Манят краски и сливочный блеск дамасских тканей в ряду продавцов одежды. Кружат голову запахи специй и благовоний в ряду арабских купцов. Вон сверкают цветные отблески венецианского стекла, а там подальше – сияют украшения и от местных мастеров, и привезенные с дальних концов света. Воздух поет от звона ножей и клинков разного вида и формы, да гулко стонет горшок, когда горшечник, нахваливая свой товар, шлепает по нему рукой.

Нина ходила между рядами, с удовольствием торговалась, пробовала то сыр, то сладости. Она встречала знакомых, сдержанно склоняла голову, останавливалась побеседовать.

Нина взяла лаванды у франкских купцов, да пару стеклянных флаконов у венецианцев. Подмастерье, оболтус, расколотил сосуд, хорошо хоть пустой. Масла и опиум здесь не брала, ей привозили самое лучшее знакомые караванщики из арабских земель. Купила опять трав у торговца с плоским лицом и смешным именем, не то Сунь, не то Юнь. У него Нина покупала и красный корень, и кибабинь, которые она использовала для порошка, что для прибавления мужской силы. Дорогие эти травы, да за снадобье это уж больно хорошо платили и почтенные жены, и владелицы лупанариев, а порой и сами мужья.

Зайдя в ряд, где торговали тканями, Нина вздохнула мысленно, наказав себе не отвлекаться на платки шелковые и покрывала расшитые. Ох, любит она красивую одежду, да шелка не по чину ей, и порой не по карману. А сейчас и вовсе по делу пришла, нечего тянуться, чтобы провести пальцами по ткани, что струится как залитая луной река. Одернула себя Нина, собралась с мыслями да обратилась к услужливому торговцу:

– Уважаемый, где бы мне найти того, кто в вышивке сведущ да искусен?

– Ой, почто меня позоришь, почтенная? – громко отозвался торговец, предчувствуя не столько выгоду, сколько развлечение. – Да лучше моего товара ты во всем Константинополе не найдешь. Какая вышивка тебе еще надобна? У меня все есть, и кресты византийские, и цветы золотом шитые, и волны морские. Что понадобится – все у меня есть!

Кругленький, лысый продавец вертелся вокруг Нины, что шмель над цветком, хватал за рукав. Показывая вышивку, он закатывал глаза, причмокивал и подмигивал:

– Ты смотри, смотри! Да потрогай! Такого шелка нигде не сыщешь! Ты для кого выбираешь-то? Никуда больше не ходи – здесь все купи. Никто тебе лучше цену не даст!

Тараторит, ахает, вьюном вокруг нее мельтешит да приплясывает – ну чисто мим, что на русалии21, да брумалии в город приезжают. У аптекарши аж голова кругом пошла.

Насилу Нина отбилась от продавца когда наконец подошел богатый покупатель, за которым шли нанятые носильщики, увешанные тюками. И продавец кинулся обслуживать и обхаживать более выгодного покупателя.

– Что ты ищешь, почтенная, – спросил тихий голос за спиной.

– Обернувшись, Нина увидела пожилую горожанку, одетую скромно, но аккуратно. Стола по краю была украшена искусно вышитой темной нитью каймой.

– Ищу того, кто может рассказать про вышивку с птицами, что по подолу туники делают. Ты, случаем, не мастерица? Может, подскажешь, где такой узор найти да купить можно. В какой эргастерий мне зайти лучше?

Мастерица окинула взглядом Нинину простую столу и скромно украшенный мафорий.

– Сложное шитье, с птицами, со львами, да со змеями крылатыми только богатые клиенты заказывают. На далматиках22 и мафориях, на плащах такой узор нынче модный. А вот на туниках такое редко вышивают, если только на шелковой, но это сама понимаешь, не каждый заказать может. Такое во дворце чаще носят. А для кого ты спрашиваешь, госпожа?

Нина смутилась. Врать она непривычная, а правду сказать – ну как слухи поползут лишние. А вдруг мальчонка перепутал что? С дворцом шутить плохо, не успеешь оглянуться, как в подземельях окажешься. Отговорилась Нина, что на прохожем увидела да захотела себе такой же узор. А почтенная мастерица ей, неразумной, все объяснила, так что Нина не будет больше на красивую вышивку рот разевать.

Мастерица покивала, спорить не стала. Сказала только где ее найти можно, если вышивка понадобится. На том и распрощались.

Все еще перебирая в голове как же ей теперь узнать про тунику, Нина направилась в пекарню к подруге своей Гликерии. Нет ничего лучше аромата свежего хлеба, когда достает его добрые руки из печи, прикрывают чистой обсыпанной мукой тряпицей, проверяя попутно, достаточно ли похрустывает корочка. А какие сладкие лукумадесы печет Гликерия… Нина прямо и заходить порой боится, соблазн ведь велик, не удержишься и съешь, да не один и не два.

Нина старается в еде быть умеренной, знает, что кто следит за тем, чем брюхо набивает, тому и аптекари и отвары не нужны. Тело само частенько себя лечит, если ему не мешать. Но в пекарне разум у Нины становится неспешным и рассеянным, в грех чревоугодия погруженный.

Войдя, Нина привычно направилась вглубь небольшого помещения. Никто ее не встречал у порога, видать отпустила помощников Гликерия в честь воскресенья. А Феодор, должно быть, из церкви еще не вернулся. Он ходил на заутреню в церковь Святых Апостолов, что неподалеку от пекарни. Там он часто с батюшкой беседы вел неспешные, благостные.

Пока глаза привыкали к сумраку крохотной таверны после яркого солнца, Нина неспешно прошла к невысокому столику, где обычно и встречала покупателей пышная красивая хозяйка. Там никого не было.

– Гликерия, – позвала Нина. Заволновалась, не случилось ли что?

– Но скоро Гликерия вышла из-за занавески, подошла, потом, зачем-то перекрестившись, тяжело опустилась на стул.

– Что случилось-то? Ты что-то сама не своя, – нахмурившись спросила Нина.

– Ох, – махнула рукой Гликерия. – И ко мне сикофант приходил…

Нина молча вопросительно смотрела на подругу. Та встала, подошла к корзинам с хлебом и сладостями, начала поправлять их, да одергивать холстину, что прикрывала товар. Нина подошла, взяла за руку:

– Да рассказывай же! К тебе-то зачем?

Гликерия зашептала оглядываясь:

– Раб из дворца сбежал, ищут его. Все таверны обошли, до меня добрались.

– Чушь какая-то. Во-первых, откуда у раба деньги по тавернам ходить. А во-вторых, ты чего так разволновалась-то? Ну сбежал раб, первый раз что ли?

– Он, говорят, помощником был у дворцового повара по сладостям. Думают будет искать, где бы подработать. Искусный вроде очень.

– А ты-то причем?!

Хозяйка пекарни вздохнула. Нина рассердилась:

– Ой, не томи, подруга. Знаешь, что ли, где он?

Та молча прошла вглубь, открыла дверь, ведущую на задний двор с печами, направилась к сараю в дальнем углу, где хранились припасы. Нина, подхватив корзинку, прошла за ней, прикрыв за собой дверь.

В сарае, не видя еще ничего после яркого солнца, Нина услышала шорох и повернулась к стене, заставленной мешками. Поджав ноги и обхватив их руками, на полу сидел мальчик лет тринадцати. Спутанные влажные белокурые волосы прикрывали плечи. На шее поблескивал витой серебряный ошейник. Огромные глаза придавали его виду какой-то неземной облик. Руки были покрыты синяками и царапинам. От жалости Нина охнула.

Но тут же всплеснула руками и, повернувшись к Гликерии, зашипела:

– Ты что это надумала?! Ты забыла, что за укрывательство рабов полагается?!

– Он на моего Григория похож. Прямо одно лицо, – слезы покатились по щекам Гликерии. Ее младший брат утонул много лет назад, горевала она по нему до сих пор.

– И правда похож…, – пробормотала Нина с сочувствием, – я там корзинку у порога бросила – дай-ка, – сказала она Гликерии.

Та быстро подала корзинку, торопливо зашептала:

– Он толковый такой – в пустой мешок из-под муки залез и другими прикрылся, – шепотом тараторила она. – Над ним во дворце издевались, верно. Что-то там не так. Спрашивала почему да как убежал – не говорит. Ну не могу я его отдать этим злодеям, ты посмотри на него!

Гликерия, горячась, повысила голос. И вдруг спохватилась, кинулась обратно в пекарню.

Нина, слушая подругу, намазывала заживляющее снадобье ребёнку на ссадины и синяки. Тот морщился, шипел – мазь припекала. Аптекарша велела мальчику раздеться и показать спину. Тот помотал головой, опустил глаза:

– Спасибо, больше не болит.

Проводив взглядом Гликерию, мальчик вжался в стену, посмотрел на Нину и прошептал:

– Госпожа, не отдавайте меня им.

Нина вздохнула.

– Как звать-то тебя?

– Галактион.

– Ишь ты! Галактион! – усмехнулась Нина. – ну и имя для раба! Откуда ты?

– Меня привезли из болгарских земель, когда мне лет шесть было. Много лет назад. Родителей убили, братьев тоже. Я уже и не помню ничего. С малых лет в рабах. Сначала был у торговца сладостями, хороший человек был, добрый. Потом его имущество в казну забрали, а его из города выгнали. Не знаю за что. Меня во дворце на кухню отправили работать, сказали раз умею мёд от патоки отличить, буду помогать повару.

– А сбежал почему? Столько лет не пытался, а сейчас вдруг сбежал?

Галактион молча отвернулся.

Нина подождала ответа, потом поднялась с колен, размяла затёкшие ноги. Вошла Гликерия.

– Хорошо, что покупателей сегодня мало, закрыла пока пекарню. Ну что думаешь?

Нина покачала головой, тихо произнесла:

– Ничего хорошего. Отдавать нельзя, у себя оставить нельзя. Надо хоть ошейник снять.

– Вот и я про что. Кузнеца бы позвать. А как опять же? Ведь выдаст.

– Феодора спроси. Он с кузнецом договорится, ему не откажут и не выдадут. Мне в аптеку пора возвращаться. Я тебе пришлю порошок красильный. Разведи в воде до кашицы, намажь ему волосы, только хорошо промажь, чтобы ровно прокрасились. Оставь на час, потом смой просто холодной водой. Переодеть его надо. Он красивый, прямо как девочка. Есть лишняя туника и покрывало? Перешить немного придется.

– Будешь Галатеей, – повернулась она к мальчику. Он опять замотал головой.

– Не хочешь? – прошипела сердито Нина, – мы, женщины, из-за тебя можем в подземелья попасть, а ты в девочку переодеться не хочешь?! Раз гордый такой – иди ищи других помогальщиков.

Пышная Гликерия бросилась к Галактиону, обняла.

– Не ругай его, – зашипела на Нину в ответ. – Он все сделает, как мы скажем, правда? – Гликерия заставила мальчика посмотреть ей в глаза.

Он кивнул медленно, и, прижавшись к ней, тихо заплакал.

Нина только вздохнула.

– Я пойду, краску пришлю сейчас. Вот тебе мазь, завтра надо смазать опять синяки, – она еще порылась в корзинке, достала крохотный флакон.

– Выпей сама и ему накапай. Да смотри – не больше двух капель на чашку воды, а то заснёте. Хотя ему лучше бы поспать.

– Нина повернулась к выходу, потом вернулась.

– Гликерия, а сикофант-то ничего про меня не спрашивал? И про отравление?

– Нет, я ж сама думала он с этим и пришел, а оказалась другая беда. Может, ему теперь и не до тебя будет, отстанет он от твоей аптеки. То ж подмастерье кузнеца, а тут раб из императорского дворца. Вот как бы он и от нас отстал…

– Посмотрим. Бог даст, больше никаких несчастий не случится, да все само по себе затихнет. Галактиона тебе может к сестре отправить? Когда шум то поуляжется.

Гликерия пообещалась подумать.

Нина хотела было рассказать про ночное происшествие, да не стала. У подруги и без того забот теперь полно. Успеют еще наговориться.