Читать книгу Фонарь, который всегда светил - Надежда Тонконюх - Страница 37

Карамельное солнце в ладонях… Тихо тянется сладкий закат… Словно прозрачный леденец, опускается за зелёный бархат холмов солнечный луч. Мне довелось слышать одну историю… Когда-то очень давно. Хочу проверить, так ли это.

Под стрёкот взволнованных моими шагами кузнечиков, отплывает вместе с солнцем по озеру день. Здесь – островок тишины. Лёгкое покрывало умиротворения, под которое так необходимо нырять. Ветер теперь нежно гладит по щекам и, порывами налетая, пытается обнять меня. Треплет волосы, дёргает за высокий «хвостик», что-то весело шумит рядом.

Когда-то я пришла сюда первый раз. После той истории с волком. И поняла, ЧТО мне на самом деле было нужно.

Я бы осталась здесь надолго и зимой. Обязательно – с фонарём, из тех, что ковали из крепкого железа в семнадцатом веке по особому заказу или распоряжению. В витражных стеклах такого фонаря жёлтая свеча весело бы пощелкивала острым язычком, как в те давние времена, позволяя любоваться сквозь стекло на укрытые зимним пухом холмы. На тонкие пальцы деревьев, выглядывающие из снежной муфты. Словно изящные пальцы пианистки… балерины … разворачивающиеся в танце на ветру, словно прозрачный цветок лотоса в прохладной воде…

При свете Путеводного фонаря гул ветра можно было бы принять за восторженный шум толпы.

Но сейчас мой фонарь – солнце. Я не в руках его «держу», но на ладонях, словно остывающий уголёк в матушкиной печи… Пламя всё краснеет. Я слышу не треск свечи, вместо этого – голоса кузнечиков и тихий пересвист сусликов. Так свистит ветер февральскими вечерами. И не понятно: суслики ли подражают ветру, или он сам, копируя их свист, тоскует о лете.

О лете я скучаю часто. Но – не свищу. Вместо этого, вспоминая тёплые дни и моменты (о, как здорово, когда они совпадают!), я начинаю тихо мурлыкать. Не то просто песенки, не то – по-кошачьи бархатно. Хотя для меня ещё это непривычно. Но, говорят, этому быстро учишься. Посмотрим.

Иногда мне нечего бывает выплеснуть в Мир: нет эмоции, нет мотива, а, значит, нет и песни. Вот тогда я боюсь. Боюсь, что меня не стало, а я и не знаю об этом. Боюсь, что не замечу, как управление примет автопилот. И вряд ли тогда добрый Крёстный сможет разобраться в тонком механизме автомата. Боюсь стать просто игрушкой, которую так и поставят на полку жизни за ненадобностью, и будут иногда доставать из кладовой воспоминаний, любуясь мегабайтами приятных моментов. Ведь они – всегда лёгкие, эти мегабайты. Боюсь, и я лёгкая тоже.

Чтобы внезапно не разлететься на крошки осколков, поранив чем-нибудь острым чужую память, мне необходимо приходить сюда. На холмы. Залезать под одеяло запахов и умиротворённости, выглядывать из этой уютной норки, и пропитываться ароматным покоем…

Иногда, в эту норку людидобрые пытаются просунуть вкусняшки. То, что им кажется наслаждением. Навязать его, как ошейник и приручить меня тем самым к себе! Да не нужна мне здесь ваша еда! В моей норе умиротворения и медитации! Вы что, и сами в своей постели едите!? Тьфу, хоть плакат вешай «НЕ КОРМИТЬ!». Как в зоопарке.

У меня другая, недостижимая пока мечта… я хочу лизнуть Солнце! Мне кажется, что оно сделает меня ещё рыжее и, возможно (на что я надеюсь), мои глаза начнут светиться в темноте. Сами! Тогда зимой мне не придётся обжигаться о верх фонаря и подолгу вынюхивать в воздухе нужные запахи. Тогда я наконец-то взмахну хвостом и, уже не заметая следов, помчусь, освещая себе путь, вдаль, ища того волка, который в тайне слизнул серебряный блин луны с поверхности озера…

Взмахну хвостом и понесусь, намурлыкивая не то весёлый мотивчик, не то по-кошачьи бархатно песню, которую напевала мне бабушка у колыбели. Несмотря на то, что лисам это не свойственно. Но ничего, когда-нибудь и у меня вырастет девятый хвост. И я смогу спокойно оборачиваться то человеком, то зверем. И никогда больше не испугаюсь неведомых превращений.

А пока мои рыжие волосы трепещут пожаром на игривом ветру.